Прежде чем я влюблюсь

      Гермиона испуганно смотрела в тёмные глаза, которые уже несколько минут не сводили с неё непроницаемый взгляд. Она выглядела самой настоящей загнанной ланью, которую с секунды на секунду должны убить, и Том видел, как это томительное ожидание сводило её с ума, заставляя неистово дрожать и беззвучно глотать слёзы. Растрёпанные волосы спадали ей на лицо, закрывая от чужого взора щёки, которые были настолько бледны, словно их обмазали мелом, не оставляя ни одного красного пятнышка после морозной прогулки на улице, где во всю кружил снег.       Сначала они оказались в узком мрачном переулке, где двери всех домов были наглухо забиты досками. Том появился здесь, потому что это было безопасно – никто не мог их обнаружить, да и хотя бы увидеть. Он заранее подготовился привести её в это место, но не полагал, что придётся оказаться здесь при таких обстоятельствах.       Гермиона узнала, кем он является, на несколько часов раньше, чем полагалось.       Рассчитывал не так. Узнать она должна была именно от него. Его воодушевление и торжество победы заставили потерять бдительность, ведь даже Гермиона додумалась, что им лучше уйти от школы подальше, но было поздно. Пришлось действовать по ситуации, и поначалу рассчитывать на то, что им удастся углубиться в запретный лес настолько далеко, что можно будет трансгрессировать. Но с каждым пройденным шагом Том прекрасно понимал, что шанс скрыться был минимальным и, лихорадочно соображая, практически не слышал, что говорила ему Гермиона, рассуждая о глупом квиддиче, высказывая своё мнение о Джинни или ещё о чём-то. В тот момент в его голове созрел новый план, который показался даже многим лучше, чем он придумал до этого, поэтому остановился и позволил её друзьям найти их. Это должно было сыграть на её чувствах. Это бы проверило его долго воплощаемый план на прочность. Это было рискованно, но именно при таком стечении обстоятельств, если Гермиона справится, то он безоговорочно победил, а значит, успешно реализовал все свои планы.       Том перестал бежать, потому что был уверен, что не ошибся. Он не мог ошибиться.       Её ужас был зудящим и неприятным. Он чувствовал его каждым оттенком своей души, каждой клеточкой своей магии, которая хотела стремительно подавить все негативные ощущения Гермионы, но он терпел, чтобы ужас максимально захватил её рассудок, не давая возможности ни одной здравой мысли промелькнуть в голове. Сейчас ей не нужно думать ни о чём. Важно только то, что она чувствует.       Том не питался её страхами и с ума сводящими неприятными чувствами. Ему важно было давить их, отдавать свою магию, которая заполоняла каждый кусочек её души и пронизывала насквозь, чтобы обратно вернуться к своему владельцу и вдохнуть жизнь для отсчёта времени. Нужно было запустить механизм времени, которым диадему наделил тот Том, что создал этот крестраж.       В первые дни, когда злость и ярость Гермионы были направлены на него, ему этого хватало, но это было не так пламенно и ярко. Это были мгновенные вспышки волшебства, которые врезались в него так же быстро, как и исчезали. И главное – без следа. Её боязнь и страх перед ним задавливали те волны ярости и агрессии, которые до него доходили, поэтому Том буквально за день пришёл к тому, что не это ему нужно от неё. Как бы она не злилась, как бы не вспыхивала – её боязнь не давала развиться этим чувствам сильнее. Ему был нужен человек, с которым можно делиться своей магией, проникать ею в душу и чувствовать, что она кому-то нужна.       Том был осколком души и магии, в котором было всё, что мог любить настоящий волшебник. В него были вложены все остатки любви, тепла, чувства. После этого в молодом Волан-де-Морте зияла огромная чёрная дыра, которая превращала его в чёрствое, неспособное любить существо. Все чувства достались Тому, замкнутому в своём тепле, не зная, куда его вынести. Он сгорал ото всех чувств, которые оказались вложенными в него, и ему нужен был человек, который мог разделить с ним этот жар. И этот человек объявился в его мире. Но суть была не в этом – существование Тома должно было вызвать другие последствия, и он к этому стремился. И почти достиг.       Трансгрессировав на окраину города, Том тут же взглянул на Гермиону, которая даже не успела поднять глаза с пола, и схватил её за плечо, сильно сжимая ладонью и тем самым крепко прижимая к себе. На что он рассчитывал? Что она прямо сейчас попытается от него убежать? Смешно.       Он явственно ощущал, как у неё не было сил даже идти, не говоря уже про бег. Страх и ужас витали и парили вокруг, как клубы дыма при пожаре, и Том чувствовал каждую частичку её смешанных эмоций. Всё внутри прекрасно различало её состояние. Его душа чувствовала малейшие изменения в Гермионе, различала любое чувство, любую эмоцию, любую мысль. Он ощущал, как не чувствуя ног, она буквально вторила его быстрым шагам, пока он выводил её на открытую узкую улицу, где даже не было ни одного прохожего. Снег стал нещадно сыпаться им на голову, оседая белыми пушистыми узорами на волосах и одежде. Сойдя с тротуара, Том повёл её через пустую неширокую дорогу, проводя мимо припаркованных машин, на которых уже лежал достаточно толстый слой снега. Обходя последнюю машину, он отпустил её плечо и тут же резко вцепился за руку, понимая, что Гермиона никуда не собирается вырываться. Она ещё не понимала и не осознавала, что произошло, и пока ею владели только эмоции без какой-либо логической и решительной мысли, он мог легко направлять её туда, куда ему нужно.       Они оказались на другой стороне тротуара, где их резким порывом нагнал сильный ветер, дующий в спину. Том тут же запустил свою руку под воротник мантии и поднял его, пряча за ним лицо, его тело немного съёжилось, а голова вжалась в плечи так, что из-за воротника были видны только глаза, которые сосредоточенно смотрели вперёд. Он коротко бросил взгляд на перила, за которым виднелась серая, практически неразличимая из-за погодных условий река. Некоторое время они шли вдоль набережной, пока Том отчётливо не услышал, как ботинки застучали по камню, вторя его тихому стуку каблуков. Они спускались по небольшой лестнице, ведущей под мост, и буквально через минуту их накрыл сумрак, в котором их не доставал снег. Звуки идущих двух пар ног стали глухими и громкими, и даже тяжёлое дыхание Гермионы стало слышно слишком отчётливо.       Через некоторое время Том услышал, как она всхлипнула, но не обратил на это внимание, лишь на мгновение покосившись в её сторону. Его рука стала чувствовать, что приходится прилагать больше усилий на то, чтобы Гермиона не отставала, а она именно отставала, не находя в себе сил больше идти от сковавшего тело ужаса. Послышался громкий всхлип – видимо, до её сознания начинало что-то доходить, и сил сдерживать в себе истерику, накрывающую с головой, уже не было. Он стал чувствовать приближающийся нервный срыв от ужаса и неизвестности, всё тело неприятно начало колоть, и магия желала выбраться наружу, чтобы убрать все неприятные ощущения. Он стал понимать, что не дойдёт до нужного места, если не даст ей хоть немного тепла. Ей необходима была его энергия, а ему очень нужно было её дать.       