Рэд vs Волк

      — Ломай меня полностью. Полностью ломай…             (Ш. Эседуллаев. Из анналов Youtube) Рэд Мне было хреново: не столько физически, сколько внутренне. Не, башка, конечно, раскалывалась и меня выворачивало наизнанку, но всё это херня. Я вообще желал бы, чтоб черепушка лопнула уже, как перезревший арбуз, заканчивая тем самым мои душевные страдания. Я пытался забыть, но не получалось… Меня не было дома уже… бля, точно… пятый день… А вапще, где я? Все эти дни тупо шлялся по всем мало-мальски знакомым, вливая в себя всё, что могло гореть… Если не находил компанию, тупо слонялся по городу, как можно дальше от своего района… Не находил, куда приткнуться, — не беда: как заправский бомж ошивался по вокзалам… Мобила давно сдохла или, может быть, я её разъебал? Только мне даже не хотелось брать телефон в руки — боялся прочитать сообщение от Мира: о том, как сильно он меня ненавидит и никогда не простит. А так, хотя бы была слабая надежда. Надежда? На что?.. Пока валялся в пьяном угаре, было ещё норм, но когда мозга в черепушке начинала работать, тут же перед глазами появлялось лицо Любомира с широко раскрытыми глазами, полными слёз, в которых читалось… Сука, я не знаю, что там было… Знаю лишь: тому, что я с ним сотворил, не было прощения… Я животное… Мерзкое похотливое животное… Он же… Блядь… Такой чистый, светлый мальчик… Который окончательно и бесповоротно запал мне в душу… Почему же он даже не сопротивлялся? Ну или хотя бы закричал… А-а-а!!! Нахуй всё!!! Н-А-Х-У-Й!!! Опять эти мысли… Нужно срочно налакаться… О, кажись, сотка… Откуда? Да, похуй… Бреду на автопилоте в ближайшую алкашку… Только, наверное, рано ещё?.. Что-то сегодня не по-весеннему холодно, руки замёрзли… Весь мир против меня… Визг тормозов? Знакомая машина… Бреду дальше… — Тарас Русланович, можно вас на пару слов? — Фёдор? Охренеть… Он-то тут с какого бодуна нарисовался? Или это у меня уже «белочка»? — Тарас! Рэд!!! — голос Фёдора был как никогда суров. — Я к тебе обращаюсь. Бля, как же мне херово, но делать нечё — подхожу: — Здравствуй, дядь Федь. Чё, как дела? У меня — заебись, — дурацкими интонациями подначиваю его. — Какого хера ты творишь, а? Мать пожалей, ублюдок мелкий. — «Блядь, как он это делает? Спокоен, как удав, а голос такой, что, кажется, на Северном полюсе будет жарче.» — Ничего я не творю — я гуляю. Это же не запрещено, ведь так, дядь Федь? — подмигиваю ему — хочется поиздеваться, довести его, чтоб въебал мне хорошенько, а я знаю его удар — быстро и на тот свет. — Может, хватит уже «гулять»? В машину, и поехали домой. — «Грёбаный сфинкс, ну неужели, ты не видишь, как мне хуёво?» — Нахуя домой?! — не выдерживаю. — Как же вы все меня заебали!!! — ору на всю улицу. — Отъебитесь от меня!!! И ты мне вообще никто, понял?! Чуть ли не бегом иду по тротуару, сам не зная куда. Федя не отстаёт — поравнялся со мной и, высунувшись из водительского окна, серьёзно спрашивает: — Тарас, что с тобой происходит? — Отъебись, — вновь огрызаюсь в ответ. Он ещё секунд двадцать едет параллельно со мной, а затем с лёгким раздражением в голосе выдаёт: «Понятно. Ну, гуляй дальше», затем резко разворачивает машину — благо ещё рано и других авто практически нет — и скрывается за углом. БЛЯДЬ!!! Ну почему?! Опускаю голову и продолжаю свой путь, теперь уже с черепашьей скоростью… Блядь, блядь, блядь… Через метров двадцать ощущаю удар по голове, меня роняют на землю… Больно, бля. Пытаюсь подняться и въебать обидчику со всей мочи. Чувствую резкую вспышку боли в районе шеи, а дальше… Дальше такая умиротворяющая, такая желанная, такая манящая пустота… Пу-у-с-то-о… …Начинаю приходить в себя и охуеваю: сначала от боли в башке, но это полбеды, проблема была в том, что я сижу на каком-то стуле и, блядь, по рукам и ногам привязан к нему; даже мою грудь что-то опоясывает, отчего дышится с трудом. Да, ещё на мою голову кто-то натянул мешок из плотной ткани, пропахший пылью и ещё хрен знает чем, — вдыхать было о-очень тяжко. Через неплотное плетение пробивался какой-то свет. Я с силой дёрнулся — в руки впилась какая-то жёсткая хрень; крутанул головой, это я