Глава VIII
2 октября 2020 г. в 21:29
Дракула весь остаток своей жизни провёл человеком. Он не стал начинать жизнь с чистого листа, не стал притворяться, что ничего не было и не стал вести себя так, будто всегда был воплощением мира. Дракула просто стал отшельником. Так поступили многие Первородные после его ухода, и мужчина решил, что только так сможет приблизиться к искуплению.
Миадар посчитала, что если сделает Дракулу человеком, то он может оказаться Парой Элхад, в которую был влюблён с первых лет их знакомства и в которого была влюблена она, но Миадар была Преемницей Элхад, и даже если бы крохи чувств женщины к Дракуле сохранились до тех дней, боль утраты пересилила бы их, что скорее всего и произошло.
Остаток жизни Дракула провёл в месте, которое помогал строить, посвятив все сорок лет изучению заклятия, применённого Миадар. Он не надеялся обратить его и вновь стать вампиром, этого он не пожелал бы никогда, так же он не смел надеяться на то, что будет хоть малейший шанс вернуть девушку, даже не воскресить, а при помощи любого другого способа, но день проходил, его сменял другой, то же самое происходило и с месяцами, так же пролетели и года, десятилетия, и вот он уже дряхлый старик, но по-прежнему корпит над книгами и часами смотрит на потрёпанный временем пергамент с тем самым заклинанием.
— Вышел бы хоть на свежий воздух, — послышался неизменный веками голос, но Дракула даже не вздрогнул.
— Даже если бы мой запах не изменился, — медленно, растягивая слова, ведь по-другому говорить не мог, сказал Дракула хрипящим голосом старика, — я бы не посмел показаться на свет солнца и уж тем более луны. Двенадцать Создателей приняли её чистейшую душу в небесное царство, и я не хочу, чтобы её вечный взор видел кого-то столь жалкого и зазнавшегося, как я.
— А в чём смысл твоего уединения? — Элхад опёрлась о дверной косяк и посмотрела на брата полным тоски взглядом.
Дракула заперся в подвалах замка в первый же день, жадно вчитываясь в манускрипты и гримуары, но с годами его рвение уменьшилось, и к концу он просто хотел понять, как же Миадар удалось понять заклинание Сириуса и переписать его по велению своей души. С годами он перестал желать вернуть девушку, понимая, что это было желание его эгоизма. Он желал вновь увидеть улыбку Элхад, а кто как ни Миадар её вернёт, он желал вновь ощутить удовольствие от разговора, он по-прежнему помнил то тепло, что исходило от его последней Пары. Вот только Миадар, пусть его братья и сёстры с этим утверждением и не согласятся, была чистейшим созданием, что понимал мир, и мир не заслуживает её возвращения, а её улыбки достойны лишь Создатели мироздания.
— Я обратил мир во тьму, — прохрипел Дракула, опуская голову и с некой злобой смотря на огонь единственной свечи в комнате, — во тьме я и умру.
После этого разговора Элхад перестала приходить, пусть и навещала брата ежедневно, а спустя неделю она перестала слышать ритм его медленно угасающего сердца и, придя в его покои, нашла бездыханное, бледное, худое тело седого старика, что тихо скончался во сне, так и не обретя желания жить. Но Эл не считала, что жертва Миадар была напрасна. Когда-то девушка сравнила Первородную с мудрой совой, и Элхад отложила эти слова в сердце, она желала соответствовать ожиданиям своей воспитанницы и не стала обвинять Дракулу. Элхад запечатала комнату, где сорок лет прожил когда-то сильнейший вампир, лично сделав ему саркофаг и лично закрывая его тяжёлой гранитной плитой. Она не тронула в ней ничего, книги были всё так же открыты, перо аккуратно лежало рядом с чернильницей, одежда была сложена ровными стопками, Дракула изменился после смерти своего дитя и больше всего на свете, на протяжении всех сорока лет, желал, чтобы Миадар сказала ему, что он изменился к лучшему, но его душа так и не упокоилась в этом вопросе, а комната, в которой он прожил, не открывалась вот уже четыреста шестьдесят пять лет. А в доме Миадар Элхад лично поддерживала порядок, не позволяя пыли коснуться мебели, не позволяя растениям зачахнуть, наливала чай в кружку и оставляла её на столе, не позволяя дому казаться пустым, и даже кровать Элхад всегда оставляла незаправленной, когда меняла бельё, чтобы казалось, что девушка всё ещё здесь.
Вот и сейчас Элхад была не в замке. Сегодня ей встретилась девушка у самого входа в Путь луны, и один взгляд её чёрных глаз открыл все раны на сердце вампира, а запах, что был похож, что имел те же ярко выраженные нотки, что и запах Преемницы, заставил Элхад запереться в доме Миадар и уткнуться в её подушки. Позволяя годами сдерживаемым слезам освободиться. В доме было всё, как и при Миадар, вот только уже четыреста шестьдесят пять лет она в нём не появлялась, и стены давно пропитались запахом Элхад, а не её Преемницы.
— Элхад? — с улицы послышался голос Виктории. — Там Лидия пришла с какой-то девушкой.
