***
Утром я проснулась первая и решила приготовить завтрак. Сегодня мы должны были подняться на самую верхнюю точку Берхтесгадена. Взяв свой рюкзак, собранный с вечера, — тот самый, что пропутешествовал со мной из 2019 года — с кучей разных полезных штук: от бинтов до таблеток — я, тихонько одевшись, спустилась вниз. Добравшись до кухни, я отпустила горничных, дав понять, что буду сама готовить. Я как раз училась поджаривать ленточки бекона на сковороде, когда вошёл один из солдат СС и сказал на английском, что санки привезли, и я должна немедленно их проинспектировать на случай, если они не подойдут, чтобы успели найти другие. Тут, признаюсь, я очень сглупила. Несмотря на смутное чувство тревоги и непонимание, к чему такая серьёзность из-за санок, я пошла за ним, как овечка на заклание. Мы дошли до гаража, вошли внутрь, он шёл сзади. Я обернулась посмотреть на него и увидела, что выходя из кухни, он взял мой рюкзак. Здесь мне стало совсем тошно. Жуткое, парализующее чувство страха охватило меня. Я поняла, скорее даже почувствовала животным инстинктом, что смерть близка. Зачем я пошла за ним? Зачем вышла из дома? Ведь чувствовала же, что что-то не так. Закричать я не успела. Горло было сковано от страха. Сильный, тупой удар по голове, и мир потемнел вокруг меня. Очнулась я в багажнике, во рту кляп, на голове мешок, руки связаны за спиной. Голова разрывалась от боли, по лицу стекала струйка крови из разбитой кожи на затылке. Весь мешок пропитался ей. Пахло железом, и я поняла, что это запах моей крови. Я честно старалась сдерживаться, но не могла. Слёзы текли ручьём. По ощущениям мы недолго ехали. Машина остановилась. Я думала о пытках, которые меня ждут, но реальность оказалась проще и страшнее. Багажник открыли, меня вытащили. Кто-то что-то говорил на немецком, по голосам их было не меньше двух. Ножом перерезали верёвку на руках. Кто-то грубо натянул рюкзак мне на плечи, закрепив лямки так, чтобы они не спали. Мешок с головы сдёрнули. Я щурилась от яркого солнца и не успела разглядеть ничего. Кляп тоже срезали. Острая боль в боку, как будто ударили раскалённым прутом. Что-то горячее хлынуло на ноги и бёдра, я посмотрела вниз и поняла, что это моя алая кровь. Кровь я смогла разглядеть, несмотря на непривыкшие ещё к свету глаза. Эта картина отпечаталась у меня в памяти на всю жизнь, алая от крови юбка. От моей крови. Я закричала от боли и ужаса, но кричала недолго. Меня подхватили, подняли и перекинули через что-то, потом было ощущение падения, и удар, выбивший из меня дух. Ледяная вода сомкнулась надо мной, принося с собой блаженную тьму.***
Один год спустя Штандартенфюрер Клаус Ягер, осматривал колонны немецких танков, стоящих перед ним, и танкистов, построившихся возле своих боевых машин, но мыслями он был далеко. Разъярённый Гейдрих отправил его в самое пекло. Клауса это не испугало, наоборот, он рвался доказать свою компетентность, как командира. Единственный минус — его отделили от Вольфа, приписав к новой роте. Всё шло хорошо, Клаус выигрывал один бой за другим. Турки не были трусами, они сражались отчаянно и с чудовищной жестокостью убивали врагов, но противопоставить что-либо серьёзное моторизированным дивизиям Вермахта не могли. Немцы сметали оборону турков так же легко, как в своё время французов. В бою под одним маленьким городом турки погнали впереди себя несколько десятков болгарских пленных и даже изгоев из турецкого населения. Клаус встал перед выбором: стрелять по мирным жителям или отступить. За толпой пленных пробирались турки с бутылками с зажигательной смесью и гранатами. Кроме того, на подъезде к городу оказалось, что слишком уже сильна оборона, разведка подобного не докладывала. Счёт шёл на секунды, и он решил временно отступить, но его командующий офицер имел на этот счёт другое мнение. Поступил приказ открыть огонь по живому щиту. Пока Клаус препирался со своим новым экипажем и офицером по радио, кто-то из его дивизии уже открыл огонь. Крики, кровь, раненые и умирающие женщины и дети — мир вокруг превратился в ад. Напрасно он кричал остановиться другим танкам. Гранаты сыпались на танки, из города открыли сильнейший огонь из артиллерии, немецкие танки загорались один за другим, но шли в бой. Лишенный выбора, ему пришлось отдать приказ, ехать вперёд на штурм города. Тем более, большая часть мирных жителей уже погибла. Проклиная всё на свете, он вступил в бой. Уничтожил несколько артиллерийских установок. По его танку ударил