***
Солнце садилось. В лесу и без того было темно, но теперь вампиры могли свободно выползти из своих убежищ, не боясь получить ожоги. Ночь была их временем. Стада ютились в пещерах, иногда вампиры находили себе место на деревьях, скрываясь за плотной листвой, но чаще всего Дикие прятались под землёй, не имея на неё права по мнению Гнездовых и других рас. Стадо было действительно стадом. Нет, вампиры в нём не были глупы или слабы, но их было много, и, по сравнению с Гнёздами, в которое Наставник сам выбирает вампиров, к Стадам присоединялись все. Здесь вампиры были, по большей части, посредственны и проигрывали один на один натренированным людям, что звали себя Охотниками. Иногда такой человек мог убить за раз пятерых Диких, но Стада не шли войной на людей. Они кочевали с места на место, повинуясь воле сильнейшего — Пастуха и скашивали деревни, привлекая к себе внимание Гнёзд и Охотников. Это способствовало уменьшению популяции вампиров. Для Стада не было мира, они служили Дракуле, что был для них богом, и Дикие считали его сильнейшим, и он это доказывал, время от времени убивая сильных Гнездовых, а иногда к его пиру праха присоединялись и Первородные, что боялись своего брата. Дракула был жесток, но мудр, он собрал сильнейших вампиров в своём Стаде и, время от времени, обращал лично, в надежде на то, что это поможет ему найти Преемника, но Первородный никому не доверял настолько. Личное Стадо Дракулы насчитывало два десятка вампиров, равных по силе вампирам Великого Компаса, и пару сотен простых голодных чудовищ. На остальные Стада ему было относительно плевать, если только его дитя не был в нём Пастухом. — Мой господин, — чтобы оповестить о том, что теней достаточно для охоты, невысокому мужчине, на вид лет сорока, пришлось зайти в пещеру и потревожить чуткий сон своего создателя, — солнце садится. — Господин? — переспросил Дракула, отворачиваясь от стены и смотря на нарушителя покоя красным взглядом. — Я просил себя так не называть. В Стаде нет господ и их рабов, в Стаде есть лишь кровь и право на неё, что добывается силой. Пусть глаза Первородного и горели кровью при свете одинокой свечи, но лицо осталось человеческим. Облик вампира, его истинная форма, обличие, в котором у него больше всего сил, и обличие, в котором он может питаться. Дракула предпочитал применять его лишь для пищи и, чтобы приструнить диких вампиров, ему даже не приходилось окрашивать глаза. Вампир поднялся с импровизированной кровати и печально посмотрел в сторону выхода. Просидев так с полминуты, он накинул на голый торс, что был покрыт шрамами, запылившуюся рубаху и вышел к свету восходящей луны. — Как странно, мы живём при светиле волков, — сказал Дракула, наблюдая полнолуние, словно говоря с ним. — Это твоя вина, Сириус, что мы не можем наслаждаться днём. Воспоминания о создателе вампиров всегда злили Первородных, но не Дракулу, больше нет. Он был первым, кто воспротивился его речам, первым, кто напал на него, тем, кто поднял своих братьев и сестёр на сражение, оставившее кратер на земле, и сейчас он изгой. Сейчас он похож на того, кого возненавидел, и при упоминании Сириуса он злится на самого себя. — Отец, — к Первородному подошла высокая девушка азиатской наружности. — Мэй, — лицо Дракулы украсил хищный оскал, отдалённо похожий на улыбку, — всё готово? — Да, отец, — кивнула девушка, — но нам пришлось прикрыть его от солнца, он хотел сбежать или сжечь себя заживо. Его крики не мешали тебе спать? На услышанное Дракула лишь хмыкнул и посмотрел туда, где в толстому стволу дерева было приковано изуродованное тело практически обессиленного вампира. Более того, это было тело Первородного вампира Раамсеса, что был заманен Дракулой в эти тёмные леса при помощи похищения его Преемника. Парень не выжил, он был убит Мэй на глазах у своего создателя, из-за чего Раамсес потерял контроль над собой, а Стадо лишилось нескольких десятков вампиров. Потерь было бы больше, если бы Дракула не вернулся с охоты. — Брат мой, — поприветствовал Первородного Дракула, смотря на то, как Раамсес пытается подняться. — Не смей меня так называть, — пусть сил на спасение у вампира не было, но он не собирался ползать у предателя в ногах. — А ведь когда-то ты стал первым, кто назвал меня так, — вспомнил Дракула былые времена, — даже Эл долго звала меня по имени, но не ты, Раамсес. — Ты позор нашей расы, — взревел Первородный, и этот рёв потревожил старые шрамы, что были получены в сражении, объединившем всех, когда Первородные сражались бок о бок, и именно Дракула повёл их в этот бой, — твоя душа прогнила настолько, что даже ауры не нужно, чтобы иссушить природу вокруг. Такой, как ты, никогда не познает счастья, и никто не станет Преемником твоей воли. — Воли? — заливисто засмеялся Дракула, и от этого смеха, что пронёсся по лесу, завяли деревья вблизи. — Все Дикие вампиры несут её в себе, а Пастухи её распространяют. Мне не нужны те мелочи, за которые вы так яростно боретесь, — пока Дракула разговаривал с когда-то верным другом, вокруг него начали собираться вампиры Стада, готовые узреть силу сильнейшего из их расы. — Счастье? А что такое счастье? Те люди, во имя которых вы сами желаете