— Хорошо, — прошептала первородная, но Виктория услышала. Виктория была первой, кто заставил Элхад вновь пролить слёзы, ведь она была очень похожа на Миадар, настолько, что стала новой Преемницей, и лишь то, что Виктория пробудила стихию огня, а не молнии, позволил Элхад не сойти с ума.
Совет Первородных вампиров — это центр власти в Ночном мире. В давние времена это были избранные двадцать сильнейших Первородных, но власть развращает всех, и те, у кого был разум, покинули совет и начали разрабатывать новый мир — тот, который процветает сейчас, и тот, который пришлось поддерживать после нападения Дракулы. На данный момент Совет состоит из двадцати пяти вампиров, каждый из которых представляет одну из двадцати пяти влиятельнейший стран мира. У данного органа власти нет председателя, чтобы всё влияние не сосредотачивалось в руках одного человека, и так же Совет обязан считаться с Вожаками, Могильщиками и Волхвами, чьё количество и влияние очень сильно ограничивает действия вампиров, что так же должны прислушиваться и к мнению Элхад — ныне сильнейшего Первородного и той, кто когда-то воспитала сильнейшего вампира, спасшего мир.
Зал Совета находился в Ватикане, подвалы которого были куда глубже и просторнее, чем представлял себе любой человек. Само помещение было чем-то средним между тронным залом, залом суда и пещерой. Не было ни золотых стен, ни роскоши, ни помпезности. Была хмурость, скорее даже суровость, в неровных каменных стенах, таинственность в царящем полумраке, властность в двадцати пяти трибунах в центре зала, что позволяло вампирам окружать выступающих, и балкончиках, предназначенных для зрителей и возвышающихся над залом. Выступать приходилось в небольшом углублении перед трибунами, что располагалось сантиметров на двадцать ниже основного пола. Если всё вокруг было каменным и деревянным, не отдающим предпочтение какой-либо расе, а именно ставя их вровень, то пол в углублении был сделан из смеси всех металлов и расписан различными символами, среди которых, в самом центре, были гербы каждой расы. Над головой же висела огромная стеклянная чаша, в которой пылало яркое пламя, заменяя солнце и как бы намекая, что в конце все станут прахом. Было ещё множество факелов на стенах, на каждой трибуне стояла свеча, и такое количество огня немного пугало, как и вся ситуация.
Элхад была взволнована. По её поведению было видно, что что-то было не так, и этим «не так» стало имя того, из-за кого Маккензи на половину вампир. Миадар Дракула — сильнейшее существо в мире, что когда-либо жило и когда-либо будет существовать, вампир, что пожертвовал собой, чтобы спасти мир от того, кто был так же силён, как и она, а так же бабушка Маккензи.
— Это вполне себе возможно, брат, — на свет свечи показалось красивое женское лицо, украшенное морщинами. Да, именно украшенное.
При взгляде на эту женщину отдалённо чувствовалось то же, что и рядом с Элхад, их мудрость буквально создали ауру вокруг них, но к Элхад исходило больше доверия.
— Ваша реакция довольно странная, — до этого момента стены зала сотряслись от крика негодования, что вырвался из Михаила и остальным советникам пришлось его усмирять. — Миадар вполне могла обращать, и у обращённого вполне могут быть дети.
— Она сама поддержала закон, Верина, — в разговор вступил третий вампир, — и спустя столько лет мы узнаём, что у неё было дитя и его отпрыск на грани обращения.
— Я вообще-то здесь, — возмутилась Маккензи, и слова вылетели у неё быстрее, чем она успела подумать.
Девушка вмешалась в разговор, и все затихли, а неверие, наверное, уже никогда не покинет лицо Элхад, которой эта девочка всё больше и больше напоминала Миадар. Маккензи же едва не хлопнула себя рукой по губам, но как-то инстинктивно остолбенела, лишь взглядом обводя присутствующих.
— Вам не давали слова, — возмутился тот самый первый вампир, от голоса которого совсем недавно тряслись стены.
— Михаил, — теперь настала очередь Элхад повышать голос, — я пришла сюда лишь для того, чтобы сообщить вам о произошедшем, а не для того, чтобы вы обрушивали на ребёнка своё недовольство и ненависть к его предку, хотя, правильнее сказать свой страх лишь перед её именем.
Первородные зашевелились, возмущаясь, но были и те, кто не посмел возмущаться, кто согласился со словами Эл. Маккензи же так и стояла, не понимая абсолютно ничего и в особенности того, почему на неё так ополчились. Но одно Мак понимала точно, она доверяет Элхад и в её взгляде читалось доверие к девушке.
— Миадар нарушила закон, — невысокий мужчина, что выглядел лет на пятьдесят и всё это время с важным видом стоял в тени, слушая, решил присоединиться к разговору, — незаконно обращённый вампир должен быть убит.
— Папа умер уже давно, — напомнила Маккензи совсем недавно озвученную Элхад информацию и на неё вновь устремились двадцать пять гневных взглядов, а в неверие Эл начала проскальзывать гордость.
— Это так, — согласился кто-то сзади, вынуждая девушку обернуться, и Маккензи увидела не самое красивое лицо, убеждаясь в том, что не все вампиры рождались подобными греческим богам. — Но и вы, мисс, незаконны.
