Раз ты это читаешь, значит, ты вернулась раньше меня. Если это так, то позвони мне уже, Господи, я же волнуюсь. И КТО ВООБЩЕ НЕ ЗАРЯЖАЕТ СВОЙ ТЕЛЕФОН НА НОЧЬ???????? Почему о том, что ты ушла в поход, я узнаю от твоей начальницы? Будить она меня, видите ли, не хотела в 6 утра. А записку написать времени не нашлось? С бумажным выговором закончили. Я в командировке, что была так же неожиданна, как и твой поход. Еда в холодильнике, деньги ты знаешь где. Надеюсь, ты хорошо провела время. Позвони мне!!! Люблю. Мама.
Записка матери словно отрезвила заблудший в водовороте тёмных мыслей разум брюнетки, и её взгляд, сам по себе, опустился чуть ниже, на её самую любимую детскую фотографию. Любимую, потому что здесь ей было три, и она сидела на руках у отца — невысокого черноволосого красавца, что не скрывал своей улыбки и позволял дочери дурачиться, а рядом сидела мама, что с момента создания этого отпечатка прошлого не сильно изменилась, лишь стала печальнее и теперь выглядит более уставшей. На фотографии её светлые волосы были заплетены в неаккуратное подобие косы — маленькой Маккензи вздумалось, что она парикмахер, лицо отца же она разукрасила маминой косметикой, а сама была измазана в варенье, которое бескультурно стащила со стола до обеда. Фотографию сделал Глеб, чьё отражение было отчасти видно в стоящем рядом с креслом зеркале, и поэтому можно было с уверенностью сказать, что на этом фото вся семья была в сборе. Также неосознанно, как и опустила взгляд, Маккензи потянулась к шее, на которой, несмотря на тяжёлый бой, по-прежнему висели два кулона Озэму и Юко. Мак вытащила их из-под рваной футболки, и её губы украсила печальная улыбка. — Я существую только ради Солнца, позволяя лучам его любви разгонять мою тьму, — прочитала она, соединив два украшения и вспоминая, как Озэму рассказывал маленькой Мэйуми об истории любви двух Истинных, что преодолела все преграды. — Элин, — образ блондинки пришёл в сознание вампира, и взгляд остановился на белом кулоне, перевернув который Маккензи прочитала: — Пусть мой свет погаснет лишь в конце веков. Улыбка брюнетки стала менее печальной и мысли об Элин сменяли одна другую. Простояв так какое-то время, Маккензи решила, что если уж судьба дала ей второй шанс, то она будет биться за него до конца и, если Элин будет бояться её, она отступит, но будет добиваться любви девушки, не повторяя ошибок прошлого, она докажет ей, что не является монстром и не позволит больше никому причинить вред своему солнцу. С такими мыслями Маккензи направилась в свою комнату, на ходу снимая футболку. После всего произошедшего комната казалась какой-то чужой, другой, и девушке потребовалось немного времени, чтобы вновь стать собой, привыкнуть к самой себе в родных стенах, и только после того, как Маккензи просидела на кровати добрых десять минут, меряя помещение взглядом и утыкаясь им в разные предметы, она решилась подняться и подойти к шкафу, по пути к которому всё же поставила действительно забытый телефон на зарядку. Порванная футболка была выброшена у двери, а бледное и сильное тело, после небольшого осмотра у зеркала при свете луны и сотен тысяч звёзд, скрыла под собой белая майка со Спанч-Бобом и капюшоном, спрятавшим спутанные, грязные волосы. Сил идти в душ или что-либо вообще делать не было, и Маккензи рухнула на кровать, медленно засыпая. Утро наступило слишком быстро. Шум проснувшегося города заставил проснуться и вымотанного эмоционально вампира. Маккензи с усилием разлепила глаза и уставилась в потолок, чувствуя себя вновь школьницей на первый учебный день, когда вставать надо, но желания никакого нет. Хоть и непродолжительный, но всё же сон дал свои плоды, и, поднявшись, Маккензи увидела в зеркале своё менее уставшее лицо. Ночь позволила мыслям привести себя в порядок, и теперь девушка могла в них разобраться и понять, что же ждёт её в будущем. Элин явно спит и может проспать так не один день, мама в командировке не меньше, чем на три дня, и Маккензи не хотелось видеть никого кроме них, даже Элхад была сейчас нежеланным гостем, напоминая своим присутствием о возвращении прошлого. С такими мыслями растрёпанная девушка осматривала совершенно не изменившуюся комнату и остановила взгляд чёрных глаз на небольшой коробочке, что уже была забыта. Внутри лежали два красивых кожаных, чёрных, плетёных браслета, украшенных гербом Пристанища, что находился между гербами расы оборотней и вампиров. От них исходил запах любви и заботы. Маккензи улыбнулась, ведь на письме, адресованным ей, был точно такой же запах сильного волка, а, значит, тёзка её прошлого воплощения имела хобби. Мэйуми действительно хотела познакомиться с Маккензи, и не потому, что она была внучкой самой Миадар, родство которой с династией Хасимото огласили миру лишь в прошлом веке, а потому, что Маккензи была из её рода, она несла в себе ту же кровь, тот же яд, что и Вожак Мэйуми, она была частью её семьи, а оборотни трепетно относятся к своей семье. Ещё одним приятным фактом было то, что Мэйуми сделала украшение не только Маккензи, но и её Паре, а герб Пристанища на браслетах делал их носителей частью города, ведь не каждому позволено носить его на своём теле. Герб вампиров символизировал принадлежность к расе бессмертных, а знак оборотней говорил, что волки всегда их защитят. Вот какой посыл нёс в себе на вид простенький