всадить в себя кол? Или же тот мир, которым вы так грезите. — Когда-то ты сам грезил им, — Раамсес не взывал к совести брата, нет, он просто вспомнил прошлое, и Дракула тоже его вспомнил, что взбесило его. — Когда-то… — тихо повторил Дракула, смотря прямо в глаза Раамсесу, и на миг вокруг повисла тишина. — Когда-то я был с вам, но когда-нибудь я уничтожу всё! Сказав это, Дракула безжалостно вонзил руку в грудь брата под всеобщий рык диких, и его холодная ладонь коснулась горячего сердца Раамсеса, замирая всего на секунду, которой хватило, чтобы браться посмотрели друг другу в глаза в последний раз, а уже в следующее мгновение Первородный у ног Дракулы, но часть его осталась в запачканной кровью ладони и Дракула, незаметно для остальных, притворяясь, будто вытирает руку о потрёпанную рубаху, спрятал в плотный карман шаровар. Обернувшись, Дракула увидел больше сотни вампиров, от чьих клыков отражался свет луны и звёзд, и чьи красные глаза светились в темноте. Дыхание каждого было хриплым, тяжёлым, и его звук не позволял ни одному зверю приблизиться к опушке, что сейчас служила для Стаи лагерем. Ближе всего в толпе стояли три вампира с сильной аурой, похожей на ту, которую имел сам Дракула — это были те, кому он хоть немного доверял, те, кого он обратил лично. Мэй стала вампиром триста лет назад, она была Парой Самсона, и Дракула выследил её и обратил, лишая брата его любви, а девушка так и не узнала об этом. Дайрон был обращён в прошлом месяце, но уже был достаточно силён и напоминал Дракуле его самого во время становления его философии. Третьим же вампиром был Иван — обращённый больше восьмиста лет назад по собственной воле, с самого детства восхищавшийся вампирами и проникшийся идеологией Стад он долго искал Дракулу и практически умолял обратить его. Сейчас этот, на вид, парень был Пастухом одного из первых Стад, созданных Дракулой, и это Стадо обосновалось в Нихоне, убивая всё живое и всех, кто не искренне чтил прародителя Диких вампиров. — Мир, что он такое, когда им правят дураки, — сказал Дракула, с презрением смотря на кучу пепла под ногами. — Мы вампиры — Дети Ночи, что несут смерть, и не подвержены старению и смерти. Мы сильнейшие в мире, и даже Духи не смеют нам противостоять. Единства нет и никогда не будет, пока будут существовать те глупые идеалы, над которыми корпят люди и волки, и которые так чтят отпрыски моих братьев и сестёр. Мир безобразен и те, кто ему соответствуют, понимают его лучше всего. Мир принадлежит тем, кто не боится казаться монстром. Далеко от той опушки был слышен рёв вампиров, что праздновали смерть первородного и восхваляли своего создателя. По всему лесу Духи молча проливали слёзы, чувствуя, как тёмная аура обжигает их души.***
Пристанище изменилось. Озэму постарел, но он по-прежнему оставался Вожаком, а вступление Мэйуми в Великий Компас приструнило вампиров в городе и за его пределами. Озэму поистине был потрясающим, ведь смог построить место, где волки жили в относительном мире с нестареющими, он смог построить место, куда была закрыта дорога Диким. За десять лет город разросся, а Юудэй прошёл обряд обращения, на который лично пригласил сестру. Юки же отказалась от первого обращения, стараясь во всём быть похожей на Мэй, но её волк был куда сильнее убеждений, и после разговора с Мэйуми, Юки поняла, что хочет быть оборотнем. Мэй навещала семью минимум раз в год, в день рождения матери, Озэму удалось побывать в городе вампиров несколько лет назад, все сомнения больше не имели значения. Слушая историю Элхад, Мэй не могла поверить в её правдивость. Чтобы доказать свои слова, Элхад привела её в один из залов замка, на стенах которого висели портреты с именами всех, кто состоит или когда-то состоял в Гнезде Великого Компаса, и Мэйуми не могла поверить своим глазам, видя лицо, что снилось ей в кошмарах в первые года после обращения. Этот зал был закрыт для всеобщего обозрения и Мэйуми поняла почему. На Стене, на самом верху, возле портрета Элхад, рядом с изображениями тех Первородных, что поддержали её идеи, висел портрет Дракулы, лицо которого было таким же, как в день их первой встречи и не было изуродовано ненавистью и презрением к миру. Портрет Дракулы был вторым, после портрета Элхад, но когда Мэйуми спросила женщину о причине столь огромных перемен, та отвернулась, всматриваясь в лица тех, кого Дракула убил. Мэйуми не нашла ничего другого, кроме как подойти к женщине и положить руку ей на плечо. — Я с вами, — сказала она тогда и молча вышла из зала, позволяя Наставнице побыть одной. Всю ночь, после этого разговора, Мэйуми провела в раздумьях и наутро собрала маленькую сумку и отправилась домой. Почему-то она была зла, но было и невыносимо грустно. Девушка пыталась понять, почему Дракула, что был первым из вампиров и на кого в юности равнялась Элхад, предал всё, о чём мечтал. — Молодая госпожа, — поприветствовал девушку старый стражник у ворот Пристанища и поклонился, чем вызвал удивление у молодых оборотней. — Даичи, — улыбнулась Мэй и остановилась, с неверием смотря на высокие стены. Нет, они не изменились, не обрушились и не возросли, но, смотря на них, душу Мэйуми наполнял какой-то восторг, сердце