сделал, не подумавши, — и без того тёмный мир потемнел окончательно от резкой боли: на похмелюгу наложилась боль от удара. Затошнило — того гляди блевану… Пошевелил плечами и покрутил шеей — а знатно меня приложили. — Э, бля, что здесь происходит? — хриплю я. Жопой чую, что тут рядом кто-то находится, издавая непонятные звуки. — Отпустите меня! Вы совсем, что ли, охуели? Кто-то подошёл сзади и стащил с башки балахон — глоток свежего воздуха немного взбодрил. Ну, свежим его трудно было назвать, скорее затхлым, как в подвальном помещении. Огляделся насколько мог: бетонные стены, даже некрашеные, такие же пол и потолок. Помещение, в котором оказался, было небольшим — меньше моей комнаты. Я сидел на покрытом местами ржавчиной металлическом кресле, ножки которого, кажется, были вмурованы в пол. Руки, ноги и туловище были привязаны к нему с помощью пластиковых хомутов, довольно сильно впивающихся в плоть. Передо мной практически около стены располагался старый массивный письменный стол: на нём с одного края стояла настольная лампа, повёрнутая конусообразным плафоном на меня, а на другом валялась кипа пожелтевшей бумаги. Сбоку от стола примостилась тумбочка на колёсиках, на которой что-то лежало, но свет, бьющий прямо в глаза, мешал разглядеть, что именно. За столом на простом деревянном стуле с высокой спинкой сидел мужик в камуфляжной одежде. Его лицо скрывала чёрная защитная маска — виднелись только глаза, которые внимательно рассматривали меня. Бля, ни дать ни взять картинка из какого-то фильма про репрессии или пытки в гестапо, я точно не помню. — Какого хуя тут творится? — вновь задаю вопрос, теперь уже зная, кому его адресовать. — Вопросы здесь задаю я, — раздался ужасающе неестественный голос, как в репортажах о криминале, когда искажают голос сотрудников правоохранительных органов или каких-то важных свидетелей. — Вы можете хотя бы сказать, что происходит? — не унимался я. Вообще был в непонятках, как я мог вляпаться в такую историю. Стал вспоминать, может, по пьяни накуролесил или очередной привет от Гоши, но последние пять дней всплывали в памяти лишь вспышками, а то, что предшествовало им, не хотел вспоминать даже под дулом пистолета. Но больше всего мне хотелось, чтобы это Мир накатал на меня заяву, — я всецело заслужил. Накосячил по-крупному, что ни говори. — Где вы были с 13 по 17 число сего месяца? — раздался искажённый голос мужика, который полностью проигнорировал мои слова. — Да кто вы такой, вашу мать? Где я? — я всё ещё надеялся, что это дебильный сон или пьяный бред, и скоро проснусь. Незнакомец повторил слово в слово свой вопрос, полностью проигнорив мой. — Это ошибка. Я ничего не сделал, — по ходу, скорого пробуждения от кошмара не предвиделось, потому что пластиковая херь на запястье причиняла заметную боль, а сцена не менялась. — Где вы были с 13 по 17? — по-прежнему вопрошал тот же монотонный голос. — Это что, ментовка? Молчание. — Вы ошиблись, я ничего не сделал, — пытаюсь достучаться до человека в маске. — Вы Петухов Тарас Русланович, двухтысячного года рождения? — ну хоть какое-то разнообразие. Машинально отвечаю: «Да». — Где вы были с 13 по 17 апреля? — Да, блядь, да нигде я не был — с друзьями тусил. — Фамилии, адреса, — не унимался мужик. — Если вы меня в чём-то обвиняете, то я требую адвоката, а ещё мне нужно позвонить родителям, — пытаюсь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, внутри же меня стал охватывать мандраж — вопрос «Куда я вляпался?» висел над моей башкой и пылал огненными буквами. — Третий, ну ты же видишь, что клиент не идёт на контакт, — раздался сзади точно такой же искусственный голос. По ходу, там кто-то находился всё это время. Наверное, тот, кто стянул с меня мешок. Я обернулся сильнее и краем глаза увидел высокого мужика в точно таком же камуфляже и маске. Мужик стоял, облокотившись спиной на металлическую дверь, сложив мощные руки в медицинских перчатках на груди. — Второй, я надеюсь на его благоразумие, — ответил дознаватель. — Что-то я сомневаюсь, Третий, что оно у него есть. Ясно же, что он — упёртый баран. — Не из таких выбивали, — ответил мужик, сидящий