Бойся своих желаний

      март 1943 год       POV Анна       Я неслась по лесу с рюкзаком за плечами, только что перемахнув через глубокий и широкий ров и ограждение с надписью на немецком «Что-то там platz». «Platz» по-немецки вроде площадь. Что ещё за площадь посреди долины? Я начинала учить немецкий год назад, но после того, как меня в прямом смысле смыли, было как-то не до него. Так что воз и ныне там. Главное, что надпись была не «Minen», иначе я бы точно не полезла, а уж с «Platz» как-нибудь справимся.       Зато я неплохо научилась ориентироваться на местности и вообще выживать в лесу. Теперь я использовала вновь обретённые навыки Рэмбо и драпала в сторону границы с СССР. Впрочем, давайте обо всём по порядку.       После того, как какие-то сволочи накинули мне на голову мешок, пырнули ножом в бок и сбросили в реку, течение отнесло меня очень далеко. Вода в горной реке была ледяной, но это и спасло мне жизнь — кровотечение было не таким сильным.       В бессознательном состоянии внизу по течению меня выловил цыганский табор. Они двигались в сторону Пиреней, разделяющих Францию и Испанию, не чувствуя себя более в безопасности на территориях оккупированных Третьим Рейхом. Я ничего не помню о путешествии, так как две недели валялась в повозке на грани жизни и смерти. Честно говоря, мне было так больно, что я мечтала о смерти, но добивать меня никто не собирался.       Когда мы добрались до гор, цыгане оставили меня в больнице, возможно, посчитав, что жить мне осталось недолго, а может, подумав, что шансов выжить там у меня больше, чем в повозке, трясущейся через горный перевал. К месту пришёлся испанский, который я учила в институте вторым языком. Мне повезло, меня выхаживали сердобольные монахини. Нож не задел важных органов, но всё равно глубоко повредил мягкие ткани. Месяца четыре я передвигалась ползком вдоль стеночки, одновременно придерживая бок рукой.       Позже меня переправили через Пиренеи и спрятали в доме баскского пастуха, живущего в горах в одиночестве. Его все так и звали — Баск. Сам он тоже представлялся именно так. У него было стадо овец, которые ночью находились в загоне на первом этаже дома, больше напоминавшего сарай, но я не придиралась. Он спас мне жизнь. Не ожидая платы за помощь, не спрашивая, кто я и откуда. Он понял, что я скрывалась от нацистского режима. Этого было достаточно, чтобы спрятать меня. Вначале я представилась болгаркой Ольгой. Пастух быстро понял, что я русская, но требовать рассказать ему историю моей жизни не стал. Я подозревала, что раньше у него была дочь моего возраста или чуть младше. Возможно, умерла от болезни, что неудивительно, учитывая относительную отсталость медицины этого времени. Он не говорил о ней, а я не лезла в душу. Он был стар, но крепок, суров и немногословен.       Полгода я без зазрения совести пользовалась его гостеприимством. Он был даже рад гостю и женской руке, понемногу приводившей дом в порядок. Я была слишком напугана, чтобы покинуть своё укромное убежище и вернуться назад. Шутки кончились. Одно дело думать, что тебя ждут пытки и смерть, и совсем другое дело реально получить удар ножом. Я скучала по Рейнхарду, но боялась возвращаться к нёму. Кто-то чуть не убил меня, прямо у него под носом.       Судя по тому, что рассказывали в Испании, Ивушкин всё же передал мой телефон кому следовало. СССР практически не отставал от Рейха в техническом развитии. Камень упал с плеч. Несмотря на то, что я, возможно, приблизила ядерный конфликт на несколько столетий, а может, и десятилетий вперёд, у моей страны теперь был шанс. Погибать так с боем, а не в качестве беспомощной жертвы.       