переполняла радость, и она не могла поверить в то, что снова здесь, слишком долго она боялась собственного дома и теперь каждый раз несколько мгновений не решалась войти в ворота. — Юный господин будет рад видеть вас, как и юная госпожа, — улыбнулся Даичи, вырывая вампира из воспоминаний. — А отец? — насторожилась она, на что оборотень поднял руки, убеждая ей в порядке города и здравии Вожака. — Озэму сам возглавил разведывательный отряд, — доложил стражник, — на территории Нихона появилось новое Стадо, достаточно сильное, чтобы насторожить нас и Озэму сам решил лично узнать силу противника. — Так и скажи, что решил покрасоваться перед молодняком, — усмехнулась Мэй и огляделась, словно ожидая того, что отряд вот-вот выйдет из-за поворота. — Давно он ушёл? — Две луны назад, — сказал оборотень и снова поклонился, взглядом приказывая поклониться и другим, — Юудэй сама сейчас выполняет его обязанности, под присмотром Совета, а Юки сама занята обучением магии. Кстати, она делает успехи. Яркая улыбка сама поселилась на лице Мэй, и она уверенно направилась в город, плотнее прикрывая лицо капюшоном синего плаща, чтобы избежать ожогов. В городе её встретил яркий свет солнца, что иногда скрывалось за крышами высоких домов. Улицы были многолюдными, и девушке то и дело встречались всяческие ларьки, торгующие сладостями, но уже выходя на улицу, что вела к резиденции Вожака, Мэйуми увидела открытую дверь в старый ларёк, что скрывал от солнца всё, что происходило внутри. — Вампирская аура? — нахмурилась Мэй, не привыкшая видеть здесь вампиров днём и решившая зайти. — Здравствуйте. Внутри было тихо и темно, лишь на прилавке горели две свечи по краям, позволяя продавцу и посетителю видеть друг друга. Хлипкие стены не внушающей доверие постройки были увешаны странными масками. Они не были сложны и красивы, как ритуальные аксессуары магов. Наоборот, маски были просты, но искусно сделаны из папируса. Они не были предназначены для ритуалов или сокрытия личности, ведь скрывали лишь область кожи вокруг глаз, но над бровями у них был небольшой выступ. Другая же стена была занята тонкими полочками, на которых лежали странные перчатки, не имевшие двух фаланг пальцев. Стена у прилавка была увешана манекенами голов, на которые были надеты накладные капюшоны, что позабавило Мэйуми. — Вас заинтересовало? — из темноты послышался приятный голос и из-под прилавка показалась голова молодой девушки. — Приветствую, молодая госпожа. — Для чего всё это? — ещё раз обведя взглядом помещение, спросила Мэй. — А вы не понимаете? — усмехнулась девушка. — Скажите мне, что не горит на солнце? — Что? — не поняла Мэй, но затем её взгляд упал на руки девушки, облачённые в эти странные перчатки, а возле одной из свеч лежала маска. — Довольно неплохое решение. Почему до этого раньше никто не додумался? Осознание просветило вампира, и она подошла к стене, аккуратно беря в руки одну из масок, что приглянулась ей больше всего. Эта маска была выпилена из дерева и покрашена в цвет небосвода во время шторма, даже молнии выглядели реалистично. — Наши глаза не могут смотреть на свет звезды, но лицо не горит в её лучах, — продавец вышла из-за прилавка и тоже сняла одну из масок со стены, объясняя её предназначение. — Эти выступы позволяют нам гулять днём, ведь солнечный свет не достигнет глаз. Волосы служат неплохой защитой голове, но если спрятать под ними глаза, то ничего не видно. А если к одежде добавить перчатки, то мы перестанем бояться дня, главное не задирать высоко голову. — И это придумали вы? — восхищалась Мэй, что очень льстило девушке, покрасневшей от её улыбки. — Да, — подтвердила продавец, — но сородичи не оценили. Слишком боятся. — Я оценила, — уверила её Мэйуми и примерила к лицу маску, что была словно для неё и сделана. Выступы правда не давали солнцу попасть на глаза и от этого надобность в широких капюшонах отпадала. — Ну, раз так, то я подарю вам комплект, — просияла девушка и вернула маску обратно на гвоздик, — выберите, что понравится. — Что? Нет! Я заплачу. — запротестовала Мэйуми и вручила маску с молниями девушке, после чего пошла выбирать перчатки. — Сколько это будет стоить? — спросила она, показывая продавцу выбранную ткать. — Ну… раз вы так настаиваете, — растерялась девушка и не сразу сообразила. Всё время девушка засматривалась на возможную покупательницу, подмечая её незнакомую одежду и восхищаясь её красотой, что не до конца раскрывалась в этом слабом освещении. Она и подумать не могла, что её идею оценят и была шокирована напором вампира по поводу оплаты. Мэйуми же просто не могла позволить труду пропасть бесплатно, тем более работа этой милой девушки ей и в правду понравилась. Расплатившись за покупку, она наградила её яркой улыбкой и демонстративно надела маску на лицо, выходя так в свет солнца, оставляя девушку ещё долго смотреть на выход, представляя незнакомку, которой оказалась первая дочь Вожака. — Забыла спросить её имя, — пришла в себя девушка и скривилась, тяжело вздохнув. Было очень странно ужинать дома и без отца. Последний раз Мэйуми так себя чувствовала, когда умерла мама и оттого девушка, что со стороны выглядела расслабленной, то и дело