1.4 Ночь
10 июля 2019 г. в 17:36
Холод… холод и страх. Я много плакала и думала о маме. Не знаю сколько времени прошло. Меня увезли в здание, где по всей видимости располагалось Гестапо, и бросили в холодную камеру. В ней не было окон. Я спала на жёсткой койке с продавленным матрасом без подушки и одеяла. Немцев не волновало, что их пленники могли умереть от пневмонии. Прошли дни, по ощущениям недели. Иногда мне приносили отвратительную еду. Первые дни я не могла есть и гордо игнорировала тарелку, но очень скоро давилась даже такой ужасной пищей. Судя по тому, что меня пока не пытали и не казнили, Гейдрих ещё жив. Он просто обязан был жить. Ради меня.
На самом деле я не знала, поможет ли ему антибиотик. Пару лет назад я читала статью о том, что когда какой-то первый мощный антибиотик был изобретен, он излечивал людей от тяжелейших болезней за считанные часы. Вроде не было ещё иммунитета у микроорганизмов, и они быстро погибали под действием антибиотика. Я сделала ставку на это, но прочла я это в сети, так что это вполне могло оказаться ложью.
Дни медленно текли. Я стала выглядеть просто ужасно. Грязные спутанные волосы, благоухающее тело… Ещё немного, и я начну умолять немцев меня убить. Странно, что даже в холодный душ меня не пускали. Возможно, не видели смысла тратить воду на уже почти мертвеца. Всё это не предвещало ничего хорошего для меня. Честно, я думала о том, чтобы убить себя. Если был бы хоть один способ сделать это относительно безболезненно, возможно, я бы решилась, ведь впереди меня ждали лишь пытки. Лучшее, что приходило в голову, это вдохнуть еду, которую мне приносили. Не самый гарантированный способ умереть, зато верный способ забить лёгкие кусочками еды и превратить каждый вздох в боль, обеспечив себе мучительную смерть. Я работала в хирургическом центре, и анестезиологи в подробностях рассказывали, что случалось с людьми, солгавшими о том, что они не ели двенадцать часов перед наркозом.
В один прекрасный день дверь распахнулась, и в комнату вошёл он. В серой идеально сидящей и отглаженной форме с медалями, в фуражке и в начищенных до блеска кожаных сапогах он выглядел сногсшибательно. Я загляделась и на мгновение забыла в каком дерьме я была. Он жив. Он выжил, а значит и у меня появился шанс. Здоровый цвет вернулся к нему, и ничто не выдавало в нём недавнее нахождение на смертном одре.
Его взгляд не предвещал ничего хорошего.
— Фройляйн Анна, интересная выходит дилемма. По нашим данным вы не пересекали погранконтроль на территории Чехословакии, Польши или любой другой границы Германии с землями СССР. Более того я связался с советским дипломатическим представительством, и они не смогли подтвердить существование гражданина СССР с данными, соответствующими вашему паспорту. Как вы это объясните?
Он напирал на меня. Высокий рост позволял ему физически нависнуть надо мной. Я пятилась, пока не уперлась спиной в стену.
— Я ничего плохого не сделала… я просто путешествую.
Казалось, он ударит меня. Таким холодным и злым было его лицо. На всякий случай я зажмурилась. Глаза уже были мокрыми от слёз.
— Я задал вам вопрос. Вы испытываете моё терпение. Знаете, что делают со шпионами? Сначала долго допрашивают, а затем отправляют на виселицу.
Я уже не могла сдерживать слёзы — опять подкатила истерика. В таком состоянии я действую довольно неразумно. Он разглядывал меня, потом вдруг вздохнул, и его лицо приняло вид родителя, имеющего дело с нерадивым ребёнком. Гейдрих довольно аккуратно взял меня под локоть и повёл прочь из камеры. Он втолкнул меня в автомобиль с поднятым верхом. Спереди и сзади стояли машины сопровождения с вооружёнными солдатами. Выучил всё-таки урок.