подарок, и Маккензи повезло, что решилась открыть его она именно сейчас, когда так нуждалась в поддержке, но из-за упрямства и страхов, боялась принимать её от кого-либо напрямую. Брюнетка улыбнулась и начала собираться, не забывая надеть подарок Вожака. Она хотела увидеть свою возлюбленную, она хотела увидеть свою семью, коей являлось Гнездо, она хотела наконец-таки отпустить прошлое и начать жить, смотря в будущее. Солнце уже высоко, но утренняя суматоха только усиливалась. Открывались магазины, рестораны, кафе, люди спешили и не замечали ничего вокруг. Они даже не обращали внимания на девушку, что была одета слегка не по погоде, ведь на улице стояла жара, а брюнетка была в кофте, длинных штанах, не позволяя лучам так любимой людьми звезды коснуться своей бледной кожи, спрятанные в карманы руки были облачены в гловелетты, глаза от мира скрывала кепка с логотипом сериала «Сотня» и большие солнцезащитные очки. Такой Маккензи вышла из дома, позволяя себе улыбнуться соседям, что тут же начали расспрашивать её о выбранном университете и личной жизни. Всё было совершенно обычным, жизнь постепенно текла, и мир медленно плыл по реке времени, что не имела резких поворотов. — Маккензи, — окликнул кто-то брюнетку, что скрылась в тени здания от надоедливого солнца, лучи которого отражались от всего, — Мак. К Маккензи подбежали два высоких парня, обгоняя её и мельком заглядывая по кепку, чтобы убедиться, что они не обознались. — Мак, — ярко улыбнулся высокий светловолосый парень, поправляя бейсболку и притягивая не сопротивляющуюся девушку в крепкие объятья, тут же удивляясь тому, что ответ был не менее сильным. — Привет, — улыбнулась Маккензи, повторяя жест светловолосого, но, наоборот, опуская козырёк кепки, а не поднимая его. — Вы как тут оказались? — Да мы в один универ поступили, — объяснил более низкий, худощавый брюнет, указывая на здание через дорогу, — вот и решили посмотреть, что здесь рядом есть. А ты чего? С выпускного тебя не видно. — На психолога поступила, — пожала плечами Маккензи, отходя чуть в сторону, чтобы не мешать прохожим. — Иду на работу. — Психолог? — удивился светловолосый, и парни переглянулись. Маккензи была очень спортивной и когда было нужно, не отказывалась участвовать в различных соревнованиях, принося классу и школе только победы. Она не была отличницей и ботаником, что не видел ничего дальше своей книги, но и общительной её назвать было нельзя, хотя в этом было виновато и её окружение, что просто не находило тем для разговора с неприметной большую часть времени девушкой. В классе все знали, что Ирина — мама Маккензи — успешный врач. Она была талантливым хирургом и часто ездила по разным городам, даже несколько раз бывала за границей, читая лекции в университетах. Маккензи восхищалась матерью, и все считали, что и она подастся в медицину, чего девушка не отрицала, до обращения и вправду готовясь к медицинскому. Сейчас же перед парнями, что были одними из немногих, кто подходил к немного замкнутой, но всегда доброй и понимающей Маккензи, словно стоял совершенно другой человек. Она стала более бледной, что не смогла скрыть длинная одежда и словно бы стала выше, изменился её взгляд, видный даже под очками, и лицо, до этого невинное, стало лицом того, кто уже ничему не удивится. Но несмотря на всё это, несмотря на все переживания, что сейчас не сходили с лица Маккензи, было видно, что она всё такая же добрая и отзывчивая. Она изменилась, но осталась собой, просто то, что долго дремало внутри, вырвалось наружу. — Макс? — протянул имя приятеля светловолосый, привлекая к себе внимание. — Да, Кирилл, — улыбнулся брюнет, и Маккензи лишь закатила глаза, ведь эти двое, что всегда понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, опять что-то задумали. — А ты не заметил, что наша Мак была чуточку странной в последние месяцы? — Кирилл улыбнулся, но его улыбка была больше похожа на оскал. — О, да! — в тон другу сказал Макс. — Так ведут себя только влюблённые. — Да, Кирилл, — подтвердила мысли парней Маккензи, словно вновь вернувшаяся в школу, где эти двое были, словно близнецы Уизли, подшучивая над учениками, учителями, персоналом и веселя всю школу. — И да, это не кто-то из ваших знакомых болванов, и да, Макс, вы точно похожи. — В смысле? — в один голос спросили парни. — Ну, — многозначительно протянула Маккензи, бросив немного виноватый взгляд на блондина, — я же тебе нравлюсь, — Кирилл замер, но уже спустя секунду покорно опустил голову перед брюнеткой, под хихиканье брата по разуму. — А Макс втрескался в Элин, — продолжила Маккензи, и теперь настала очередь брюнета смущаться, — и мы с ней встречаемся. Последнюю фразу Маккензи сказала тише, помня, что она находится в гомофобной стране, но она знала, что Макс и Кирилл представители более разумной части человечества. — Чего? — снова в один голос спросили парни, не поверив собственным ушам, а Маккензи лишь поджала губы и пожала плечами, слегка их напрягая, ведь она почувствовала знакомый запах. — Маккензи, — со спины к девушке подошла Кэтрин, тут же обнимая её, вызывая фырканье со стороны Влада и Ольги. — Идёшь в кафе? — Да, — улыбнулась друзьям брюнетка. Макс с Кирилом замерли, пытаясь понять, что же такого похожего было в этой четвёрке, помимо одежды, не соответствующей погоде. — И без расспросов о Екатерине, пожалуйста. От мыслей