погружалась в свои мысли за трапезой, хмурясь, а пальцы на руках то и дело сгибались, Мэй была готова в любой момент вскочить на ноги и помчаться к отцу на выручку. — Ты как-то напряжена, — заметила Юки, тоже хмурясь от того, что сестра не может расслабиться и насладиться вечером в кругу семьи. — Прости, волчонок, — сощурилась Мэй и потрепала короткие волосы сестры, что так же не любила заплетаться. — Так, мне сказали, что ты делаешь успехи в магии. Юки расцвела и взахлёб начала рассказывать об уроках у придворных магов, о своих успехах и неудачах, что заставляло Юудэя хмуриться и ревновать, ведь Юки только рядом с Мэй была столь открыта, что перевело тему с магии на подколы над парнем. Вечер стал весёлым и слуги проходили мимо небольшого зала, не могли удержать улыбку, слыша смех за тонким сёдзё. Волнение, что начало зарождаться за ужином, вернулось к Мэйуми уже ночью, когда она сидела в башне вампиров и наслаждалась тишиной Храма народов. Из города слышался ненавязчивый шум, доносившийся, в основном, из квартала вампиров, но и некоторые волки и люди решили, что не хотят сегодня спать. Множество ароматов переплелись на улицах разросшегося города и были подхвачены ветром, то нёс их на север, через Храм, оповещая принцессу волков о порядке в этом маленьком клочке целого мира. Это спокойствие и напрягало, было слишком спокойно, даже шума пьяных драк Мэйуми не слышала и она знает только одну причину такого явления — затишье перед бурей. И её предчувствие не подвело, чего она очень сильно не хотела. Посторонний нем, что не был частью всеобщей жизни, послышался со стороны врат. Это был бег, и это бег принёс запах, много запахов, одним из которых была кровь. Нет, это были вампиры, но запах крови у них объединён с собственным запахом, он был, в каком-то смысле, второстепенным, как и запах страха, что передавался по наследству и впитывался от тех, кому не посчастливилось стать едой, а этот запах был чистым, свежим. Мэйуми распахнула глаза, как только почувствовала его, и тут же понеслась к воротам, благо улицы были почти пусты, и никто не пострадал от неожиданного вихря. Пока она бежала, она узнала несколько запахов, что заставило её ускориться. — Что здесь происходит, — прогремел её хриплый голос, и за ней к воротам последовали ещё несколько почуявших неладное вампиров и столпились оборотни, не верящие своим глазам. — Дань уважения, — с русским акцентом, слегка ломаным, из тени произнёс высокий вампир, обводя всех кроваво-красным взглядом. — Может, ваш мир и смехотворен, но они сражались славно, поэтому их тела вы можете похоронить. Шелест листвы стал завершением его слов, и все вампиры скрылись в тёмном лесу, а Мэй вспомнила до боли в сердце знакомое чувство неверия, выходя из ворот пристанища к горе тел оборотней, сваленных на дороге. — Нет, — вырвалось у неё и она молила о том, чтобы запах отца просто исходил от её товарищей, чтобы его тела не было среди воинов. Она не бежала, не решалась, Мэйуми медленно шла к убитым, не в силах сдержать дрожь в руках. — Он должен быть жив, — стучало у неё в голове вместе с пульсом, — может он ранен, и поэтому я слышу запах его крови. Ранен… нет, тогда уж пусть он будет среди них. Это было странно — желать, чтобы тело родного отца было среди остальных воинов, что не смогли выжить в схватке с вампирами, но это и значило, что Озэму погиб в бою, защищая Пристанище и тех, кого повёл в этот поход. — Мэй, — послышался сзади взволнованный голос Юудэя, а за ним к вратам прибежала и Юки. — Отца же среди них нет? — Уж лучше бы он был там, — сказала обладательница знакомого голоса — та самая девушка, что продавала маски вампирам. Она почуяла запах крови, а затем и запах девушки, что привлекла её внимание и очаровала. Лишь подойдя к воротам она поняла, что этой девушкой была Хасимото Мэйуми. — Что вы такое говорите? — не сдержалась Юки, но её остановила рука брата, опустившаяся на плечо младшей сестры. — Если его тела там нет, — пояснила девушка, — то, значит, Вожак у Стада и смерти он не увидит долго под пытками и издевательствами. Звон. Подаренный отцом вакидзаси, который Мэй рефлекторно выхватила из-за пояса ещё в башне, выпал из её рук, стоило девушке увидеть знакомое и такое неузнаваемое лицо среди тел, что были бесцеремонно свалены в кучу. Озэму был мёртв. Вожак Пристанища, тот, кто объединил не только волков Нихона, но и представителей других рас, был безжалостно и мучительно убит в неравном бою. — О, Цукиёси, — не сдержался кто-то со стороны. — Нет, — не поверил своим глазам Юудэй, — нет, нет, нет, нет, нет. — Папа? — не узнала Озэму, из-за ран, Юки. Но Мэй ничего этого не слышала. Она так и осталась стоять в нескольких шагах от убитых, чувствуя всё то же, что и в день смерти матери. Боль, отчаяние, безнадёжность, безысходность, но всё это померкло. Безысходность? Нет, у неё есть ход. Один, что поставит мат. Все чувства внутри угасли, их свет был слишком тускл, по сравнению с тем новым чувством, что только что зародилось. Одна искра и она породила пожар. — Молодой господин, — выкрикнула девушка из ларька и рванула вперёд, к Юудэю, отталкивая его и сама отпрыгивая в сторону, ведь в следующую секунду земля