Прежде чем я влюблюсь

      Гермиона открыла глаза и тут же посмотрела в тёмный потолок. Сердце бешено колотилось, словно она только что бежала длинную дистанцию, а не спала в своей кровати. Однако поддаваясь странному желанию бежать дальше, она быстро поднялась и прошла к окну, заглядывая в ночь. Никакого снега за окном не было, а серое сумеречное небо вдалеке постепенно светлело, предвещая новый день, который должен быть таким же, как вчера, или два дня назад, или неделю назад, или… Она здесь уже ровно две недели и до сих пор не может найти выход из этого дня.       В первую же неделю она перерыла всю библиотеку в поисках хоть какой-то информации, опираясь на свои догадки или прямые факты. Следующие дни стали затягивать в воронку событий, которые сейчас она не могла остановить. Вроде день постоянно повторяется, окружающие люди ничего не помнят, и жизнь можно начинать каждый раз с чистого листа, но проблема была в том, что Гермиона уже не могла смотреть на всех так, как в первый раз. Она не могла перебороть в себе все чувства, которые ярко раскрасили жизнь в одном и том же дне. Она не могла избавиться от красочных воспоминаний всего, что ей удалось пережить. Если бы хоть кто-то вырвал их из неё!       Она чувствовала, как сходит с ума, и давно не может остановить этот процесс, происходящий в голове. Она совсем запуталась в этих днях, и не могла остановить свои чувства, свои эмоции, влекущие действия, которые каждый раз всё дальше и дальше заводили в сумасброд проблем, в которых уже успела потонуть без шанса выбраться из этого болота. А это было настоящей трясиной, которая поглотила её практически без остатка. Она была растеряна, она была сама не своя, и ощущала в себе такие чувства, которые не могли уложиться у неё в голове. Как такое возможно? Как она оказалась вовлечена в это?       Разглядывая блёкнущие звёзды в закрытое окно, Гермиона переживала в себе все последние дни, с самого начала и до самого конца. Она помнила злость, которая будила её каждый день, заставляя подняться с постели и решительно искать ответы на все вопросы. Однако тогда вопросов было мало, и важным был только один — как выбраться из этого дня. Чем больше она искала, тем больше понимала, что это не один вопрос, который её интересовал. Сделав в голове умозаключения о том, что дело всё было в диадеме, она стала искать информацию о ней в книгах, в которых были описаны разные артефакты, обладающие исключительной магией. В мире существовало множество предметов, которые до сих пор удивляют волшебников своими специфическими возможностями, но за четыре дня проведённых в библиотеке и, впадая в ярость от того, что ничего не может найти, хотя бы любой артефакт, который обладал подобными возможностями — замыкать человека в одном и том же дне — Гермиона совсем вышла из себя. Не было ничего ни о диадеме, ни о магии, которая заставляла день повторяться вновь и вновь. Конечно, она не успела пролистать все книги, но теперь точно знала, что это бесполезная идея, которая никаких плодов не принесёт, а лишь заставит ещё потратить время впустую.       Том наблюдал за ней всё это время, и, когда Гермиона совсем разозлилась, понимая, что ничего не может найти, он оборвал её на поисках, утверждая, что она ищет совсем не там. Могла ли она в тот раз подумать, что Том ей не соврал? В тех книгах, где она выискивала хоть какую-то информацию, не могло быть ничего сказано о диадеме, потому что она не обладала никакими возможностями влиять как-то на время, а тем более замыкать человека в одном дне. Максимум, что она могла бы узнать, дойдя до описания диадемы Кандиды Когтевран, так это то, что именно она попалась в Выручай-комнате, но Гермиона уверена, что в тот раз ей бы в голову не пришла мысль, что это оригинал, ведь диадема утеряна на множество веков и никто никогда из ныне живущих волшебников не видел её своими глазами. Эти знания ничем бы ей не помогли, потому что Гермиона так быстро надела её на голову, что не успела даже различить гравировку. Только вчера у неё выпал шанс узнать, что это действительно диадема Кандиды Когтевран, и именно она привела её в этот день, хотя не могла обладать никакими подобными свойствами, связанными с изменением времени. И вместо того, чтобы приблизиться к ответу на свой единственный вопрос, эта информация успела породить в голове тысячу других вопросов.       Начать с того, как связаны между собой время и диадема?       Гермиона была уверена, что на диадему наложено какое-то заклинание, изменившее её свойства, ведь вместо того, чтобы стать умнее, что и должна по идее делать диадема, она закинула её в постоянный день, который с каждым разом становился всё мрачнее и страшнее. Уже не то что бы хотелось проснуться в настоящем «завтра», а хотелось просто не просыпаться вообще. Уснуть и не увидеть этот мир, в котором происходили каждый день вещи, настолько сильно поражавшие Гермиону, что она не понимала, как вообще может вставать с кровати, выходить из гостиной и проживать заново этот день.       Если раньше с ума сводили постоянные матчи в квиддич и вечерние посиделки однокурсников, которые снова и снова отмечали свою победу за стаканом виски, то сейчас это казалось смешным и совсем не волнующим. Ей пришлось столкнуться с другими с ума сводящими вещами, из-за которых она была уже не привычной всем Гермионой. Она потеряла себя, обнаружив в себе слишком много качеств, которые не вязались с её представляемыми ранее идеалами. И она потеряла себя, обнаружив, что в этом дне есть человек, который способен перевернуть её идеалы и подвести к тому, что вся её жизнь и взгляд на неё изменились буквально за считанные дни. Гермиона не узнавала себя и не узнавала чувства, которые заполонили её душу и пронзили насквозь так, что кроме глубочайшей растерянности ничего не оставалось. Она запуталась в своих умозаключениях, запуталась, кто такая она, и совсем не понимала уже, что ею движет, управляет, и, самое главное, какого чёрта она может думать только про одного человека, имя которому Том!       Вцепившись в подоконник, Гермиона глубоко выдохнула и опустила голову вниз. Она ничего не знает о мире, в котором оказалась одна, но точно знает, что властелин этого мира знал всё, собираясь выдавать тайны только с одним единственным условием — дать самое сильное чувство, имеющееся у человека, которое должно заставить быть умопомрачительно одержимым и зависимым. Это самое глубокое болото, из которого выхода никакого быть не может, так и имеет ли тогда смысл выбираться из трясины повторяющегося дня, зная, что после него ждёт другая трясина? Ещё более вязкая, топкая, липкая и цепкая.       Не имеет никакого смысла. Она не видела смысла выныривать из одного и нырять в другое, разве что при выходе из этого круга есть шанс найти способ избавиться от странного наваждения, которое было слишком высокой ценой для разрыва этого дня.       До настоящего момента она не верила в то, что можно испытывать какие-то трепетные эмоции к человеку по чужой воле. Это было смешно даже вчера, но к ночи стало не до смеха. Она была права, что чужая воля не имеет веса в этом вопросе, ведь невозможно влюбиться в кого-то по чужому желанию, разве что это будет амортенция, которая привлекает одного человека к другому и то на момент её действия. Отравленный волшебник испытывает невероятную одержимость, видя в объекте своего пристрастия центр всей вселенной. Он становится зависимым и ведёт себя как умалишённый. Гермиона же не вела себя так. С ней было всё иначе. Она прекрасно осознала, что невольно притянулась к волшебнику, который не являлся для неё центром вселенной. Она боялась его и ужасалась его поступкам, однако это не давало повода не видеть в нём то, что может привлечь её внимание и очаровать. Это было по её собственной воле, но когда это произошло? Когда она почувствовала к Тому что-то помимо злости и раздражения?       Гермиона прокручивала в своей голове каждый день, каждую встречу, каждый разговор, и не понимала, в какой момент чувства предали её. Настоящую тяжесть одного и того же дня она ощутила, когда Том вмешался в её жизнь, убив троих однокурсников на её глазах. Он говорил, что сделал это нарочно, объясняя тем, что Гермиона должна избавиться от своего радужного мира, в котором всё стремилось к её идеалам, доверию, напускной самоуверенности. Но только ли поэтому? Разве это не был первый толчок к тому, что она должна разглядеть в нём нечто большее, чем видела до тех пор? Это был первый шаг в трясину. Эти нити, которые вечно преследовали и душили её от мысли о совершённом деянии, постоянно мелькали перед глазами, становясь каким-то обозначением, что именно тогда она подсознательно сама начала связывать себя и Тома, который с удовольствием дал ей в руки конец одной нити, начиная эту игру. Эта игра стремительно уносила её в вихрь испытаний, в ходе которых приходилось мгновенно принимать решения, и её выбор привёл к этому дню, к этому моменту, где она стоит возле окна в новом для всех, но в таком же постоянном дне для Гермионы. Вчера Том привёл её к месту, где несколько дней назад были спрятаны тела слизеринцев, и сказал, что это то самое место, которое связало их друг с другом теми нитями, которые начали вязать всю её судьбу дальше, и он оказался прав. Эта была точка отсчёта. Это была точка, откуда Том перестал наблюдать за ней и вошёл в эту игру, чтобы, наконец, ознакомить Гермиону с правилами своего мира, выход из которого знал только он.       Достаточно ли хорошо он изучил Гермиону, чтобы контролировать свою игру дальше? Достаточно ли времени он наблюдал за ней?       Оказалось, что достаточно. Он точно знал, что её привлекают знания, которыми он обладал. Он точно знал, что её восторгают сила и бесстрашие, которые заставляли Гермиону бояться, но невольно восхищаться им. Он точно знал, что ей требуется любое плечо, которое сможет хоть как-то удерживать на тонком льду, по которому она каждый день шла, боясь провалиться под воду. Он точно знал, что она разочаровалась в своих друзьях и скребла душу одиночеством и неизвестностью. Не говорит ли это о том, что Том был невероятно наблюдательным и чутким?       Он оказался рядом в те моменты жизни, когда Гермиона сама уже не могла справиться ни с обстоятельствами, ни с собой. Терзания от преступления давили на неё, заставляя с безумием в глазах искать выход из ситуации, забыв о том, что день повторяется, и тот, кто убит сегодня, обязательно очнётся завтра. Но Гермиона не могла успокоить себя, не могла поверить в то, что и так видела каждый новый день. В тот вечер она почему-то не верила, что её день завтра повторится.       В свою очередь Том стал ей единственным утешителем в этом ужасном дне и стал тем, кто не только дал ей сил, а нечто большее — магию. Это восхитительное и в то же время давящее чувство, от которого впервые захотелось упасть вниз и позволить всему этому теплу расплавить себя. Она чувствовала, как Том даёт ей уверенность, даёт ей чувство настоящей защищённости, и если бы не он, то до какого безумия она смогла бы себя довести, потроша сердце страхом и ужасом?       Это был следующий шаг к тому, чтобы увидеть Тома не только жестоким тираном, который мучил её, но и настоящим утешителем и источником сил и уверенности. Отсюда и начали борьбу два её существа, одно из которых по-прежнему опасалось и било тревогу, отчётливо помня все пытки, а другое пыталось проникнуться и довериться, убеждая, что этот странный волшебник — не враг, и сделал не меньше для неё хорошего. По какой-то причине его заботила её жизнь, и теперь Гермиона знала эту причину и, не смотря на её серьёзность, тем не менее, она была благодарна, что хоть что-то заставило его вмешаться в ситуацию и помочь. Только цена за эту помощь оказалась высокой — это привело её к такому открытию, как магия, от которой она не могла избавиться, начиная постоянно думать о ней, осадком испытывая её непоколебимость на задворках сознания.       