Том не тянет её за собой, а наоборот замедляет шаг, но не предпринимает попыток смотреть в её сторону. Послышался ещё один всхлип, а затем более громкий протяжный вой, и, наконец, Гермиона протянула свободную руку к стене, проводя невидимую линию, и остановилась, прижавшись к ней боком. Из глаз посыпались безутешные слёзы, вызванные паникой и ужасом. Том мгновенно ощутил, что её чувства были похожи на то, как кто-то загнал в грудь острый кинжал и начал водить и ковырять остриём в разные стороны, нещадно раскрывая рану и причиняя этим боль ещё сильнее. Но он не мог ошибиться – она всё стерпит.       В это же мгновение она трудно дышит, хватаясь за то место, где было больнее всего – в районе грудной клетки. С губ слетает ещё один непонятный звук, который похож на болезненный и судорожный стон раненного существа, и он означал, что она не может идти дальше, окунаясь в мир страданий, мучений и боли.       Том повернулся к ней, останавливаясь рядом. Его рука аккуратно проникла к её бледной щеке, которая тут же прижалась к холодному бетону. Безжизненные глаза закатились и закрылись совсем, а с ресниц соскользнули слезливые капли. Гермиона снова издала протяжный стон и совсем навалилась на бетонную стену, немного повернувшись, чтобы затылок ощутил холод. Она выпустила пар изо рта прямо ему в лицо, когда он оказался возле неё очень близко. Том увидел, как всё её тело стало прижиматься к стене, словно желая раствориться в ней или исчезнуть, но точно быть не здесь, не в этом мире, не с такими чувствами.       Вторая рука Тома отпустила её ладонь и прикоснулась к другой щеке, затем проскользнула в волосы к затылку, становясь преградой между ней и стеной, чтобы голова Гермионы не вдавливалась больно в бетон. Сейчас ей нужно было слишком много тепла.       Она ещё раз резко выдохнула, выпустив пар изо рта, и грудная клетка затряслась от практически несдерживаемых слёз. С мокрых губ слетел ещё один мучительный стон, и Том прикоснулся к ним своими губами, вдыхая своё тепло. Он не целует её, а всего лишь слегка прижимается, забирая страдальческие стоны, которые хотели сорваться с губ. Он чувствовал, как проникает его тепло в неё, и смесь странных чувств от этого прикосновения пронзает Гермиону насквозь. Ей было слишком тесно, ей было жарко внутри, но холодно снаружи. Категорически не хватало воздуха, который был настолько резким, влажным и ледяным для лёгких, что внутри всё жалило от слияния холода и тепла, но ощутив горячее дыхание рядом с собой, она лихорадочно стала вдыхать его, вцепившись в рубашку Тома на груди. Внутренняя боль неистово боролась с назойливым теплом, которое проникало в каждую клеточку тела, но не могло задавить страдания до конца, как это бывало в предыдущие разы, когда Том успокаивал её своей магией. Боль была слишком сильной, чтобы просто так взять и сдаться, но она ослабевала, она прогибалась и, наконец, уступала ему.       Её онемевшие от страха и холода пальцы совсем не чувствуют, как сильно сжимают ткань в руках, цепляя за ней кожу. Том сразу немного отпрянул и слегка поморщился, тихо зашипев и выпустив пар изо рта. Гермиона открыла безжизненные и потускневшие глаза, из которых сразу же потекли слёзы, и наткнулась на его, тёмные и сосредоточенно глядящие на неё.       Том снова притянулся к мокрым губам, на несколько мгновений сдерживая касание, затем грубо обхватил Гермиону пальцами за шею под копной волос и потянул за собой, посмотрев вперёд и ускорив шаг. Та податливо оттолкнулась от стены и пошла рядом, быстро перебирая непослушными ногами по мокрому снегу. Через минуту они выбрались из-под моста и стали подниматься по лестнице к дороге, как Гермиона снова всхлипнула и судорожно задышала. Том ещё ускоряет шаг, опуская руку вниз, чтобы схватиться за ледяную ладонь и настойчивее потянуть на себя. Его тепла сейчас было мало, он чувствовал, как его не хватало.       Они снова стали обходить усыпанные снегом машины, а затем перешли через дорогу, оказавшись на другой стороне улицы. Том тут же завёл её за угол в переулок и по темноте почти бегом протащил к какому-то крыльцу. Его рука снова грубо потянула на себя Гермиону, и они вскочили по небольшой лестнице к двери, которая от сильного и резкого толчка всем корпусом Тома с глухим звуком открылась.       Он завёл её вовнутрь, где было очень темно, захлопнул дверь, затем внезапно появившейся в руках палочкой наложил заклинания и подтолкнул Гермиону пройти вперёд.       Они оказались в небольшой комнате, в которой были различимы силуэты мебели, но их тут же стало видно, когда Том взмахнул рукой и зажёг свечи, стоящие на настенной полке. На стенах появились тени, одна из которых неподвижно замерла, а другая обогнула первую.       Гермиона дрожит, словно в комнате было так же холодно, как и на улице, пока Том медленно и уверенно шагает вглубь и поворачивает голову на зашторенное окно, за которым в просвет была видна разбушевавшаяся погода. Затем он медленно повернулся к ней и пристально посмотрел в глаза, сверкнув своими. Его скулы были напряжены, из-за чего щёки казались впалыми ещё больше, выделяя заострённые очертания лица. Плотно сжатые губы превратились в полоску и приняли белеющий оттенок.       Том сделал шаг к Гермионе, которая тут же всхлипнула и отшатнулась назад. Он сделал ещё шаг, и этим заставил её прошмыгнуть в ближайший угол комнаты и забиться там.       Она оседает по стенке и плачет. Долго плачет. Тихо воет и прячет лицо в замёрзших ладонях. Только зачем-то пробует сдержать крики, которые рьяно пытаются выбраться наружу. Они так и сдавливаются в горле и не нарушают нависшую тишину.       Том повернулся в её сторону, засунув руки в карманы. Его направленный в её сторону взгляд был пустым. Он чувствовал, как Гермиона борется со своей болью сама, пытаясь что-то осознать и принять. Может быть, это плохо удаётся и даже бесполезное занятие, но Том выжидал, напрягая скулы и сильно стискивая зубы. Ему было важно понять, что он точно не ошибся, поэтому дал ей время остаться с собой наедине, погружаясь в свои мысли и чувства.       Проходит не меньше пятнадцати минут, прежде чем её сдавленный крик утихает, слёзы заканчиваются и только сверкают на бледных щёках. Она поднимает немного голову, показывая лицо сквозь растрёпанные волосы, и опасливо вглядывается в тёмные глаза.       Том точно знает, какая мысль пришла ей в голову. Она боится быть использованной, боится быть убитой, боится понять, что снова обманулась. Ей хочется представить, что это страшный сон, который вот-вот закончится, и она о нём даже не вспомнит. Но нет. Гермиона продолжает смотреть на него, как загнанная лань, мельком замечая, что его руки спрятаны в карманах, в одном из которых ладонь держит волшебную палочку. Достанет ли он её? Что он собирается с ней сделать?       