почернела и стало холодно настолько, что воздух, выдыхаемый даже теми, кто стоял на крепостной стене, стал белым паром. В глазах почернело, все на свете перестало существовать, кроме одного, запаха. Запаха тех вампиров, что принесли тела убитых оборотней. Их запах до сих пор стоял в воздухе, и вампиру не составит труда выследить их по нему. Те же мысли посетили и других вампиров, что уже собирались отправиться в погоню, но их остановила аура, что подпитывалась неконтролируемой яростью. Ещё никогда в своей жизни Мэйуми не была настолько зла и не хотела убивать настолько сильно. Даже при встречах с Дикими вампирами она сражалась с ними лишь потому, что они нападали и убивала их потому, что иначе бы убили её. Она знала об их идеологии, но не ненавидела. Она даже не ненавидела Дракулу, обратившего её, но сейчас это чувство было столь сильно, что вырвалось наружу аурой, которой обладали лишь сильные вампиры. Аурой, в которой прослеживались частички яда Дракулы, и они же прослеживались в запахе того, кто принёс к Пристанищу тело её отца. — Они мои, — прорычала Мэйуми и рванула с места. Лес был мёртв. Листва почернела, древесина высохла, трава стала настолько хрупкой, что её ломало дуновение ветра. Животных здесь тоже не было, они боялись и их страх усиливался, стоило им подойти к лагерю вампиров. Их аура была пропитана страхом, а мотивы и идеалы веяли тьмой, которую не могла вынести земля и умирала. Даже земля здесь потрескалась. А ещё здесь пахло кровью. Дикие вампиры подпустили оборотней максимально близко, позволили войти в свой лагерь и орошили землю их кровью. Мэйуми чувствовала её, она словно могла увидеть битву, победитель в которой уже был предрешён. Вот здесь была засада, волны ауры показывали Мэй, как несколько вампиров спрыгнули с деревьев, другие же выползли из-под земли, подобно мертвецам. Они все были убиты, слабаки, но потом отряд окружили и по запаху и ауре Мэйуми увидела, кто умер первым, кто пытался защитить товарища, а над кем Дикие издевались. Память об этой битве сохранилась в земле и земля показала Мэй, что ни один волк не струсил и не сбежал, все сражались о конца и погибли с частью. Но это её не успокоило. Дикие ушли. Они знали, что за ними придут и вампиры, поэтому сбежали, тщательно запутывая следы, но гнев и ярость, что переполняли Мэй, широко раскрыли её глаза. Стадо не ушло далеко, они остановились в лесу, на другом его конце, недалеко от маленькой деревушки, в которую Мэйуми водила мама. — Не знал, что нас смогут так быстро найти, — послышалось сверху, и Мэй остановилась, — и это ещё нас называют самоуверенными. Прийти в одиночку, в Стадо Дракулы? — От тебя веет его аурой, — заметила Мэй, — его дитя? — О, позволь представиться, сестра, — парень тоже заметил крохи ауры Дракулы, что витали над нежданной гостьей, — любимое дитя Дракулы, Иван. — Он будет зол, если я тебя убью? — Мэйуми старалась сдерживаться, хоть и была зла, но она пыталась узнать число вампиров в лесу и её злость увеличилась, когда она почувствовала запах людей. — Ты одна, — усмехнулся Иван, — а нас Стадо. Убить её. Иван рванул в глубь леса, откуда на Мэйуми понеслись несколько вампиров, испуская ауру, но никто из них не смог её даже коснуться. Первый попытался напасть сверху, двое зашли с разных сторон, самый быстрый пытался напасть со спины и ещё трое атаковали спереди. На их губах играли презрительные усмешки, ведь Мэйуми даже не шевелилась, она не пыталась сбежать, увернуться или парировать атаки, но за секунду до того, как кто-то из Диких успел бы её коснуться, Мэйуми выпустила ауру. Элхад учила не только управлять потоками силы, что вампиры называли аурой, но и сдерживать её, накапливать, чтобы потом выпустить мощной волной, и именно это сделала Мэй, в мгновение ока сжигая нападавших своей яростью, подпитывая её силу и обостряя чувства. Дикие не успели даже крикнуть, тут же обращаясь в прах, а Мэйуми уверенным, медленным шагом пошла за Иваном. Первородные могли сжигать города, Мэй тоже могла. Стадо напряглось, и все забегали, готовясь атаковать, но мало кто успевал среагировать, когда Мэйуми подходила к ним достаточно близко, ведь её аура не витала тонкой дымкой вокруг тела, служа защитой, она поглощала всё вокруг, не позволяя никому подойти к Мэй ближе, чем на десять метров, и стоило ей почувствовать кого-то вблизи, Мэйуми порождала волну силы, что проносилась по лесу на тридцать, сорок метров, сжигая всех. Так она дошла до самого лагеря, оставляя позади лишь горки праха и иссохшую зелень. — Сильно, — послышалось со стороны и на Мэй напали. Вампир, на вид лет сорока, смог пробиться сквозь её ауру и уже хотел нанести удар, но не заметил, что рука Мэйуми уже пробила его грудь. В самом лагере вампиры были посильнее той кучки слабаков, что сгорали от одной лишь её ауры, но и они не могли ничего сделать против разъярённой Гнездовой, что рассеяла густой туман вокруг себя лишь рядом с клетками, в которых томились люди. — Не подходи… — Не надо… — Пожалуйста… — На помощь… Вот, что слышалось от людей, запертых в деревянной клетке и напуганных до смерти. Они тряслись от холода и страха и не знали, что их ждёт, а их глаза были наполнены желанием