Смысл фразы был понятен даже тупому. Маккензи напряглась, чувствуя, как учащается сердцебиение и кончики пальцев начало покалывать, а Элхад тут же преобразилась, и Мак вспомнила свой сон, где точно таким же было лицо мужчины, желавшего её убить. Помещение заполнило что-то, наподобие тумана, исходящего от Элхад, эта энергия завертелась в вихре и, казалось бы, дышала пропитанным напряжением и недовольством воздухом. Эти потоки ощущались физически, шевеля волосы, заставляя трепетать языки пламени и побрякивая металлическими кулонами на шее Элхад. Все Первородные приняли боевые стойки, окрашивая глаза и выпуская клыки, но Эл не нападала, она окружила своей аурой Мак, практически полностью перенаправляя её на девушку, без слов говоря, что защитит её любой ценой. Маккензи, что ещё на подступах к Ватикану сомневалась в необходимости присутствия здесь, волнуясь за себя и весь мир, неожиданно стала смелее, словно что-то пробудилось в ней, давно спящее. С первого взгляда ей не понравился Совет, брюнетка начала испытывать презрение к каждому из них ещё до начала разговора, и с каждой секундой эти негативные чувства и смелость возрастали.
— Вы и так достаточно осквернили её память, — прорычала Элхад, не сдвигаясь с места и практически не окружённая аурой, но явно сильнейшая из присутствующих. — Я приняла День освобождения от страха, хоть он и имеет совсем не то значение, которого требовали Компас и Пристанище, я приняла ваше отношение к ней и к памяти о ней, но я не позволю вам прервать её род. Маккензи — дочь дитя моей Преемницы Миадар, и я, Первородная Элхад и Наставница Гнезда Великого Компаса, принимаю её в Гнездо, так что только посмейте даже попытаться.
— Ты зазнаёшься, — один из Первородных вышел вперёд, настораживая Маккензи. — Миадар всегда была избалованной и именно с тебя это началось, Элхад. Ты породила Миадар, натолкнув её отказаться от своей истинной сущности.
Маккензи замерла. Миадар — сильнейший вампир, Элхад назвала его сильнейшей вообще. Маккензи совершенно ничего не знала об этом человеке, но эти обвинения, которыми по очереди начали осыпать Элхад вампиры, пробудили в девушке новое чувство — ярость. Маккензи резко шагнула вперёд, легко прорываясь сквозь потоки ауры Первородной и чувствуя энергию других вампиров, но не ощущая. В зале столкнулись сильнейшие создания, от сопротивления их аур не осталось места воздуху, но Маккензи на всё это было как-то всё равно, все эти потоки энергии не отскакивали, они словно соскальзывали с брюнетки.
— Вы все, — не своим голосом прокричала Маккензи. Нет, она не кричала и не шептала, её рык был ровным, а слова медленными, — заткнулись!
Голос девушки обратился в рык, а плечо обожгло резкой болью, постепенно выжигая на бледной коже Маккензи узор — компас. Если раньше пальцы девушки покалывало, словно от предвкушения, то теперь они практически вибрировали, и если бы Маккензи опустила голову или хотя бы взгляд, то увидела бы, как сквозь кожу, от самых кончиков пальцев, исходит что-что серебристо-чёрное, подобно дыму, но с примесями кроваво-красных линий. Эта дымка была сначала едва заметна, но даже так она смогла шокировать увидевших её Первородных, затем она начала поглощать руки Мак, и её увидели все. На кончиках пальцев Элхад же горело пламя, а к глазах, если присмотреться к их чистой синеве, а после и к багровой пустоте, сверкали молнии — сила, которую Первородная могла использовать до сих пор — показатель связи Элхад со своей погибшей Преемницей, что не пропадёт никогда.
— Девочка, успокойся, — показала ещё раз, что она в совете самая адекватная Верина.
— Я спокойна, как удав перед ужином, — холод заполнил тело Маккензи, а в её глазах начала проскальзывать краснота, лицо тоже начало преображаться, всего на секунду, словно были помехи, и вновь становилось человеческим.
Полукровки вампиры были похожи на оборотней, они были сильнее людей, быстрее, чувствительнее, что проявлялось с самого детства, они тоже могли показать свою ночную сущность в минуту опасности или стресса, и этим проявлением всегда были глаза, но вампир-полукровка мог обратить самого себя. В зависимости от силы яда предка происходят проявления сущности вампира, и, сливаясь с желаниями, стремлениями человека яд может взять верх над кровью. То же самое сейчас происходило и с Маккензи.
Аура Миадар просачивалась сквозь её тело, она не была враждебной, так как Маккензи ещё не решила нападать, да она и не понимала, что происходит, не видела всего того, что произошло за несколько секунд. Её кожа стала ещё бледнее, теперь точно говоря присутствующим о том, что перед ними вампир, зуд в зубах начал нарастать, и если бы Мак провела по ним языком, то почувствовала бы, как медленно увеличиваются клыки, а и сами зубы становятся ярче. Лицо заболело, и только тогда Маккензи поняла, что что-то не так, чувствуя, как набухают вены. Для вампира эта процедура безболезненна, ведь его кровь смешана с ядом, дающим обезболивающих эффект, но Мак прочувствовала всё это в полной мере, как и дрожь всего тела. Маккензи распахнула глаза и увидела, что её окружает аура, плотная, пугающая, леденяще-горячая. Она заполнила всё вокруг, не давая возможности Первородным и пошевелиться, а сама девушка почувствовала боль.