о ней у меня просыпается желание убивать. — Понимаю, — тихо произнёс Влад, бросив слегка взволнованный взгляд на свою Пару, — я очень хорошо тебя понимаю. По утрам кафе всегда выглядело оживлённее обычного, если не брать в расчёт те фантастические дни, когда все постоянные клиенты решали посетить любимое уютное заведение с просто потрясающим кофе, ароматной выпечкой, запах которой можно было почувствовать лишь в стенах этого маленького кусочка рая, и непередаваемой атмосферой, согревающей душу и вселяющей веру в лучшее будущее. Многие вампиры Гнезда, так же, как и посетители, часто задавались вопросом, почему же именно «Путь луны», было названо милое местечко. И Элхад, у которой этот вопрос всегда пробуждал тоску, иногда отвечала всегда одними и теми же словами: «Когда-то огромная семья мечтала о прекрасном мире, но лишь один человек смог показать им его, в своей душе. «Путь луны» был назван так в честь Миадар, имя которой, в переводе на древний язык оборотней, означало Улыбку тьмы, и было созвучно со словом Мардхар, что украшало башню оборотней в Храме пяти народов Пристанища и переводилось именно как Путь луны. Это была дань памяти Миадар и знак того, что Гнездо Великого Компаса, знак которого так же украшал вывеску заведения, чтит ту связь, те отношения, что веками выстраивались с другими расами. Маккензи вошла в уютное помещение и тут же почувствовала прохладу. Кафе не нужен был кондиционер, магические печати обеспечивали и тепло, и холод, и электричество, и водопровод, и посетители, что сейчас мило беседовали друг с другом, с официантами, читали газеты или листали странички в интернете, в большинстве своём были приведены сюда этими самыми печатями, не позволяющими людям с гнилыми душами даже увидеть этот свет, что окружал собравшихся в маленьком помещении. Ещё будучи человеком, Маккензи подумала об этом, сравнивая кафе с Дырявым котлом, сейчас же она даже не задумывалась об этом, ведь «Путь луны» — её дом, и он должен быть обезопасен не только от Охотников, но и просто от тех, кто не ценит мир, который её раса и все Дети Ночи так чтят. — Привет, — улыбнулась Маккензи девушке за барной стойкой, помахав брюнетке рукой. Она была чуть старше Маккензи и была человеком, из-за чего Дарья, а именно так звали эту невысокую блондинку, была первым, с кем Мак, ещё не помнящая прошлого Миадар, заговорила по душам. — Не знала, что у тебя смена. — Привет, — всё вокруг было как обычно, и это немного сбивало с толку ещё не до конца очнувшуюся от кошмара битвы Мак. — Нет, я просто к Эл пришла. Даша слегка поджала губы и пожала плечами, пытаясь вспомнить, видела ли она сегодня Элхад вообще. Маккензи же спокойно пошла в подсобку, где ещё остался открытым проход в город, после Влада и Кэтрин, а бурчащий голос Ольги был слышен из раздевалки, ведь девушке не посчастливилось заступать на смену после дежурства. Запах Виктории уже начал развеиваться в городе, но Элин по-прежнему была в замке. Маккензи натянуто улыбнулась пустоте и, сжав в кармане браслет и кулон матери, направилась ко дворцу. Город был оживлённее, по сравнению с сегодняшней ночью, но брюнетке было всё рано. Она вошла в замок и тут же столкнулась с Элхад, бубнящей себе под нос что-то на французском и желая порвать, и сжечь на месте газету, находящуюся в её руках. Улыбнувшись Наставнице, Маккензи уверенно направилась к комнате Элин, чувствуя тревогу и предвкушение, желая увидеть девушку, желая, чтобы она очнулась и в то же время боясь этого, боясь её реакции. Маккензи простояла у двери в комнату пару минут, никак не решаясь даже прикоснуться к дверной ручке, не то что войти. Из-за конструкции замка и применения к нему магии было невозможно понять, в каком сейчас девушка состоянии, спит она или уже очнулась, поэтому, шумно выдохнув и затолкав все свои переживания в глубь души, Маккензи приоткрыла тут же откликнувшуюся протяжным, высоким скрипом тяжёлую дверь, чувствуя, как запах гор окружает её. Стоило брюнетке пересечь порог комнаты, как она почувствовала приятное тепло человеческого тела, тяжесть у себя на шее и как светлые волосы, бросившейся на неё с объятьями девушки, легонько щекочут лицо. Инстинктивно, ни о чём не задумываясь, Маккензи крепко сжала Элин в объятиях, утыкаясь в её растрёпанную шевелюру и чувствуя слёзы на своём плече. — С тобой всё в порядке, — услышала Мак и широко раскрыла глаза. — Конечно со мной всё в порядке, — удивилась Маккензи, чуть отстраняясь от девушки и с непониманием смотря на её заплаканное, встревоженное лицо. — Что со мной может случиться? — Я-я… — начала было Элин, но новый приступ слёз прервал её речь и она уткнулась в грудь брюнетки, чувствуя её холодные руки у себя на голове и слыша успокаивающий шёпот. — Я видела, как они н-напали на тебя, вдвоём и… всё было в тумане, я слышала, как ты кричала и… я не знала, жива ли ты. Я очнулась здесь, в полном одиночестве, дверь слишком тяжёлая, чтобы её можно было открыть, и я даже не знала, что думать. А ещё я не знаю, что с родителями и… и… — Шшш, — Маккензи приложила палец к губам блондинки и аккуратно усадила её на кровать, к которой медленно вела её во врем выброса эмоций. — Всё хорошо. Я здесь. С тобой тоже всё хорошо. И с твоими родителями тоже, Элхад обо всём позаботилась. Успокойся. Элин пыталась успокоиться, но воспоминания той ночи вставали перед глазами, порождая