жить. Это привело Мэйуми в чувства, хотя нет, очнуться от ярости ей помогло другое. Тепло. Откуда оно исходило? Мэйуми обратила дерево в прах, сильной, но безопасной волной ауры, освобождая пленников и осмотрелась. — Осторожнее, — крикнула маленькая девочка, указывая пальцем за спину Мэйуми и возвращая её в реальность. Резко развернувшись, Мэй увернулась от атаки и вонзила руку в спину вампиру, убивая его. Было слышно, как со всего леса скапливались силы Стада, что уже успели разбрестись кто куда. Так же Мэй почувствовала приближение кого-то действительно сильного — Ивана, Пастуха Стада. Парень оказался сзади неё, но даже не нападал, он просто стоял, в человеческом обличье, наблюдая за своим гостем. — И это я самоуверенная? — усмехнулась Мэй, готовая к нападению. — Да, ты, — оскалился Иван, — одна, в Стадо, сражаться с Пастухом. Глупость отца передалась по наследству? Это не храбрость, волчок. Отовсюду послышался хохот, и Мэйуми окружили несколько десятков вампиров, по силе не уступающих Владу, а ведь у него была обращённая Пара. Это настораживало, но не более. Мэйуми не чувствовала страха, и даже гнев отступил, окутывая её теплом. Её Пара была здесь, но кто? На земле, в страхе прижавшись друг к другу, сидели люди, двадцать напуганных человек, и из-за их тесного расположения друг к другу и присутствия вокруг стольких вампиров, Мэйуми не могла найти Его. Вампиры заметили её задумчивость и зная, что Гнездовые защищают людей, несколько Диких решили напасть именно на них, резко рванув вперёд. Мэйуми среагировала моментально и тоже рванула, но было сложно сражаться в подобных условиях, и, убив троих, она пропустила удар от четвёртого, что отшвырнул её в ближайшее дерево и почти вырубил тем самым. Со всех сторон послышался гогот, и остальные вампиры так же пошли в атаку. Ситуация была не в пользу Мэйуми, но в памяти всплыл один момент из детства. — Как ты это делаешь? — удивлённо спросила маленькая Мэй, которой на вид было лет семь. Она сидела на лавочке, возле огромного дома, а рядом с ней сидел высокий и пожилой вампир. Он источал плотную дымку ауры, но она не обжигала, не убивала травку под ногами, она была подобна туману, что ласково стелился на землю. — Это же моя аура, — усмехнулся мужчина, и дымка приобрела форму цветов, после чего поднялась над головами и стала лесом из сероватого дыма, что не внушал страха. — Моя раса привыкла, что аура — это оружие, но это не так. Аура — это часть нашей души, что слилась с волей и силой духа. И она наша, мы можем как уничтожать ею, так и украшать, ведь мы управляем своими конечностями. Хотя нужны годы и годы практики, чтобы научиться превращать свою ярость в цветы, а свой голод в спокойствие. Мэйуми резко распахнула глаза, и как раз в этот момент один из вампиров добрался до людей и ещё один готовился атаковать её, но резко завопил от боли, словно его обожгло солнце и поспешил отступить, но аура Мэйуми, что теперь была совершенно другой, менее тёмной и пропитанной ненавистью, не позволила ему шевелиться, словно захватывая в клещи и в то же время распространяясь по лесу, окутывая всё вокруг серо-чёрным паром, обнимая деревья, стелясь на засыхающую траву ласковым туманом, поднимаясь в небеса, окутывая напуганных людей, словно создавая защитный барьер и пульсируя, подобно ауре того вампира в детстве, копируя ритм её сердцебиения и дыхания. — Что за… — не понял один из диких, что добрался до людей, но его словно затянуло под землю, и его тело скрыла аура Мэй, сковывая, сжимая, обжигая, в то время как людей она защищала и успокаивала, создавая нерушимую стену. — Но лишь отец способен на такое, — не поверил своим глазам Иван, и вновь лес заполнили крики, но кричали Дикие вампиры, захваченные Мэйуми, что уже поднялась на ноги и не слышала, чувствовала всё вокруг себя и то тепло, что вернуло её в сознание, освобождая от ярости, она чувствовала и его, исходящее от одного из мужчин. Худое, бледное лицо, почти потухший взгляд серых глаз и спутанные волосы — вот как выглядел мужчина, что готовился напасть, что не сдавался даже не смотря на то, что был при смерти от обезвоживания. Но он не сдавался, и, посмотрев на него, Мэйуми ощутила тепло. Такое знакомое и такое манящее, что вся ярость прошла в миг и остался только этот мужчина, что не сводил с неё взгляда. Неожиданно его лицо исказила гримаса боли, а в глазах мелькнул страх и осознание, стоило мужчине опустить голову и увидеть, что из его груди торчит чья-то рука, сжимающая его сердце. — Какая прелесть, — тело мужчины рухнуло на землю, а за его спиной оказался Иван. — Пришла мстить за папочку и нашла Пару. Именно поэтому мы и не любим этих людишек, у тебя же весь настрой улетучился. Потратила столько сил на защиту людишек, боялась их напугать. Все Гнездовые такие, не удивительно, что отец даже Первородных убивает не напрягаясь. Пожар. Тот самый, что зародился в душе Мэйуми, когда она увидела тело своего отца, запылал вновь и с новой силой и аура, что частично приобрела форму ласкового тумана, рассеялась и вокруг её тела собралась энергия, оттиснутая на второй план при мимолётном взгляде серых глаз на Мэйуми. — А вот это уже интереснее, — засмеялся Иван, и