Воспоминания о тех чувствах потихоньку прокрадывались в сердце, в душу, заставляя помнить, что в мире такое есть, но ещё не понимать, что есть это только у Тома. Не подозревая разумом о своём влечении, она глупо поддавалась своим чувствам, которые вели её искать испытанное ранее неистовое тепло, что по её мнению должно быть у каждого человека. И эта неосознанная жажда тепла привела её к Маклаггену, в котором она по своей же вине обманулась. Он был тёплым как друг, с ним было приятно говорить и слушать его, но кто знал, что его чувства были сравнимы с животным интересом к ней? Конечно, Гермиона взрослеет, ей семнадцать лет, она только-только подступает к краю осознанной взрослой жизни, а вместе с ней становится прекрасной, утончённой и привлекательной, сбрасывая очертания детской невинности с лица. Но ей — девушке, не познавшей, что чувства у человека бывают не только возвышенными, но и приземлёнными, было ужасно тяжело осознавать, что она оказалась жертвой животных желаний. С её разбитыми Томом идеалами такая осознанность ещё больше стала загонять в угол проблем, с которыми она в одиночку точно была не готова справиться. И она, не раздумывая, бросилась к магии, которая должна была дать уверенность и невероятной силы защиту, которая была так необходима ей. Она позволила Тому подойти к себе, в котором было то, что ей стало важным. Она видела в нём оплот волшебства, всей душой проникаясь к нему и различая красоту не только в чужих чувствах, но и в самом человеке, который давал ей эти чувства. И на следующий день она уже осознанно бежала к Тому, чтобы разглядеть в его глазах настоящую бездну прекрасного и восторженного, дать себя растерзать теплом и мягкостью, не подозревая, что у Тома есть намного больше и что он готов без остатка поделиться этим с ней.       И до глубокой ночи не только магия, но и сам Том не выпускал её из своего плена, проникаясь к ней не только теплом, но и самой настоящей страстью. Он обнимал её легко и, может быть, даже иногда отстранённо, не выпускал из рук и мягко прижимал к себе, давая лишь необходимое количество энергии на то, чтобы ею овладела безмятежность. И кругом стояла тишина, а с неба всё так же сыпал снег, оседая на волосах и одежде и успокаивая своей заворожённостью. Эта ночь в чужих объятиях давалась Гермионе на то, чтобы она смогла принять маленькую часть тепла, которой вскружил ей голову Том. Он заставил её принять часть отдаваемых им чувств и заставил признаться себе в том, что не он принудил её к тому, чтобы она смогла испытать к нему странную привязанность, а она сама привязалась к нему одной единственной нитью, присутствие которой раскрыло ей глаза на происходящее. И стоило ли радоваться тому, что Том отвечал взаимностью на её привязанность? Гермиона не знала, но знала точно, что это было его условием, а значит целью или средством для достижения какой-то более высшей цели.       Это ужасно пугало и приводило в оцепенение, ведь Гермиона быстро догадалась, что Том непростой человек и готов идти даже по головам для достижения своих целей. Были ли его чувства наигранными и средством для достижения влюблённости Гермионы или они были настоящими?       Это терзало и медленно убивало. Если Гермиона пыталась свыкнуться с мыслью, что Том ей оказался совсем небезразличен несмотря на то, каким пугающим и опасным он был человеком, то она не могла совсем свыкнуться с мыслью, что может оказаться куклой в чужих руках, которая будет управляема прихотями самого кукловода. Но это не мешало признать, что снова Том был прав, что её согласие влюбиться в него, было вопросом времени, потому что несколько дней назад Гермиона сама запустила этот механизм, различая в его выразительных антрацитовых глазах красоту его магии и невольно подмечая, как же шла ему даже насмешливая улыбка на слегка заострённом лице с впалыми скулами, придающими ему аристократичности и величественности. Не только его магия была прекрасной в этом мире, но сам он обладал не меньшей притягательностью, которая могла вызвать пристрастие к постоянному наблюдению за тем, как меняется его взгляд и мимика лица. И больно закусив губу, Гермиона с тяжёлым сердцем признавалась себе, что не может устоять перед таким красивым, очаровательным, загадочным и таинственным человеком, от которого веяло чем-то мистическим, что не лишено опасности и угрозы. Она хотела бороться с этим, но не знала каким образом. Привязываться к Тому было слишком неразумно, но, продолжая дальше сжимать подоконник до боли в пальцах, она не могла ничего сделать с иголками, воткнутыми, кажется, уже в каждую клеточку её тела, заставляя мучиться от сладких и болезненных ощущений. Она готова была застонать от безысходности, пытаясь каждый раз отогнать от себя красивый образ, накрывающий её своей величественной тенью. И даже когда Гермиона прошла в ванную комнату, предусмотрительно обходя стороной стеклянный шарик, наполненный таким же тёмным антрацитовым туманом, как и глаза Тома, в отражении зеркала её преследовал блеск, пугающий своей таинственностью и угрозой. Гермионе уже хотелось истерично смеяться от чувств, что вызывал в ней Том. Это было нелепо, глупо и наивно, но это оказалось самой чистой правдой. Неизвестный человек, который назвал себя Томом, за две недели свёл её с ума. И это было страшно.       Гермиона заставляла себя вернуться к мыслям о секретах, которые хранил Том. Стоило ли выискивать что-то дальше или нужно было довериться его словам, что с выполнением его условий, количество этих безумных дней будет не больше, чем количество пальцев на руке? Даже если она решит что-то искать, то она не имела представления что и где искать. Она уже выяснила, какая диадема попалась ей в руки, выяснила, что она найдена Томом и принадлежит теперь ему, и выяснила, что на неё наложено какое-то заклинание тёмной магии, которая и заставила её проживать один и тот же день постоянное количество раз, проводя эти бесконечные часы в муках и страданиях. Единственное, что она могла сделать — это искать само заклинание. Но как его найти, если в мире сотни заклинаний, и у неё нет доступа к книгам с тёмной магией, потому что весь библиотечный материал был школьного уровня, а значит не такого опасного? Разве что в кабинете директора можно было различить определённое количество книг, очевидно изъятых из запретной секции библиотеки.       Вытирая лицо полотенцем, Гермиона снова посмотрела на себя в зеркало и неожиданно вспомнила, что вчера ей в руки попалась книга «Тайны наитемнейшего искусства», в которой говорилось о таком понятии, как крестраж, информация о котором нужна была её другу — Гарри. И она решила, что сначала поможет Гарри с его проблемой о крестражах, которые каким-то образом касались личности лорда Волан-де-Морта, ведь о нём Дамблдор постоянно твердил на дополнительных уроках другу, а заодно будет по совместительству изучать запрещённую литературу, хранящуюся в кабинете директора.       «Тайны наитемнейшего искусства» — эта книга вскоре оказалась у неё в руках с помощью манящих чар, которые притянули её из кабинета профессора в открытое окно прямо в руки. Садясь на кровать и ощупывая переплёт из кожи, Гермиона открыла книгу и пробежалась по главам, которые вчера пыталась увлечённо прочитать и понять. Она вспомнила, что крестражем называется магический предмет, созданный с помощью тёмной магии. Этот предмет заключал в себе кусочек души волшебника, что расщеплял свою душу пополам с желанием обрести бессмертие. Пока у волшебника был кусок души, вложенный в какой-то предмет, он становился неуязвимым, потому что его душа оставалась на земле, привязываясь к предмету, в который и была вложена эта сущность.       Дамблдор неспроста вёл разговоры с Гарри о лорде Волан-де-Морте. Гермиона сразу сообразила, что крестражи имеют прямое отношение к тёмному волшебнику, у которого, очевидно, и есть этот крестраж, о котором он и спрашивал в воспоминаниях профессора Слизнорта, когда был ещё студентом. Гермиона с удивлением осознала, что лорд Волан-де-Морт, должно быть, бессмертен, а значит, любая война с ним бессмысленна, пока не найдётся кусок этой души, чтобы его уничтожить. Значит, по этой причине он смог воскреснуть почти два года назад, когда в Хогвартсе проходил турнир трёх волшебников. В ночь, когда Гарри остался без родителей, лорд Волан-де-Морт не погиб, а лишь исчез как физическая оболочка, в то время как его душа выжидала новый сосуд жизни. Ей вспомнился молодой преподаватель по защите от тёмных искусств на первом курсе, который оказался одержимым своим новым господином, что пытался завладеть его телом и разумом и совсем вытеснить бедного профессора из физической оболочки тела. Тогда скитающаяся душа тёмного волшебника искала способ достать философский камень, значит, она просто так не может вернуться в этот мир.       Гермиона быстро стала листать книгу на главу, в которой говорилось, что необходимо для воскрешения. Отгоняя от себя очередные посторонние мысли, в которых по-прежнему фигурировал образ Тома, она углубилась в чтение, и спустя некоторое время осознала, что способов воскрешения всего лишь парочка. Одним из них воспользовался Волан-де-Морт, когда Гарри оказался вместе с ним на кладбище. Друг рассказывал ей, что творил в тот вечер слуга тёмного волшебника, нашёптывая последовательные действия ритуала для воскрешения, и в книге было описано всё точно то же самое. Второй способ, очевидно, относился к профессору Квиррелу, который пытался завладеть философским камнем. Конечно, в книге ничего про камень не было написано, но чётко значилось, что душа волшебника могла вселяться в любое живое существо, будь то животное или человек, а наличие живительного камня могло дать сил скитающейся душе и, наконец, дать завладеть самим живым существом: его телом и разумом без возможности возвращения души настоящего владельца в своё тело.       И был описан ещё один способ, который заключался в поглощении самых сильных и взрывных эмоций человека. Душа должна была заставлять контактирующего с ним человека совершать поступки, которые вызывают в нём огромное количество сильных ощущений. В пример, книга описывала массовые убийства людей, эмоции и чувства от которых были очень яркими и насыщенным, и человек, испытывающий их, подпитывает ими кусочек души для того, чтобы стать телесным. Соответственно, сама жертва, напитав душу, умирает, отдавая ей всю свою жизненную силу и энергию.       Прочитав этот способ, Гермиона вспомнила историю с дневником Тома Риддла. Джинни именно что и делала, как подпитывала дневник Риддла своими эмоциями, совершая странные поступки. Она передушила всех петухов, ходила совсем без чувств и эмоций, словно что-то высасывало их из неё. Выходит, дневник был крестражем, в котором душа хотела выбраться наружу и овладеть физической оболочкой. Значит, крестраж лорда Волан-де-Морта был уже уничтожен Гарри, а вторая часть души оставалась в самом тёмном волшебнике, который и воскрес с помощью этого. Выходит, Волан-де-Морт на данный момент остался без второго кусочка своей души?       Гермиона задумалась: мог ли ещё тёмный волшебник, потеряв свой крестраж, создать другой, ещё один?       