снаряд, выведя гусеницу из строя. Копоть, огонь, крики горящего экипажа, прорывающиеся даже сквозь звон в ушах. Он выбрался из танка с автоматом в руках, намеренный продолжать бой, но тут откуда-то справа глухой удар о металл, который он скорей почувствовал, чем услышал. Его отбросило. Ощущение полёта и жёсткое приземление. Он летел кубарем по земле несколько метров. Очнулся он уже в госпитале перевязанный с ног до головы. Ударивший в бок танка осколочный снаряд изуродовал ему правую сторону лица. Потом был трибунал, разбирательство, в ходе которого было решено, что он всё же был прав. Негуманно было стрелять по мирным жителям и не соответствовало положениям конвенции. Офицер, с которым сцепился Ягер, погиб в бою, и руководство решило, что нет смысла терять ещё одного талантливого офицера. К тому же выяснилось, что плохо сработала разведка, из-за чего были сильно недооценены силы противника, засевшие в городке. Немцы победили, но с серьёзными потерями. Его восстановили в чине и правах, но Клаус был сыт по горло Вермахтом. Он-то думал, что Вермахт благороднее СС, разумнее, профессиональнее, лучше, а оказалось, что такое же беспринципное дерьмо. Развенчанный в своих заблуждениях, Клаус подал рапорт о переводе в Ваффен СС в танковую дивизию Виндхунд с сохранением своего звания. В Ваффен СС его ждал головокружительный карьерный взлёт. Из-за нехватки толковых офицеров в войсках СС умные офицеры очень быстро поднимались. За пару лет можно было заслужить несколько званий. Подобное было неслыханно в Вермахте. Даже со связями. Клаус решил, что если уж воевать, то с позиции власти. Никогда больше ему не придётся на поле боя слушаться какого-то тупого истеричного идиота, невесть как оказавшего на ранг выше него. Впрочем и здесь Гейдрих подложил ему свинью. Его приняли в СС, но только в дивизию Тотенкопф, являвшуюся, в основном, пехотной дивизией, осуществлявшей охрану концлагерей. Каким образом ему это удалось непонятно. Поистине Гейдрих был мстительным человеком с упорностью гончей, гнавшийся за соперником. Клаус, тоже не пальцем деланный, заручившись поддержкой Гудериана и доказав своё мастерство танкиста, он давал не хилый отпор Рейнхарду. К нему было не придраться. Его репутация командующего офицера и штандартенфюрера СС была кристально чиста. Он пообещал себе, что при встрече обязательно начистит Рейнхарду морду. Война закончилась меньше, чем за полгода. Не впечатлённые турецкой расой немцы начали скрытую политику истребления населения, перекрыв населению доступ к чистой питьевой воде, с которой и так были проблемы. В первый год после войны из восемнадцати миллионного населения погибло около четырёх миллионов. Тяжёлый труд, отсутствие свежей воды, жара, насекомые, антисанитария — делали своё дело, смертность турецкого населения лишь набирала обороты. Гейдрих, которого отправили в Турцию, как в своё время в Чехословакию и Францию, залил полуостров турецкой кровью, мастерски подливая масла в огонь ненависти между различными этническими группами. Он заставил население грызть глотки друг другу и безжалостно вешал десятками тысяч тех, кто ещё чётко видел, где истинный враг. Насколько Клаус мог судить, Анны при Гейдрихе уже не было, но он не особо интересовался. СССР зорко следил за тем, чтобы славянское население на Балканах не притеснялось, а также за немногочисленной армянской диаспорой, проживавшей в Турции. Их немцы не трогали. Также Сталина волновало, что они подобрались очень близко к бакинским нефтерождениям, но без объявления войны он пока не мог ничего сделать. Между двумя странами началась гонка вооружения. Какой-то необъяснимый прорыв в технологическом развитии, который случился одновременно в двух государствах. Не снижая обороты, обе страны изобретали новое оборудование, оружие, развивали медицину и аграрную отрасль. СССР стремительно трансформировался из аграрной отсталой страны в мощное, милитаризированное государство, постоянно ожидающее нападения со стороны Германского Рейха. США, Британия и прочие западные страны иногда с помощью разведки умудрялись украсть разработки, но в целом остались далеко позади. Это лишь вопрос времени, когда США украдёт секреты нового ядерного оружия, и руководство Германского Рейха разработало план скорейшего завершения захватнических войн в Евразии с целью переключения внимания на США. Необходимо было, поставить США на колени до того, как они превратятся в грозного противника, защищенного океанами с двух