Признаюсь, мысль вернуться к Рейнхарду не раз мелькала в голове. Я скучала по нему. По его запаху, теплу кожи, твёрдому телу, по звукам его голоса. По тому, как он легко и непринужденно контролировал всё и всех. Властный, спокойный, уверенный в себе — он внушал чувство безопасности, как оказалось, ложное. Нет, путь к нему мне был закрыт. Наверняка он уже понял, что я передала секреты будущего Советам. Возможно, подумал, что я сбежала сама. Вдруг я ему надоем или уже надоела? И вообще кто меня пытался убить? Гиммлер? НКВД? Какие-то другие нацисты, разозлённые присутствием недочеловека рядом с их белокурым героем? Подумали, что я собью его с пути чистой арийской крови? Рядом с Гейдрихом мне точно было небезопасно.       Каждую ночь мне снились кошмары, связанные с пережитым: я была окружена людьми в чёрной форме с ножами, которые кололи меня куда-то в живот, и я просыпалась с криком. Чаще снилось, что я в западне в ледяной воде, обжигающей меня холодом снаружи. Когда я открывала рот, чтобы закричать, вода лилась мне в лёгкие, обжигая изнутри. Маленькие, острые льдинки больно царапали дыхательные пути.       Баск никак не комментировал мои ночные крики и тёмные круги под глазами, но однажды настоял на том, чтобы я пошла с ним пасти овец. Он показал мне природу вокруг, рассказал много интересного о растениях и выживании в горах. Мне понравилось, и я стала каждый день ходить с ним пасти овец.       За полгода я окрепла, скинула пару лишних килограмм, шрам на боку затянулся. Пастух показал мне как бросать нож и пару элементарных приёмов самообороны, но в драку я всё равно в ближайшее время лезть не стану. Это были отличные шесть месяцев. Я была счастлива и старалась не думать о жизни вне Испании. Неизвестно сколько ещё я так пряталась бы, но однажды на пороге его дома появились люди, просящие помощи в переправке семьи евреев через горы из оккупированной Франции в Испанию. Тогда я поняла — хватит. Не могу же я всю жизнь прожить в горах с овцами. Хватит прятаться от внешнего мира, пора выбить себе место под солнцем. Хотя я смутно представляла себе как и где буду это делать, но решила разбираться с проблемами по мере их появления. Для начала нужно добраться до дома. Потому что СССР хоть и был суровой, страшной страной с ещё более страшным правителем, но другого дома у меня не было, да и не нужно было. Это чёрт побери, моя страна, и я не позволю каким-то комиссарам НКВД удержать меня от возвращения домой.       Прощание было слёзным и тёплым. Баск пытался убедить меня остаться, но я всё решила. Снабдив меня в дорогу добротной охотничьей одеждой, запасом еды и воды, а также небольшим охотничьим ружьём и пистолетом, Баск попрощался и отправился во Францию спасать людей. У него это хорошо получалось.       Вдохновившись его храбростью, я резво двинулась на восток, сторонясь дорог и людей, передвигалась в основном ночью. Костры я не жгла и вскоре находилась в полной уверенности, что всё получится. Настолько успешным было моё путешествие. По крайней мере, пока я шла в глубоком тылу. Чем дальше на восток, тем больше было военных объектов и скоплений войск. А значит и солдат с овчарками.       Один из таких объектов встал у меня на пути полдня назад. Вначале я разумно решила обогнуть периметр, но после четырёх часов ходьбы сдалась. Складывалось такое ощущение, будто этот чёртов забор проходил через всю долбанную территорию Германии. Матерясь, я перебралась через ров. На кой-чёрт он вообще здесь? Противотанковый что ли? Потом перелезла через забор с колючей проволокой.       «Всё будет хорошо — говорила я себе. — Припадая к земле проберусь так, что меня никто не заметит».