Самообращение полукровки в миллионы раз болезненнее, чем прямое обращение через укус. При укусе в тело человека впрыскивается яд и медленно разрастается по всему телу, но перенести эту процедуру находясь в сознании невозможно. Вампиры часто вырубают обращающегося, чтобы сковать его не позволить разорвать своё тело, пытаясь отвлечься от одной боли при помощи другой. С самообращением так не поступить, ведь не смотря на проявления сущности, цветом глаз первой пробуждается аура предка, а она должна быть сильна, чтобы самообращение вообще произошло. Процедура куда болезненнее ещё и потому, что яд предка с рождения существовал вместе с кровью, иногда показывая свои свойства, и во время обращения он не накапливается постепенно, равномерно воздействуя на человеческое тело, а практически взрывался, впитываясь в кровяные тельца и клетки тела одновременно причиняя боль всему.
Маккензи практически задыхалась от боли, что разрывала её изнутри, а аура Миадар, что до этого служила неким щитом, и живя в теле девушки признавала её, как хозяина, теперь стала чужой, а, значит, и она причиняла боль, но уже снаружи и никто не мог к ней подойти, никто не мог даже пошевелиться, и все смотрели на то, как тело девушки извивается на полу, а её крик был слышен во всём Ватикане, если прислушаться, прислонить ухо к древним стенам.
Маккензи сидела на крыше высокого здания и смотрела в даль, вслушиваясь в шёпот ветра и дыхание домов. Солнце почти зашло за горизонт, позволяя девушке снять очки и отложить в кожаные гловелетты. Становилось прохладно, но брюнетка наоборот сняла с себя кофту, что весь день скрывала её шею, позволяя вечернему воздуху прикоснуться к своей коже на руках. Девушка стала ещё бледнее, чем раньше, а взгляд её стал ещё более вдумчив. Вот уже неделю она не появляется в школе, ссылаясь на несуществующую болезнь, и всё время проводит в неприметном кафе «Путь луны», что, как оказывается, всё это время находилось в самом любимом здании Маккензи. Она часто приходила сюда, забиралась на крышу, и, казалось, что она видит весь город, сейчас это вовсе не казалось. Маленькое, неприметное кафе находилось в самом центре города, но это не делало его популярным, оно было для избранных, и дело было даже не в том, что заведение принадлежало вампирам, «Путь луны» был приятным бонусом для внимательных прохожих и наградой для тех, кто умеет чувствовать.
Маккензи к числу этих людей не относилась. Она была всегда погружена в себя и непонимание мира, теперь же все тайны были раскрыты, и брюнетке приходилось часами учиться контролировать ауру и жажду. Маме Мак соврала, сказав, что нашла работу, Кэтрин, которой, формально, принадлежало кафе, насочиняла что-то про курсы обучения, на время прохождения которых Маккензи не могла посещать школу и пообещала, что будущие коллеги девушки помогут ей нагнать упущенный материал. Вампиры и вправду помогали. За эту неделю много кто помогал ей с математикой и химией, читал наизусть поэмы, рассказывал о мире, и Маккензи жадно впитывала новые знания, пару раз пошутив по поводу того, что им нужно было пойти в учителя. Но истинной причиной внимания Гнезда к девушке было её происхождение. Миадар была в Ночном мире не просто героем, некоторые обожествляли её, более не в силах никак объяснить её силу и разум. Но Маккензи не обращала на это внимания. Пару дней назад она и вправду начала работать в кафе, протирая столики и принимая заказы, таким образом, привыкая к человеческому запаху, что сам по себе пробуждал в вампирах голод.
— Так ты всё время была здесь? — Элин поднялась на крышу и увидела Маккензи, что слилась с печалью мира и объединилась с тишиной ещё не показавшихся звёзд.
— Элин? — не поверила собственным глазам Мак, но потом вспомнила, что сама же и показала блондинке это место, назвав его самым любимым в городе. — Что ты здесь делаешь?
— Знаешь, — задумалась блондинка и, подойдя ближе, устроилась рядом с Маккензи, слегка нахмурившись при виде снятой кофты и не подходя сильно близко, ведь было заметно, что брюнетке немного некомфортно, — мне тоже очень понравилось это место. Вроде бы и центр города, а так тихо, ты кажешься незаметным в этом всенародном безумстве. Ну и ещё я надеялась, что найду здесь тебя.
Элин повернула голову, и Маккензи тут же отвернулась от ней. Это тепло, запах девушки кружил голову, затуманивал сознание, пробуждал голод, но не такой, как обычно, это был скорее голод по теплу, коего Маккензи лишилась с обращением. Маккензи давно поняла, что влюбилась в девушку, эти чувства сначала испугали её, ведь жили они в стране гомофобии и предрассудков, где детей воспитывали в традиционных ценностях. До обращения они пообщались едва больше недели, и Маккензи, вроде бы, видела ответные знаки внимания, вот только не могла быть уверенна. Сейчас же она не до конца могла контролировать свою жажду крови, хотя чувство того, что она знала всё это и сейчас просто вспоминала, как пользоваться своим телом, своими способностями, не покинуло Маккензи, а стало ещё сильнее.