всё больше страха, и Маккензи просто позволила ей вновь уткнуться в свою грудь, сжимая кофту так сильно, что кончики её пальцев аж побелели, и повторяла, что всё будет хорошо. — То есть, — выслушав всю историю до конца и уже успокоившись, заключила Элин, — ты вновь стала Преемницей Элхад. Неприятно тебе, наверное. Вопреки всем ожиданиям, очнувшись, Элин, в первую очередь, волновалась не за себя, а за Маккензи, и только когда она просидела в её объятьях добрых пол часа, она смогла успокоиться и рассказать её, что случилось, и выслушать то, что было потом. Блондинка не боялась Маккензи, воспоминания о её вампирском облике не вызывали у неё отвращение, ей не хотелось сбежать. Элин ещё раз доказала, что она очень странный человек, и ещё раз показала, что любит брюнетку и её бессмертие, её монстр, что был скрыт за лицом человека, этому не могли помешать. — Тебя это так тревожит, — заметила Элин мечущийся по комнате взгляд брюнетки и протянула ей руку, нежно сжимая бледную ладонь. — Я… — Маккензи замерла, она не хотела вываливать на блондинку все свои переживания, но и держать их в себе она уже не могла. Ей было жизненно необходимо выговориться и она могла подойти с этим к Элхад, зная, что Наставница всегда выслушает её и всегда поможет советом, но именно это и было одной из причин переживаний, именно это и сблизило их тогда, полторы тысячи лет назад, именно это и сделало из Миадар первую Преемницу Элхад. — Я просто, — вновь предприняла попытку Мак, но она никак не могла подобрать слова. — Я становлюсь похожей на неё. — На Миадар, — поняла Элин и склонила голову, даже не представляя, что творится сейчас в голове у Маккензи. — Но ты не можешь стать похожей на неё. Мак подняла на девушку полный непонимания взгляд и увидела лёгкую усмешку на тонких губах. Элин со всей нежностью взяла лицо девушки в свои ладони, прося, таким образом, смотреть ей в глаза. — Ты Маккензи и ты же Миадар, — сказала блондинка, успокаивающе поглаживая холодные щёки Маккензи. — Ты — это обе эти личности, и чем скорее ты это поймёшь, чем быстрее ты примешь это, тем легче тебе будет. Ты пережила так много, слишком много даже для тысячи лет жизни, и эта жизнь дана тебе не для того, чтобы ты корила себя за ошибки прошлой или уходила в себя от страха прошлого. Ты не станешь Миадар, она мертва. Она пожертвовала собой ради недостойного этого мира, что даже не знает, какую цену ей пришлось заплатить за свою силу и за свою свободу в облике смерти. Ты Маккензи, и пусть мир будет считать тебя её потомком, но ты — это ты и Элхад, другим вампирам, мне всё равно, что было в прошлом. Тебе больше не нужно думать о конце света, ты должна прожить свою жизнь так, будто бы он наступит завтра. Ты должна прожить свою жизнь, и я хочу прожить её с тобой. — У меня есть для тебя подарок, — сказала Мак нерешительным голосом, привлекая внимание массирующей виски блондинки и доставая содержимое кармана. Во время разговора Маккензи сидела на полу, у ног девушки, и только сейчас, поднимаясь на ноги, она нечаянно задела карман брюк и вспомнила про браслет. — Это от Вожака Пристанища в знак уважения, от оборотней Японии, и, можно сказать, пропуск в Город. Поджав губы, Маккензи взяла бледную, от всего пережитого, руку Элин и надела на неё браслет, любуясь её непониманием, пока она рассматривала украшение, и не позволила ей что-либо сказать, тут же показывая цепочку с белым кулоном, на котором был изображён чёрный волк и выгравированы непонятные символы. — А вот это уже от меня, — Элин почувствовала какую-то нерешительность, робко прикоснувшись к кулону, по форме которого была понятно, что он парный. В её глазах мелькнуло любопытство, и Маккензи, не скрывая улыбку, вытащила кулон отца из-под футболки. — Они принадлежали моим родителям. Когда они были детьми, один странствующий маг посетил обе стаи. Его посетило видение о великом волке и о его великой любви, но была большая вероятность того, что Истинные, находясь в одном месте, могли и не встретить друг друга, и поэтому он сделал два кулона, по которым оборотни и должны были найти друг друга. Папа получил чёрный с белым волком и словами на уже тогда почти забытом языке волков: «Мой свет погаснет лишь с твоей улыбкой». Тот, что держишь ты, был отдан маме, и на нём написано: «Пусть мой свет погаснет лишь в конце веков». Такие украшения были популярны в то время, и поэтому маг сделал одну особенность на украшения, — Маккензи подошла ещё ближе к Элин и соединила кулоны, показывая девушке, как изменилась надпись на них. — Если соединить их, то надпись преобразуется в «Я существую только ради Солнца, позволяя лучам его любви разгонять мою тьму». Родители встретились благодаря этим кулонам, и я хочу, чтобы часть этой любви, что была предсказана самой судьбой, была у тебя. Элин ничего не сказала. Она просто смотрела на Маккензи, и когда их взгляды встретились, притянула брюнетку к себе, целуя её и прижимаясь к ней, так, чтобы показать, что она никуда не уйдёт, и Маккензи уже может отпустить всё то, что было в прошлом.***