Том ждал дальше, размышляя над тем, что, если Гермиона не справится, то у него будет ещё один шанс всё исправить, стерев ей память, но этого делать совсем не хотелось, потому что тогда всё придётся начинать заново. Он чувствовал, как кинжал правды, загнанный в сердце и душу, больно дерёт её рану. Ей хочется тепла и утешения, но она боится попросить, боится протянуться к нему, потому что оно стало казаться недосягаемым, чужим и страшным. Ей страшно, и ни один нерв не может заставить дёрнуться в его сторону, но воткнутые в сердце иголки уже очень глубоко зашли вовнутрь и заставляют ныть и выворачивать душу наизнанку от самой яркой мысли.       Она влюбилась в него. Она влюбилась в Тома Риддла.       Слёзы начинают быстро сохнуть, а глаза чернеть. Её рот приоткрылся, и тут же послышался тихий вздох. Неужели ей хватило пятнадцати минут, чтобы пожалеть себя? Неужели за пятнадцать минут она сама справилась со своим страхом?       Том ждал ещё. Каждой своей клеточкой магии он пытался прочувствовать все эмоции, что были скоплены в этом хрупком девичьем теле. Боль – огромная и зияющая дыра, которая перестала увеличиваться буквально недавно – попытка довести саму себя до нервного срыва не удалась. Гермиона больше не сорвётся.       Рядом теснится испуг и невероятных размеров страх, но она сама оттесняет его, пытаясь проявить в себе жажду его магии сильнее. Кажется, она решила, что ей лучше задавливать себя противоречивым теплом, чем ужасающим страхом. Она тоже хочет избавиться от колющих ощущений, которые были крайне неприятными и просто отвратительными. И если Том не ошибается – даже стереть себе память, лишь бы не помнить о том, что произошло.       С другой стороны теснится тот самый клочок магии, который Том отдал ей, чтобы она не оступилась и не совершила больше ни одного глупого поступка, поддаваясь своим, каким бы то ни было, эмоциям. Именно этот лоскуток тянул её намного сильнее к нему, чем тянула бы настоящая влюблённость. Это была та самая ниточка, что он дал в руки Гермионе на опушке перед лесом в день, когда он убил её неприятелей. Именно она преследовала её и постоянно притягивала к нему, не давая собраться с мыслями и отгородить от себя его образ. Именно эта ниточка должна послужить проводником в этот мир для Тома, который ещё ничего не подозревал, живя в другом своём мире и ожидая, получилась ли у него задумка со временем или нет? Разгадал ли кто-нибудь его секрет или нет? Нашёл ли кто-нибудь именно этот крестраж или нет? А главное, если это так, то какое время его настигнет?       Его магия в Гермионе была мощной, но её было так мало, потому что большее она не способна пока что принять. Она примет больше, когда примет в своём сердце его – без всяких сопротивлений и преград. Ей нужно уступить ему самой. И Том терпеливо ожидает, когда же победит та часть души, которую он ей дал. Когда же хоть немного перевесят те чувства, вызванные острыми иголками, которые достаточно глубоко вонзились, чтобы попытаться их выдернуть? Том снова себя убеждает, что не мог ошибиться в том, что зародившаяся привязанность Гермионы была сильнее, чем ужас и страх, которые пытались изничтожить её. Он снова повторяет себе, что не мог ошибиться, ещё сильнее стискивая зубы от напряжения.       Со стороны его лицо выглядело безмятежно, а взгляд всё такой же пустой, но внутри вихрем бесилась магия, которая желала предпринять какие-то действия, чтобы не видеть и не чувствовать, как задыхающаяся от безысходности Гермиона пытается перетерпеть в себе мучительную боль. Хорошим признаком было то, что она не позволяла себе впадать в полное отчаяние, мирясь со своими мыслями – она призывала в себе все тёплые чувства, которые были, чтобы задавить этот ужас. Она боролась сама без помощи и наставлений Тома. Чем она мотивировалась, не давая себе просто закричать и захлебнуться в истерике? Зачем она давит в себе эти чувства, словно они лживые и обманчивые?       Слабый отголосок веры доходил до Тома. Во что она пыталась верить? В то, что это сон? В то, что её друзья ошиблись? В то, что Том с ней ничего плохо не сделает? Или в то, что он её не обманывает? Он увидел, как её глаза внезапно блеснули, и на мгновение почувствовал, как чаши весов заколебались, и его магия, его ниточка, находящаяся в ней, стала слабо тянуть его к Гермионе.       Том, наконец, понял – он не ошибся.       Он шелохнулся и под пристальным взглядом Гермионы вытащил руки из карманов, оставляя там волшебную палочку, сделал несколько неторопливых шагов по направлению к ней и медленно опустился рядом.       Новая волна страха мгновенно врезалась в его сущность и стала обтекать его мимо, наполняя всю комнату этим чувством. Усиливалось напряжение, Гермиона задрожала сильнее, предчувствуя в себе новый взрыв гнетущих эмоций, но в этот раз Том не собирался давать ей бороться в одиночку с подступающей истерикой. Чаша весов с её жаждой лишь немного перевесила все ужасы, и нельзя было снова колебать этот порядок, который был слишком тонким и хрупким – он мог в одно мгновение исчезнуть, и тогда худшего не избежать.       Он взял её за руку, которая всё это время сжимала пальто на груди, словно пытаясь оттуда вырвать жалящий кинжал, и в этот момент Том увидел, как Гермиона стала сильно вжиматься в стену, испытывая самое настоящее желание сбежать, спрятаться, исчезнуть. Ладонь была холодной и дрожащей, она не отталкивала и не отвечала взаимностью. Магия Тома тут же устремилась к этому прикосновению, извергая в себе незыблемую силу на то, чтобы преодолеть этот кошмар, и с каждым разом всё сильнее проникала в нервы, в кровь, в сердце.       Гермиона снова тихо застонала, пряча испуганные глаза, но Том тут же прикоснулся к её подбородку и заставил поднять на него взгляд. Его пустой взор превратился в заинтересованный, а тонкие губы показали слабую насмешливую улыбку. Она явно подумала, что он смеётся над ней, но, зная, что он не ошибся, его это действительно стало веселить. Ему осталось лишь дать ей больше своей магии, чтобы тоненькая ниточка стала самыми настоящими путами, которые притянут к себе ту самую цель, ради которой Том принял решение влюбить в себя Гермиону.       Он тянет её подняться вместе с ним, но неожиданно получает сопротивление. С лёгким недоумением до него доходит, что теперь Гермиона начинает бороться именно с ним, с настоящими чувствами к нему, но никак не с его магией. Она начинает убеждать себя, что Том – это не её влюблённость и что у неё нет к нему никаких чувств.       Ощущая, как ускользает тонкая связь, Том тут же хватает её в объятия, насильно поднимая с пола, и оттаскивает от стены на себя, тем самым вызывая истеричный вскрик. Её онемевшие пальцы начинают с силой сжимать мантию в надежде отшвырнуть от себя, но Том не даёт этого сделать, сдавливая Гермиону ещё крепче и шипя от боли, что не только его мантия попадает под мёртвую хватку ладоней, но и кожа.       