Мы доехали до его дома в пригороде. Он молчал всю дорогу. Я же пыталась справиться с икотой, напавшей после почти случившейся истерики, и ненавидела себя за слабость перед врагом. А ещё я ненавидела то, что предстала перед ним в таком непрезентабельном виде. Похоже на раздвоение личности. Впрочем, это была не моя вина, а его, но всё равно было обидно.
Он провёл меня к себе в спальню на второй этаж, где я вероломно напала на него и самым коварным образом спасла ему жизнь. Гейдрих втянул меня в ванную комнату. Там он включил воду и начал наполнять ванну, добавив что-то приятно пахнущее розами в воду. Он шагнул ко мне с явным намерением раздеть. Тут я вышла из паралича и начала сопротивляться.
— Какого хрена ты делаешь?
Я, конечно, боялась того, что со мной всё ещё могли сделать, но человек не может постоянно пребывать в состоянии страха и не сломаться. В какой-то момент становится всё равно. Кажется, я стремительно приближалась к этому рубежу. Я уже не выбирала слова.
— Ай-яй-яй. Как грубо! — в его глазах уже не было злости, лишь те же игривые чертята. — Леди так не должна разговаривать.
— А где ты тут леди увидел? Мудак! — «мудак» на всякий случай я произнесла на русском языке.
Вообще я чувствовала себя не комфортно. Он был намного больше и сильнее, а я слабее физически. Я была очень грязной и не имела ни малейшего желания, чтобы на меня в таком виде смотрел мужчина.
Не церемонясь, он стянул с меня грязную одежду и пихнул в сторону ванны. Я быстро юркнула в воду, чтобы спрятаться от него, и мне реально нужно было помыться, но будь я проклята, если позволю ему прикасаться к себе или тем более мыть меня, как ребёнка. Но он не смотрел в мою сторону. Выкинув мою одежду в ведро, подозрительно напоминающее мусорное, он ушёл из ванной комнаты. Я посидела немного в воде и, убедившись что он не вернётся, стала мыться, попутно думая, что будет дальше.
Буду ли я защищать свою честь до конца? Он явно притащил меня в спальню не допрашивать. Хочу ли я отбиться? Воображение подкидывало развратные картинки того, чем мы могли заняться.
«Ты же этого хочешь», — шептало подсознание.
«Он враг и посадил тебя в камеру на несколько дней, — возражала гордость. — Пусть сначала извинится».
А вообще у меня есть выбор? Как долго продержится его галантность, если я скажу нет? Вода вокруг меня стала грязной, я спускала её и заново наполнила ванну ещё два раза, продолжая ожесточённо тереть себя губкой. С волосами пришлось повозиться, но даже в чистом состоянии они не хотели распутываться без щетки. Закончив мыться, я выбралась из воды, прошлёпала к раковине и, не найдя новой, просто использовала его зубную щётку. После того, что я ела в камере, мне, в принципе, уже ничего не страшно класть в рот. Часть моей души, отвечающая за «ой, фуууу!», благополучно сдохла.
Я как раз размышляла, смогу ли привести волосы в порядок его расчёской, или мне помогут только ножницы, когда он вошёл в ванную без кителя. Лишь в расстёгнутой рубашке и форменных штанах. Я недовольно уставилась на него. Шляется тут, как у себя дома.
— Мне нужна щётка!
Спокойно подойдя ко мне, он поднял меня и перекинул через плечо, вальяжно кинув:
— Утром.
От такой наглости, а главное от того, что у него в принципе получилось физически проделать такой трюк, так как пушинкой я отнюдь не была, я даже не сразу начала отбиваться и материть его.