сторон. Это значило, что война с Советами опять откладывалась, что было разумным, учитывая донесения абвера о том, что в лесах Сибири регулярно фиксируются яркие вспышки. Не иначе Советы уже тестируют своё ядерное оружие. Рейх провёл испытания на Северном полюсе и теперь разрабатывал различные способы доставки боеголовок на территорию противника: от подводных лодок до попыток прикрепить ракеты сверху на грузовики. Через несколько месяцев после победы над Турецкой республикой, Германский Рейх двинулся дальше, к столь желанным нефтяным месторождениям Ирана и Ирака. Хотя война с этими странами была такая же ожесточенная и беспощадная, как с Турцией, из-за разницы в культуре и менталитете закончилась она относительно быстро. На севере Африки Роммель громил английское и французское сопротивление. Клаус уже в составе Ваффен СС заработал столь желанный Рыцарский Крест. Сталин, терпение которого закончилось, объявил войну Японии, аргументировав тем, что экспансия в Китайскую республику представляет собой угрозу СССР. Гиммлер долго пререкался с Гейдрихом по поводу того, что пора напасть на СССР, но в итоге сошлись на компромиссе, что Германский Рейх тоже вторгнется в Китай и начнёт соперничество за территорию с Союзом, который начал захват Маньчжурии и стремительно присоединял к себе огромные куски, выбивая с них японцев. В конце концов Япония была союзником лишь на бумаге. Никакой реальной выгоды Рейх не получал от этого альянса. Наступление на Китай должно было начаться через два месяца, штандартенфюрер Клаус Ягер прибыл в концлагерь Ордруф под кодовым названием Außenlager SIII, находящийся при Ордруфском военном полигоне. Полигон был закрыт для свободного доступа, и вокруг сохранилась уникальная, нетронутая человеком, природа. Несмотря на то, что Гейдрих пытался навредить Ягеру, отправив его в Тотенкопф, он оказал ему услугу. Клаус очутился у самой кормушки власти и в непосредственной близости от разработок новейшего оружия. Военная отрасль развивалась небывалыми темпами из-за технологического прорыва, и Ягер пожинал плоды своего непосредственного участия. Непревзойденный ум, способность сохранять самообладание в любых ситуациях, отсутствие эмоций оказались по достоинству оценены, и Клаус взлетел на самый верх. Теперь у него в руках была сосредоточена огромная власть, но и ответственности тоже было много. Поэтому он лично инспектировал важнейшие стратегические объекты, проверяя как идёт разработка оружия. Одним из таких объектов был SIII. Лагерь поставлял рабочую силу для строительства железных дорог, тоннелей и незавершённого подземного командного центра в Веймаре. В Ордруфе помимо строящегося подземного комплекса для партийной и военной верхушки Германского Рейха были многочисленные тоннели и другие сооружения, ведущие в Йонашталь, местность, предназначенную для производства и испытания оружия. Руководство раздумывало над тем, чтобы использовать эти сооружения в качестве испытательного полигона для немецкого ядерного проекта. Также велись работы над улучшением ракет и реактивных бомбардировщиков дальнего действия. Ордруф был трудовым концлагерем, в нём не было газовых камер и крематория. В основном заключенные были польскими и венгерскими евреями, также были французы, чехи, итальянцы, бельгийцы, греки, югославы и немцы. Условия содержания в лагере были тяжёлыми — бараки были переполнены, нары были четырёх и пятиэтажными, в некоторых бараках узники спали на полу на соломенных подстилках. Даже в холодное время года не все заключённые размещались в бараках. Некоторые жили в конюшнях, палатках и старых бункерах. Продолжительность рабочего дня составляла 10–11 часов. Когда заключённые умирали от тяжёлого физического труда, недоедания, нехватки одежды и отсутствия медицинской помощи, их просто закапывали в братские могилы, расположенные в одном километре от лагеря, или пытались сжечь в траншеях, вырытых между железнодорожными рельсами. Именно на этом «курорте» Клаусу предстояло протестировать новый танк и проверить, как идут разработки ядерного оружия в бункере под Йонашталем. Сейчас он отбирал себе команду самых смелых и опытных танкистов, которые вместе с ним в полевых условиях будут тестировать танк и отрабатывать технику ведения боя с русскими, китайцами, англичанами и прочими врагами Рейха. Клаус хищно улыбнулся, ему несколько не жалко было своих будущих противников. Мужчины рождены для того, чтобы воевать и побеждать, отстаивая с оружием в руках своё право на существование. Те, кто не мог защитить своих родных и себя, недостойны права на жизнь и должны умереть, освободив место под солнцем сильнейшим.***