На улице стоял страшный мороз. Маккензи закрыла за собой дверь и сняла шапку с большим помпоном, стряхивая с неё снег и при помощи неё стряхивая снег с одежды. Сегодня был последний день учёбы, дальше девушку ждали ужасные испытания в виде сессии, но Маккензи умудрилась закрыть все экзамены и зачёты автоматом, позволяя себе отдохнуть на новогодние праздники, да и вообще на весь предстоящий январь. Элин тоже закрылась заранее, и девушек ждали полные свободы выходные. Они не стали снимать одну квартиру или комнату, и так живя на соседних улицах и решив не торопиться, из-за чего не виделись по несколько дней. Элин отдалась студенческой жизни сполна, уже на третий день получая признания в любви, и заставляя желание убивать у Маккензи не засыпать. Она быстро завела друзей и даже пыталась расширить социум своей девушки, но брюнетка с головой погрузилась в учёбу и за полгода была, от силы, на трёх шумных вечеринках, и за ещё восьмью приглядывала из далека, чтобы убедиться в безопасности Элин. Совет был в ярости, когда им, спустя три месяца после инцидента со Стадом, сообщили о том, что внучка Миадар стала Преемницей Элхад. Компас решил не скрывать этот факт, и к его издёвке над Первородными присоединилось и Пристанище, оповещая о том, что обращение Пары Виктории будет проходить не в зале Совета, как это делали в других гнёздах, а в закрытом городе. Мэйуми также выразила желание, чтобы обращение Элин также прошло в Пристанище, но девушки обсуждали это лишь однажды, и Маккензи сразу же поменяла тему разговора. Виктория и Алиса же обсуждали обращение уже в сентябре, когда вампир сделала рыжеволосой предложение. Ясным был лишь тот факт, что возглавлять обряд будет Элхад, и Первородная предложила своим Преемницам провести обращение в один день. — Ты уже вернулась? — послышался голос Ирины, и спустя секунду из кухни показалась её голова. Лицо женщины было испачкано мукой, волосы, стянутые в тугую шишку, растрепались, и на неё был надет милый фартук с котятами. — Что ты делаешь с нашей кухней? — усмехнулась Мак и, заходя на кухню, увидела противень. — Пирог? — Да, — кивнула мама, вновь принимаясь за готовку, — и не смотри на меня так. У меня не часто выпадает так много выходных, и не на все выходные приходит твоя девушка, тем более вы скоро уедете. Маккензи едва сдержала смех при виде возящейся с тестом матери, так непривычно было видеть её за приготовлением чего-то сложнее пельменей или макаронов, но решила всё же не смущать женщину и пошла переодеваться, готовясь помогать Ирине, уже явно забывшей рецепт когда-то фирменного пирога. До вечера было ещё много времени, и брюнетка была слегка взволнована, ведь она всерьёз задумывалась над словами Элхад. С Элин они были знакомы уже полгода, и девушка знала о ней всё, но обращение Пары довольно волнительный момент. Если в случае со свадьбой можно было развестись, то после обращения вампир и человек навеки связывают себя друг с другом, и на такой шаг решается не каждый. Ещё при жизни Миадар, Маккензи помнит минимум десять примеров, когда Пара отказывалась от обращения, несмотря на влюблённость в вампира. Эта тема была запретна для Маккензи, но теперь, увидев решимость Алисы и помня все те слова, что говорила Элин, вампир хотела узнать мнение блондинки по этому поводу. Она хотела знать, готова ли Элин действительно прожить жизнь с ней, разделить с ней бессмертие. — Так, — остановила Ирина Маккензи, отбирая из её рук скалку и откладывая её в сторону, вновь видя ту самую необъяснимую задумчивость на лице дочери, — что опять случилось? — Ничего, — не поняла Мак, но позже улыбнулась. Она ничего не могла скрыть от матери и решила, что её мнение тоже важно, даже если женщина и не узнает всей правды. Правда. Прошло уже так много времени с её самообращения, и Ирина до сих пор не знает правду, молчаливо принимая изменения дочери и ожидая, когда же та ей откроется. — Что ты скажешь на то, что я хочу жениться на Элин? — Совет вам да любовь, — улыбнулась светловолосая, перемешивая начинку для пирога, и только спустя несколько секунд до неё дошёл смысл слов дочери. — Стоп! Что? — Ну, — нервно усмехнулась Маккензи, потирая затылок, — это не совсем та свадьба, о которой ты подумала, но она куда более… важная, что ли, немножечко магическая? — Меня от одного слова «свадьба» уже заглючило, — призналась Ирина, опускаясь на стул под виноватый взгляд Маккензи. — Нельзя же такое спрашивать с ходу. — Ну, это я ещё издалека начала, — брюнетка поджала губы, представляя реакцию матери на всю информацию. — И что об этом думает Элин? — Я как раз сегодня хотела спросить, — сказала Мак, чувствуя, как нарастает паника. Ирина, смотря на такую дочь, не смогла сдержать улыбку, вспоминая своего мужа, что точно так же паниковал делая ей предложение. Она даже не задумывалась о браке, просто наслаждаясь их отношениями, но когда это случилось, единственное, что она тогда смогла сказать, это «да». В последнее время Ирина вообще часто вспоминает мужа, да и Маккензи начала о нём спрашивать, и женщине становилось всё больнее и больнее с каждым рассказом, каждым воспоминанием, и сейчас, когда Маккензи упомянула свадьбу, в то ж время так странно говорила, что это не совсем она, Ирина просто не могла сдержать горьких воспоминаний, понимая, что дочь уже достаточно взрослая и разумная, чтобы узнать всю правду о мире. Ужин прошёл на ура. Если раньше Маккензи переживала на счёт принятия мамой её ориентации, то теперь она иногда даже ревновала Ирину и свою Пару, ведь они практически спелись, и уже на первом ужине, на котором Элин официально присутствовала в качестве девушки Мак, брюнетке пришлось краснеть и спешно