вампиры встали с земли, шатаясь и едва способные стоять на ногах. — Перекусите и помогите мне убить дитя волка, а то она сейчас злая и кусается. Да, собачка? На небольшой поляне столкнулись две родственные силы, и даже звёзды не желали видеть их бой. Луна скрылась за огромной тучей, сестры которой не позволяли свету звёзд достичь израненной земли, ветер, что до этого разносил по округе запахи и частички аур, усилился и почерневшая листва сорвалась с хрупких ветвей деревьев. Один из вампиров сделал шаг, и это послужило для Мэйуми сигналом для атаки. Несчастный завопил от боли и к нему присоединились остальные, с неверием смотря на свои обожженные конечности, к которых слазила кожа. Иван вовремя успел отскочить, неуклюже приземляясь на толстую ветку дерева и смотря как волна гнева прокатилась по земле, пытаясь убить вампиров и не причиняя вреда людям. Мэй исчезла из поля зрения и в несколько секунд обратила в прах корчащихся от боли диких, не давая им и шанса восстановиться или сбежать. Ярость переполняла её, но она не затуманивала сознание, не лишала чувств, она превратилась в силу, и с ней Мэйуми повалила служащее временным пристанищем Ивану дерево, выводя его из равновесия и мгновенно оказываясь за его спиной, готовясь пронзить грудь. Но парень ожидал атаки и отбросил девушку вдаль мощной волной ауры. — Цукиёси, — выругалась Мэй, смотря на ожоги на руках и вовремя успела увернуться от атаки, отчего рука Ивана по локоть вошла в дерево. Парень попытался одновременно её вытащить и схватить Мэй второй рукой, но девушка увернулась и от этого, заходя чуть сзади и со всей силы обрушивая голову Ивана в настрадавшуюся древесину, временно его дезориентируя. Воспользовавшись моментом, когда тело парня потеряло защиту из пропитанной ненавистью ко всему сущему ауры, Мэй ударила его в бок, выбивая воздух из лёгких и второй рукой рассекла воздух, обращая свою ладонь в клинок и отсекая Дикому правую руку. Иван взвыл от боли и отшатнулся, на чёрную землю потекла кровь, но Мэй этого было мало, она рванула на него и повалила на землю, промазав атакой в сердце. Иван нанёс удар ей в живот, желая скинуть в себя, но в этот момент Мэйуми впилась клыками в его шею, разрывая мышцы и едва сдерживая рвоту от вкуса крови Пастуха. Отсутствие конечности значительно ослабило парня физически, но злости от этого в нём прибавилось, и Мэйуми лишь сильнее сжала челюсти, вдавливая Ивана в землю и едва терпя боль от его ауры. На миг она отпустила его, тут же уворачиваясь от прямого удара в голову, и, оседлав бёдра Пастуха, сама нанесла удар тому прямо в челюсть, слыша хруст костей её кулака и как рвутся мышцы на лице Ивана. Всё время боя Мэйуми сдерживала свою ауру, накапливала ярость и теперь её было достаточно, чтобы раненый Иван завопил своим хриплым, захлёбывающимся в крови голосом, с силой цепляясь в кимоно Мэйуми единственной рукой и извиваясь то ли от попыток сбежать, то ли в попытке уменьшить боль. — Это тебе за тех воинов, — прорычала Мэйуми, с силой давя на грудь парня и словно пытаясь втиснуть свою ауру в его тело. Она замахнулась и вновь ударила Ивана по лицу повреждённой рукой, чувствуя, как боль придаёт бодрости. — А это за всех тех, кого ты убил в моей стране, — и снова удар, ещё более сильный, — Это, за мою Пару, мразь! На этот раз атака пришлась куда-то в район глаза и Иван почти потерял сознание, но Мэйуми поднялась на ноги и подняла Пастуха над землёй, держа его обессиленное тело за окровавленную рубаху, что всё сильнее пачкалась от крови из раны на его шее. Сзади послышался шум, и оборотни с вампирами из Пристанища, возглавляемые Юудэем, увидели погром на поляне и Мэйуми, чьё лицо было изуродовано гримасой ярости. С другой же стороны прибыло подкрепление от Стаи, но все они замерли, смотря на потерпевшего поражение Пастуха — сильнейшего, из порождений Дракулы, что даже не мог сопротивляться и вопить от боли. Мэйуми замерла и осмотрелась. Лицо Юудэя заставило её вздрогнуть и она поняла, что сейчас выглядит точно так же. Девушка, прищурилась и посмотрела на Диких, что готовились напасть в любой момент, но боялись неизвестного противника. Несколько вампиров всё же рванули вперёд, но тут же замерли, ведь их остановил рык, рёв разъярённого оборотня, что донёсся до всех оборотней Нихона, оповещая их о новом Вожаке. Дикие в страхе начали пятиться назад, но и сейчас их остановил рёв, но на этот раз вампира. Мэйуми собрала весь воздух в груди и выпустила его в небеса, что, казалось бы, раскололись от этого, подтверждая её силу яркой молнией, что на миг осветила лес, и девушка швырнула тело пастуха о землю, выпуская из себя ауру и направляя её на диких, но не убивая их, а сковывая чёрно-серым туманом, словно цепями и лишая их возможности даже шевельнуться. — А это тебе за нашего отца, — лицо Мэйуми приобрело человеческий облик, и даже клыки она втянула обратно. Почему-то ей хотелось, чтобы Иван умер, видя человеческое лицо, лицо тех, кого он не воспринимал. Мэйуми не подняла его с земли, не наклонилась, чтобы убить, она ногой надавила на грудь Пастуха, вдавливая его в землю и смотря ему прямо в глаза, позволяя всем видеть его гримасу доли. В следующее мгновение