за столом, и пощёлкал костяшками пальцев. Казалось, что во время своей милой беседы, эти двое вообще позабыли обо мне. — Мужики, ну вы можете мне сказать, что вообще здесь происходит? Чего вы от меня хотите? — Фамилии и адреса тех, с кем вы были с 13 по 17 апреля 2019 года, — сказал мужчина и встал из-за стола, расправляя плечи и вращая шеей, он словно бы разминался. Вдобавок он вновь размял руки, сложив пальцы в замок. — Я не помню многих адресов, я просто с друзьями гулял, — пятая точка стала сигнализировать, что сейчас будут бить и, возможно, ногами. — Я некоторых даже и не знаю, честное слово. — Ну, что я говорил, — раздался голос сзади. Высокий мужик пересёк комнату, подошёл к тумбочке и подкатил её ближе ко мне; в это время тот, что сидел на стуле, подошёл ближе и присел на столешницу. Я посмотрел на тумбу и обомлел, потому что на ней лежали разнообразные инструменты: молоток, какие-то щипцы, пассатижи, парочка скальпелей, ножовка по металлу и стамеска. Они были замызганы, а на некоторых отчётливо виднелись пятна чего-то красноватого. Внутри всё похолодело. — Ну что, по нашей обычной схеме? — спросил высокий плечистый, как Федя, мужик. Блядь, почему я был таким долбиком и не поехал с отчимом домой? Да понятно почему: потому что там дома я был максимально близко к Миру, который теперь, скорее всего, презирает и ненавидит меня. А вот и расплата, пускай, я не знаю, чего от меня хотят эти хмыри, но за то, что сотворил с Миром… Блядь… Не хочу даже вспоминать… Перед смертью… А я приготовился к худшему… — Ага, давай начнём с пальцев, а там как пойдёт, — то ли спросил, то ли утвердительно сказал — из-за звукового преобразователя нельзя было понять — мужик, к которому обращались «Третий». Он взял молоток и стамеску, повертел их в руках, как бы примеряясь, а затем — большие щипцы. — А вообще, почему мы этим занимаемся, а не Мясник? — Мясник занят, у него сейчас другой клиент. — А-а-а, — многозначительно протянул Третий. — Хорошая ж тут всё-таки звукоизоляция — буквально через стенку Мясник работает, а вообще не слышно. — Мужик, как бы невзначай, пощёлкал перед моими глазами клещами. Я инстинктивно сжал пальцы. — Да, что не говори, а Мясник — профессионал, — ответил Второй. Он взял деревянный стул и поставил его перед столом, а затем сел, широко расставив ноги и облокотившись о письменный стол. — Слышь, Второй, помню раньше ещё паяльник был. С ним как-то сподручнее — крови меньше, так как сразу прижаривает. Тут же сейчас всё в кровище будет. — Ну потом из шланга польём и будет норм. Я паяльник не люблю — сначала нанюхаешься тут горелого мяса, а потом на шашлыки тянет. — А, ну это да, — Третий аж явственно причмокнул. Искажённый звук был просто омерзителен, да и сам разговор о горелой плоти отозвался во мне подступившей к горлу рвотной массой, которую я еле-еле сглотнул. Третий наклонился надо мной и схватил мою руку. Я сопротивлялся, сжимая пальцы в кулак, но он с силой надавил у основания и пальцы непроизвольно разжались. Мужик с силой прижал мою ладонь к подлокотнику и больно выкрутил мизинец. Я еле-еле сдержал крик. — А я чего вспомнил-то — мой-то мало́й, прикинь, чего заявил: папуля, ты скоро станешь старым, а я вырасту и буду вместо тебя бандюг ловить, — даже синтезатор не мог скрыть гордость в голосе. — Третий, напомни: твоему сколько? — Игорьку-то? Уже четыре. Помощник растёт. А твоему сколько? — Моему оболтусу уже восемнадцать, а ума как у четырёхлетнего, а то и меньше: вроде бы хороший добрый парень, раньше учился на «отлично», а потом… — Второй вздохнул. — И где я его упустил-то? Вот такой же баран, как и этот: ничего не говорит, всё в себе держит — считает, что сам дохуя умный, видимо. — А ты привози его сюда — вмиг разговорим, — Третий заржал, а затем вновь принялся выкручивать мне мизинец. Он примерился щипцами к мизинцу. Я посильнее сжал зубы. — Второй, а когда закончим, чего с клиентом делать будем, ну, когда он всё расскажет? — вновь отвлёкся от работы Третий. — Да бросим где-нибудь в кустах, всего делов-то, — ответил Второй, не меняя расслабленной позы. Он даже зевнул, прикладывая руку ко