***

      POV Автор       Ягер сидел в немецком танке тяжелого класса Pz.Kpfw. VI Ausf. H1, который уже окрестили Тигром. Даже несмотря на технологический прорыв танк получился достаточно сложным в производстве и дорогим. Ему выпала честь оценить машину и написать рапорт о целесообразности дальнейшего массового производства этих танков.       Глазами он ещё раз пробежался по характеристикам танка и поставленным перед ним задачам. Отличительной чертой танка «Тигр» являлось мощное бронирование. Они комплектовались двигателями Maybach. При массе пятьдесят семь тонн танк «Тигр» мог развить на шоссе скорость сорок четыре километра в час. На пересечённой местности скорость ограничивалась двадцатью пятью километрами в час. Машина имела достаточно высокую проходимость. Главным оружием «Тигра» была танковая пушка с нарезным стволом 88 калибра. Для поражения танков пушка могла использовать снаряды нескольких типов: два кинетических (один с вольфрамовым сердечником, другой с баллистическим колпачком и зарядом взрывчатого вещества) и ряд кумулятивных. Наиболее эффективный снаряд с вольфрамовым сердечником на дистанции 500 метров пробивал 200 мм брони, на 1 км — 179 мм. На расстоянии 2 км он сохранял энергию для поражения 143-мм брони. Снаряды попроще, собранные без применения дорогих материалов, на тех же дистанциях пробивали 151, 138 и 116 мм брони соответственно. Ягер должен был расстрелять шесть танков противника с разных дистанций и разными снарядами и посмотреть что из этого получится. С планшетом в руках штандартенфюрер тщательно фиксировал результаты.       Он с истинно немецкой методичностью собрал команды танкистов. Англичане сидели в двух английских танках. Туркам достались два французских танка, которые их страна закупала перед началом немецкого вторжения. Гвоздём программы обещала стать погоня и расстрел двух советских машин.       Клаус даже не представлял себе каким образом его руководство заполучило эти танки, но очень радовался возможности посмотреть на них в деле. Внутрь, к сожалению, засунули французские экипажи. Им было дано какое-то время для акклиматизации к незнакомым машинам.       Для чистоты эксперимента экипажи были сформированы полностью, вплоть до заряжающего и наводчика, для дальнейшего сбора данных о выживании танкистов и того в каком состоянии находились их тела после пробития брони различными снарядами. Для обеспечения ситуаций, максимально приближенных к условиям реального боя, танкистам поставили разные задачи. Туркам нужно было добраться до северной границы полигона, тогда они официально считались бы победителями и их жизни были бы сохранены. Французы должны были продержаться на поле боя в течении часа, не попав под раздачу от Клауса. Англичанам, посчитав их самыми достойными противниками, Ягер дал наиболее сложное задание. При постановке задания он лишь бросил вальяжно: «Удивите меня и будете жить». И выдал им по два учебных снаряда на каждый танк. Он планировал оценить их мастерство и принять решение о их судьбах.       Первыми на полигон выпустили два турецких экипажа. Не сговариваясь, они рванули на север. Тигр, сидевший в засаде, с расстояния в два километра легко расстрелял один танк. После попадания в борт никто живым из него не выбрался. Второй танк начал петлять как заяц, чем они выиграли себе ещё десять минут жизни, но и их Клаус достал. Не самая хорошая идея — подставлять зад Тигру. Легко развив скорость в двадцать два километра по пересечённой местности и выйдя на дистанцию поражения, он вскрыл их как консервный нож. — Снаряды с вольфрамовым сердечником показывают хорошие результаты, — вслух, скорей для себя, сказал Клаус, записывая в отчет.       Следующими были французы. Один из экипажей отказался участвовать в этой бойне. Клаус усмехнулся. Как будто ему требовалось их согласие. Советский танк славился своей броней, так что Ягер, воспользовавшись неподвижностью французов, сразу открыл по ним огонь бронебойными снарядами. Советская броня впечатляла, три лобовых попадания подкалиберными снарядами не причинили особого вреда. Французы опомнились, осознав, что в этот раз могут подтереться своим белым флагом, запаниковали и глупо подставили борт, пытаясь сбежать. Ягер презрительно поморщился. Даже самая лучшая броня не компенсирует ошибки экипажа. Из дымящегося советского танка в спешке вылез экипаж. — Осколочный! Заряжай! — Готов! — Огонь!       