в груди Ивана уже зияла дыра, а ещё через секунду поток ветра подхватил его прах, не оставляя на земле никаких следов его существования. — Вы из его Стада? — спросила Мэйуми и вампиров впереди, но даже не позволила им ответить, сгущая поток ауры вокруг них и наслаждаясь воплями, смотря на то, как один за другим Дикие обращаются в пепел и вскоре о том, что здесь было Стадо напоминала лишь мёртвая природа и напуганные люди, что не могли поверить в своё освобождение и испуганно косились на оборотней. Похороны Вожака были грандиозными. Если на похоронах Юко было много народу, то сегодня в Пристанище собрались действительно все Вожаки, многие Наставники и Первородные так же пришли проститься с тем, кто объединил всех волков на этом клочке земли. Озэму восхищались, его боялись, его возносили над остальными, и улицы города были переполнены. Скорбели все. В одну ночь город лишился бравых воинов и своего лидера. Юудэй смог пробудить Вожака под грузом ярости, но этого было достаточно, чтобы занять место Озэму. Первым приказом Юу был день похорон. Он сказал, что его отец пожелал бы отправиться в лучший мир не в одиночестве, а вместе с теми, кто сражался с ним бок о бок в ту роковую ночь. Это было так непривычно, но все согласились и тридцать тел готовились к торжественным похоронам. Мэйуми, Юудэй и Юки сидели в покоях своего отца, смотря на его тело. В бою он получил много ран, но для этого дня его тело привели в порядок и казалось, что он спит. Озэму просто спал, он заснул вечным сном и именно поэтому его дети пели ему колыбельную, ту самую, которая встретила его после рождения и провожала его после смерти. Сегодня Мэйуми пела, прижимая к себе едва сдерживающую слёзы Юки и гордясь выдержкой Юудэя. Ладья Озэму ничем не отличалась от ладей других волков, но он возглавлял их последний поход. Даже ветер стих в это утро, и берег озера не мог вместить всех, кто хотел проститься с павшими. — Мне жаль, — сказала Элхад, подходя к Мэйуми уже после того, как Юу и Юки отправились спать. Она не могла сказать что-то ещё и просто притянула подавленную девушку к себе, позволяя спрятаться от мира в объятьях, ведь их придумали для того, чтобы прятать лицо. — Там был… — начала Мэй, но запнулась и лишь сильнее прижалась к Наставнице. — Там была моя Пара. Он мёртв. Я даже имени его не знаю. — Для волка есть лишь один Истинный, но мы живём намного дольше, — тихим шёпотом утешила её Эл, — мы можем потерять Пару, даже не встретить его, но судьба дарует нам вторые шансы. Ты ещё встретишь того, кто напомнит тебе каково это — быть человеком. Даже Дракула их встречает. Впервые это случилось, когда мы уже повергли Сириуса. Он был первым, кто познал это чувство, но испугался и убил свою Пару, но тем не менее раз в сто, двести лет рождается тот, кто может его изменить. Тебя он ждал триста лет. И ты жива. Мэйуми предпочла промолчать. В один день, в одну ночь она лишилась отца и даже не познала всей полноты тех чувств, за которые так борются вампиры. Это подкосило девушку. — Ты потеряла, — сказал Юудэй уже в зале трапез. Вокруг было тихо, никто не веселился в городе, за его стенами тоже никто не шумел. Пристанище позволило своим героям в тишине встретиться с потерянными семьями. Юки почти уснула на коленях Мэй, Юудэй бесцельно ковырял в рисе, Элхад сидела в стороне, закончив с едой раньше, но решив присмотреть за Мэйуми, что была задумчива. — Что потеряла? — не поняла девушка и увидела, что брат протягивает ей вакидзаси. Ничего не понимая, Мэй хмыкнула и только сейчас вспомнила, что выронила клинок в шоке у ворот. — Оставь себе, — впервые за день улыбнулась вампир и, заведя руки за спину, открепила от пояса пустые ножны. — Это подарок Вожака тому, кого бы он хотел видеть на своём месте. Ты превзошёл меня в этом и ты станешь куда лучшим лидером, чем я. Да и оружие мне не нужно. — Но ведь отец, — запротестовал Юудэй, но Мэу приложила палец к его губам и подарила уверенную улыбку, скрывая острый клинок в ножнах. — Он дал мне его для защиты, она мне больше не нужна, — сказала Мэй и почувствовала на себе взгляд Элхад, что не смогла сдержать улыбки. — Тогда… — замялся Юу и вспомнил что-то, полез руками за ворот кимоно. — пусть это будет у тебя. Оборотень протянул сестре то, что она не видела с детства — кулоны их родителей, на которых они клялись друг другу в вечной любви. Две серые половинки металла, на которых были выгравированы чёрный и белый волк, и клятвой на древнем языке волков. — Я знаю, что ты потеряла в том бою, — сказал Юудэй, вкладывая кулоны у бледную ладонь Мэй. — Но ещё я помню слова мамы. Она говорила, что ты лучик света, что освещает тёмный и страшный мир. — Тебя она называла мудрецом, что будет править глупцами, — вспомнила Мэйуми. — Юки для неё была далёкой звездой, — улыбнулся парень. — Но ты свет не только для нас. Ты сильный вампир и с годами будешь становиться всё сильнее и сильнее. Ты можешь стать светом для мира. — Миадар, — заключила мысли брата Мэйуми. — на нашем древнем языке — Улыбка тьмы. — Красивое имя, кстати, — заметил Юудэй и Мэйуми кивнула. — У нас же можно менять имена? — спросила она у Элхад, на что та лишь усмехнулась. — Конечно можно, Миадар.