POV Автор Рейнхард потёр пальцами переносицу. Гиммлер опять разглагольствовал о плане Бадмаева. — Пока мы тут сидим, Сталин тянет свои загребущие ручонки к Китаю, Тибету и Монголии. «Начинается, — подумал Рейнхард. — Маразм крепчает». — Мы должны действовать! Немедленно! — Мы не можем. Это ошибка. Русские стали слишком сильны. Нам нужно закончить разработку оружия и только потом нападать. Сначала нужно закрыть западный фронт. Уничтожить Англию и союзников. — Почему ты так уверен? Надо было нападать два года назад, когда я говорил. — Сталин никогда не решится первым напасть. — Это ещё почему? — Интуиция меня никогда не подводит. «Потому, что он не такой тупой, как ты», — добавил он про себя. — Интуиция? — взвизгнул бывший рейхсфюрер. — Ты поставишь судьбу Германского Рейха на кон из-за своей интуиции? Рейнхард устал. Последний год Гиммлер с упорством самоубийцы рвался напасть на Союз. Постоянно твердил о Красной угрозе и «азиатских ордах», которые раздавят Германский Рейх. Гейдрих замучился снова и снова приводить аргументы, почему нападение на СССР для Рейха сейчас было форменным самоубийством. Он обратился мыслями к прошедшему году. Он уже не помнил, когда в последний раз не чувствовал себя уставшим. Год назад, проснувшись, он не нашёл Анну в постели, как не нашёл её внизу на кухне и вообще где-либо в доме. Её искали долго, основательно, но безрезультатно. Её как будто и след простыл. Пропавший рюкзак свидетельствовал, что она сама убежала. Он не хотел верить. Всё ведь так хорошо шло. Зачем ей убегать? Он ведь хорошо с ней обращался. В ярости Гейдрих отдал приказ отправить Ягера в самое пекло, надеясь, что он сдохнет там. Его злость росла с каждым днём, не приносившим плодов, и бессильная злоба копилась в нём. Он тщетно искал её на территории СССР и по всей Европе. Гиммлеру пришлось вызвать его к себе и обратить внимании на то, что более важные дела остаются без его внимания. Кроме того, бесценные ресурсы Гестапо и СС задействованы поисками какой-то девчонки, которой и так не место рядом с ним. Он даже заподозрил тогда, что Гиммлер имел какое-то отношение к её исчезновению. Это был первый раз, когда они поругались, за всё время знакомства. Гиммлер был до такой степени потрясён состоянием Гейдриха, что поклялся жизнью своих детей и жены в том, что ничего не знал. Гейдрих знал, что для Гиммлера, это много значило, и он поверил ему. Это позволило ему сфокусировать внимание на других возможных кандидатах в похитители. Не так уж много людей могли выкрасть её из-под носа у самого Рейнхарда. Для этого нужна была возможность перемещаться по территории оцепленного тогда Берхтесгадена незаметно, свободно и не вызывая подозрения. Ответ лежал на самой поверхности. Его адъютант Александр Фридрих, тот, что больше всех настаивал на версии побега и приводил исчезнувший рюкзак в качестве доказательства. Схваченный даже под пытками он всё отрицал, но звериная интуиция Рейнхарда говорила, что он близок к разгадке. Пытки продолжались. В конце концов он сам вошёл в кабинет для допроса, и комбинацией обещаний пощадить Александра, перекрестным допросом и угрозами ещё более ужасных пыток, добился таки признания, но тут же пожалел. Потому что надежды теперь не было. Они убили её. Его жена, взволнованная тем, что он перестал ходить по кабакам, и приблизил к себе одну женщину. Испугавшаяся, что он разведётся и оставит её ради молодой соперницы, она соблазнила его адъютанта и, влив ему в уши лживые клятвы любви, уговорила убрать Анну. Он дал Александру обещание не казнить его и он своё слово сдержал, отправив его на опыты доктору Менгеле, строго приказав последнему сохранить жизнь адъютанту как можно дольше. Гейдрих убил бы её, но мысль о том, что его дети будут расти без матери, была невыносима, но и жить с такой ядовитой женщиной он больше не мог. Даже в разных домах, даже видясь с ней раз в несколько месяцев, ему претила мысль о том, что она его жена. Он подал на развод. Гиммлер, который в своё время требовал оставить Лину, теперь взывал к его благоразумию, но Рейнхард был непреклонен. — Ей следует быть благодарной мне за то, что я сохранил ей жизнь, — лицо его было страшным, когда он это говорил, и Генрих решил больше не поднимать эту тему никогда. С момента истины Рейнхард не жил, а существовал. Он провёл год