Материла я его на смеси английского и русского языков. Его плечи подозрительно затряслись. Он что думает, что это смешно?! Я не настроена была шутить. Я спасла ему жизнь дважды, а может даже и трижды. За что была отправлена в санаторий Гестапо с одноразовым диетическим режимом питания, реабилитационными процедурами для позвоночника в виде сна на жёсткой койке и огромным количеством времени для медитации на тему того, что со мной сделают завтра.
Он уронил меня на центр кровати и сразу залез сверху, подминая под себя. У меня начало складываться ощущение того, что его не очень-то интересует моё мнение. Полотенце, в которое я была завёрнута, полетело на пол. Его тёплые, твёрдые губы поцеловали меня. Он был очень искусным, изучая языком мой рот. На вкус он был как кофе и дорогой шоколад.
Его руки на удивление не оказались мягкими и холёными, наоборот кое-где были покрыты шероховатой кожей, и я особо остро это чувствовала, когда он гладил мой живот, бока, грудь и руки. Его пальцы изучающе скользили по моему торсу. Иногда я вздрагивала, когда мозоли не сильно царапали особо чувствительные места. В какой-то момент я рискнула ответить на поцелуй, наши языки сплелись, я старательно повторяла его движения во рту, так как своего опыта у меня было минимум. Прервав поцелуй, он дал мне отдышаться и начал покрывать лёгкими поцелуями моё лицо, спускаясь к уху и дальше к шее, ключице.
Одна из рук скользнула по животу вниз, и я напряглась. Он по-хозяйски раздвинул мои колени, устраиваясь между. Пожалуй, это был последний шанс для меня высказать несогласие.
Открыв глаза, я поймала его вопрошающий взгляд. Он смотрел мне в глаза, прервав все действия, и ждал. На минуту я задумалась, что я делала и с кем. Он же враг. Но таких мужчин, как он, я ещё никогда не встречала. Их просто не было в тех кругах, где я вращалась в своём времени. Разве могла я отказать себе в удовольствии хоть на мгновение окунуться в рай? Я знала, что это долго не продлится, понимала, что я лишь минутное развлечение на одну ночь для него, но мне было всё равно. В конце концов, я заслужила кусочек счастья.
Потянувшись к нему, я взяла его лицо в руки и поцеловала. Он расслабился, в глазах мелькнуло мимолетное облегчение, быстро сменившееся на обычную уверенность в себе. Его рука скользнула между моих бёдер, уверенно найдя клитор и начав ласкать его. Он улыбался, целуя мою ключицу и спускаясь вниз к груди. Медленно добравшись до соска, взял его в рот, нежно посасывая. Я тихонько постанывала, борясь с удовольствием и цепляясь за остатки самоконтроля. Его левая рука мяла мою грудь, а правая играла со складки нежной плоти.
Мне захотелось увидеть его обнаженным, и я требовательно начала тянуть его рубашку вниз. Гейдрих скинул с себя остатки одежды. Он был мускулист, загорел, широкоплеч — настоящий греческий бог. Я выгнулась назад, стараясь разглядеть его. Мои глаза расширились, член у него тоже был внушительных размеров. Уткнувшись лицом ему в шею, я закрыла глаза и сосредоточилась лишь на удовольствии.
Его поцелуи и ласки совсем разнежили меня. Я расслабилась, лишь отвечая, и нежно гладила его тело везде, где могла дотянуться. Он что-то шептал на-немецком, добавляя пикантности ситуации. Никогда прежде не находила немецкий язык приятным для слуха, но чем дольше я находилась вокруг немцев, тем больше училась различать отдельные слова, и он больше не казался мне лаем, сливающимся в единое целое.
Прислонив головку ко входу, он встретился со мной взглядом. Смущаясь, я хотела бы отвернуться или закрыть глаза, но не могла. Словно удав, он загипнотизировал меня и держал в плену, не давая забыться где я и с кем. Мягким толчком он легко скользнул внутрь. Я была вся мокрая, и он скользил без препятствий. Мы оба застонали. Я вцепилась в его плечи и жалась как можно ближе к нему. Это было блаженство. Уткнувшись ему в плечо, я вдыхала запах его тела. Такой мужской, непривычный, но приятный.