Он резко развернул её и отшвырнул на диван, впиваясь взором в заплаканные красные глаза, из которых снова потекли слёзы. Том лишь на мгновение замедлился и тут же подскочил к ней, снова притягивая к себе, но Гермиона начала сдавленно кричать и вырываться, её и так растрёпанные волосы стали ещё больше взлохмаченными, а неживой взгляд превратился в безумный. Она повела себя так, словно от её строптивости сейчас зависела жизнь, и она действительно зависела, ведь Том был непоколебим, и откуда ей знать, что у него в голове?       Он схватил Гермиону за запястья, и с её губ слетел стон, который дал ясно понять, что ей больно. Магия пробивала её насквозь, заглядывая в каждый уголочек души, но Том чувствовал, что этого мало: его касания не дают задушить в ней боль, с которой она сама недавно неплохо справлялась, а тут почему-то решила противостоять этим эмоциям. Кажется, она решительно настроилась не поддаваться своим чувствам, и это пробудило в Томе нечеловеческий азарт. Если она хотела бороться с ним со всей жестокостью, значит, и он не останется перед ней в долгу.       Том мгновенно притянулся к её лицу и не сразу смог поймать губы, чтобы дать ей ещё больше тепла. Та вырывалась, рычала грудным голосом, пыталась стряхнуть его руки со своих запястий, но всё было бесполезно. Он сумел впиться ей в нижнюю губу и тут же больно укусил, надвигаясь на Гермиону всем корпусом и заставляя её опуститься головой вниз. Том нависает над ней, прижимает её руки к раскинувшимся на диване волосам, сдавливает локтями голову, чтобы обездвижить, и впивается в мокрые губы. Гермиона пытается оттеснить захват, со всей силы отталкивает, собирается закричать, но ничего у неё не выходит. Глаза зажмуриваются, слёзы катятся вниз, заставляя трепетать её грудную клетку от сдавленных рыданий, и Том чувствует, как его тепло заставляет её постепенно сдаваться, ослабляя попытки вырваться. Через некоторое время, удушенная своими чувствами, Гермиона приоткрывает губы и даёт Тому завладеть ими полностью.       Он почувствовал, как его магия сильнее сдавила все гнетущие чувства, уступая место желанному теплу. Гермиона широко распахнула глаза, жадно впиваясь взглядом в его тёмные, и начала тянуться в ответ, прижимаясь сильнее к губам Тома, словно они стали для неё единственным источником в пустыне, по которой она ходила целыми днями с неутолимой жаждой в поисках воды. Он чувствует, как она даже приподнимает голову, чтобы сблизиться с ним ещё ближе и слабо выворачивает ладони, чтобы поддаться каким-то своим позывам.       Том медленно выпустил её руку, готовый в любой момент схватить её снова, если Гермиона начнёт вырываться, но она не собиралась этого делать. Притянутая магнитом, который был в своих чувствах ужасно манящим и слишком желанным, она схватилась сначала за воротник, затем проникла к шее и прижала её к себе, наклонив Тома ещё ниже. Пальцы давили слишком жёстко, и Том в ответ больно прикусил ей губу, заставив её тело вздрогнуть и на несколько секунд ослабить хватку.       Снова неясная вспышка в чувствах Гермионы, и она начала отталкивать от себя Тома, отказываясь от его тепла, которое неумолимо начинало захватывать сильнее, ослабляя захват ледяных пальцев. Она снова уступает манящим чувствам и с тихим стоном вдыхает всё, что ей даёт Том. Глаза становятся неузнаваемыми от жадности и безумства, она неотрывно смотрит в его антрацитовую бездну и энергия, мощь которой стала практически досягаемой, ошеломляет её. Том почувствовал, как она готова проникнуться к его магии в десятки раз сильнее, чем ей когда-либо приходилось, нагло собираясь выжать всё без остатка. Он мгновенно отпустил её вторую руку и позволил схватиться в него. Ладонь мёртвой хваткой тут же вцепилась в край мантии, стягивая на себя, и Гермиона не может оторваться от тёплых губ, начиная дрожать всем телом уже не от слёз, а от необъятного количества магии, завладевшей всем её существом. Том ощущает, как она жадно вытягивает всё, что в нём есть. Она ведёт себя как суккуб, который питается его энергией, пытаясь поглотить всё и оставить его ни с чем. Её глаза дико блестят, а зубы на секунду вонзаются в плоть, и Том шипит, слегка отстраняясь и на несколько мгновений разрывая их губы. Он ощутил вкус собственной крови и тут же с лёгким изумлением заметил, что Гермиона не даёт ему отпрянуть от неё дальше, настигая его. Неужели ей было настолько больно, что она готова принять в себе всю его мощь? Неужели кинжал правды режет её так, что она готова принять всю его магию, лишь бы не чувствовать эту невыносимую пытку?       И Том больше не сдерживает себя. Он проникает ладонью к её шее, заставляя вздрогнуть от прикосновения холодных пальцев. Он слышит, как Гермиона начала тяжело дышать, сильнее сжимая его мантию в руках, и, наконец, она начала насыщаться теплом, её сущность перестала просить большего, а просто свободно стала растворяться в мрачной пропасти, в которой становилось легко, мягко и спокойно. Гермиона становится укротимой, подвластной ему, поддаётся каждому вложенному в неё чувству и сдаётся. Её хватка ослабевала, а глаза медленно стали закрываться, больше не прося проникновенных чувств. Ей удалось забрать в себя столько магии, сколько было нужно, чтобы поймать хоть какое-то душевное равновесие и на несколько мгновений запустить в свою голову немного светлых мыслей. Руки совсем ослабли, начиная мягко водить по краю мантии и ощущая под пальцами приятную шершавую ткань. Том замедлился в своих движениях, превращая безумную и жестокую страсть Гермионы в нежность, а через некоторое время даже ощутил, как её истерзанные губы совсем замерли, позволяя их мягко сначала обхватить и, наконец, отпустить.       Гермиона медленно подняла затуманенный взгляд на Тома, и тот увидел, как блеск в них стал потухать, а сами глаза медленно наполняться слезами. Том внимательно принялся разглядывать её, прислушиваясь к настигающим ощущениям.       К ней подступила неловкость, которая заставила отвести взгляд и закусить губу. Рядом с ней кружила искренняя привязанность, которая вызывала трепетные чувства, жаля нервы и отравляя кровь. И едва различимо промелькнуло смирение, которое снова стало поглощаться ужасом и страхом.       