в состоянии постоянной агонии. Как в аду, он думал о том, что подвёл её. Он обещал защитить её, обещал, что она будет в безопасности, но из-за веры в свою непоколебимую власть, она умерла одна, страшной болезненной смертью. Её зарезали и выкинули в реку. Лина заставила его нарушить своё слово, она сделала его лжецом. Снова он лишился чести. Снова он чувствовал себя так, словно стоит перед судом чести и слушает приговор. Он стал больше ходить по проституткам, чем раньше, и был более жесток с ними. Стремясь забыться, он больше пил. Если подсознательно он выбирал тех, кто был похож на Лину, и обращался с ними грубо, то кто мог его остановить или хотя бы даже сказать слово поперёк? Он щедро платил им за услуги. Его адъютанты молчали и делали вид, что ничего не видят. Потом была Турция и жестокие разборки с местным подпольным сопротивлением, его Айнзатцгруппы массово истребляли мирное население. Кровавым смерчем он прошёлся по стране, казня несогласных людей и отправляя их семьи в концлагеря. — Рейнхард, как у нас продвигаются дела с решением еврейского вопроса? Голос Гимммлера выдернул Гейдриха из мыслей. Это он готов был обсуждать. — Возможно ты прав. Мы не можем напасть на нашего злейшего и главного идейного врага, пока не очистим Германский Рейх от внутренних врагов, — Генрих начал ходить из угла в угол. — Лишь очистив страну от всего чуждого, больного и враждебного, мы сможем победить Союз. Рейнхард позволил себе маленький вздох. Благородное дело по очищению страны от реальных и вымышленных врагов Рейха поручили ему. В юности и молодости он не являлся ярым националистом. Даже наоборот, частенько выслушивал нападки от сослуживцев на флоте, считавших его недостаточно патриотичным. Как и все типичные представители его так называемого «послевоенного поколения», он испытал очень травмирующие и оставляющие глубокий след в подсознание послевоенные события. Социальный упадок, послевоенная неразбериха и гиперинфляция сделали его и миллионы других немцев подходящей почвой для идей национал-социализма. Но в отличии от других немцев его путь в бездну не начался до встречи с Гиммлером и вступления в НСДАП. Он воздерживался от политической активности до самого вылета с флота. Оказавшись подле будущего фюрера, переобулся на ходу. Он пытался показаться ярым нацистом, мастерски сфабриковав членство в юношеских антисемитских сообществах, а также создал видимость службы в добровольческом корпусе Фрайкор. Обобщённом названии целого ряда полувоенных патриотических формирований, существовавших в Германском Рейхе и Австрии, и громивших коммунистов, но если бы кто-нибудь копнул поглубже, то нашёл бы, что реальных доказательств участия нет. Отсутствие достоверного фундамента раннего уверования в идеи нацизма и унизительное расследование его родословной после обвинения в еврействе, вынуждали его на особые подвиги в деле очищения родной страны. К середине 1930-х годов он полностью преобразился в самого радикализованного поборника идей нацизма. Чтобы компенсировать недостатки юности, он превратил себя в эталон нациста. Мужественного спортсмена с военной выправкой. Гиммлер пищал от радости. Сам-то он был повёрнут на расовых идеях превосходства арийской нации. Подход Гейдриха к решению проблемы еврейского вопроса радикально изменился за промежуток времени между 1930 и 1942. Немецкие правящие круги понемногу охватывало массовое безумие. Иллюзорное ощущение безнаказанности. Они вообразили себя всемогущими. Способными раз и навсегда уничтожить всех врагов как внутри государства, так и снаружи. Если в 1939 году Рейнхард ещё не верил, что физически уничтожить евреев возможно, то к 1942 году начал прогибаться под давлением. Озверение, неизбежно приходящее с войной, ожесточённость, фрустрация из-за неработающих программ депортации, давление со стороны немецких офицеров, поставленных руководить завоеванными территориями Восточной Европы, требующих помочь им разобраться с гетто привели к тому, что теперь он серьёзно рассматривал возможность массового уничтожения миллионов неугодных людей. Евреев в Европе гораздо меньше славян, отличная возможность «набить руку» прежде, чем переходить к германизации Восточной и Центральной части Европы. Однажды они захватят земли Советского Союза, победив в войне. Тогда Гейдриху придётся переселить или уничтожить около тридцати миллионов славян. Если он разработает эффективные меры сокращения численности населения к тому времени, ему же будет легче.