— Чёрт, какая же ты узкая, — голос его напряжен.
Я поняла, что ему нелегко приходится, и решила немного отыграться за всю нервотрёпку, которую пережила из-за него. Опыта у меня было катастрофически мало, зато в юности я начиталась пошленьких романов и решила, что самое время испробовать некоторые вещи на заигравшемся обергруппенфюрере. И надо поторапливаться, потому что каждый его толчок отдавался чем-то сладостно болезненным в пояснице. Ноги словно немели, и мысли о мести, быстро покидали меня, сменяясь на нечленораздельный поток в стиле «О, Боже! О, Боже!»
Мной было принято решение не скатываться до такого откровенного признания поражения. Дотянувшись до его уха, я втянула мочку, целуя, лаская и иногда прикусывая. Он оценил, довольно вздохнув, и немного ускорился. Не добившись серьёзного прогресса, я задумалась.
Оказывается, сексом не так уж и просто заниматься на равных. По крайней мере, если не лежать на спине, как морская звезда, пока мужчина делает всё сам. Я подула на его ухо, всё ещё мокрое от моих поцелуев. Он выругался и схватил меня под одно колено, натягивая глубже на член и самодовольно улыбаясь. Голубые глаза откровенно насмехались над моими попытками сравнять счёт. Зачем я пыталась превратить секс в битву за контроль? Сама не знаю. Так получилось.
Я откинула голову назад. Мысли путались в голове, и я не знала, как ещё его достать. Весь мир отступил на задний план. Я чувствовала только сладостное гладкое трение там, где наши тела слились в одно. Он не сбивался с ритма, капельки пота блестели на его лице. Ощущать его член глубоко внутри было феерически приятно.
Неожиданно мне пришла в голову дьявольская мысль. Я вспомнила, что читала про упражнения Кегеля и тренажёры для влагалища. Эй, почему-бы не использовать его член как тренажёр? Никогда не пробовала прежде, но попытка не пытка. По крайней мере для меня. Я напрягла мышцы, о существовании которых до этого дня слабо догадывалась. Он дёрнулся, рыкнув, и бросил на меня предупреждающий взгляд. Но я уже закусила удила и, дразняще улыбаясь, начала сжимать его член в моменты полного погружения. Вначале не получалось настроиться на единый ритм, но его сбившееся дыхание и забегавшие глаза служили отличной мотивацией.
— Перестань. Я кончу раньше времени.
— Это просьба? Ты меня просишь? — зажимала его в угол я, насмешливо улыбаясь. — А пожалуйста?
Его взгляд ясно дал понять, что позже я ещё пожалею об этой диверсии. Не отвечая, он накрыл мой рот губами, ускоряясь. Между нами было так жарко и приятно. Несколько минут наши языки сражались. Я уже устала, но упрямо не хотела сдаться. Он прижался влажным лбом к моему лбу, хрипловато что-то шепча на немецком. Наконец, он не выдержал, и его рука скользнула к моему клитору. Он сразу стал бесцеремонно массировать его.
— Эй, так нечестно! — я пискнула, пытаясь вывернуться, но он лишь улыбнулся губами мне в висок.
Он вжимал меня в кровать всем весом, и я чувствовала себя загнанной в угол и одновременно в безопасности. Он быстро довёл меня до оргазма. Застонав, я кончила, извиваясь под ним. Он последовал за мной через несколько минут, тепло разлилось глубоко внутри меня. В эту минуту я совсем не волновалась о возможной беременности. Из всех проблем, что у меня были в тот момент, ребёнок через девять месяцев казался самой неактуальной и далёкой проблемой.
Он лег рядом наполовину на кровать, наполовину на меня, вжав меня в кровать. Я довольно вздохнула, поцеловав его в висок, и погрузилась в спокойный сон без сновидений.