— Ваш классный сказал, что ты заболела, — мягко сказала Элин.
— Не совсем, — поджала губы Мак и замерла, почувствовав слегка удлинённые клыки. — Но немного есть.
Мягкая улыбка не сходила с лица Элин, пока она смотрела на Маккензи, её голос тоже звучал мягко, и Мак тонула в нём, сама всё сильнее и сильнее сжимаясь. Она стала словно одним единым нервом, что оголялся с каждой секундой рядом с девушкой. Душу наполнило тепло человека, человеческой сущности, а это могло значить лишь одно — Маккензи нашла свою Пару ещё до того, как обратилась. Но от этого становилось страшно. Она была вампиром, и близость с Элин пробуждала голод, да и Мак была внучкой Миадар, у неё не получилось построить с Парой отношения, а сама Преемница была обращена Дракулой. Их яд протекал в венах Маккензи, и от этого становилось ещё страшнее. Солнце медленно заходило за горизонт, почти скрылось за его недосягаемой линией, но несколько лучиков отчаянно искали жертву своих забав. Пока девушки разговаривали, эти самые лучи бегали по улицам, отражаясь от окон, мелькали по лицам прохожих, задержавшихся на работе или учёбе.
— Как ты учишься там? — засмеялась Элин, рассказывая ещё один смешной случай в школе. Девушка была такой яркой, что Мак невольно расслабилась, тоже улыбаясь и чувствуя, как клыки медленно растут, их уже не могли скрыть губы, но Маккензи этого не заметила, как и Элин.
— Кое как, — усмехнулась Мак и погрустнела, ведь уже на следующей неделе мне придётся вернуться в школу, чтобы сдать экзамены.
Девушки смеялись, пока внизу не проехала машина, и от её только что вымытой поверхности не отскочил последний лучик солнца, отражаясь прямо в сторону Маккензи, попадая прямо на её руку.
— Аграа… — вырвалось у брюнетки и она тут же присела, с нечеловеческой силой хватаясь за руку, сжимая повреждённый участок кожи и совершенно забывая о контроле, —…шшш.
— Мак, — обеспокоенно спросила Элин, присаживаясь рядом с подругой и тут же отскакивая от ней, падая на грязную крышу и инстинктивно отползая. — О, господи.
Маккензи подняла взгляд, откликаясь на своё имя, и только по реакции блондинки поняла, что её лицо не человеческое: его украсили глаза вампира, а вены вздулись от резкой боли, что распространялась по телу от ожога на руке.
— Господи, — выдохнула Элин и остановилась, увидев в страшных глазах нотки боли и испуга, исказившие и лицо хищника. Всего на мгновение, но Элин заметила. — Твою мать. Фух.
Блондинка сглотнула и зажмурилась, притягивая пристальный взгляд Маккензи. Когда она открыла свои янтарные глаза, то тут же встретилась с кровавыми, но такими знакомыми, такими родными, полными печали о мире и непонимания сущности бытия глазами. Это взгляд, в котором проскальзывали нотки мольбы, заставил, нет, позволил перестать бояться. Элин увидела Маккензи, даже сквозь искажённое болью и жаждой крови вампирское лицо.
— Маккензи? — с лёгкой опаской произнесла имя брюнетки Элин, и только после этого Мак вернула лицу человеческое обличие. — Что с тобой случилось?
— Прости, — только и смогла выдавить Мак хрипяще-рычащим голосом и опустила голову, чувствуя слёзы. Она монстр, и только сейчас, видя страх в глазах своей Пары, она осознала это в полном объёме.
Девушки просидели на крыше до самой ночи. Элин не убежала, не закричала, в её глазах и запахе был страх, но она осталась рядом с Маккензи. Брюнетке было трудно раскрыться, неизвестно откуда возникло чувство страха, не за себя, а за блондинку. Пока девушки разговаривали перед глазами, у Маккензи стояли два таинственных мужчины, сердца которых вырвали на глазах у неё во втором кошмаре, вот только теперь они были силуэтами, не позволяя увидеть своих лиц, и среди них был третий силуэт, поразительно похожий на Элин.
— Поверить не могу, — выдохнула блондинка и откинулась на спину, уже совсем не обращая внимания на грязь крыши. — Стой! То есть вы постоянно голодные?
— Ну… да, наверное, — сжалась Маккензи и отвернулась от блондинки уже который раз за вечер, чтобы спрятать клыки. Даже если глаза и голос вернулись в норму, зубы жили своей жизнью, и это тоже пугало Маккензи, но душу переполняло тепло от близости Элин.
— Я тоже пробуждаю голод? — голос блондинки стал каким-то другим. Маккензи распахнула глаза и увидела, что девушка сидит уже ближе и смотрит на неё с ярким интересом.
— Даже не представляешь на сколько сильный, — сдала себя с потрохами Мак, сглатывая и не в силах оторваться от глаз блондинки, что в свете первых звёзд стали ещё прекраснее. — И какой именно.
— Проходи, — Маккензи галантно пропустила Элин вперёд, закрывая за собой дверь и прислушиваясь к звукам квартиры, — чувствуй себя как дома.
— Ага, конечно, — усмехнулась блондинка, снимая кроссовки, — так вообще кто-то может в первый раз в гостях?