ретироваться из гостиной, ведь мама достала один из старых-старых альбомов с детскими фотографиями Маккензи. Прошло полгода, и ничего не изменилось. К концу вечера Ирина, что уже знала о планах Маккензи, решила всё-таки вернуть соседке по лестничной клетке давно забытую стремянку, оставляя девушек наедине. Элин сразу же поняла, что что-то не так, и заикающаяся Маккензи стала этому подтверждением. В конце концов вампир нашла в себе силы начать разговор, заходя издалека, и несколько раз почти сбежав, пока не дошла до самой сути. Маккензи была очень взволнованна, и только тёплая рука на её ладони позволила наконец закончить предложение и зажмуриться, ожидая ответа девушки на предложение разделить с ней бессмертие. Когда же Ирина вернулась в квартиру, она решила не заходить в гостиную, ведь увидела целующихся счастливых девушек, явно забывших про неё. Время перевалило за полночь. Маккензи отнесла испуганную вампирской скоростью, но довольную Элин домой, не решаясь отпускать её одну, и вот, под идущий на фоне и забытый ещё в самом начале фильм, Ирина открыла одну из немногих бутылок вина, что хранились в этом доме для торжественного случая. Маккензи вошла в квартиру и сразу же почувствовала напряжение в запахе матери, проходя в гостиную. — Мам? — привлекла она внимание женщины, присаживаясь на подлокотник старого кресла. — Всё хорошо? — Ты уже такая большая, даже не верится, — наконец произнесла свои мыли Ирина, но было понятно, что это далеко не всё, что она хотела сказать. — И я думаю, что тебе уже пора кое что узнать. Помнишь, как в год смерти твоего отца я не желала видеть Глеба? Маккензи напряглась и скатилась с подлокотника в кресло, вспоминая, что действительно, Ирина не просто не желала видеть своего брата, каждая их встреча заканчивалась ссорой, и тогда ещё маленькая Маккензи не могла понять, почему её мама и дядя начали ругаться. Время шло, и всё улеглось, и практически забылось, но до сих пор Ирина провожает Глеба недовольным, полным боли и порой злобы взглядом. Маккензи посмотрела на ожидающую ответа мать и нерешительно кивнула. — Мне бы очень не хотелось говорить тебе всё это в такой день, — голос женщины был печальным, и Мак слышала в нём нотки страха, те же самые, что и в её собственном голосе, когда она рассказывала женщине об Элин или рассказывала о своих секретах и «подвигах». Ирина что-то на протяжении многих лет от неё скрывала, — но мне кажется, что в любой другой я просто не смогу уже решиться. Ты уже достаточно взрослая и должна знать, что твой отец погиб не в том страшном пожаре, как считают все. Прокопия убил Глеб. — Что? — не поверила собственным ушам Маккензи, вскакивая с места. — Подожди, — остановила её Ирина, наконец-таки поднимая взгляд на дочь, как бы говоря, что это только начало истории, — выслушай всё, как бы бредово это не звучало. Маккензи села в кресло и с вопросом посмотрела на мать, видя, как тяжело ей даются слова. Ирина замерла на пару мгновений, не в силах сказать что-то ещё или же подбирая правильные слова, и брюнетка просто решила дать женщине возможность выговориться, освободиться, наконец, от этого бремени тайны. — В том пожаре… — начала Ирина, но запнулась на полу слове, — он выжил. Огонь давно погас, нашли несколько обугленных тел, и на одном был костюм пожарного. Поэтому все посчитали, что Прокопий мёртв, но он вернулся, спустя сутки он пришёл в наш старый дом, весь грязный, обгорелый, но живой. Он не мог и двух слов связать и был голоден до безумия. Я была настолько шокирована, что не заметила того, насколько другим он вернулся. Я была просто счастлива, что мой муж жив и мне не придётся ехать к родителям, и говорить тебе, что папа больше не вернётся домой. Ирина на мгновение замолчала, и Маккензи поняла, что сама история начнётся сейчас. — Я начала замечать изменения к вечеру, — продолжила светловолосая. — Прокопий привёл себя в порядок, но у него было такое поведение, словно у хищника, и он поседел, практически у меня на глазах, а его тело, помимо ожогов, было покрыто словно укусами. В этот вечер к нам в дом забрался грабитель. Этот случай и показал, чем стал мой муж, — подбирать слова становилось всё труднее, и Маккензи не решалась торопить маму, которой каждое предложение отдавалось болью в сердце. — Прокопий, когда увидел его… и меня, у него был нож, я была ранена, но как-то умудрилась разбить о голову того парня вазу. Прокопий тогда просто озверел. Я никогда не видела… да никого я таким никогда не видела. Он был бледнее обычного, но тогда он стал действительно мёртвенно бледным, глаза стали красными, словно все вены в них полопались, и они стали такими страшными, а сам Прокопий стал словно зверем. Он набросился на грабителя, и тот всадил ему нож в шею, но это ничего не сделало, даже кровь из раны почти не лилась. А потом… потом стало понятно, почему Прокопий был голодным всё время. — Он стал зомби, — поняла Маккензи, даже не представляя, каких ужасов натерпелась Ирина в тот вечер. — Д-да, — заикаясь, подтвердила женщина, не понимая, почему дочь так спокойна, а Маккензи поняла, что имела ввиду мама, говоря, что это Глеб убил её отца. — Потом Прокопий очнулся, а от того грабителя остались лишь… ошмётки. Он был шокирован не меньше меня и не решился подойти, чтобы не напугать меня ещё сильнее. Тогда и приехал Глеб. Прокопий выскабливал нашу кухню, а мы с