Французы упали на землю мертвые. Он обратился к заряжающему: — Шесть выстрелов в минуту, очень неплохо. — Так точно, штандартенфюрер, снаряд весит около двадцати килограмм, и система заряжания относительно лёгкая.       Клаус кивнул и посмотрел в бинокулярный телескопический прицел. — Вперёд.       Советский танк среднего класса пытался уйти от их огня, но задним ходом, не подставляя борт и зад. Их экипаж оказался умнее. Ягер последовал за ними, с интересом наблюдая, что они будут делать дальше. — Танк, стоп! Башню на один час. Бронебойный заряжай. — Есть бронебойный. — Огонь!       Рикошет. Чёртовы русские танки с их сферическими башнями! Они давали хорошую защиту из-за углов наклона, а грамотное распределение толщины могло сделать конструкцию почти неуязвимой с фронтальной проекции. Снаряды просто рикошетили, от неспособности «вцепиться» в толстую сталь.       Танк взобрался на небольшое возвышение и застыл подставив лобовую броню Тигру. Клаус глянул на часы. Оставалось восемнадцать минут до окончания часа, который должны были продержаться французы, чтобы выжить. В условиях реального боя танк бы отстреливался, превратившись в серьёзную угрозу. Вместо этого им оставалось лишь тянуть время в надежде на лучшее.       Немец вздохнул, жаль, конечно, уничтожать французов, но они практически ничего не сделали, чтобы выжить, не считая использования превосходства советского танка в броне. С такой дистанции у их танка не было шанса, нужно было маневрировать или уходить в лес. Кумулятивные снаряды пробили броню, а выживших танкистов добили автоматные очереди из установленных на танке орудий.       Посмотрев в прицел, Ягер тряхнул головой, поморгал и снова посмотрел в прицел. Потеёр глаза, снова посмотрел. Нет, она не исчезла.       По полю, уставленному дымящимися танками, бежала Анна. С безумными глазами, совершенно не замечая ничего вокруг, она убегала от немецких солдат с овчарками, бегущими за ней. Клаус соединился с командной вышкой. — Тилике, какого чёрта у вас там творится? — Штандартенфюрер, какая-то нарушительница перелезла через ограждение полигона. За ней некоторое время следила охрана периметра с целью вычислить её намерения. Они не думали, что она полезет на полигон. Когда она начала карабкаться, её не успели схватить. — в голосе Тилике отчетливо проступали нотки смеха. — Вот и бегают последние полчаса за ней. — И ты не подумал раньше мне доложить? — Извините, штандартенфюрер, я полагал, они успеют её поймать. И я не хотел вас отвлекать.       «Он полагал! — раздражённо думал Клаус. — Тоже мне великий стратег».       Тилике относился к своей работе, мягко говоря, расслаблено. Нет, в бою он был отличным солдатом и командиром, на него всегда можно было положиться, когда речь шла о жизни и смерти. Но в менее важных вещах, таких, как письменные отчёты и слежение за распорядком дня своего командующего офицера, Тилике мог забыть, опоздать или вовсе сделать что-то через задницу. Они были давними друзьями и прошли много боев вместе после перехода Ягера в СС. Теодор Тилике и в СС-то пошёл лишь потому, что его семья ожидала, что он будет служить, но суровый быт Вермахта не очень прельщал его. А в Ваффен СС можно было неплохо устроиться, что он и сделал. В присутствие вышестоящих офицеров и при звукозаписи он обращался к нему как полагается «Штандартенфюрер» или «Герр Ягер», а вот без свидетелей или в присутсвии мелких сошек, их общение было куда более дружеским.       Что она здесь делает? Как нашла его? Год назад после их встречи в Берлине Клаус собрал волю в кулак и вырвал все чувства, что были у него к ней. Она была в безопасности, а больше его ничего не волновало. Тем более она ясно дала понять, что хочет быть с ублюдком Гейдрихом. Он провёл год, совершенно о ней не думая, не вспоминая, и был категорически против её возвращения в его жизнь. С него хватило тех неприятностей, что она уже на него навлекла. Карабкающаяся вверх по социальной лестнице, стремящаяся себя подороже продать — она не вызывала у него ничего кроме отвращения. — Простите, штандартенфюрер, — голос Тилике отвлёк его от мыслей. — Сейчас отдам приказ её пристрелить. — Нет, стой! Я сам разберусь. Отдай приказ ни в коем случае не открывать огонь. Водитель, полный вперёд!