— Ммм, нет, — улыбнулась Мак и тут же спрятала улыбку, ведь клыки опять начали удлиняться.
Дома была мама. Она услышала голос дочери и шум в прихожей, и отвлеклась от готовки ужина. Женщина выглянула из кухни, сдувая спавшую на лицо прядь и держа в руках поварешку, на неё был надет милый фартук, что когда-то подарила Маки, а на ногах привлекали внимание милые тапочки-кролики.
— Ты, должно быть, Элин, — улыбнулась женщина и вышла в коридор.
— Здравствуйте, — пропищала блондинка и с вопросом посмотрела на подругу, — она знает? — одними губами, едва слышным шёпотом спросила Элин.
Брови Маккензи поползли вверх и она замотала головой, пользуясь тем, что её не видно из-за дверцы шкафа. Рассказать матери о том, что она вампир, и о том, что её муж был вампиром — самый страшный кошмар. Тем более женщине придётся объяснять, как получилось так, что обращённый в шестнадцатом веке младенец может иметь историю и прошлое, иметь детство в двадцатом. Маккензи это тоже не поняла, пока Элхад не рассказала ей, кого именно обратила Миадар. Её отец был очень болен, тем более он был младенцем, а обращение детей немного отличается от обращения взрослых, оно менее болезненно и длится от нескольких месяцев и до нескольких лет. Всё это время ребёнок как будто спит, а после его рост замедляется, вампирские способности в нём словно запечатаны ведь дети обычно лишены контроля, и поэтому телу приходится останавливать свой рост, чтобы пропитать всё тело ядом, сформировать ауру у ребёнка и дать ему возможность привыкнуть к тому, что он может крушить горы, постепенно наращивая силу. Весь этот процесс занимает десять лет, если обращать десятилетнего, а если обращаешь младенца, то вампиру приходится приглядывать за ним век, воспитывая его и следя за растущей силой. Обращение больного ребёнка — это риск, ведь шанс выживания, в зависимости от болезни, становится всё меньше и меньше. Когда мальчик полностью восстановился и смог начать расти с обычной скоростью, на вид ему было лет пять, и его нашли на дороге, отправляя в интернат. Прокопий рос, как человек, не зная голода вампира до пятнадцати лет и начиная охотиться после. Маккензи не знала, может он был Диким, а, может, отшельником, но ни в одном гнезде её отец точно не состоял.
— Добро пожаловать, — Ирина должна была уезжать в командировку на пару дней и поэтому наготовила дочери много еды, накупила вкусностей и по нескольку раз прибралась, пока искала нужные вещи. Впереди были выходные, и раз Маккензи привела Элин, то они могли провести их вместе.
Ирина никогда не была «яжматерью», она не баловала дочь, но и не была с ней тираном. Женщина всегда старалась быть рядом с Мак и видела, что девушке не хватает друга её возраста, поэтому она очень обрадовалась, когда приходя со школы или возвращаясь с прогулки, Маккензи рассказывала об Элин, можно сказать не затыкалась о ней, что породило странные мысли в блондинистой голове Ирины, и сейчас, когда девушки стояли перед ней вместе, Ирина поняла, что её подозрения были не беспочвенны. Девушки не отводили взгляда друг от друга и отворачивались, как только замечали ответный взгляд. Маккензи и Элин смущались, блондинка была немного зажата, но такое лицо Ирина видела лишь однажды, когда привела Прокопия знакомиться со своими родителями, у неё самой тоже было такое лицо, когда она встретила своих будущих свекровь и свёкра, и сейчас женщина словно вновь переживает те дни, видя, как влюблены друг в друга девушки. Женщина не могла понять, знают ли девушки о чувствах друг друга и догадываются ли они о своих собственных чувствах, но их поведение вызывало у Ирины лишь улыбку. Она желала дочери счастья и была не против, если бы парой Маккензи была девушка, ведь зачем препятствовать любви.
Ирина попрощалась с дочерью и вызвала такси, вытаскивая за дверь тяжёлый чемодан. Девушки остались в доме одни и смогли расслабиться. Из сумки Мак появился пакетик с кровью и тут же направился в микроволновку, Элин с интересом наблюдала за подругой, всё меньше и меньше представляя её хищником, но решила не смущать брюнетку ещё больше и увлеклась рисунками Мак, пролистывая страницы скетчбуков. Маккензи всегда знала о ночном мире, её сущность подсказывала её о его существовании, выливая реальность в виде фантазий. Вампиры и оборотни в её рисунках всегда были не такими, как в фильмах и романах, присутствовали разнообразные духи, девушка рисовала пейзажи, каких никогда не видела.
— Ты не можешь сдержать клыки? — время давно приближалось к полуночи. Элин осталась у Маккензи ночевать, даже не понимая, какое влияние она таким образом оказывает на брюнетку. Сейчас девушки сидели перед телевизором, и блондинка уже какой раз замечала, что Мак поджимает губы, прячет их за ладонью, отворачивается.
— Это сложно, — нахмурилась Маккензи и рефлекторно облизнулась, проходя языком на выпирающим клыкам. — Элхад лично учила меня контролировать голод, но твой запах особенный для меня.