Глебом сбросили тело в реку, потом твой отец отказывался появляться на людях, заперся в подвале, приковал себя цепями, а мы пытались понять, что с ним. Но видимо, голод плохо влияет на зомби и за два дня до твоего возвращения Прокопий напал на меня. Глеб успел его вырубить и дал ему мозг какого-то бедолаги, раскопал чью-то могилу. После этого… Прокопий, он… он попросил Глеба его убить. Я была против, да и Глеб не хотел. Он сказал, что нашёл того, кто знает, что с ним, но твой отец боялся, что вновь потеряет контроль, да и он был сильным настолько, что рвал цепи и, когда я вышла в магазин, смог убедить Глеба его убить. В могиле твоего отца похоронено два человека. Прокопий и тот, на ком был его костюм. К концу истории Ирина уже не могла сдерживать слёзы, а Маккензи поняла, почему Глеб так ладит с Владом. Мак помнит день похорон отца, его коллеги были при параде, собрались все друзья и соседи, было слышно столько соболезнований, и она помнит маму, абсолютно убитую, и Глеба, только сейчас Маккензи поняла, почему его взгляд, его аура тогда была пропитана виной. Девушка встала с кресла и обняла мать, позволяя ей наконец полностью освободиться от груза тайн, и понимая, что ей тоже нужно раскрыть свой секрет. — Мама… — нерешительно начала брюнетка, спустя несколько минут молчания, и отстранилась от женщины. — Ты же заметила, что я изменилась. Ирина кивнула. Она начала потихоньку приходить в себя и только сейчас начала осознавать, что дочь слишком спокойно реагирует на сверхъестественную, невозможную сторону своего отца. Светловолосая подняла взгляд на Мак и увидела на её лице те же эмоции, что испытывала перед этим разговором. — Я уже знаю о существовании зомби, об их культуре и о других расах, — тихим голосом сказала Маккензи, подняв взгляд на удивлённое лицо матери. — Мир немного не такой, каким его даже ты представляешь и я… я всегда это чувствовала. И будет лучше, если ты никому больше не будешь говорить о том, что папа стал зомби. Это может вызвать вопросы у кое-кого очень надоедливого и крайне недовольного моим существованием. — О чём ты? — не поняла Ирина, совершенно не видя смысла в словах брюнетки. Маккензи поднялась на ноги и отошла немного от матери, чтобы не напугать её, хотя это было сложно. Сбросив с себя ветровку брюнетка закрыла глаза, словно это могло помочь ей решиться на то, что она задумала, и Маккензи медленно начала удлинять клыки, решив начать именно с них, ведь изменения глаз могли напомнить матери об отце. Уже после её лицо стало словно ещё бледнее, а вены вздулись, наливаясь пропитанной вампирским ядом кровью. Маккензи прислушалась и услышала шокированный вздох, она услышала, как мама вжалась в диван и прикрыла рот рукой, а после увидела всё это кроваво-красными глазами. В комнате стало холодно, практически до невозможности, и дыхание вырывалось из лёгких паром, а Маккензи испустила ауру, тёмную, холодную, но после ставшую тёплой и успокаивающей, не желая, чтобы Ирина боялась её. — Я, — начала было уже Мак, но её голос в вампирском облике был совершенно другим, он был голосом чудовища, и вместо того чтобы сказать, Маккензи прорычала. — Я вампир, мама. — Господи, — вырвалось у женщины, и она опрокинула в себя бокал вина, видя, как лицо дочери вновь стало человеческим. — Чего ещё я о тебе не знаю? — Элин — мой соулмейт, — пожала плечами Мак, всё ещё чувствуя хрипотцу от изменения облика, — и свадьба — это обращение Элин в вампира, особенное обращение особенного человека в особенного вампира.***
Тридцать первое декабря приближалось неумолимо. Именно этот день был так важен для Виктории и Маккензи, ведь обращение Пары проводилось в полнолуние, последнего дня месяца, символизируя переход Пары из одной расы в другую, как один месяц сменяет другой. Так же обряд должен проводиться, приблизительно, между днями рождения Пары и вампира, с чем Мак и Виктории тоже повезло. Маккензи родилась в конце октября, а Элин в середине марта. Алиса родилась в декабре, а Виктория в январе. Мэйуми была рада позволить Преемницам Элхад провести обращение в Пристанище и не менее рада была тому, что познакомиться с Маккензи. Во всём мире лишь Элхад, Элин и Вожак Пристанища знали правду о брюнетке, Мак посчитала, что будет нечестно скрывать свою истинную сущность от потомка, тем более магия города могла почувствовать в девушке странность, хоть и само перенесение души в новое тело она почувствовать не могла, как и почти любая другая магия, что было доказано ситуацией с дочерью Лидии. Элхад сопроводила Элин и Ирину в Пристанище пару дней назад, позволяя им немного привыкнуть к Ночному миру. Алиса почти весь месяц проводила в лесу с родителями, слушая нескончаемый бубнёж Сергея по поводу того, что не хочет он быть свидетелем того, как его дочь станет вампиром. Троицу Воробьёвых должны были забрать Виктория и Маккензи, что до последнего оттягивала возвращение в родной город. Зимний лес был прекрасен. Голые деревья и замёрзшие, припорошенные снежными шапками сосны, снег ложился на землю ровным слоем, и его бесконечная, напоминающая касающийся горизонта океан гладь лишь изредка была помечена следами какого-нибудь зверя, что не впал в спячку. Мир вокруг словно уснул, и ветер, что кружил в неведомом, недосягаемом никем, кроме него и таком прекрасном танце одинокие снежинки, пел ему колыбельные, услышав их в одной