***

      POV Анна       «Platz» оказался танковым полигоном. Грохот выстрелов вдалеке подсказал. Впрочем, у меня сейчас были проблемы посерьёзней. Немецкие солдаты выскочили, как черти из табакерки, непонятно откуда и с криками побежали за мной. Уже и по лесу пройтись нельзя.       Пока они не стреляли, я решила попытаться оторваться. Выбежав на поле, я увидела на небольшом возвышении советский танк с закруглённой башней. Танк не отстреливался, значит боекомплект не выдали, трусливые псы. Да как они посмели наши танки расстреливать! Из леса напротив выкатил немецкий Тигр и уничтожил наш танк практически в упор. Из него с трудом вылезли танкисты, но и их судьба была незавидной. Монстры! Тигр повернулся в нашу сторону и погнал навстречу. Я упала в яму, не желая, чтобы меня скосили пулемётной очередью.       Понимаю, что стоило бояться в тот момент. Меня могли прямо там где-нибудь и закопать, но я училась понемногу управлять своим страхом. Тем более я всегда могла упомянуть имя Рейнхарда, может, спасет от расстрела.       Стальная громадина, изрыгающая огонь и смерть, эффектно затормозила, люк открылся и из него вылез мужчина в защитном камуфляже. Он медленно шёл к нам, и его походка казалась смутно знакомой. Когда он был в двух метрах от меня, моё плохое зрение наконец-то позволило мне его узнать. Клаус Ягер! Я чуть не закричала от радости, но вовремя спохватилась. Я медленно учусь на своих ошибках, но учусь. Да и Клаус не сказать, что был рад меня видеть.       Правая сторона его лица была покрыта страшными шрамами. Я задержала дыхание, подумав о том, какая адская должно быть была боль. Да и бриться каждое утро, то ещё удовольствие.       Но в целом он стал ещё красивее, чем год назад. Чуть старше, серьёзнее, мужественнее. Лицо стало более угловатое и казалось жёстче, щёки впали, кожа загорела, морщинок вокруг глаз было больше. Исчез мальчишеский задор, смешинки и щенячья доброта из взгляда. Казалось, даже его глаза поменяли цвет и стали менее синие и более серые. Как сталь. Он напоминал стальное оружие, закаленное огнём — опасное и готовое к действию. СССР подождёт. Задержусь здесь немного. Мой пульс ускорился, а дыхание стало частым и неглубоким. Он подошёл почти вплотную. Хмуро обратился ко мне по-немецки: — Что ты здесь делаешь? — Грибы собираю, — ответила я с улыбкой на ломаном немецком.       Клаус посмотрел на солдат вокруг и громко сказал: — Сбежавшая остарбайтер, не иначе. Болгарка скорее всего. Возвращайтесь на свои посты.       Я услышала знакомые слова остарбайтер и болгарка. Он обратился ко мне: — Отбегалась. Вернём тебя в лагерь.       Он делал вид, что не знал меня. Так надо, наверное. Это же Клаус, он плохого мне не сделает.       POV Клаус       Отдав приказ свернуть испытания на сегодня, я пошёл назад к танку. За шкирку дотащив Анну до машины, я подсадил её вверх. Очень надеюсь у неё хватит ума держать рот на замке. Не хватало ещё, чтобы Гейдрих узнал, что она здесь у меня, и опять начал мстить. Как только доедем до лагеря, сплавлю её в сторону СССР под конвоем. Где она провела этот год? Не похоже, что у себя на Родине.       Она стреляла глазами по сторонам с интересом разглядывая внутренности танка. Экипаж удивлённо посмотрел на меня, но никак не прокомментировал неожиданную гостью.       Скоро показались ворота лагеря SIII. Тилике ждал рядом. Чувствовал, что облажался, теперь рвался загладить вину. Слегка притормозив, мы позволили ему заскочить сверху на танк и так доехали до гаража.Когда мы спустились на землю, Теодор уже ждал меня, раздосадованно разглядывая девушку. — Ягер, отправить заключённую в карцер? — Стандартная процедура обработки, только волосы не стричь и лицо не портить. Все вещи изъять и ко мне в кабинет. Отправь её в одиночную камеру. Не пытать. Больше никакого преференциального отношения. У двери поставить охрану. — Хочешь, я её сам допрошу? — Теодор с интересом разглядывал мешковатую одежду, словно пытаясь рентгеновским зрением увидеть, что она прячет. — Нет! — я выкатил глаза, типичный Тилике.