Последние слова Маккензи говорила тихо, но Элин всё равно услышала, бросая на девушку удивлённый взгляд. Блондинка подсела ближе, почти вплотную и посмотрела прямо в чёрные глаза, в которых мелькали нежность, опасения, осторожность.
— А как я пахну? — неожиданно спросила она, заставая Маккензи врасплох. — Почему мой запах для тебя особенный.
— Ты… — замялась брюнетка и вновь облизнулась. Маккензи окрасила глаза на миг и придвинулась ближе к девушке, заставляя ту замереть. Она прекрасно чувствовала запах Элин, даже на другом конце улицы она могла узнать его среди тысячи, но у неё почти не было возможности почувствовать его так близко. Маккензи приблизилась к блондинке вплотную и позволила себе прикоснуться к ней, проводя носом по нежной коже шеи и чувствуя мурашки. — Тепло. Все люди так пахнут, это нас в вас и привлекает. — она говорила почти шёпотом, но Элин слышала Мак. — Но твоё тепло особенное, особенно сильное. Ты пахнешь горами, их заснеженными вершинами, что почти касаются небес и тайнами, что скрываются под толщей мерзлоты. Запах папоротника, вперемешку со смолой и дымом от костра, что только разгорелся. Это всё так… оно сочетается настолько, что я едва могу сдерживаться. У тебя такой приятный запах.
— А чем пахнешь ты? — Элин покраснела от такой близости, но не отстранилась, она просто замерла и слушала чарующий голос, что слегка хрипел от выпирающих клыков.
— Я? — этот вопрос ещё сильнее застал брюнетку врасплох. Она удивилась такому вопросу и впервые прислушалась к своему собственному аромату. — Книги. Их старые-старые страницы, немного горького шоколада и ураган запахов леса. Бамбук и сосны, я чувствую их влагу в себе, ещё я пахну чаем и всё это переплетается с запахом крови и… и страха, он тоже имеет запах, такой яркий.
Пока Маккензи рассказывала о своём запахе, она отодвинулась. Глаза брюнетки были почти закрыты и она то и дело облизывала губы. Девушка ушла в себя и не заметила, как Элин подвинулась почти вплотную к ней.
— Интересно, а наши запахи сочетаются? — шёпот Элин настиг Маккензи, она открыла глаза.
Первое, что она увидела, это глаза блондинки, что были темнее, чем обычно и даже не из-за мрака помещения. Элин приблизилась почти вплотную, настолько, что носы девушек почти касались.
— Не знаю, — прошептала Мак, и её взгляд опустился на губы блондинки, всего на мгновение, но Элин хватило этого, чтобы заметить. Робкая улыбка тронула её уста, вновь привлекая внимание чёрных глаз, в которых мелькала краснота. — А как ты думаешь?
— Мы… — запнулась Элин, тоже опуская взгляд на губы девушки напротив и подмечая, что из них выпирают клыки. Элин так захотелось пройти по ним языком, что она на мгновение отпрянула, но в голове мелькнула мысль: «Сейчас или никогда», и блондинка резко прильнула к губам Маккензи, тут же отстраняясь. — Мы можем это проверить.
Шок, вот что первым ощутила Маккензи, и волна непонимания. Элин её поцеловала? Элин только что её поцеловала? Всё случилось слишком быстро, и девушка не успела ничего ощутить, но вкус губ блондинки она запомнила. Вишнёвая помада. Проведя языком по губам, Мак смогла почувствовать её вкус, даже без обострённых чувств.
— Ты права, — прорычала Маккензи, — мы можем.
Маккензи резко притянула девушку к себе, хватая её за ворот рубашки, и поцеловала. Элин сначала уперлась руками в сильные плечи, но после обвила шею девушки руками и отдалась поцелую, исполняя своё мимолётное желание. Она раскрыла губы, как только почувствовала язык Маккензи, и они слились воедино. Маккензи поддалась порыву и повалила блондинку на диван, положив руки ей на талию и чувствуя голую, тёплую кожу, слегка задирая футболку.
Пение, чарующий голос, странное сооружение, забор из частокола, люди с жёлтыми глазами, вампиры и оборотни, вместе с людьми в одном месте, книги, сотни старинных, не похожих ни на какие, необъятные леса, великолепные просторы, и озеро, что своим видом нагоняет лишь печаль. Леса, поля, дороги и деревни, всё новые и новые люди на пути. Доброта и тепло посторонних людей и он, тот человек из первого сна, что хотел её смерти — Дракула. Затем Элхад, Морфей, вампиры Гнезда, с которыми Маккензи уже успела познакомиться, и те, которых видела лишь на портретах в замке, прекрасная японка, уплывающая вдаль на лодке, что вот-вот загорится от пущенной стрелы, Первородные, и вновь частокол, и новые виды, тела волков и чувство ярости, вампиры, что хотят её убить и мужчина из второго сна, умирает у неё на глазах, боль потери неведомая силы. Вновь поля, леса, города, парень из второго сна, взрослел и мужал, готовясь к жизни и Первородные, умирают у неё на глазах, вновь Дракула, что опять желает её смерти, но не может её убить, ему не позволяет молния. Молния, что слилась с огнём на сердце, вновь Дракула и вновь тот парень, что вновь погиб на её глазах. Бой за боем, рана за раной, попытка за попыткой и истина мира, что была постигнута в крови, в боли и отчаянии, осознание своего будущего, поход к нему и Элхад. Снова бой и ещё один, разговор за разговором, книги, магия, боль, нежелание умирать, но страх перед страхом мира. Бой и смерть — одолжение — жертва во имя врага, во имя создателя, во имя наставника, во имя мира, чтобы то не познал ещё большего страха, не познал ложного страха. Боль, тьма и свет.