части света и перенося в другую. Маккензи прислушалась, слыша голоса детей из деревни и возню оборотней в резервации. Не смотря на ледяной сон, запахи переполняли лес, и вот Мак слышит запах браконьеров, а в противоположной стороне их уже почуяли волки, что помогали Сергею присматривать за необъятными просторами. Сам же Сергей был дома, по-прежнему бурча, и на этот раз уже на Викторию, что ушла чуть вперёд, оставляя Маккензи наслаждаться единением с природой. Маккензи решила больше не заставлять себя ждать и пошла в сторону дома, по-прежнему чувствуя запах смерти, что пропитал Сергея за годы охоты на Детей Ночи, но этот отвратный запах перебивала кровь и лес, и тепло. Нужно убить лишь однажды, чтобы запах смерти слился с твоим, вампиры были этому не подвержены, для них этим запахом была кровь, и смывать с себя его придётся долгие месяцы, если не годы. Смерть не отпускала своих детей так просто. — Привет, — уже подходя к милому домику, скрытому за лесной стеной от шумного мира вокруг, Маккензи увидела вампира — девушку, с короткими каштановыми волосами, что недовольно сидела в тени дома, явно желая свободы, но солнце ограничивало её. — З-здравствуйте, — заикаясь, не сколько от неожиданного появления, сколько от ауры незнакомки, на миг начиная пятиться, но стена дома стала для этого препятствием, поздоровалась девушка. Маккензи виновато улыбнулась и, встав так, чтобы солнце на неё не попало, оттянула, насколько это было возможно, ворот свитера, показывая девушке часть татуировки Компаса, и только тогда она смогла свободно выдохнуть. Кристина пусть и была обращена в конце лета, старалась не контактировать с посторонними, чему явно поспособствовал Совет, озлобленный на Элхад и Маккензи, но они не смогли ничего сделать, и в Великом Компасе стало на одного вампира больше. — Так значит это ты потомок тех чудовищ, — из дома вышел крепкий мужчина, как только завидел из окна слегка запоздалую гостью. — Даже я чувствую твою ауру. — Сергей Воробьёв, — с задумчивостью произнесла Маккензи имя бывшего Охотника, и из дома вышла Наталья, приветствуя брюнетку улыбкой. — И каково это? — Что, каково? — не понял мужчина. — Ты Охотник в двадцатом поколении, это как минимум, — заметила Маккензи, прекрасно зная историю великой охотничьей Династии Воробьёвых. — Ты тот, кто достиг большего, чем кто-либо из твоих предков, кстати, не были мудаками. И каково тебе, величайшему Охотнику рода и столетия, осознавать, что династия прервётся на тебе, ведь любимый ребёнок добровольно согласился стать тем, кого ты убивал? — Это отличительная черта Преемников, — полюбопытствовал Сергей, которого и в правду было весело дразнить, — быть говнюками-кровососами? — Да, — в один голос сказали Виктория и Маккензи. — Да ладно тебе, папа, — Алиса была последней, кто вышел из дома и застал довольно забавную сцену издевательства над её отцом. — А вы, прекратите. По лесу пронёсся чистый, искренний смех, и даже Сергей, что действительно давно принял выбор сердца своей дочери, улыбнулся. Его улыбка стала ещё шире, когда он завидел приближающийся силуэт вдалеке. — Ты же знаешь, что и ты можешь стать одним из нас, — решила напомнить Сергею о недавнем предложении Элхад Виктория. — Знаю, — выдохнул мужчина, — но как я тогда буду тебя ненавидеть, бессмертное создание? — Ну… — задумалась Маккензи, и в её глазах заплясали озорные огоньки. — Ты можешь просто думать, что: «Эта сучка спит с моей дочерью». Отличная причина. — И ведь точно, — осенило мужчину, и Алиса смущённо уткнулась в плечо своей невесте. Семейство Воробьёвых отбывало в Пристанище в полном составе, и лишь дитя Натальи — Кристина — предпочла остаться. Ей было интересно, что же из себя представляет древний город, в котором мирно сосуществуют все расы, ей было интересно обращение, ведь девушка почти ничего не знала о Ночном мире, по сравнению с Натальей, а уж тем более Элхад, но она решила остаться здесь, вместе со своей парой. Нет, она не чувствовала неловкость, так как не являлась Воробьёвым родственницей, Алиса наоборот решила доказать девушке, что видит в ней сестру, да и Сергей с Натальей вели себя с ней, как заботливые родители. Не в этом была причина и даже не в некоем страхе перед огромным миром. Кристина просто больше напоминала отшельницу, и только Мария — Пара девушки — могла вывести её в люди. Девушки очень подходили друг другу, и Маккензи невольно представила, как Наталья возглавляет обряд обращения Марии, создавая ещё одну бессмертную пару под пристальным взором Создателей. — Не разрушь только дом, — пошутил Сергей, забрасывая сумку в машину и смотря, как Кристина нежно обнимает Марию со спины, закрывая её от ветра своим телом. Некая грусть присутствовала в его взгляде, и при взгляде на Наталью, Маккензи видела то же самое. — Ничего не обещаю, — подмигнула ему Кристина. — И не забудь зайти к Светлане, — напомнила девушке Наталья, уже почти садясь в машину. — Езжайте уже, — возмутилась подросток под хихиканье свей девушки. Маккензи улыбнулась, чувствуя, находясь со всеми рядом, ту же атмосферу, что и полторы тысячи лет назад, дома. Сергей и Наталья очень напоминали ей Озэму и Юко, Алиса по характеру была похожа на Юки, а Кристина была такой же ответственной и сдержанной, как Юудэй. Они напоминали девушке её семью, воссоединиться с которыми в объятьях создателей сейчас так не хотелось.