***

      POV Анна       Офицер СС передал меня с рук на руки какой-то страшной бабине. Причем всю дорогу, он, не стесняясь, разглядывал меня. Подмигнув на прощание, посоветовал не злить её.       Он был очень красивым, нижняя часть его лица обладала той самой естественной легкой небритостью, от которой у женщин сразу слабело в коленях. Блестящие темно-шоколадные глаза и очаровательная ямочка на подбородке довершали образ обаятельного красавца. В СС только фотомоделей набирали, что ли?       Немка села за стол, открыла чистое дело и взяла в руки ручку. Ого, оно умеет писать! Допрос шёл на немецком. — Имя? — Ольга. — Фамилия? — Не помню. — Лагерь, из которого сбежала? — Летний, — недовольный взгляд. — Род занятий до побега из предыдущего концлагеря? — Пекарь-водолаз.       Квазимодо злобно вытаращилось на меня. — Не хочешь говорить? Мы умеем развязывать языки.       «Вот Ягер мудак! Он мне ответит за это». — Это как же хотелось бы узнать? Тебе ведь ясно сказали, не бить и не пытать меня? — я победно улыбалась. — Раздевайся. — Ты не в моём вкусе.       Бабина позвала двух солдат из-за двери. Я брыкалась, но всё равно меня раздели и дотащили практически за волосы до душа. Поставили у стены, и это существо с огромным удовольствием облило меня из брандспойта. Вода была ледяная, и напор очень сильный. Меня больно прижимало к стене, плюс возникли неприятные ассоциации с ледяной рекой, в которой я чуть не утонула с дырой в боку.       Вдоволь поиздевавшись, она кинула мне самую уродливую одежду, которую я видела в жизни. Длинная коричневая юбка ниже колен, рубашка, застёгивавшаяся под горло, чулки на завязках, коричневые колодки, которые, видимо, шли за обувь здесь. Самым отвратительным был пиджак, превративший меня из красивой фигуристой женщины в какое-то существо неопределенного пола.       С психологической точки зрения я понимала, что таким образом немцы защищают себя от искушения. Гораздо проще блюсти чистоту крови, когда вокруг тебя забитые, обстриженные, не поднимающие глаз существа в мешковатой одежде и косынке, которые себя как женщины-то и не ведут. Они превращали пленников из людей в животных, в мебель, в существ неопределенного пола без имени и чувств. Спорить с ней я не стала. Доберусь до Ягера и выскажу ему всё, что думаю. Косынку я так и не надела. Меня закинули в камеру, где я без воды и еды просидела до вечера, а вечером повели на ковёр к султану.       Ягер сидел в расстёгнутом кителе, белоснежная рубашка выглядывала из-под него. Интересно как они вообще вещи отбеливают в этом мире? Я вспомнила, как в детстве мама кипятила вёдра с белыми простынями на плите. Правда её хватило ненадолго, послав всё к такой-то бабушке, она купила разноцветное бельё. Но горячие ведра с кипящими в них простынями запомнились мне на всю жизнь. Его рубашку, ему ещё и крахмалит, наверное, кто-то и гладит, и всё для того, чтобы этот хитромордый немец мог тут щеголять. Белый отлично оттенял его загорелую кожу. Я загляделась на контраст между кожей его шеи и рубашкой. Какая его кожа на вкус? Лизнуть его что ли? Так блин, стоп, куда это мои мысли опять понеслись. Чёртов немец. Кто ему дал право так хорошо выглядеть? Вводит во грех добропорядочных русских дев.       