Она не рождена от вампира, она рождена вампиром. Маккензи резко отпрянула от Элин, с неверием осматривая всё вокруг. Она родилась такой, она помнила, в глубине души и это сводило её с ума.
— Маккензи? — обеспокоенно позвала Элин и встретилась взглядом с уже чужими глазами.
Маккензи, нет, Миадар посмотрела на девушку перед собой, и сердце заболело, а затем заболело вновь, ведь она нашла Пару, и эта девушка её приняла, полюбила до того, как Миадар обратилась вновь, как вспомнила себя. Она вспомнила всё. Боль и счастье слили нити воспоминаний и окружили сердце брюнетки, желая его уничтожить.
— Мак? — вновь позвала Элин, видя слёзы на глазах девушки и поднялась, нежно, невесомо собирая их с бледных щёк своими тёплыми пальцами. — Что случилось?
Её голос был настолько мелодичен, он так успокаивал и был пропитан беспокойством, что Миадар не смогла сдержать новый поток слёз.
— Я тебя люблю, — выдохнула Миадар, нет, она Маккензи. Она Маккензи и это её дар, её новый шанс, и она его не упустит. Маккензи притянула Элин к себе, утыкаясь носом в шею, и сжала в объятьях, она испустила ауру, покрывая их тела и продолжила плакать, одновременно с этим даже не пытаясь сдержать улыбку. — Я люблю тебя.
Элхад остановилась у двери. Прошло настолько много времени с её последнего визита в эту комнату, что женщина даже забыла, как всё внутри. Дверь постарела, казалось, что она могла сломаться от лёгкого удара. Элхад вздохнула и неуверенно потянулась к заевшей, ржавой ручке. Стоило ей с усилием отворить дверь, как в нос ударил запах пыли. Всё в помещении обросло узорами паутины и покрылось слоем пыли, словно грязным снегом. В самом центре стояла каменная гробница — простой саркофаг, на крышке которой до сих пор горела свеча — символ единственного огня, что освещал жизнь Дракулы в годы его человеческой жизни. Элхад зашла внутрь и огляделась, видимость была нулевая. Глубоко вздохнув, Эл приняла боевую стойку и ударила по воздуху с вампирской силой, создавая потоки, что сбивали слои пыли и поднимали её в воздух, открывая тайны жизни бывшего Первородного взору голубых глаз.
Стены были увешаны пожелтевшими листами папируса, что стали настолько хрупкими, что кажется сломаются от любого прикосновения, на столе остались открытыми книги, их копии, что Дракула собственноручно переписывал. Мужчина не рассказывал Элхад о своих успехах, предпочитал хранить всё в себе и на бумаге, но теперь, когда боль от утраты стала слабее и в душе зародилась надежда, когда она нашла девушку, что была подобна Миадар, что видела её воспоминания в кошмарах, только теперь Элхад решила зайти сюда и увидеть то, чем жил её возлюбленный.
— Формулы… — вслух начала рассуждать блондинка, сметая пыль с бумаги на стене, — примеры обрядом. Почерк Миадар.
При виде букв, что так старательно и в то же время небрежно выводила её Преемница, Элхад не смогла сдержать улыбки, но её глаза наполнились грустью, болью, что, казалось бы, пошла. Да кому она врёт, Элхад никогда не переставала страдать. Предположения. Их было много, но Дракула не был магом и не мог понять, как же Миадар смогла понять написанное Сириусом, у которого, словно, был свой язык. Но Миадар поняла.
— Она гений, — воскликнул Дракула в памяти Элхад, — невозможный гений. Такие рождаются раз в тысячелетие. Такие богами себя объявляют.
— Ты о чём? — именно в это момент в комнату Дракулы вошла Элхад, застав его вскочившим с жёсткого стула.
— Миадар, — с воодушевлением произнёс имя дитя Дракула, — она куда сильнее Сириуса, в разы лучше понимает магию. Это заклинание такое грубое, но она его полностью переписала, оставив лишь одну, из двух, основ. Оно непонятное, но в разы проще оригинала и цена. Она сделала так, чтобы ценой стала не сила первородного, что передалась бы дитя. Она сделала так, что лишь дитя может провести ритуал и заплатит это своей жизнью, но не душой.
— Душа рассеивается при смерти, — напомнила Элхад брату, что, казалось бы, сошёл с ума. — Она уходит к Двенадцати Создателям.
— Но в оригинале душа Первородного уничтожалась, — тихо, почти шёпотом, сказал Дракула, развернувшись к женщине, — но душа Миадар существует. Она отправилась к Создателям.
— Душа, — прошептала Элхад, выходя из воспоминаний. — Создатели могли дать ей второй шанс, направить её душу в тело младенца, но сущность Миадар слишком сильна, чтобы оставаться человеком.