Новая вспышка боли пронеслась по всему телу, заставив опять задрожать, перемешиваясь с отравляющим теплом, которое не собиралось сдавать своих занятых позиций. Гремучая смесь стала разрывать всю её душу, превращаясь в жестокость и желание причинить любую боль, лишь бы не ей одной было больно. Ей страстно хочется поделиться этой болью, и в резком порыве Гермиона поддаётся своему желанию, притягиваясь к Тому, чтобы завладеть всеми чувствами, которые находятся в нём. Он улыбается ей в губы, тихо смеётся, не давая себя растерзать. Он начинает играть с ней, дразня желаемым и пробуждая в ней ещё большую жажду, но она не сдаётся, настойчиво пытаясь схватить его улыбку. Глаза снова становятся бунтующими и неестественно блестящими, остро впиваясь в смеющийся взор. Она снова становится суккубом, который жёстко хватается за его плечи, сдавливая до боли, и желает получить то, что будет поддерживать ей жизнь. Том чувствует, как одержимость, вызванная его обволакивающей магией, стремительно растёт в Гермионе, не оставляя ни одной здравой мысли. Она голодная и ей хочется чувствовать себя всегда сытой.       Том отстранился сильнее, привлекая за собой Гермиону, чтобы она поднялась. Сверкая глазами от ощутимого вкуса победы, он перестал улыбаться, снова стискивая зубы и сильнее обнажая острые скулы. Нить превратилась в настоящие путы, означая конец игры для Гермионы и начало игры для Тома. Он проник ладонью к её шее, больно сжал за горло и заставил Гермиону замереть в своём порыве. Её ошеломлённые глаза превратились в чёрные и пустые и жадно стали вглядываться в его тёмные и пронзительные. Они долго смотрят друг на друга, а комната заполняется напряжением, и, наконец, Том тихо и отчётливо произносит:       — Это конец, Гермиона.       Он принял такой вид, словно только что поймал её на преступлении, которое она тщательно скрывала долгое время. И она повела себя именно так, словно это так и было: её взгляд стал растерянным и взволнованным, а сама собиралась оправдывать себя, что это не она, выискивая лазейку, как разбить фразу о том, что это конец.       Пристальный блестящий взгляд не даёт ей отвернуться, холодные пальцы чуть сильнее сжимают трепещущую тонкую кожу, и Гермиона даже не поднимает руку, чтобы вцепиться в угрожающую ей руку, а молча смотрит и ожидает, какой ход сделает Том дальше.       Они снова замерли, выискивая ответы в чужих глазах, пока Том не продолжил:       — Игра закончилась. Тебе понравилось?       Его пальцы почувствовали, как Гермиона сглотнула, а сам он увидел, как её взгляд опустился вниз к его шее. Неужели она попытается отплатить ему тем же?       Но она не дёргается, а продолжает внимательно рассматривать его одежду и напряжённые скулы, ожидая следующего шага. Том чуть сильнее надавливает на горло и заставляет её резко выдохнуть.       — Зачем? — тихим шёпотом спросила она.       — Я восхищён тобой, — насмешливо ответил Том и показал ей свою улыбку.       Та снова сглотнула и выдохнула:       — В чём заключается конец?       — В начале настоящей игры.       — И… какой моя роль будет в ней?       Том слегка приподнял бровь, удивляясь тому, что Гермиона достаточно резко вошла в своё положение и задаёт вполне логичный вопрос. Его приятно поразила её реакция и то, что ему не приходится останавливать глупую девчачью истерику с размахиванием рук и вытиранием слёз. Ему нравится поведение Гермионы, её характер и темперамент. Она ему нравится во всём.       — Главной, — коротко ответил Том, не пытаясь вдаваться в подробности.       — А потом? Что со мной будет потом? — нервно спросила Гермиона, поднимая свой взгляд на тёмные глаза.       Том некоторое время молчал, затем медленно ответил:       — Это будет зависеть от тебя.       — Если ты полагаешь, что я встану на твою сторону… — с силой заговорила та, но Том тут же покачал головой и надавил на шею, заставляя замолчать.       — Ты даже не знаешь, о какой стороне говоришь.       — Ты… обманул меня.       — Я не обманывал тебя. Я говорил тебе правду, — мягко отозвался Том.       — Ты не сказал мне, кто ты на самом деле.       — Именно, что не сказал, но я не обманывал.       Гермиона снова глубоко вздохнула и стала медленно притягивать ладонь к держащей её руке. Пальцы обхватили запястье через высунувшуюся из-под мантии рубашку и немного сжали.       — В одном ты меня точно обманул.       — В чём же? — с интересом спросил Том, лукаво посмотрев ей в глаза.       — Ты – призрак, Том. Ты не можешь ничего чувствовать.       Тот медленно выпрямился, вздёргивая слегка свою голову, и посмотрел на Гермиону сверху вниз.       — Знаешь, с чем мне не повезло? — насмешливо заговорил он елейным тоном. — Что ты слишком быстро обо всём догадываешься и слишком стремительно всё понимаешь.       — Повторяющийся день – это твой мир, — проговорила она, неотрывно наблюдая за любым изменением в лице Тома. — И твоя диадема – это то, из-за чего я оказалась здесь с тобой по своей же глупости. Этого дня не существует, Том. Его же не существует?       Он долго молчал, с восторгом и ярким интересом разглядывая каждую чёрточку на её лице. Он чувствует, как она перестала поддаваться своей боли, осознавая, что у него просто не было выхода. Не будет же он играть перед ней в благородство, когда его цель разительно отличается от её ранних представлений!       — Ты… да, ты не обманывал, говоря, что у меня с самого начала не было выхода, как не влюбиться в тебя. С самого начала, как я оказалась здесь, как я надела твою диадему на голову, мне следовало идти к тебе, потому что ты – это мой ключ к выходу из этого дня. Я сама обрекла себя на участие в этой игре по своей же глупости, ведь не коснись я диадемы, ничего бы не было. Я… не имею права винить тебя в том, что со мной произошло. Ты – осколок души, который не нуждается в проникновении в настоящий мир – в мой мир, ведь ты же там уже есть. В моём мире уже есть твоя душа, которая каждый день выстраивает планы, как добраться до моего друга и захватить власть. Тебя не интересует, что происходит там, в настоящем дне. Более того, ты ничем не связан с моим миром. Я всё это поняла. Я поняла, что это за день и что со мной происходило, но вот вопрос, который появился сейчас и остаётся одним единственным без ответа: настоящий Том – тот, что много лет назад сделал из диадемы крестраж, тот, что отделил именно эту часть души своей, вложив в неё столько магии и чувств – какую преследовал цель? Что должно произойти, когда ты выпустишь меня из этого дня? Ведь этот день не существует, поэтому ни в одном учебнике ничего об этом не написано. И знаешь… я поняла. Этот день не то, чтобы не существует, он находится в моей голове…       Гермиона слегка выпрямилась и с изумлением посмотрела в глаза Тому.       — Это происходит в моей голове! Поэтому я могу здесь сделать всё, что угодно! Этот день – это куча реальностей того, как я могу прожить его. И выходит, что…       Том почувствовал, как она задрожала от переизбытка своих чувств, и странная усмешка появилась на её губах.       — Волан-де-Морт сделал не один крестраж, и он их все защитил. Дневник должен был убить, чтобы притянуть шестнадцатилетнего Волан-де-Морта ко дню, в котором жертва стала взаимодействовать с ним, полностью отдавая всю себя. А диадема должна была влюбить, чтобы… чтобы…       Её голос задрожал и сорвался, а взгляд стал невероятно испуганным. Том пугающе улыбнулся и закончил её мысль.       — Чтобы любой, кто вызнает мой секрет или просто попадёт под действие диадемы, стал ключом к тому, чтобы притянуть в этот мир меня в том возрасте, в котором я сделал из диадемы крестраж. Удивительно, правда? Тот осколок, что был наделён прекрасным убеждением и обаянием не справился со своей задачей, чтобы показать другой мир. Я же, наделённый всем тёплым, что только есть во мне, справился с этим. И теперь ты любишь меня, ты любишь мою магию, которая находится сейчас в тебе, и как бы ты не пыталась меня ненавидеть, моё сидит уже в тебе и от этого не избавиться. Ты сделала это сегодня, сейчас, и… считай, я закончил игру. И ты абсолютно права – это не настоящий день, это моя уловка в нашей вымышленной игре. Если бы ты проживала настоящие дни, то в два счёта вспомнила бы о дневнике и догадалась, кто я такой. Ты рассудительная и очень сообразительная, но я умнее и хитрее, и я победил.       — Поэтому… поэтому ты знал, что со мной происходит, где бы я ни была, — подавленно отозвалась Гермиона.       — Более того, я чувствую тебя. Каждая твоя мысль, каждая твоя эмоция, каждое твоё чувство – они известны мне.       — Значит, когда твой день закончится, то настоящий Том окажется в моём мире и… будет чувствовать меня так же?       Том слегка нахмурился, смутно понимая, к чему она ведёт.       — Та магия, что я дал тебе, она и притянет меня в твой мир.       — Значит… мы поменяемся местами? — нервно усмехнулась Гермиона. — Это значит, что не меня к тебе будет тянуть, а тебя – ко мне?       — Если ты рассчитываешь поиграться с моей магией и тем самым попытаться использовать меня в своих целях, то у тебя ничего не выйдет. Ты влюблена, и вряд ли сможешь отказаться от меня.       — Но ты же тоже не сможешь отказаться! — злорадствовала Гермиона, сверкая глазами.       — Я ничего не чувствую к тебе, как ты успела заметить, а когда буду чувствовать в твоём мире, то, поверь, я найду выход, как избавиться от этого. А вообще, если хочешь знать, я уверен, что не влюбился в тебя, пока вынуждал тебя саму влюбиться, — усмехнулся Том. — Ты будешь бездумно следовать за мной и примешь ту сторону, какую я выберу.       — Ты говорил, что у тебя своя сторона, — кивнула Гермиона, опустив подбородок настолько, насколько позволяла это сделать держащая её за горло рука.       — Я не тот тёмный маг, что живёт в твоём мире. Я не делю волшебников на тёмных и светлых. Я делю их только на полезных и бесполезных, Гермиона. И я доверяю только себе.       — Значит, я полезна тебе?       — Разумеется, — улыбнулся тот.       — Ты что, хочешь изменить свою жизнь? Считаешь её неправильной? — удивилась та, нервно усмехнувшись.       — А ты беспокоишься за то, что примешь в этом участие? — насмешливо ответил Том.       — Почему бы тебе просто не отпустить меня? Да, я проиграла тебе здесь, твоя магия через меня приведёт тебя в мой мир… — заговорила Гермиона, и её голос дрогнул, затем, переведя дыхание, она продолжила: — и ты начнёшь свою игру. Но я зачем тебе там? Никакая магия не заставит меня предать Гарри!       — Почему ты думаешь, что меня волнует только твой дружок, который и пальцем без тебя пошевелить не может? — слегка поморщился Том.       — Вся твоя жизнь сводится к тому, чтобы убить его.       — Не моя жизнь, Гермиона, — усмехнулся Том, слегка приблизившись к её лицу, — а жизнь Волан-де-Морта.       — Н-но… — растерялась Гермиона, пытаясь уловить смысл в чужих словах. — И всё же? Разве я не имею права знать, что уготовано мне дальше?       Том ярко улыбнулся ей и слабо покачал головой. Он чувствует, как она пытается хитрить, чтобы узнать хоть маленько больше, чем он ей даёт. Она смело готова соглашаться со всем, что он скажет и даже вызовется помочь, если потребуется и если это не навредит ей. Он всегда любил такие моменты, потому что в них она становится уязвимой и не различает, что самый безобидный жест или сказанное слово могут отразиться на ней не так, как представляется поначалу. Именно в такие моменты она сдаётся ему и проигрывает, думая, что обводит вокруг пальца.       — Ты боишься? — с наигранным интересом спросил он, на мгновение опуская взгляд на схваченную им шею и поднимая его обратно.       Он знает, что боится, но хочет услышать это от неё.       — Мне казалось, я уже достаточно времени была в неведении.       Она отвечает смело, хоть и нервничает, переживает, сдерживает последние частички своего самообладания, чтобы не провалиться в море боли, в котором снова потянется за его ниточку для спасения. Она боится, что этот круговорот, в который заманила его магия, снова начнёт наводить в ней хаос, и всё снова остановится на болезненном сжатии её шеи, чтобы обуздать её одержимость.       Том на мгновение задумался: а что если он ошибся в себе? Что если Гермиона права, и когда они вступят в новый настоящий день, то все чувства окажутся настоящими? Если это случится, то нужно найти способ избавиться от своей одержимости и сделать так, чтобы её зависимость была намного сильнее, чем его. Странно, но пока Гермиона не заговорила об этом, он даже и не подумал про такой исход ситуации. Он давно продумал всё тщательно и с точностью, но каким-то образом упустил такой возможный вариант. И не удивительно, ведь он никогда никого не любил, а значит и не сможет даже потом. Это всего лишь её надежда, что таким образом он хоть немного будет с ней милосерднее.       — Две недели, которые оказались для тебя самыми страшными, тяжёлыми и… перевернувшими всю твою жизнь, — медленно заговорил Том, словно наслаждаясь каждым произнесённым словом. — Разве это много для того, чтобы и дальше оставаться в неведении? Хотя о чём я говорю: впереди целые месяцы и даже годы, когда ты можешь оставаться в неведении, ведь… не думаешь ли ты, что я буду считаться с тобой в своих делах?       Том засмеялся, увидев, как напряжение Гермионы переходит в злость и раздражение от его слов. Он тут же подаёт ей своё тепло и с предвкушением и интересом наблюдает, как его магия делает её укротимой. Она начинает слабо растворяться в её нежности, но при этом хочет бороться с этой иллюзией, ведь Том не влюблён в неё, и поэтому его лживая взаимность ей не нужна. Это привело его к мысли, что сейчас был очень удачный шанс сломать её снова, прежде чем они выберутся из этого дня, и стоит им воспользоваться.       — Если тебе интересно, как это будет выглядеть, то могу рассказать. Я бы мог тебя оставить, как ты говоришь обычно «в покое», если бы не то, что ты слишком сообразительная. Ты сама очень быстро и за короткий срок додумалась до многого, приблизилась к моим секретам, и я даже уверен, что не предприми я ничего сегодня, то завтра ты бы уже сходила с ума от осознания, с кем столкнулась. Ты заставила меня играть с тобой жестоко, чтобы не ошибиться, и, честно, я крайне восхищён тобой. И теперь, когда я знаю, на что ты способна, думаешь, мне разумно будет просто взять и отпустить тебя?       