Всё утро она листала книгу в поисках ответа на вопрос, но ничего найти не могла. В книге было досконально описано всё: как создать, как использовать, как воскреснуть, как уничтожить, как самому забрать свою душу из крестража, но нигде не было речи о том, что делить душу можно на количество частей больше двух. Наверное, нельзя, раз не указано. А может быть, никто просто не пробовал.       Гермиона снова подумала про Тома, который назойливо не отпускал её мысли, мелькая своим присутствием на фоне, пока та проводила мыслительный процесс о крестражах и Волан-де-Морте, пытаясь сделать свои умозаключения.       Она вспомнила, как недавно сравнивала призрак Риддла и Тома, который находился с ней в замкнутом дне. Что-то напоминало из того, с чем столкнулась Джинни, но разве Гермиона ходила без эмоций и чувств? Нет. Разве она давала Тому свои эмоции для его подпитки? Нет. Она не убивала, чтобы давать ему всплеск своих сил и чувств, да и когда изъявила на это желание — убить Кормака — он ей этого не дал сделать. Конечно, в ней обитало за последние дни очень много эмоций и самых разнообразных, но они оставались вроде как с ней, разве что Том умело успокаивал своей магией, своими чувствами, давя все ужасы глубоко внутри. И у Тома были чувства, как у любой человеческой души, и он, наоборот, делился ими с ней, а не пытался отобрать её. Единственное, что ему было нужно — это влюблённость — очень яркое чувство, и до страха в своём хрупком сердце она надеялась, что влюблённость ему нужна исключительно для взаимности. Может быть, Том проникся к ней чувствами, пока наблюдал за ней целую неделю? Если это так то, что ей может мешать просто перестать бороться с собой и, наконец, сдаться?       Нет, Том не может иметь какое-либо отношение к крестражу. Это не чей-то осколок души. Это просто волшебник, который наложил на магический артефакт какую-то магию, которая заключила его и её в одном дне. На диадему наложена магия, которая влияет на законы времени, а никак на бессмертие. И даже если бы это было так, то всё равно никакого повторяющегося дня не было бы у Гермионы — она бы, как Джинни, жила дальше изо дня в день и отдавала свои эмоции, не получая ничего взамен. И, в конце концов, её Том не был призраком.       Гермиона закрыла книгу и отложила её от себя, задумавшись над тем, что в случае Тома эта книга оказалась бесполезной. Она не имела никакой прямой связи к её ситуации и не отвечала на вопросы. Откуда у Тома столько сил и магии? Откуда в нём такие чувства? Какую тёмную магию он наложил на диадему? Где найти информацию об этом заклинании, вызвавшем повторяющийся день? И кто такой Том на самом деле?       Тем не менее, поиски можно было продолжить дальше, надеясь найти что-то в кабинете Дамблдора, а пока она хотя бы решила задачку Гарри, который и понятия не имел, что такое крестражи. Было не удивительным, что профессор Слизнорт побоялся давать настоящие воспоминания о разговоре с юным Волан-де-Мортом, ведь крестраж — магия очень тёмная, страшная и опасная, и теперь, зная о ней, стоило задуматься, как помочь Гарри выпытать правду, потому что Слизнорт ни за что не даст своих воспоминаний только из любви и интереса к Гарри. Если Дамблдор не смог выпытать у него правду, то её другу придётся проявить всю смекалку, чтобы вытянуть из Слизнорта необходимую информацию.       В спальне послышался шум, который заставил Гермиону обернуться и осмотреть всё вокруг. Оказывается, уже проснулась Лаванда, которая неторопливо вставала с кровати, чтобы пойти умыться. Она заметила на полу подарок Рона и, пробубнив что-то себе под нос, подняла его и положила на комод. Гермиона отвернулась от Лаванды — это был сигнал, что пора выходить из спальни и искать Тома, чтобы выведать у него, наконец, тайну этого дня. Может быть, снова наивно, но Гермиона надеялась сегодня узнать всю правду, ведь по существу условие было выполнено, так? Или если не так, то хотя бы часть какой-то правды. Вариться в котле неизвестности так долго было ужасно пытливо.       Гермиона оделась и вышла из спальни, чтобы спуститься в гостиную. Сердце бешено заколотилось от мысли, что в скором времени её ожидает встреча с Томом. Одно дело сидеть в своих стенах и поддаваться его образу или, наоборот, изгонять его из своей головы, а другое — знать, что увидишь его и ни о чём другом не сможешь объективно думать. Острые иголки в сердце неприятно зудели, а очередная волна боязни стала затапливать доверху, вызывая новое чувство — неловкость.       Гермиона увидела внизу Джинни, возле которой уже были Гарри и Рон. Они о чём-то разговаривали, и Гарри взял за плечо друга, проговаривая ему какие-то слова поддержки. Гермионе захотелось тут же отвлечь Гарри и рассказать о своей находке, но здравая мысль о том, что у друга игра в квиддич, остановила её, ведь иначе можно сбить весь настрой. Хотя какая разница, если Гермиона знает, что день повторится? Ей уже всё равно на победу Гриффиндора.       Пока она замешкалась на секунду, её заметила Джинни и махнула рукой. Гермиона натянуто улыбнулась и приблизилась к друзьям. Она внимательно оглядела всех и поздоровалась даже с Роном, ссора с которым стала настолько отдалённой и глупой, что та не видела больше никаких причин обижаться на него. Очевидно, друзья поняли, что у Гермионы хорошее настроение, заметив перемену в отношении с Роном, однако её выражение лица указывало им на то, что подруга растеряна и чем-то взволнована.       — Гарри вчера сказал, что ты…       Вот, чёрт! Опять Джинни начала напоминать ей о том, что день повторяется. Гермионе вспомнились приступы злости, которые сейчас где-то далеко в сознании стали мелькать, напоминая до всей кучи, что Джинни немного не тот человек, каким она представляла себе ранее. Они очень сильно различались, в самом злостном порыве Джинни могла высказать Гермионе правду о том, что думает о ней на самом деле. Собственно, Джинни это уже говорила однажды, потому Гермиона знает и различает в этом даже некоторую степень лицемерия. Настроение стремительно полетело вниз, вызывая давно забытое раздражение.       — Прошу тебя, Джинни, не начинай! — мгновенно перебила её Гермиона, слегка поморщившись.       — Всё в порядке, Гермиона? — поинтересовался Гарри, обеспокоенно взглянув на подругу.       — Ты даже недослушала, что я хотела сказать, — нахмурилась Джинни.       — О чём ты можешь говорить ещё, как не о квиддиче? — ответила Гермиона. — Я забыла вчера про твою тренировку и игру в том числе, да.       Затем она тут же повернулась к Гарри и взволнованно быстро проговорила:       — Гарри, нам нужно с тобой поговорить. Очень важный разговор.       В этот момент Джинни насупилась, а Рон с любопытством посмотрел на Гарри и Гермиону.       — Не понимаю, как ты вообще могла забыть? И я не только о квиддиче говорю с тобой, — произнесла Джинни.       Гермиона намеренно не обратила внимания на слова Джинни, борясь со своим приступом раздражения.       — Раз очень важно, то пойдём… — растеряно произнёс Гарри.       — Гермиона? — обратилась Джинни, требуя к себе внимания, но та проигнорировала, проходя между Роном и Джинни и направляясь к выходу.       — Ребята, вы идите, в раздевалке закончим разговор, — мягко произнёс Гарри и тут же направился за подругой.       Он нагнал её в проёме и торопливо последовал за ней по коридору.       — Что случилось? Вы с Джинни успели поссориться?       Гермиона огляделась по сторонам, внимательно выискивая взглядом хоть какое-то чужое присутствие, затем открыла первую попавшуюся аудиторию и подтолкнула Гарри зайти вовнутрь.       — Гермиона?       — Нет, Гарри, мы не ссорились с Джинни, — быстро заговорила она, запирая заклинаниями дверь и внимательно оглядывая помещение.       — А почему ты тогда с ней?..       — Гарри, забудь! — в нетерпении отозвалась та, проходя к парте и облокачиваясь на неё. — Слушай, я узнала, что такое крестражи!..       — Серьёзно? Как? — тут же изумился Гарри, затем быстро затряс головой со словами: — Подожди-подожди. Откуда ты знаешь, что вчера было на уроке у Дамблдора?       Гермиона закусила губу и тут же нашлась, что ответить:       — Вчера вечером мы разговаривали с Роном…       — Вы помирились?       — Что-то вроде этого, — кивнула Гермиона. — В общем, я узнала, что…       — Подожди, я вчера ночью Рону рассказывал про урок у директора… — стал приближаться к ней Поттер.       — Гарри! Не важно, откуда я узнала! Послушай меня! — не выдержала Гермиона, невольно обходя парту, видя, как приближается к ней друг. — Мне нужно обсудить с тобой эту тему!       И она начала быстро рассказывать, что выяснила в книге о крестражах. Друг молча слушал её, и когда та закончила рассказ, внезапно выпалил:       — Дневник Тома Риддла — крестраж!       — Да, Гарри! Я тоже догадалась! — согласилась Гермиона. — Когда я читала про способ возвращения души с помощью поглощения эмоциональной составляющей жертвы, то сразу вспомнила про Джинни! Это и был второй кусочек души Волан-де-Морта! Но ты его уничтожил…       — И мог ли он создать ещё один крестраж?! — улавливая мысль подруги, закончил за неё Гарри.       — Именно! Теперь понятно, что Дамблдор учит тебя, как убить тёмного волшебника и, судя по всему, походу Дамблдор тоже решил, что у него ещё есть крестраж, но в книге нигде не описано, что можно создавать больше двух!       — То есть нельзя?       — То есть там не сказано об этом вообще! Книги были в библиотечной собственности, но в какой-то момент Дамблдор вытащил их оттуда…       — Но это явно было позднее обучения Риддла в школе!       — Вот именно! Из той книги, что я читала, он и выудил информацию, как создать крестраж и стать бессмертным.       — Но… Гермиона, зачем он пошёл к Слизнорту спрашивать о крестражах? Он же и так знал, что такое крестраж!       Та задумалась, пытаясь понять логику юного Волан-де-Морта.       — Не знаю, может быть, убедиться, что это… правда так можно? — предположила Гермиона       — Нет, в школьные годы Риддл всё время зарывался в учебники, как и ты, и он им верил. Вряд ли он создал ещё один крестраж, ведь тогда его могла ждать смерть, мало ли?       — Гарри, не сравнивай меня с Волан-де-Мортом, — нахмурилась Гермиона, задетая словами друга.       Вспомнилось, как Том обвинял её в том, что она безумно доверяет учебникам, не подозревая, что о многих существующих вещах в них может быть не написано и нужно проверять это на своём личном опыте. Это навело её на мысль.       — Может быть, он всё-таки решился проверить, и у него получилось? — предположила Гермиона и внезапно воскликнула: — А к Слизнорту пошёл узнавать не о крестражах, а об их количестве? Он же не спрашивал, что такое крестраж! Он спросил только о том, что знает о них Слизнорт!       — Ты думаешь, именно это решил скрыть Слизнорт? Может быть, он знал, что можно много сделать крестражей и сказал Риддлу, что так и есть?       — Тогда логично, почему он скрывает это воспоминание от Дамблдора и не хочет, чтобы он знал об этом. А сам Дамблдор хочет убедиться, что эта теория верна. Поэтому ему нужны настоящие воспоминания. Гарри, тебе нужно придумать, как их достать. Просто так Слизнорт их тебе не даст.       — Уже понял, — нахмурился Гарри и запрыгнул на парту, предаваясь своим размышлениям. — Но если Волан-де-Морт создал ещё крестраж то, что это может быть?       — По идее абсолютно любая вещь, — произнесла Гермиона. — Но вряд ли он запихал свою душу в какой-нибудь мусор.       — Я пытаюсь сообразить, зачем мне Дамблдор рассказывает о жизни Риддла. Если всё ведёт к крестражу, и что Дамблдор полагает, он не один, то у него явно есть какие-то предположения, что это может быть.       — Давай по порядку. Дамблдор показал тебе, как забирал его из приюта в школу, показал его нрав и характер, так?       — Да. Рассказал, что добился признания среди учеников, был лучшим на курсе, да и вообще, ты же помнишь, что он заработал даже свои личные кубки за всякие там выходки, а преподаватели в нём души не чаяли. Но причём тут убийство его родственников?       — При том, Гарри, что, чтобы создать крестраж, нужна жертва, — объяснила Гермиона.       — Хорошо, он создал дневник, убив отца, а что нам это даёт?       — Он не мог создать крестраж в виде дневника, потому что в самом дневнике он был заключён в свои шестнадцать лет!       — Значит, раньше кого-то убил?       — Плакса Миртл, — нашлась Гермиона, вспоминая, что это было на том же году обучения, когда Риддлу было шестнадцать.       — Хорошо, но Дамблдор мне не показывал ничего про дневник! Он мне показал только, как Риддл надул своего дядьку Морфина, который по официальной версии убил семью Риддлов, хотя сделал это сам Волан-де-Морт! Он украл у него палочку, убил семью, подправил Морфину память и стащил кольцо…       — Гарри, кольцо!       — Что? — не понял друг.       — Ты говорил, что кольцо… То есть не ты… То есть… Короче, кольцо могло послужить ему другим крестражем!       — Думаешь? — тут же оживился Гарри. — Значит, Дамблдор тоже догадался и ищет его?       — Возможно.       — Но если он разделил душу на три части, то откуда нам знать, сколько он ещё мог сделать?       — Наверное, это и пытается выяснить Дамблдор? Может быть, он полагает, что Слизнорт знает что-то об этом?       — Вот чёрт! — выругался Гарри. — Неужели Слизнорт не понимает, что очень важно, чтобы он дал это воспоминание? Он же хочет, чтобы закончился гнёт Волан-де-Морта! Он же сам говорил, что прячется от него и его Пожирателей смерти, которые хотели его завербовать.       — Ну, вот, хотя бы одна попытка у нас есть, как узнать, что скрывает Слизнорт. Просто объяснишь ему, для чего тебе это нужно. Ради всего магического сообщества, чтобы победить тёмного волшебника. К тому же все и считают тебя избранным. Надави на это.       — Неплохая идея. Молодец, Гермиона! Кстати, где ты нашла про крестражи, если об этом нет ничего в библиотеке?       — Стащила из кабинета директора, — легко ответила Гермиона.       — Стащила? — удивился Гарри.       Но Гермиона не испытала смущения и даже не залилась краской.       — Что в этом такого? Да, стащила, — отрезала она, задумавшись над тем, что раньше это заставило бы её бороться с совестью.       — Послушай, Гарри, я хотела с тобой поговорить немного о другом, на самом деле, — медленно заговорила Гермиона.       Тот промычал в ответ, что готов слушать её.       — Помнишь историю с дневником? Скажи мне, ты же разговаривал с Риддлом? Он рассказывал тебе, как влиял на Джинни?       — Ну, да.       — Расскажи, как он овладел ею? В чём заключалась вся идея?       — Дневник стал общаться с Джинни, выслушивал её переживания, во всём поддерживал, ну и… кажется, она вообще в него влюбилась. Так говорил Риддл из дневника. Он объяснил, что питался её эмоциями, из-за чего забирал её жизненную энергию.       — Гарри, скажи, я не веду себя, как Джинни? Во мне достаточно эмоций? — нервно спросила Гермиона.       Тот посмотрел на неё оценивающим взглядом и произнёс:       — Достаточно. Джинни даже не могла разговаривать ни с кем в тот раз, подавленная своими чувствами, а ты же нормально себя чувствуешь! Или нет? Гермиона, у тебя что-то случилось?       — Нет, просто поинтересовалась, — быстро отмахнулась та, пребывая в смятении. — Ладно, идём на завтрак. У тебя впереди ещё игра.       Поттер спрыгнул с парты, и вдвоём они вышли из аудитории. Всю дорогу Гермиона в пол уха слушала, что ей стал рассказывать друг о предстоящей игре, в этот момент погружаясь в свои мысли. Её затронули лёгкие сомнения в верности своей теории о том, что Том не имеет никакого отношения к подобной магии, как крестраж.       В очередной раз, проводя аналогию с призраком дневника, она убеждалась, что Том не может быть крестражем. Во-первых, речь здесь идёт о временной заварушке, которая не имеет никакого отношения к крестражу. Во-вторых, Том не поедает её эмоции и чувства, а лишь подавляет, помогая удерживать душевное равновесие. В-третьих, Том — не призрак и не был им с самого начала. В-четвёртых, он сам отдаёт ей свою энергию. Единственное, что сближало её с ситуацией с Джинни, это то, что Том хотел её любви, но почему это не может быть обычным желанием получить взаимность?       Гермиона совсем запуталась и за завтраком попыталась отмахнуться от всех мыслей, которые казались ей бредовыми. Зачем она тянет всё под одну волынку? Её ситуация совсем не похожа на ту, да и причём тут крестраж, если речь идёт о повторении дня?       Нет, её Том более загадочный и таинственный человек, который тщательно оберегает свои секреты. Он не навязывал с самого начала, что она должна влюбиться в него. Он не пытался с самого начала стать поддержкой и опорой в её проблемах, наоборот, пытал её и обращался с ней очень грубо.       Джинни весь завтрак сидела и косилась на Гермиону недобрым взглядом, о чём-то перешёптываясь с братом. Лаванда сидела рядом с Роном с другой стороны и что-то также нашёптывала ему на ухо, игриво смеясь, поэтому быстро закончив трапезу, Гермиона поднялась со своего места и направилась к выходу из зала, размышляя, что же ей делать дальше. Искать Тома? Его образ в голове уже так достал, что ей хотелось поскорее его увидеть, чтобы безумное наваждение хоть на некоторое время оставило её в покое.       Она вышла на улицу, вдыхая холодный воздух полной грудью и огляделась.       — Мисс грязнокровка! — послышался насмешливый голос. — Собственной персоной!       Гермиона обернулась к Малфою, Крэббу и Гойлу, которые громко загоготали.       — Отвали, Крэбб, — раздражённо отозвалась Гермиона и поспешила удалиться, чтобы не нарваться на неприятности.       Под ложечкой что-то засосало, напоминая о недавних приключениях с тремя слизеринцами, с которого и начались все безумства её поступков. В этот раз она точно не могла дать обстоятельствам засосать себя. Облегчение ещё приносило то, что они встретились на пороге школы, а не возле запретного леса, и здесь проходят мимо толпы студентов, спешащих занять лучшие места.       — Тебя не учили, что с более высокими по статусу волшебниками нужно обращаться с уважением и почтением, Грейнджер? — крикнул ей вслед Малфой, однако та не стала обращать на это внимание.       Её ноги быстро понесли вперёд по дорожке, ведущей к озеру. Она не знала почему, но понадеялась, что именно там может застать Тома, однако оказавшись на месте, Гермиона поняла, что его здесь нет. Дальше она не решилась продолжать поиски, разумно предположив, что Том сам найдёт её, когда ему это будет нужно. Она замерла возле кромки сереющей глади ледяного озера и снова погрузилась в образы предшествующих дней, в воспоминания, в которых везде присутствовал Том, и сердце начинало тихонько постанывать, призывая Гермиону искать свой источник тепла. Спустя некоторое время она отвернулась от озера и неуверенно направилась обратно, предаваясь странной тоске. Выйдя на опушку, Гермиона остановилась и взглянула вдаль, где виднелись высокие трибуны стадиона, на которых собрались почти все болельщики. Может быть, лучше сходить и посмотреть игру, чтобы скоротать время?       Она так и замерла, не решаясь, что выбрать: поджидать Тома или отвлечься игрой в квиддич. Несколько минут ушло на принятие решения, в котором жалящая тоска выиграла в этой борьбе, она отвернулась от стадиона и хотела направиться в сторону школы, как тут же замерла, увидев, что к ней издалека приближается чёрная фигура.       Это был Том, который шёл уверенной походкой в её сторону, разгоняя мантией листья с дороги. Его волосы почему-то были растрёпаны, а вместо привычного непроницаемого взгляда, к ней был обращён лукавый и загадочный взор, который заставил Гермиону невольно вздрогнуть. Приблизившись и остановившись совсем рядом напротив неё, он показал слабую озорную улыбку и с ноткой насмешливости произнёс:       — Меня ждёшь?       Гермиона почувствовала, как не может ничего ответить, глупо уставившись ему в глаза и не имея возможности отвести от них взгляда. Почему-то сегодня его присутствие действовало на неё сильнее, чем вчера, хотя никаких признаков магии она не ощущала.       — Дыши, — с усмешкой произнёс Том, отводя от Гермионы взгляд вдаль и притягивая её к себе за плечи.       Та уткнулась в грудь волшебнику и вдохнула свежий запах из детства. Да, наверное, этот аромат стал ей самым любимым в жизни. Он напоминал о чём-то родном и прекрасном. Он напоминал о загадочном состоянии природы, когда вокруг слышится шум листьев от ветра, пьянящего своей свежестью. Ветра всегда приносили тяжёлые тучи, предвещая дожди или снега, которые должны посыпаться с неба, такого тёмного и невозмутимого, жестокого и очаровательного. Самого обольстительного неба, которое имело такой же цвет, как глаза Тома, и Гермионе тут же захотелось посмотреть в них и различить в глубине сверкающую пропасть антрацитового тумана. Она отстранилась и почувствовала, как мужские руки легко отпустили её, затем одна ладонь провела по плечам, ныряя в копну волос, и Том повёл её неторопливо по дорожке.       — Обычно ты появляешься тут же, когда я остаюсь одна, — заметила Гермиона.       — Обычно ты меня не ждёшь, — отозвался Том, взглянув на неё с улыбкой.       Гермиона почувствовала, как начинает заливаться краской, и закусила губу, чтобы скрыть внезапно появившуюся блуждающую улыбку. Том перестал смотреть на неё, переводя взгляд вдаль, а затем себе под ноги.       — Том, послушай, — успокоившись и не поднимая на него взгляда, начала Гермиона, — ты обещал, что расскажешь мне о секрете.       — Секретов у меня много, но один из них ты узнаешь, думаю, сегодня, — ответил он и медленно остановился, не убирая с женских плеч руку и поднимая взгляд на неё.       — Почему не все сразу? — слегка нахмурившись, спросила Гермиона, наконец, посмотрев на собеседника.       — Боюсь, тебе будет тяжело узнать все мои секреты сразу, — невинно улыбнулся Том.       — Это потому что они страшные? — растерялась та, чувствуя, как нервы начинают неприятно щекотать всё внутри.       Том пристально осмотрел лицо Гермионы и внезапно показал очаровательную улыбку ей, ответив:       — Смотря, что ты называешь страшным.       — Твои поступки… довольно страшные и пугают, — выдавила она, начиная испытывать страх перед собеседником.       Стоило ей почувствовать приближающуюся бурю противоречивых эмоций, как она мгновенно ощутила слабые волны тепла, которые медленно стали проникать в душу и избавлять от гнетущих чувств.       — Если ты об убийствах, то нет. Мои секреты не страшные. И мои поступки, очевидно, тебя не пугают уже.       — Вообще-то, — медленно заговорила Гермиона, чувствуя, как ей становится легче переносить в себе странные ощущения, — очень даже пугают. Ты — убийца, Том. Ты владеешь тёмной магией, и тебе ничто не мешает пытать людей и…       — Однако это не мешает тебе быть сейчас со мной, — с тенью насмешливости ответил Том, слегка запрокинув голову выше, словно выпрямляясь перед ней.       — Я не знаю, что ты сделал со мной, но…       — Я ничего с тобой не делал, Гермиона, — мягко усмехнулся Том, показывая свою улыбку. — Я же говорил тебе, что ты всё сделала сама. Разве нет?       — Вот, чёрт! — качнула головой Гермиона, отводя взгляд в сторону. — Ты какой-то манипулятор! Я не могла влюбиться в такого человека, как ты!       — Почему же? Ты считаешь, что способна влюбиться только в поступки?       — Они имеют вес! Я не могу любить человека, который других ни во что не ставит!       — И только? Тогда почему ты позволяешь мне обнимать тебя?       Гермионе казалось, что Том смеётся над ней. Она сама бы посмеялась над собой, если бы могла.       — Ты же не отвяжешься, если я скажу, — тихо произнесла она.       — А ты уверена, что не прибежишь ко мне сама в первый же вечер? — усмехнулся тот.       — И ты хочешь сказать, что не приложил руку к моей привязанности к тебе?       — Я совместил приятное для себя с полезным для тебя. Не забывай, что не будь меня, то боюсь представить, как бы ты сошла с ума в своём гордом одиночестве.       — Это всё твоя магия, — качала головой Гермиона.       — Берёшься снова отрицать очевидное?       Та закусила губу, рассеянно глядя в сторону, и потом произнесла:       — Не могу смириться.       — Так, значит, ты считаешь, что не за мои пугающие поступки влюбилась в меня, а за что-то другое? Может быть, в мою внешность?       — Точно не из-за этого! — тут же отозвалась Гермиона.       Том медленно приблизился к ней и тихо спросил в её волосы:       — Может быть, ты влюбилась в моё обаяние?       Та почувствовала, как невольно пробежались мурашки по всему телу, и попыталась собраться с мыслями, прежде чем ответить:       — Перестань. Я уверена, что это твоя магия!       — Хорошо, давай упустим её? — снова выпрямился Том и лукаво посмотрел на неё. — Никакой магии. Только ты и я.       Гермиона тут же метнула взгляд на него, почувствовав, как тепло отпускает её тело, оставляя наедине со своими чувствами. Она немного опешила от такого предложения, которое остро резануло слух, словно Том предлагал ей сейчас почитать книжку, а не выяснить настоящие чувства. Его ладонь опустилась к шее, мягко прикоснувшись к скулам, а сам он произнёс:       — Только давай договоримся: ты ведёшь себя так, как чувствуешь, и делаешь то, что тебе хочется, а я тебе не мешаю своей магией.       — Что ты собираешься делать? — с непониманием взглянув на Тома, спросила Гермиона.       — Показать тебе твои чувства, — мягко улыбнулся он, плавно притягивая к себе Гермиону.       Та податливо приблизилась к нему, касаясь носом мужской мантии, и легко позволила Тому запустить в её волосы вторую ладонь.       — Закрой глаза, — тихо произнёс он.       Гермиона послушно закрыла глаза.       — Прислушайся к тишине, — ещё тише продолжил Том, медленно перебирая её волосы пальцами на висках, устремляясь к затылку.       Гермиона почувствовала, как стал напрягаться слух.       — Выдохни.       Она медленно выдохнула, оставляя лёгкие без воздуха, и стала улавливать любой шорох. Она прислушалась к дуновению ветра, к шёпоту шелестящих от него листьев и спустя пару секунд почувствовала, как рядом с ней совсем незаметно и медленно вздымается грудь волшебника. Прошло ещё несколько мгновений, и она отчётливо услышала размеренное дыхание, которое было едва различимым, но… слишком живым. Перед ней стоял живой человек, который мог всё чувствовать, и дышал таким же воздухом, что и она. Он тоже должен был слышать шуршание листьев и открытой воздуху кожей ощущать все порывы ветра. Перед ней стоял Том, который был наполнен очаровательным волшебством, которое вызывало в ней восторг. Но кроме этого было что-то ещё.       Ей захотелось прикоснуться к чему-то неизвестному. Неосознанно поддаваясь своим порывам, Гермиона подняла руки возле своего лица и очень легко коснулась мантии Тома на груди.       — Дыши, — почти неслышно приказал ей голос.       И она начала медленно и глубоко вдыхать свежий аромат, которым была пропитана мантия. С её вдохом в грудь устремлялся не только воздух, но и что-то волнительно приятное, что-то сладко ноющее, от чего пальцы слегка онемели и медленно устремились по шершавой ткани вниз вдоль грудной клетки, как будто ощупывая подушечками что-то невидимое, лёгкое и тёплое. В пальцах начало слабо жалить, и когда Гермиона полностью отпустила руки, её лоб прикоснулся к мантии, слабо упираясь в грудь Тому. Поддаваясь дальше своим чувствам, она снова подняла руки и легко обхватила волшебника за талию, ощущая в ладонях какую-то мягкость от прикосновений, и сжала не только Тома, но и что-то невидимое, обнаруженное её осязательным чувством. Становилось тепло, но не то чувство как магия, которое проникало в душу и будоражило кровь. Это было совсем другое нежное ощущение, которое заставило её резко выдохнуть с блуждающей улыбкой на губах. На неё нахлынуло какое-то исступлённое чувство, заставившее сжать волшебника в своих руках ещё сильнее, желая пробудить в нём взаимность.       Том медленно опустил руки вниз по спине Гермионы, совсем не прижимая её к себе, и замер, ожидая дальнейших действий. Та снова глубоко вдохнула, сильнее стала сжимать в своих пальцах мантию и медленно подняла голову, почувствовав, как носом прикоснулась к воротнику рубашки, спрятанной за мантией. Она остро ощутила, как её волосы стали прикасаться к чужим скулам и шее, словно каждый волосок был её нервом, способным всё чувствовать. Гермиона услышала рядом с собой хорошо различимое медленное дыхание Тома, которое было настолько близко, что с закрытыми глазами от него голова пошла кругом. Полагаясь на осязательные рецепторы, она всем нутром почувствовала, как тонкие губы слегка приоткрылись и выпустили тонкий едва ощутимый поток воздуха, и, не сдержав в себе накатившего внезапного напряжения от испытываемых чувств, она резко распахнула глаза и увидела перед собой чёрный воротник рубашки, а за ним светлую шею, которая едва трепетала от блуждающей крови в артерии. Её взгляд поднялся к скулам, заставляя задрожать от ярко ощутимого близкого присутствия Тома. С приоткрывшихся губ сорвался прерывистый вздох, а взгляд поднялся ещё выше, чтобы заглянуть в тёмные глаза, смотрящие на неё сверху вниз поблёскивающим и притягательным взором. Гермиона ощутила, как стало тяжело дышать, словно кто-то сдавливал лёгкие, невольно взглянула на тонкие губы и пронаблюдала, как их уголки слабо поднялись в насмешливой и самодовольной улыбке.       Гермиона тут же растерялась и испугалась своих чувств, которые достигли апогея. Она мгновенно выпустила из рук Тома и немного отшатнулась от него, пытаясь избавиться от недавнего наваждения. Мужские ладони легко спали с её спины, разрывая объятия, а сам Том продолжил смотреть на неё, замерев с усилившейся на губах улыбкой. Гермиона сделала ещё полшага назад и почувствовала неловкость.       — Мы же договорились, — ровным тоном произнёс Том, слегка сощурив глаза.       — Я сделала, как ты сказал.       — Ты испугалась.       — А что, по-твоему, я должна была сделать дальше? — нервно усмехнулась Гермиона, бросив короткий взгляд на собеседника.       Том ещё немного сощурил глаза, слабо улыбнулся и не сразу ответил:       — Ты испугалась себя, а не меня.       Гермиона ничего не ответила, продолжая рассеяно глядеть в сторону.       — Никаких секретов, пока ты не скажешь мне об этом.       — Что ты хочешь от меня услышать? — прикрыв на мгновение глаза, отозвалась Гермиона.       — Что ты сдалась.       Та неуверенно посмотрела на Тома, закусив губу, затем, опустив глаза вниз и глубоко выдохнув, произнесла, возвращая на него свой взгляд назад:       — Ты же и так знаешь, что у меня нет выхода.       — Это не пытка, Гермиона, — серьёзно отозвался Том, продолжая глядеть на неё сощурив глаза.       — Ты… ты не понимаешь! — вдруг жалостливо заговорила она в ответ.       Внезапно вспыхнул вулкан эмоций, которые давили её всё это время глубоко внутри, и ей захотелось высказать всё, что накопилось за эти дни.       — Ты думаешь, что мне легко принять всё это? Ты думаешь, я в восторге от того, что происходит со мной? Я просыпаюсь каждое утро, уже не надеясь, что встречу новый настоящий день! Я точно знаю, что меня ждёт тот же самый день, который, наверное, никогда не закончится, и в этом дне постоянно что-то происходит! Происходит то, что заводит меня в угол, ломая мои приоритеты и идеалы! Ты сломал весь мой внутренний мир! Ты уничтожил его, не оставив и следа от прежнего! Благодаря тебе я не знаю, что хорошо, а что плохо. Я не знаю, как относиться к окружающим меня людям. Я не знаю даже саму себя! Твои поступки двусмысленны и уже не поддаются никакой логике! Я просто запуталась! Я не знаю, что мне делать! Ты… ты не отпускаешь меня! Я уже не могу уйти от тебя сама! Третий день я не могу не думать о тебе, и знаешь, это… это ужасно удушает! Мне кажется, если бы я могла видеть сны в этом чёртовом дне, то и в них бы видела только тебя! Ты сводишь меня с ума! Я не знаю, как от тебя избавиться! Я хочу избавиться!..       Гермиона поднесла к лицу ладонь, чтобы смахнуть навернувшиеся слёзы бессилия и, выдохнув и снизив тон своего голоса, продолжила:       — Я без тебя прекрасно понимаю, что сама различила в тебе что-то больше, чем следовало бы. Просто… просто я не могу поверить, что смогла обратить внимание на такого человека, как ты. И… я не понимаю, что тебя привлекло во мне. Зачем я тебе нужна?       Всё это время Том слушал её внимательно, опустив голову и глядя на Гермиону исподлобья. Когда она закончила и обратила к нему стеклянный взгляд, он слабо кивнул самому себе, затем на несколько мгновений опустил взор вниз, а потом поднял голову и запустил ладони в карманы мантии.       — Я же говорил тебе, что у меня есть чувства, и я готов делиться ими с тобой. Мне приносит это удовольствие, — медленно отвечал он и посмотрел в сторону, сощурив глаза, словно подбирая слова. — Я наблюдал за тобой, я изучал тебя, и я не вижу никакой проблемы в том, что ты привлекла моё внимание.       Тёмные глаза обратно посмотрели на Гермиону, и на лице появилась приятная улыбка.       — Да, я сломал твой внутренний мир и нисколько не сожалею об этом. Я подстраивал и подстраиваю тебя под себя. Если я требую взаимности, значит, она мне нужна, и я добьюсь её. И не стань ты такой, как сейчас, то, всё верно, ты бы не смогла привязаться ко мне искренне. Я бы мог с самого начала быть с тобой вежливым, приятным. Я бы очаровал тебя своим обаянием и излишней заботой, и ты бы с лёгкостью уступила мне. Это было бы легко, но я так не сделал. Я показал тебе, кем являюсь на самом деле, на что я способен, какими обладаю качествами, и что во мне есть. И я сломал в тебе тонкую натуру, чтобы ты приняла меня настоящим. Это было не так просто и это было рискованно, но результат оправдывал себя.       Том замолчал и пытливо посмотрел на Гермиону, которая долго подбирала слова для ответа.       — Ты так говоришь, словно сам подстроил все ситуации в этих днях, что произошли со мной. Мне иногда кажется, что ты всё знаешь наперёд и обходишь меня на несколько шагов дальше.       — Чтобы обходить на несколько шагов дальше, необязательно знать всё наперёд. Достаточно узнать только тебя и найти твои слабые места.       — И… как ты это сделал?       — Ты ярко выделяешься на фоне своего окружения. Твоя слабость — это дружба, личные идеалы, совесть, взаимопонимание. Если с дружбой ты сама разобралась, посмотрев на друзей под другим углом, то со всем остальным пришлось разобраться мне, — усмехнулся Том. — Я точно знал, что ты не сможешь сдерживать в себе правдивое отношение к друзьям после того, как узнала от них настоящее отношение к себе. Совесть не позволяла тебе лицемерить, и ты легко предавалась злости. Когда ты в ярости, ты не можешь контролировать себя, и едва ли кто-то может вообще из-за такого держать себя в руках. Я не единожды уверял, что тебе нужно взять себя в руки, но твои поступки становились бездумными и подвластны только эмоциям. Чего стоили твои склоки со мной, ведь, несмотря на то, что ты боялась меня, всё равно пыталась огрызаться, идя на поводу своих чувств. И я принял во внимание, что у тебя нет прочного самообладания, поэтому знал, что твоя безрассудность ещё успеет подпортить тебе жизнь, и не нужно было долго ждать, как проблемы стали настигать тебя врасплох. Это был прекрасный шанс изменить тебя. Я сделал тебя сильнее, Гермиона, и тебе не стоит бояться себя, потому что ты настоящая. Я всего лишь помог тебе открыть то, что ранее было для тебя недосягаемым. Я показал тебе обратную сторону твоей души, и ты её приняла.       — Неужели тебе так важно было изменить меня? — слабо спросила Гермиона, поражаясь признанию Тома.       — Как-то раз я сказал, что, если ты не прекратишь стремиться к безрассудности и не возьмёшь себя в руки, то меньше чем за две недели сойдёшь с ума под давлением обстоятельств, вызванных только одной твоей яростью. Ты бы не вынесла этого в одиночку, Гермиона. Я просто дал тебе выбор.       — Выбор, которого у меня, по существу, не было.       — Разумеется, если ты хотела сохранить себя и поберечь свои нервы. Твой единственный вариант остаться собой — быть со мной.       — Значит, у меня с самого первого дня не было выхода, как не влюбиться в тебя? — с изумлением стала осознавать Гермиона.       — Я понял это с самого начала, с того момента, когда ты впервые набросилась на меня, — мягко улыбнулся в ответ Том.       Гермиона почувствовала, как перехватило дыхание, ведь вся эта игра с повторением дня вела только к одному исходу — к Тому.       — Н-но… если бы я не привлекла твоё внимание? Что тогда? Если бы ты мне не помогал?       — Если бы я не помогал, то, как я уже говорил, было бы больно, Гермиона. Очень больно.       Голова пошла кругом. Только сейчас она осознала всю глубину цепочки всех событий. Том заранее предугадал каждое её движение, чутко изучив её психологию с первых дней знакомства, и с первых дней контролировал каждый её шаг.       — Поэтому, — продолжил медленно Том, сощурив глаза и отводя взгляд в сторону, — я и хочу, чтобы ты, наконец, смирилась со всем, что происходит.       Противостоять себе бессмысленно, потому что тебе уже не с чём было бороться с самого начала. Тебе просто нужно сдаться.       — Сдаться тебе, — подавленно отозвалась Гермиона, неотрывно глядя в тёмные глаза.       Том посмотрел на неё и слабо улыбнулся.       — Ты проиграла, и это поражение должно быть приятным для тебя.       — До такой степени, что я даже не могу выбросить тебя из головы? — усмехнулась Гермиона, не зная, то ли плакать, то ли смеяться.       Том тоже усмехнулся, на несколько мгновений опустив глаза вниз.       — Если я к чему-то стремлюсь, то, как правило, забираю всё без остатка.       — Это называется одержимость, — серьёзно отозвалась Гермиона.       — Я бы подобрал более мягкое слово — целеустремлённость.       — Ты — очень опасный человек, Том, — неуверенно ответила она.       Тот тихо засмеялся, посмотрев на свои туфли.       — И всё же, Гермиона, я хочу услышать то, о чём просил.       После недолгого молчания та произнесла:       — Да, я испугалась себя.       — Значит, я доказал тебе, что дело не в моей магии?       Гермиона медленно кивнула, не глядя на Тома.       — Тогда продолжи с того, на чём остановилась, — мягко улыбнулся он.       Та подняла на него взгляд и слабо улыбнулась ему в ответ.       — Я не говорила, что сдалась.       — Значит, я заставлю тебя сдаться, — с ноткой угрозы произнёс улыбчиво Том и повернулся к ней боком. — Идём, прогуляемся.       Они направились по дорожке в сторону школьного двора. Гермиона молча шла рядом, погрузившись в свои размышления. Её поражала мысль, что все эти дни Том заранее полагал и знал, как она поступит, что сделает и какие примет решения. Как можно изучить человека за несколько дней, молча наблюдая за ним со стороны? Да, она выделялась среди своего окружения, но не было никакой гарантии того, что она будет поступать именно так, как поступала, а не иначе! Она могла в первый же день пойти к преподавателю и разъяснить проблему, но не сделала этого, отвлекаясь на своё раздражение, злость и ярость. Она могла бы в первый же день подойти к Гарри или к Джинни и высказаться о происходящем, получить хотя бы моральную поддержку, но и этого не сделала. Почему? Почему она тут же не пошла к кому-то со своей проблемой?       Гермиона привыкла полагаться на саму себя, не выискивая помощи у других людей. Как правило, сами люди искали у неё помощь, иногда даже с наглостью выпрашивая у неё знания и призывая испытать все возможности. Кажется, Том сразу же прочувствовал её самостоятельность и от этого был уверен, что она будет тонуть одна в ворохе проблем, и лишь полная безысходность может надоумить её обратиться к кому-то. Гермиона никогда сама не попросит помощи, если не будет в ней остро нуждаться, и прежде попытает все шансы справиться в одиночку, только потом обмолвиться кому-нибудь словом.       Гермиона была слишком правильная, но её правильность смогли разубедить плохие поступки от хороших людей, и наоборот, хорошие поступки от плохих. Как делить хорошее с плохим? Том дал ясно понять, что мир не делится на половинки: не важно, кто хороший, а кто плохой — важен результат действия и важны решения, принятые только тобой. В мире много градаций серого, прежде чем перейти из белого в чёрный, и это знание помогло ему провести её по этому переходу цветов, чтобы пропасть в темноте, где единственный светлый спектр — его магия — осветляли чёрный цвет до окраски тёмного неба. Магия была его чувством — она делала его лучше, она делала из него человека, не погрязшего во тьме, и очень важно было, чтобы такой человек, как Том, мог с кем-то делиться этим. Делиться он стал с Гермионой.       Она подняла взгляд на спутника. Он шёл спокойно и неторопливо, держа руки в карманах. Его голова была опущена немного вниз, а взгляд внимательно изучал то, что было впереди, время от времени поглядывая себе под ноги. На лице замерло непроницаемое выражение, не дающее понять, о чём он думал. О чём вообще думает такой человек, как Том?       Гермиона отвернулась от него и слегка нахмурилась. Ему было важно, чтобы она не только влюбилась, но и смирилась с этим. Ему было важно, чтобы она приняла решение сдаться. Почему она пытается сопротивляться ему? Может быть, потому что ей не нравится признавать свои слабости? Может быть, ей не хочется признавать своё поражение? На самом деле, это было глупо — отрицать очевидное! Ей уже объявили мат, но Гермиона упрямо не хочет сбрасывать свои фигурки с шахматной доски, считая, что игра не окончена. Её пытаются убедить, что она проиграла, ведь это так и есть.       Она снова посмотрела на Тома и почувствовала расположение к нему. Скрипя зубами, Гермиона соглашалась с его победой и не могла сдержать своего уважения и восхищения. Насколько сильной нужно быть личностью, чтобы обыграть все обстоятельства и её саму в свою пользу? Какой самоуверенностью, независимостью и упорством нужно обладать, чтобы изменить её так быстро и так кардинально? Откуда Том почерпал свою острую наблюдательность и невероятную чуткость? Или это врождённые таланты? В этом человеке было всё, чтобы поставить весь мир перед собой на колени не только насильственным путём, но и дипломатичным, проявляя всю чуткость и умение прекрасно убеждать. Аналитический ум Гермионы не мог не восхищаться таким человеком, она признавала, что рядом с ней находится невероятно сильный и до невозможности опасный волшебник, которому в превосходстве не может быть равных. Может быть, он был бы неплохим конкурентом лорду Волан-де-Морту?       Гермиона слабо улыбнулась своим мыслям. Если бы он был на стороне светлых, то это было бы очень сильным оружием в борьбе с тёмным волшебником. Но улыбка быстро сошла с её лица, потому что она уже успела различить, что Том не может быть на какой-то из сторон: он привык быть самостоятельным, делать всё по-своему, играть по своим правилам и только со своей личной выгодой и никогда в жизни не будет пресмыкаться перед кем-то, даже перед Волан-де-Мортом, как бы он его не вербовал. Ведь так?       — Том? — обратилась к нему Гермиона.       Тот слегка поднял голову, выражая, что слушает её.       — Ты — тёмный волшебник?       — Глупо делить волшебника на тёмного или светлого, — отозвался он. — Если у меня есть знания в тёмной магии и если я их даже применяю, то это совсем не значит, что я — плохой. Мне не интересна ничья сторона кроме своей.       — Ты не прислуживаешь Волан-де-Морту?       Тот повернул к ней лицо и с хитринкой в глазах и слабой улыбкой на губах произнёс:       — Ты даже не боишься называть его по имени.       — Это глупо. Почему я должна бояться произносить его имя, учитывая, что я нахожусь в одном и том же дне, в котором день Волан-де-Морта нисколько не меняется, как и у остальных?       — Конечно, если кто-то из нас не решится вмешаться в его день, — загадочно улыбнулся Том.       — Так ты всё-таки на его стороне? — с замиранием сердца спросила Гермиона.       — Я же сказал, что меня не интересует ни одна сторона кроме своей.       Та опустила голову, анализируя слова собеседника.       — Значит, тебе плевать на войну, которая началась с его приходом?       — Я так не говорил.       — Но… тогда ты должен поддерживать чьи-то взгляды! Каждый день кто-то исчезает, кто-то умирает…       — Мне нет дела до других людей. Всё, что они делают, это их проблема.       Гермиона нахмурилась.       — Полагаю, тебя интересует только твоя личная выгода?       — Зачем мне тратить свою жизнь на прихоти других людей?       — Очень цинично и… безжалостно.       — Жалость ещё не доводила никого до добра, — легко отозвался Том. — Единственное, о чём можно говорить — сострадание.       — В самом деле? Ты способен сострадать другим людям?       — Я не страдаю с другими людьми, Гермиона, однако благодаря этому чувству я вытаскивал тебя из проблем.       — Значит, если мне будет угрожать опасность, ты… поможешь мне?       Том медленно остановился, и рядом с ним остановилась Гермиона. Он пристально заглянул ей в глаза и, немного подумав, ответил:       — Тебе не может угрожать опасность рядом со мной.       — А если Волан-де-Морт захочет добраться до меня? Мой лучший друг — Гарри Поттер, и единственный, кто остался со мной в этом дне. Я не могу его предать.       — А что, по-твоему, предательство?       — Перейти на сторону Волан-де-Морта.       — Но ты же не собираешься переходить на его сторону?       — Конечно, нет! И всё же, если мне будет угрожать от него опасность?       — Гермиона, то, что принадлежит мне, я тщательно оберегаю и не даю никому потрепать.       Та усмехнулась, припоминая свою мысль.       — Ты бы мог быть полезным в борьбе с Волан-де-Мортом.       — Ты уже видишь во мне оружие? — насмешливо произнёс Том. — Немного не похоже на тебя.       — Я никогда не воспользуюсь тобой, как прикрытием для себя, а тем более оружием, если это ставит под угрозу твою жизнь. Да и любого человека в целом, — недовольно произнесла Гермиона.       — Однако ты уже допустила такую мысль, — с усмешкой отозвался тот.       — Наверное, ты на меня плохо влияешь.       — Не надо снова винить меня в своих решениях и поступках.       — Я не виню. Но влияешь ты на меня плохо.       Том хмыкнул, качнув головой, и неторопливо пошёл по дороге дальше.       — Я не понимаю, почему ты не оспариваешь взгляды Волан-де-Морта? Хорошо, тебе нет дела до других людей, но рано или поздно это и тебя коснётся! Это коснётся всех жителей нашего мира!       — А какие у него взгляды, ты знаешь?       — Его главная цель — добиться господства!..       — Признания, — вставил Том.       — Признания в том, чтобы считали его все великим и боялись? — возмутилась Гермиона.       — Страх — это не цель, а лишь средство для величия.       — Ты тоже готов запугивать людей своими выходками, чтобы они признали твоё превосходство?       — Разве я твоим страхом добился признания моего превосходства над тобой? — насмешливо отозвался Том.       Та задумалась на несколько секунд и ответила:       — Нет. Просто это было очевидным. У меня нет такой магии, как у тебя.       — Тогда зачем ты ставишь мои взгляды в сравнение со взглядами Тёмного лорда? Есть два пути для достижения своей цели: насилие и дипломатия. Во времена, когда самым тёмным волшебником считался Грин-де-Вальд, люди поддавались его красноречию. Он прекрасно умел убеждать людей вставать на его сторону, и его так же боялись и уважали. Только его красноречие не помогло ему удержать свои позиции, появились предатели, они есть везде. Шпионы, которые служили и одной и другой стороне. Именно они были ключом к провалу идей Грин-де-Вальда. Что касается Тёмного лорда, то его путь — это насилие. Затравленные шавки, опасливо глядящие ему в глаза, побоятся переметнуться на другую сторону, чтобы шпионить, потому что хотят жить. Ни одна сторона не может предложить что-то более ценное, чем жизнь. В могиле не нужны ни деньги, ни признание, ни власть, ни слава, ни семья. Вербовка волшебников затравливанием не даёт им шанса быть на одной стороне, чтобы шпионить информацию о другой. Тёмный лорд это исключил — у него не может быть двойных шпионов, которые сливают информацию Дамблдору, в противном случае, у предателя должен быть весомый аргумент пойти на это. Что-то более важное, чем собственная жизнь.       — И ты согласен с этим насилием? Запугиванием своих же сторонников?       — Это более эффективный способ, чем убеждение. Достаточно один раз показать своё превосходство, и волшебник вряд ли отступится, испугавшись смерти. Единственный парадокс в этом, что стоит тебе исчезнуть, и все бегут, как крысы с тонущего корабля.       — Потому что они ценят свою жизнь и свою свободу. Такие соратники не надёжны, Том.       — Убеждённые красноречием сторонники тоже не надёжны, ведь их может спокойно завербовать и противоположная сторона с ещё большей лёгкостью, чем в случае запугивания.       — Все люди не надёжны, — сделала вывод Гермиона.       — Поэтому я доверяю только себе, — посмотрев на неё, отозвался Том с улыбкой.       Та улыбнулась, находя это решение логичным.       — Но без поддержки оставаться на своей стороне не так просто, — заметила она.       — Запомни, Гермиона. Если ты хочешь сделать что-то с наилучшим результатом, то сделай это сама. Нельзя полагаться на людей.       — Гарри на меня всегда полагается, и я его ни разу не подвела!       — Знаешь, как это звучит? Твой Гарри пользуется твоими навыками и умениями, полагая, что его подружка всегда вытащит его из любой передряги. Где же твой Гарри, когда тебе самой нужна была помощь?       — Он просто ни о чём не знает, потому что я ему ни разу не пыталась сказать.       — Ты не пыталась ему сказать, потому что знаешь, что ничем он помочь тебе не сможет. Ты осталась на своей стороне, Гермиона, не прося поддержки у кого-то, и даже не попросила бы, потому что твоя самостоятельность и упрямство заставляют тебя идти дальше и сносить всё, что валится тебе на плечи. Это разумно — полагаться только на саму себя, но неразумно позволять другим людям полагаться на тебя.       — Ты тоже не ждёшь помощи от других.       — Это ещё одна черта характера, которая нас с тобой объединяет.       — Не приводи сравнение меня с тобой.       — Ты же не глупая, перестань отрицать очевидные вещи, — улыбнулся Том, лукаво посмотрев на Гермиону.       — Том, когда-то придётся выбирать какую-то сторону.       — Да, логично, что наступит такой момент, но… до этого нужно извлечь всю выгоду из ситуации, прежде чем вступить в чужую игру.       — Тебя пытались завербовать уже? — полюбопытствовала Гермиона.       — Нет. Обо мне никто не знает.       — Ты ещё не успел показать себя?       — Скоро покажу, — улыбнулся Том.       — С твоими взглядами… как я могу тебе доверять?       — А ты хочешь доверять мне? — снова остановился он, заставив Гермиону повернуться к нему.       — Мне кажется, то, что ты от меня требуешь, подразумевает доверие к тебе.       — Подразумевает, — согласился он. — Поэтому я и убеждаю тебя сдаться. Разве я мало для этого сделал?       — Я тебе говорила, что не согласна с твоими поступками.       — Ты не согласна с тем, что я спас тебя от физического насилия во всех смыслах?       — Нет, я не об этом, — качнула головой Гермиона, слегка поморщившись от настигающих воспоминаний.       — Важен результат, и я это делал с самыми чистыми намерениями.       Гермиона понурила голову, испытывая горечь от воспоминаний о событиях последних трёх дней и размышляя над словами Тома. По телу пробежала дрожь, которая заставила передёрнуться от ужаса и отвращения. В самом деле, тогда ей не так важно было, каким образом помог ей Том. Было важным то, что он ей помог.       Пытливые чувства стали одолевать душу, заставляя почувствовать себя отвратительно. Она не хотела снова погружаться в трясину эмоций после всех своих злоключений, поэтому подняла голову и, взглянув в глаза Тому, произнесла:       — Мне нужно твоё тепло.       — Одно слово, Гермиона, — хитрым голосом отозвался тот, слабо улыбнувшись.       Некоторое время она внимательно вглядывалась в тёмные глаза, затем приоткрыла рот и тихо сказала:       — Сдаюсь.       Том несколько секунд пронзительно смотрел на Гермиону, слегка сощурив глаза, затем высунул руки из карманов и открыл ей свои ладони. Она приблизилась к нему и неуверенно притянулась к мантии, резко выдохнув. Принять в себе Тома было слишком странным, но он довольно хорошо убедил её в том, что в этом нет ничего страшного. Гермиона неторопливо обняла его за спину и почувствовала, как он обнял её тоже, прижавшись щекой к её волосам. Облегчение стало овладевать ею — стало легко, тепло, уверенно и защищённо, но никакой притягательной магии она не могла различить.       — Твои чувства… они изменились? — решилась узнать Гермиона.       — Нет, они такие же, просто теперь, когда ты сдалась и приняла меня без них, чтобы успокоиться сейчас, они тебе не обязательны.       Гермиона отстранила голову от груди и медленно подняла взгляд с воротника рубашки на глаза Тома, которые с любопытством смотрели на неё сверху. Его рука неторопливо нырнула со спины в волосы, мягко гладя корни подушечками пальцев.       — Закончи то, что начала, — шепнул ей Том.       Та слабо улыбнулась, поддаваясь очарованию тёмных глаз, и слегка притянулась к лицу Тома, который со слабой самодовольной улыбкой отзывчиво наклонился и прикоснулся к её губам. Гермиона приоткрыла их и позволила себе отдаться чужим губам, сладость которых безумно сводила её с ума. Она позволила себе поднять руку и прикоснуться к гладкой коже лица волшебника, следом вонзая пальцы в растрёпанные густые волосы, ощущая их приятную жёсткость. Тёмные глаза с жадностью пронзительно глядели на неё, тем самым не давая закрыть свои. Через несколько секунд Том немного отстранился от неё, его глаза ярко заблестели и оживились, словно до этого всё это время они были неживыми и лишёнными тепла. Гермиона почувствовала, как в её руках возникло слишком много тепла, сила которого стремительно увеличивалась, словно наполняя Тома ещё большей энергией, чем у него есть. Магия не накрывала её с головой, она не касалась её вообще, но Гермиона чувствовала, как в Томе её становилось слишком много, словно готовясь взорваться и вырваться наружу.       Он опустил взгляд на девичьи губы, а затем внимательно оглядел линию скул, мягко проводя по ним пальцем и спускаясь к шее. Гермиона отвела взгляд, подняв его к небу и заметив, что тучи сильно сгустились и, должно быть, приблизился вечер.       Они стояли на опушке, вдалеке виднелась кромка леса, а в другой стороне — школьный двор.       — Ты знала, что под твоей чопорностью скрывается слишком много тепла? — неожиданно спросил Том.       — Не знаю, радоваться ли мне, что моё тепло досталось тебе, — нервно усмехнулась Гермиона, опустив взгляд на него.       За её спиной неожиданно послышался шум — болельщики на стадионе так громко заулюлюкали, что даже до Гермионы и Тома донёсся их восторженный крик. Это значило, что игра закончилась, и сейчас все пойдут к замку. Гермиона обернулась, сбрасывая с себя руки Тома, а затем, повернувшись, спросила:       — Если я сдалась, то, может быть, пришло время узнать то, как мне выбраться из этого дня?       — Не торопись. Я обещал тебе, что с момента, как ты сдашься, ты останешься здесь не больше, чем на пять дней. Наберись терпения, скоро всё узнаешь.       — Том, я устала просыпаться каждое утро с чувством безысходности и опустошения, — грустно отозвалась Гермиона.       — Ради выхода из этого дня можно потерпеть ещё, — невинно ответил он, убирая руки в карманы. — Ты же не зря пережила эти дни. Благодаря этому ты стала другим человеком.       — Это отдалило меня от остальных, — горько усмехнулась Гермиона.       — Зато приблизило ко мне, — мягко улыбнулся Том, обнажив свои ладони, которые тут же притянулись и прижали её к себе.       Гермиона уткнулась ему лицом в грудь, глубоко вздохнула и закрыла глаза. Достаточно долго они стояли неподвижно, держа друг друга в объятиях, затем Гермиона отвлеклась на посторонний шум. Она отстранилась и обернулась, увидев вдалеке студентов, заходящих кучками в замок.       — Может быть, нам стоит уйти отсюда? — посмотрев на Тома, спросила Гермиона. — Тебя здесь никто не знает.       Тот внимательно посмотрел вдаль, затем на неё, и, прижимая её локтем за шею к себе, ответил:       — Пойдём.       Гермиона поймала его обеспокоенный на несколько мгновений взор, который тут же стал непроницаемым, и послушно пошла рядом. Они стали спускаться к лесу, как вдруг за их спиной послышался голос:       — Гермиона!       Та резко вздрогнула, почувствовала, как рука Тома спала с её плеч, и оба обернулись.       — Джинни?       Та с изумлением и испугом распахнула глаза, замерла с приоткрывшимся ртом и ничего не смогла произнести. Спустя несколько секунд, Джинни тут же дёрнулась назад и устремилась к замку.       — Что это с ней? — удивилась Гермиона, с непониманием взглянув на Тома.       — Не знаю, это твоя подруга, а не моя, — показал он странную улыбку и повёл её к лесу, ускоряя шаг.       — Я сильно отдалилась от неё, — произнесла Гермиона, ускорившись, и спросила: — Куда мы так бежим?       — В лес, — взяв её за руку, отозвался Том.       — Только не веди меня туда, где мы покрывали твои преступления! — попросила та, внимательно глядя себе под ноги, чтобы не споткнуться.       Том ничего не ответил, лишь ещё немного ускорив шаг. Его выражение лица стало слишком сосредоточенным, и один раз он даже обернулся назад, что немного насторожило Гермиону.       — Мы от кого-то бежим?       — Ты не подумала, что твои друзья будут задавать много вопросов сегодня?       Они зашли в лес и немного сбавили скорость, чтобы не запнуться о ветки, которыми была усыпана вся земля.       — Сомневаюсь, что Джинни побежала за кем-нибудь, чтобы показать, с кем и где я провожу время вместо квиддича. Если честно, она так достала меня с этой игрой…       — Я бы не был так уверен, — отозвался Том, отмахнув от себя попавшиеся на пути ветки деревьев, которые мешали им пройти.       Он снова обернулся назад и притянул Гермиону к себе ещё ближе. Его цепкий взор стал внимательно оглядывать каждый клочок леса, высматривая любую опасность.       — Лес запретный, Том. Здесь опасно находиться, — настороженно произнесла Гермиона, тоже внимательно приглядываясь к сгустившемуся сумраку вечера.       — Со мной ты в безопасности, — на автомате ответил он, не отвлекаясь от осмотра территории.       — Но мы могли бы…       Гермиона замолчала, услышав за своей спиной шум листвы. Оба мгновенно обернулись, вглядываясь в сумрак. Том тут же запустил руку в карман и медленно вынул оттуда волшебную палочку. Та почувствовала, как он зашёл ей за спину и шепнул на ухо:       — Не двигайся.       Шум листвы приближался к ним и становился ещё громче, пока она не различила, что шум издаёт не одна пара ног, а несколько. Где-то недалеко громко треснула ветка под чьей-то ногой, Гермиона вздрогнула, громко выдохнув.       — Тсс, — тихо услышала она голос Тома над головой.       Та начала паниковать. Что происходит вообще? Почему они убежали в лес и от кого им надо прятаться? Кто бежал по их следам? Джинни? Зачем ей это?       Раздался ещё один хруст, и несколько пар ног быстро засеменили где-то с левой стороны от них.       — Их здесь нет, — услышала Гермиона голос. — Ты уверена, что не ошиблась?       — Гарри? — изумлённо шепнула она, поражаясь до глубины души.       Том положил ей руку на плечо и на мгновение сжал, призывая к тишине. Гермиона совсем растерялась. Наконец, недалеко от них появилась сначала фигура Джинни, облачённая в спортивную форму, а следом Гарри и Рона.       — Отойди от неё! — тут же воскликнул Поттер, наводя палочку на Гермиону, за спиной которой стоял Том.       Гермиона неуверенно оступилась назад от направленной на неё палочки и врезалась в грудь волшебнику.       — Что происходит? Что вы здесь делаете? — изумлённо произнесла она, глядя на направленные на неё оружия.       Внезапно палочка Рона запустила в Гермиону красный луч, и та невольно зажмурилась.       — Рон, не надо! — громко воскликнула Джинни.       Гермиона открыла глаза и поняла, что летящее в неё заклинание было отбито Томом, который тихо засмеялся за её спиной.       — Гермиона, отойди от него! — требовательно крикнул Гарри, делая несколько шагов ближе к ним.       — Стоять на месте, Поттер, — тут же произнёс Том, направив на него свою палочку из-за плеча Гермионы.       Ничего не понимая, Гермиона обернулась на своего спутника, затем повернулась к друзьям и собиралась сделать к ним несколько шагов, как рука Тома резко схватила её за пальто и потянула назад, отводя к своему левому боку.       — Что вы творите? — не понимала она.       — Кажется, он держит её под заклинанием, — выдал свой вердикт Рон.       — Что ты хочешь от неё? — прерывисто дыша, задал вопрос Поттер.       — Гермиона, иди ко мне, — нервно позвала её Джинни, отчаянно глядя на подругу.       — Она не пойдёт к вам, — холодно отозвался Том, схватив её за рукав пальто.       В этот момент Рон снова запустил заклинание, но уже в Тома, который мгновенно отмахнулся коротким движением палочки.       — Откуда ты появился? — требовательно спросил Гарри.       — Как такое возможно? — пролепетала Джинни.       — Кажется, ты задаёшь вопросы, на которые знаешь ответы, Гарри, — нахально улыбнулся Том.       — Неспроста Гермиона расспрашивала меня о крестраже. Мне нужно было догадаться, — отозвался Поттер.       Гермиона взглянула сначала на Тома, затем на Гарри и взволнованно спросила:       — Ты его знаешь?       — Однако не догадался, потому что у тебя нет столько в голове мозгов, сколько у неё. Тебя даже не беспокоили её нервные вопросы и взволнованный вид, — усмехнулся Том в ответ, продолжая стоять неподвижно с опущенной в руках палочкой. — Какие из вас друзья?       — Гарри, не слушай его! — встрял в разговор Рон, увидев, как его друг сильно напрягся, готовясь кинуться на Тома.       — Ты привык, что все загадки решает за тебя она, — произнёс Том.       Поттер растерянно посмотрел на своих друзей, затем сделал ещё один шаг к Гермионе и произнёс:       — Отпусти её.       — Зачем? — усмехнулся Том, взглянув с загадочной улыбкой на Гермиону. — Мы неплохо с ней поладили.       — Объясните мне… — слабо начала та, чувствуя, как бешено бьётся сердце в груди и как немеют пальцы на руках.       — Она даже не знает, кто ты, — озвучил свою мысль Гарри, крепко сжимая древко палочки, коротко взглянув на Гермиону.       — Она была близка открыть правду, — ответил ему Том.       — Кто он?! — не выдержала Гермиона, поддаваясь истерике от напряжения.       — Это Том Риддл! — крикнула Джинни.       Гермиона почувствовала, как у неё подкосились ноги, а дыхание резко прервалось.       — Давай! — закричал Гарри, ринувшись на Тома.       Перед глазами мгновенно замелькали вспышки, в это же мгновение раздался визг Джинни:       — Прекратите! Там Гермиона!       В ту же секунду Гермиона ощутила, как рука Тома со всей силы оттолкнула её от него, и она повалилась на землю, ослеплённая разными цветами лучей. В ушах появился гулкий шум от того, что её голова больно ударилась обо что-то на земле. Она застонала от боли, вцепившись в волосы непослушными пальцами, и снова услышала громкий визг Джинни. Гермиона, не глядя на противостояние четырёх волшебников, с силой заставила двигаться оцепеневшее от ужаса тело, едва пытаясь встать на коленки с земли, чтобы подняться. В её голове закрутился хаос мыслей, который не давал трезво оценить ситуацию и принять какие-то решения. Ужас поглотил с головой, тормозя её действия, и кроме как о бегстве она не могла ни о чём подумать. За спиной мелькали яркие вспышки, которые постоянно освещали ей путь в спустившейся на лес мгле. Она кое-как поднялась с земли, споткнувшись о какую-то ветку, практически выпрямилась, как почувствовала, что её кто-то потянул за руку в темноту. Вспышки практически прекратились, но тут снова послышался за спиной визг Джинни:       — Быстрее!       — Ты в порядке?! — отозвался Гарри.       — Они убегают! — взревел Рон.       Гермиона не сразу поняла, что её подобрал Том, заставляя побежать рядом с ним. Несколько метров она просеменила одеревеневшими ногами, затем взвизгнула, пытаясь сбросить его руку, но тот настойчиво тянул её за собой дальше. Вперёд выбивались вспышки, пролетающие мимо Тома и Гермионы, заставляя следовать по кривой траектории, уворачиваясь от настигающих заклинаний. Том умудрялся некоторую часть отбивать от них, оборачиваясь назад. В какой-то момент густые ветки дерева ударили Гермиону по лицу, и она застонала от хлёсткого прикосновения, почувствовав жжение на щеке. Осознанность совсем оставила Гермиону наедине со своими чувствами, которые ужасно душили, подводя к беспамятству. Когда она готова была уже упасть на землю, внезапно Том остановился и развернул Гермиону к себе спиной, обхватывая её одной рукой за шею, а другой приставляя к ней палочку.       — Ещё шаг, и ей конец, — произнёс Том над её ухом.       Та панически взвизгнула, задрожав всем телом, но внезапно услышала успокаивающее и протяжное шиканье, которое было слышно только ей. Гермиона больно сглотнула, остро чувствуя конец палочки на своей шее, и тяжело задышала, не справляясь с эмоциями.       — Отпусти её! — голос Гарри прозвучал крайне напряжённо.       Том сделал шаг назад, заставляя Гермиону шагнуть вместе с ним.       — Я не отпускаю то, что принадлежит мне, Поттер, так что лучше проваливай отсюда и забирай с собой своих героев.       Послышался хруст ветки, Гермиона снова дёрнулась, взвизгнув и на мгновение зажмурив глаза.       — Тсс, — успокаивающе зашелестел ей Том в ухо и громче произнёс елейным тоном: — Джинни, милая моя, замри на месте, если не хочешь получить труп вместо подруги.       Повисла гробовая тишина, в которой Гермиона чётко слышала тяжёлые дыхания всех собравшихся в лесу и остро почувствовала, как Том прерывисто дышит ей в ухо. Её захватила невероятной силы истерика, и она тихо застонала, чувствуя, как ноги не способны больше держать её над землёй. Внезапно огромная лавина тепла обрушилась на неё, настойчиво задавливая все пытливые ощущения. Она стала чувствовать, как плавится в держащих её руках, стала ощущать сладко изнывающие внутри ощущения, которые мгновенно пробрались в каждую клеточку кожи и вонзились в неё, прямо в сердце. Нервы стали трепетать уже не от страха, а от странного щекотливого чувства, которое заставило её всхлипнуть и прижаться спиной к Тому. В глазах появились и застыли слёзы, которых было слишком мало, чтобы они начали сыпаться из глаз.       Том практически неощутимо провёл губами по бледной, исцарапанной ветками щеке Гермионы и что-то успокаивающе прошелестел. Та покосилась в сторону Тома и снова больно сглотнула, чувствуя, как его магия вселяет в неё невероятное количество тепла, которое до невозможности плавило её, заставляя сердце разрываться от проникновенных чувств к Тому. Ей захотелось прижаться к нему сильнее и чуть ли не раствориться в нём, жалобно и жадно вытаскивая из него чувства, к которым сейчас появилось невероятной силы пристрастие.       — Всё будет хорошо, — ласково прошептал ей Том.       — Отпусти, — грудным голосом нарушил тишину Гарри, наблюдая, как губы Тома водят по щеке Гермионы, что-то нашёптывая ей.       — Я думаю, ваша подруга вряд ли хочет увидеть, как умирают друзья на её глазах, так что воспользуйся шансом, пока он есть — уйди.       — Тебе же нужен я! Возьми меня! — воскликнул Гарри.       Том тихо засмеялся, отводя взгляд от профиля Гермионы, и ответил ему:       — Ты мне сейчас не нужен. Мне нужна она.       — Что ты хочешь с ней сделать? Убить?       — Если я бы хотел её убить, то она была бы уже мертва, — вкрадчиво отозвался Том.       Гермиона снова вздрогнула и тут же почувствовала успокаивающие касания губ. Магия, обхватившая с головой, была слишком мощной, чтобы устоять перед ней, и она издала томный тихий стон, уже не понимая, что с ней происходит. Ладони вцепились в держащую её за шею руку и крепко сжали, до побелевших костяшек.       — Тогда зачем она тебе?       — В другой раз узнаешь.       Том медленно двинулся назад вместе с Гермионой, постепенно отдаляясь от троих гриффиндорцев. Послышался шорох листвы, и тот тут же холодно произнёс:       — Я предупреждать больше не буду.       В тишине под напряжёнными и пронзительными взглядами троих друзей Гермиона пятилась назад вместе с Томом, который настойчиво тянул её за собой, пока они не отошли на значительное расстояние. Затем одна рука убрала с шеи палочку, другая схватила за тонкое запястье через пальто и потянула бежать вперёд. Как во сне, Гермиона послушно бежала рядом, сходя с ума от трепетавших внутри чувств, нехватки воздуха в лёгких и больно бьющегося сердца о внутренние стенки её груди. За спиной послышались звуки погони, но, наконец, ещё несколько секунд, а может быть минут, и Гермиону настигла сдавливающая темнота, которая унесла их куда-то далеко из запретного леса. Единственной осязаемой вещью осталась холодная рука Тома, которая до боли сжала её ладонь.