рту, скрытому плотной чёрной трикотажной балаклавой. — Я ему даже скорую вызову. Мы ж не звери, — он засмеялся. Синтезированный смех пробирал до костей, я пытался храбриться, как мог, но чем дольше они разглагольствовали, тем хуже это получалось, — паника капля за каплей проникала в мозг. — Нахрена? — спросил Третий и недоумённо уставился на Второго. — Они ж, чай, его откачают, а он потом остаток жизни будет под себя гадить. — А тебе-то что? Это ж его выбор, — ответил Второй и сложил руки на груди. Я еле сдержал себя, чтоб не заорать во всё горло, что я нихуя такой перспективы для себя не хочу, но почему-то сдержался, посильнее стиснув зубы, — если так пойдёт дальше, то от них ничего не останется. — Ну не знай, у него ж мать там, отец, — мне показалось, что в голосе Третьего проскользнуло сочувствие. — А нам-то их чего жалеть, он ж их не жалеет. Сам же видел по распечаткам, что мать ему раз сто звонила, а он ей две СМСки отправил: «Я жив». Видимо, неблагополучные. От этих слов у меня всё опустилось: вместе с паникой в голове засела мысль, что я ведь и вправду совсем не подумал о матери, а теперь и вовсе обузой для неё стану. Блядь, что же со мной не так-то?.. Почему у меня всё через жопу?! Мне хотелось биться башкой о что-нибудь твёрдое и разбить её вдребезги, но спинка металлического кресла, к которому я был привязан, доходила мне чуть выше плеч. — А может, всё-таки подождём, пока Мясник освободится? А то вдруг он обидится, что мы ему ещё одну игрушку не дали? — Ты чего, тут до морковкина заговенья сидеть собрался? Пока он там первого на куски покромсает. — Ну, в принципе да, меня вечером жена с сыном ждут, чтоб по магазинам прошвырнуться. — Третий, вот и не тяни резину, — напутствовал Второй, сидевший подперев голову руками, поставив локти на колени. Его немигающий взгляд словно гипнотизировал. Третий в очередной раз перехватил мою руку и засунул мизинец левой руки между губками кусачек. Я зажмурился и затаил дыхание. Сердце бешено застучало. — Второй, а ты же с Мясником давно работаешь и, наверное, знаешь его любимые приёмчики, ну, чтоб клиент побыстрее стал сотрудничать со следствием? Блядь, да он что, издевается? Меня прошиб пот, и я часто-часто задышал — очередной выброс адреналина… — Ну да, давно. По правде говоря, я как-то не наблюдал. Знаешь, как в поговорке: «Хочешь помочь профессионалу — отойди и не мешай». Дальше они стали обсуждать, как этот грёбаный Мясник отрывает ногти с помощью стамески, кромсает пальцы пассатижами, разбивает вдребезги кости руки молотком. С каждым словом мне становилось хреновей и хреновей, как бы я ни хорохорился, как бы ни собирался с духом, но образы и картинки покалеченных рук проникали в мозг, я старался не думать об этом, но эти козломордые садисты так в красках расписывали всё это, ведя, мать её, светскую беседу, будто бы меня и нет здесь вовсе. Да чтоб вас каток переехал! Чтоб вы, суки, сами под себя остаток жизни гадили, сволочи поганые!.. Ругаясь про себя матом, я старался вселить в себя уверенность, что выдержу, справлюсь. Только вот знаете ли, ничего у меня не получалось. Совсем… Диктую по буквам: «Николай», «Игорь», «Харитон», «Ульяна», «Яков»! Блядь, чем дольше они тянули, тем больше накатывала промозглая безысходность: да я уже был готов признаться даже в убийстве Кеннеди, лишь бы они прекратили… Я, кажется, ненадолго выпал из реальности, но только вот они вернули меня обратно. Оба мои мучители схватили меня за правую руку, Второй даже надавил так, что я непроизвольно разжал кулак — эти суки знали какие-то болевые точки, что ли, но пальцы растопырились сами собой. Затем Третий покрутил перед моим носом молотком и со всей дури ебанул по моей руке. Звук ломающихся костей… Не ожидая от себя подобного, заверещал благим матом, а затем на одном дыхании выложил самое сокровенное: мне очень сильно нравится парень и я его изнасиловал. Закрыл глаза, боясь смотреть на раздробленную кисть. Видимо, из-за шока, а может, нужно благодарить мою особенность, боль пока не ощущалась. Услышал, как сзади хлопнула металлическая дверь. «Только бы не Мясник», — промелькнула паническая мысль.