Под его пристальным взглядом Гермиона немного поёжилась, но ничего не ответила.       — Поэтому я решил, что для тебя должна быть уготована роль главного героя. Ты хороший проводник из логова, как ты называешь, «светлых» волшебников, а я с лёгкостью могу вызнавать из логова «тёмных» волшебников.       — Зачем это тебе? Что ты хочешь сделать?       — То, что я хочу сделать, это уже лично моё дело. Что касается тебя, то твоя задача будет совсем не сложной: доставать для меня сведения и выполнять мои указания.       И Гермиона тут же встрепенулась. Её пальцы больно сжали его запястье, а другая рука тут же схватилась ему в предплечье, и со всей силы Гермиона попыталась оттолкнуть от себя Тома.       — Я не собираюсь ничего для тебя делать! Я не буду играть в твои игры!       Том сдавил её шею ещё сильнее, заставив Гермиону сдавленно выдохнуть и остудить свой пыл. Она не отводила от него взгляда и пыталась, кажется, прожечь его им насквозь.       — Видишь, как путь дипломатии и убеждения не перспективен? — сладким голосом заговорил Том, с нескрываемым удовлетворением наблюдая за движением расширившихся зрачков. — Пытаешься убедить по-хорошему, а тебе сопротивляются. Так же, как и вчера. Так же, как и несколько дней назад. Так же, как и две недели назад. И знаешь, что приходится делать?       Том коротко улыбнулся, а затем с раздражением прошипел:       — Убеждать насилием.       Её глаза тут же стали испуганными, и вместо напряжения в комнату стал врываться медленно подступающий ужас, который Том мгновенно почувствовал каждой клеточкой своей магии.       Гермиона напряглась и отклонилась от него настолько, насколько позволяла сделать его рука, сдавленно просипев:       — Отпусти.       — Не раньше, чем ты согласишься.       — Ублюдок, — прошипела она и тут же простонала от болезненной хватки на шее.       — Деловые отношения никак не подразумевают оскорбления, — насмешливо и с угрозой заговорил ей в лицо Том, грубо притянув к себе рукой. — Не с того начинаешь, Гермиона.       Она гневно и смело смотрит ему в глаза, и Том чувствует, как та пытается задавить свой страх ненавистью. Он знает, что ненависть – обратная сторона любви, и с восторгом осознаёт, что её запылавшая неожиданно ненависть была достаточно мощной. Она приводит его в приятную и лёгкую дрожь и заставляет желать насытиться этим чувством ещё.       — Я… не буду… тебя слушать, — прерывисто выдавила Гермиона.       — Мне кажется, или подобное мы уже проходили? — насмешливо поинтересовался Том, наигранно нахмурив брови, словно припоминая.       Гермиона молчит, неотрывно наблюдая за движениями его зрачков.       — Я же вопрос задал! — неожиданно тряхнул её он.       — Не кажется, — выдохнула та.       — Тогда есть ли смысл вспоминать, чем это обычно заканчивалось?       Гермиона сглотнула.       — Ну же!       — Пошёл ты к чёрту! — прошипела она.       Том слабо улыбнулся ей и оттолкнул от себя на диван, вставая со своего места и ныряя ладонью в карман, чтобы достать палочку. Он сразу же заметил, как её глаза блеснули от вида его оружия, и она запустила ладони в свои карманы. Как всегда, глупо с её стороны не следить за своей палочкой, когда перед тобой находится, как выяснилось, недруг.       — Это был второй шанс, и ты его упустила.       Гермиона поняла, что её палочка находится у него и что она снова оказалась безоружна.       — Соглашайся.       — Я не собираюсь играть в твои игры! — грудным голосом отозвалась Гермиона.       Она вжимается в спинку дивана, видит, как рука Тома немного поднимается в её сторону, и со страхом ждёт, когда палочка дёрнется в заклинании. Он выжидает, щекочет её нервы, доводит её саму до предела.       — Ещё раз предлагаю, — склонив голову, спрашивает Том.       И Гермиона находит своё преимущество в словах, потому что пытается оттянуть неизбежное.       — Ты говорил, что насильственный путь тоже не самая лучшая сторона! Почему ты думаешь, что это хороший вариант – применить ко мне пытки?!       — Нет, Гермиона, не лучшая сторона, — согласился Том. — Я покажу тебе позже беспроигрышный вариант.       — Н-но… Том, это же глупо! — пытается вразумить его та.       Он качает головой и смотрит на неё пустым взглядом.       — Твою мать, Риддл! Когда я выберусь из твоего чёртового дня, то…       — Что? Тоже будешь меня пытать?       — Я никогда не буду уподобляться тебе!       — Будешь. Я умею убеждать.       Гермиону перекосило от его елейного тона, и она зарычала:       — Ублюдок! Тварь!..       И пронзительный визг оглушил всю комнату – палочка дождалась момента, когда её можно использовать. Гермиона рухнула на диван головой и задёргалась, впиваясь в мягкую ткань пальцами и со всей силы сжимая её, словно пыталась разорвать в клочки. Её душераздирающий крик был сдавленным, и Том прекрасно чувствовал, как она сопротивляется этой боли, этим кинжалам, что воткнулись в каждый волокон нерва, этой невыносимой пытке, успокаивая себя тем, что лучше быть жертвой, чем игрушкой. Кажется, она снова определила, что ей до конца нужно оставаться жертвой, но в тот раз помогло беспамятство, а в этот раз Том не позволит ей такой роскоши. Её не унесёт чёрная тень в место, где всё спокойно и легко. Она будет здесь до тех пор, пока не согласится.       Он безразлично смотрит, как она ломает себе ногти, как из чёрных глаз текут слёзы, как с её пересохших губ слетают болезненные и мучительные стоны, и ждёт, когда ей станет невыносимо плохо. Его магия ощущает витающую кругом боль, которая так густо заполонила весь воздух, что Тому становится жарко. Он снова испытывает желание отдать своё тепло, но терпит, пробуждая в себе всю жестокость своих намерений.       Гермиона переворачивается и падает на пол ему в ноги и продолжает кричать и царапать теперь уже пол. Её тело извивается под пристальным взглядом и, наконец, она не может больше терпеть – она просит остановиться.       Но Том непоколебим. Он продолжает её мучить и чувствовать, насколько ей плохо. Он стискивает зубы и собирает в себе ещё больше жестокости, вкладывая в источающую его палочкой магию. В этот раз у неё нет никаких шансов на перерыв.       Она воет, стонет, кричит, плачет. Её руки потянулись к его ногам, но Том тут же делает шаг назад. Бесконечные нити стали тянуть её к нему, чтобы он смог задушить и задавить нестерпимую боль. Ей хочется тепла, но вместо этого он даёт боль, выворачивая её сущность наизнанку, заставляя карябать холодный пол и проливать на него свои слёзы.       Бесконечные минуты для них двоих, в которых Гермиона ожидает конца, беспамятства или тепла, а он – прекратить неприятным ему чувствам зудеть его магию. Её боль начинает затрагивать всю его сущность, заставляя до боли стиснуть зубы. Заклинание ослабевает, но Гермиона уже не чувствует разницы – ей больно, плохо и страшно. Она с ужасом понимает, что сейчас ей никто не даст исчезнуть в темноте и пустоте беспамятства, поэтому, наконец, кричит, что согласна.       