Скинув пиджак, я скомкала его и бросила ему в лицо. — Это ещё что такое? — он вскочил. — Сам носи это убожище! — А ну прекрати, а то пожалеешь!       Я издевательски рассмеялась, он метнулся ко мне. Бог его знает, что он там задумал, но на всякий случай я стала бегать от него вокруг письменного стола. Так мы пробежали круга два, пока до него не дошло, что он вёл себя неподобающе штандартенфюреру. — Пристрелить бы тебя. — Кишка тонка.       Поправив китель, он вернулся к стулу, сел и важно начал: — Значит так. Рассказывай, где ты была всё это время? — Во Франции. — А как же Гейдрих?       Его попытки казаться суровым разбивались о мои воспоминания того, как он нежно держал меня в объятиях той ночью в танке. Я-то знала, что в глубине он душка. — А что Гейдрих? — Вы же были вместе. — Я не его собственность, — его лицо выражало крайнюю степень недоверия к моим словам. — Он устал от тебя? — Это я устала. От этого разговора. Давай мне нормальную одежду, нормальную комнату и я пошла. На рассвете уеду домой.       Я знала, что веду себя безумно, но какая-то сумасшедшая часть меня закусила удила и хотела посмотреть, что будет. Доведу я его до белого каления или нет? Может ли он в принципе ударить женщину? — Я не могу тебя отпустить домой. — Это ещё почему? — Рейнхард меня не пустил, потому что кобелина, а этот чего себе тут напридумывал? — Ты видела советские танки. Это секретный полигон. Я не могу тебя отпустить. Если дойдёт до начальства, меня расстреляют. Я вообще должен был тебя ещё там в лесу убить, — моя челюсть упала на пол. — Но я русская, — слабенькие аргументы. — Нельзя меня здесь держать, — земля уходила у меня из-под ног. — Нет. Теперь ты болгарка. Остарбайтер с оккупированной территории. Если проболтаешься кому-нибудь, мы оба пойдём на виселицу. Поняла? Это первый и последний раз, когда мы это обсуждаем. Больше вслух ничего компрометирующего не говори. Везде может быть прослушка. Твой дорогой Рейнхард почти год меня пас. — И сколько ты намерен меня здесь держать?       Он неопределенно пожал плечами. — Пока не решу, что можно тебя отправить незаметно в СССР. Или пока ты меня не достанешь и не отправишься в газовую камеру, — он состроил своё самое грозное лицо. — Я в лагере на два месяца. Потом мы вместе уедем, не вызвав подозрения. Думаешь, сможешь продержаться без глупостей два месяца?       «Конечно, нет, что за глупый вопрос?» — но вслух я ничего не сказала. — Нужно найти тебе работу на эти два месяца. — Не буду я на тебя работать, Heinie.*       Его глаза превратились в узкие щёлки. — Ещё как будешь, если я так пожелаю. — Желай в одну руку, сри в другую, и посмотрим, какая быстрее наполнится.** — Прямо завтра утром и начнёшь. С уборки лагерных туалетов.       М-да, кажется я перегнула палку. Когда солдаты вытаскивали меня из кабинета Ягера, он выглядел довольно, как кот, нагадивший в тапочек. __________ * Heinie — уменьшительное от немецкого имени Heinrich (Генрих). Употреблялось ко всем немцам англичанами в значении «идиот», «простофиля». ** Wish in one hand, shit in the other, see which one fills up first. — выражение в английском, используется когда кто-то хочет сказать, что собеседник хочет невозможного.       Клаус и Анна говорят на английском.