Том медленно опускает палочку и, нахмурившись, смотрит на рассыпавшиеся на полу кудри, на тусклые и безжизненные глаза, на дрожащие пересохшие губы, с которых слетают тихие стоны от пережитой боли. Он делает шаг и нависает над ней, чтобы она смогла взглянуть на него сквозь пелену слёз, которые быстро струились из глаз к вискам. Но она не двигается и даже не пытается посмотреть на него – пустые глаза были так широко распахнуты, словно она только что умерла.       Том выпрямляется, делает от неё шаг и неторопливо направляется к выходу из комнаты, тихо стуча каблуками по полу. Он знает, что ей нужно остаться одной и хорошо подумать над произошедшим, а ему всего лишь нужно выждать время, когда его магия и её чувства победят в ней.       Том прошёл к столешнице, облокотился на неё, скрестил руки на груди и опустил голову вниз, прислушиваясь к тишине, в которой почти неслышно из другой комнаты доносились стоны. Было ли в нём сострадание? Нет, его не волновал ни один болезненный звук – он не мог ничего чувствовать, ведь он сам – магия, чувства и душа. Он мог только давать то, что в нём есть – не более того.       Минуты шли, и от скуки Том принялся отсчитывать секунды, прислушиваясь, когда голос в соседней комнате совсем затихнет. В этот раз ей хватило не больше десяти минут, чтобы успокоиться и затихнуть, изредка нарушая тишину резкими вздохами.       Лениво оттолкнувшись от столешницы, Том неторопливо прошёл обратно в комнату, обошёл Гермиону и взглянул ей в глаза, которые так же оставались абсолютно пустыми и тусклыми, но в этот раз её зрачки дёрнулись и посмотрели на него в ответ. Она выглядела сломленной и разбитой, потеряв надежду на какую-либо помощь. Конечно, здесь нет никого, от кого бы мог спасти её Том, ведь он сам проделал это с ней и только сам может стать ей спасителем и утешителем. И это была настоящая необходимость. Очередной удачный план, который сейчас снова обернётся для него преимуществом и безоговорочной победой.       Он наклоняется к Гермионе, просовывает руки под обмякшее тело и выпрямляется вместе с ней. Она слабо цепляется за его мантию за спиной и закрывает глаза, чувствуя себя тряпичной куклой, с которой можно сделать всё, что угодно. Её чувства укалывают Тома, пробуждая подавить и выдернуть их из неё. Медленно развернувшись спиной к дивану, он садится на него, складывая голову Гермионы к себе на колени, и внимательно заглядывает ей в открывшиеся глаза, которые безнадёжно смотрят на него с непониманием и отчаянием. В ней теплится слабый огонёк, который от малейшей жестокости готов потухнуть, и его нужно было заново раздуть, чтобы засверкало жаркое пламя. Его холодные пальцы прикасаются к заплаканному лицу и, едва касаясь, изучают влажную от слёз кожу. Магия вырывается изнутри и обволакивает ослабевшее тело на руках волшебника. Он мягко вонзает свои ладони в растрёпанные волосы, обнимает одной рукой за шею и наклоняется к потрескавшимся губам, чтобы дать Гермионе больше своего тепла.       Она не двигается, начиная трудно дышать и слабо хрипеть. Её грудная клетка зашевелилась под его локтем, и появилось чувство, словно она только сейчас начала вдыхать воздух, отравленный её болью. Том нежно ласкает её губы, терпеливо выжидая малейшего содрогания, которое скажет ему, что она приходит в себя, и спустя несколько секунд он чувствует, как за спиной её рука начинает сильнее сжимать его мантию. Её глаза постепенно приобретают яркость и зажмуриваются. Гермиона судорожно вздыхает и издаёт тихий болезненный стон, который Том забирает себе и не даёт ей больше проронить ни звука. В следующее мгновение она открывает глаза и отзывчиво, едва шевелясь, принимает долгожданное тепло, которое приятно согревает тело и душу. В ней начинает мелькать жадность, желание избавить себя от горьких ощущений и забыть о боли. Её сущность позволяет открыться теплу, проникнуться к нему и начать растворяться в нём. Ей просто становится легче.       Том отстраняется и слабо улыбается ей в губы, прошептав:       — Глупенькая Гермиона. Я же обещал тебе, что буду давать столько магии, сколько сможешь взять. Зачем ты пытаешься противостоять мне?       — Я не хочу, чтобы мне было больно, — едва шевеля губами, отозвалась она, направив свой стеклянный взор в тёмные глаза.       — Тебе не будет больно, если ты будешь слушать меня. Разве ты в этом за все эти дни не убедилась?       Гермиона опустила взгляд вниз и судорожно выдохнула.       — Зачем ты… ведёшь себя так со мной?       — Это самый лучший путь привлечь тебя на свою сторону.       — Насилие?       Том слабо качнул головой и мягко улыбнулся.       — Ласка. Яркий контраст. В такие моменты, как сейчас, ты лучше всего ощущаешь свою необходимость во мне.       Гермиона подняла глаза на Тома и слабо усмехнулась. Она осознала, что это была ещё одна удачная хитрость, которую он придумал.       — Избавь меня от таких моментов. Я сдалась, что ты ещё от меня хочешь?       — Теперь больше ничего.       Та снова глубоко вздохнула и прошептала:       — Когда наступит новый настоящий день, я… найду способ избавиться от тебя, Том. Веришь?       Он несколько секунд всматривался в блестящие глаза, а затем покачал головой.       — Впервые решил испытать такой способ привлечения к себе сторонников? — неожиданно спросила Гермиона.       — Знаешь, в чём прелесть этого способа? Здесь исключено предательство, потому что на моей стороне может быть только один волшебник. И это ты.       — Не воодушевляет.       — А меня очень.       Том выпрямился и посмотрел на окно, за которым в щелку не было ничего видно.       — Завтра нас ждёт новый день? — спросила Гермиона.       — Нет, завтра такой же старый день, но он будет последним, — медленно отозвался тот, не взглянув даже на неё.       — Мы остаёмся здесь?       — Ты хочешь вернуться к своим друзьям, которые в ужасе не знают, где тебя искать и что с тобой происходит?       Несколько секунд Гермиона молчала, затем тихо выдохнула:       — Нет.       — Тогда ложись спать.       — Здесь?       — Нет, в другой комнате спальня.       Гермиона пошевелила оцепеневшими руками и невольно поморщилась, понимая, как же сильно затекло у неё тело. Том, не раздумывая, просунул свою руку под её коленки и поднялся. За несколько секунд он донёс её в другую комнату, положил на холодную постель, а затем отошёл к двери и обернулся, произнеся:       — Если станет слишком больно и будет невыносимо жалеть себя — можешь прийти ко мне.       Гермиона блестит своими глазами в темноте и ничего не отвечает.       — Это было необходимо, — тише добавляет Том и закрывает за собой дверь.       Она знает, что Том иначе поступить не мог — в нём это заложено. Она сглупила сама ещё в самом начале, когда надела эту чёртову диадему себе на голову. Она сама обрекла себя на безвыходность. И раз она здесь, то знает, что всё, что произошло недавно, ей и ему это было необходимо.