Бойся своих желаний

      Информация об английских шпионах подтвердилась. Более того при обыске нашли важную информацию касающуюся не только англичан, но и немцев и американцев. Окрыленный подполковник уже примерял на себя мысленно новые ордена и проблем устроить еще один «допрос» не было.       Анна позвала Рейнхарда, ему больше всех нужно было вырваться на свободу. Если Клауса и Теодора когда-нибудь обменяют на советских офицеров, то главу спецслужб могут и не отпустить.       Когда солдаты привели его в комнату, временно использовавшуюся для допросов, он застыл неприступной статуей у окна, сложил руки за спиной. Понимая что он обижен и притворяется оскорбленной невинностью, она подошла поближе. Похоже лед ломать придется ей. — Я рада что ты в порядке. Я очень переживала за тебя. — Прибежала спасать меня или своего Клауса? — не поворачиваясь спросил он. — Вас обоих. — нашлась она. Вот даже лгать не пришлось.       Молчание в комнате нагнетало обстановку. — Рейнхард, сейчас не время выяснять отношения. Нам нужно как-то вас освободить. Есть идеи? — А какие тут могут быть идеи? — удивился он. — Крепость отлично охраняется, нам не дадут сбежать. Свобода с которой ты передвигаешься обманчива, за тобой наблюдают. Смотрят что будешь делать. Из Москвы наверняка уже выслали группу для моей экстракции. Скоро будут здесь.       Лицо ее вытянулось: — И ты так спокойно об этом говоришь? Нужно что-то делать. Неужели нет никаких идей? Предложи им что-нибудь, какую-нибудь информацию.       Он холодно рассмеялся: — Они и так все вытрясут из меня. Методы имеются. — он постучал пальцем по голове, — ты хоть представляешь какие секреты хранятся тут? Я разработал все схемы работы полиции: тайной, государственной, криминальной. На мне разведка, как внутренняя как и внешняя. Меня не отпустят, пока не вытрясут всё, даже угроза объявление настоящей войны их не остановит. Тем более мировая общественность еще не знает что я взят в плен. И может об этом и не узнать.       Мужчина посмотрел на русскую. Анна глядела испуганными, наполненными еще не пролитыми слезами, глазами, а значит ему нужно прекратить мандражировать, и начать изображать из себя мужественного офицера СС, которому всё нипочем. — Не бойся, я договорюсь обо всем. Не стану ждать пока начнут меня пытать. И позабочусь о твоей безопасности и двух наших запертых друзей. Уж на то чтобы договориться об этом мне хитрости хватит. — он прошел к заправленной кровати и присел на край.       Он не мог сказать ей, что спасение уже близко. После падения он успел получить зашифрованное сообщение о том, что элитная, тайная, специально обученная группа немецких парашютистов-десантников под командованием оберштурмбаннфюрера Отто Скорцени заберет его с любой точки. Потому он и не убил себя, знал что нужно лишь выиграть время. Сзади, под кожей на его левой икре, была защита капсула, периодически отправляющая сигналы. Одно из многочисленных изобретений последних лет, возможных благодаря появлению Анны в их мире. Она присела рядом с ним на кровать. — Зачем ты вечно рвешься на фронт? — попеняла его девушка, лицо ее выражало крайнюю степень недовольства. — Ты же уже получил Железный Крест. — Целых два. — не преминул ввернуть он, и она выкатила глаза в ответ на подростковое бахвальство. Его прищуренные глаза были мудрыми и проницательными, но сейчас казались почти мальчишескими из-за сеточек мелких морщинок собравшихся вокруг от улыбки. — Тот кто отправляет миллионы людей на смерть, должен иметь мужество смотреть ей в лицо сам. — А не проще не отправлять? У тебя есть реальное влияние на фюрера. Ты же не такой как они! Ты можешь быть исключением из правил. Они это правило, а ты нет. Ты даже не веришь в идеи национал-социализма. — Я знаю как тебе хочется спасти меня от гиены огненной. Ты смотришь и видишь заблудившегося человека. И с присущим тебе романтизмом хочешь спасти меня. Но я не заблудившийся грешник, я делаю то что должен, чтобы обеспечить своей стране и нации безбедное существование. Ты не знаешь как ужасно было до прихода нацистов к власти. Наша страна в прямом смысле голодала. Страшная инфляция, когда приходилось тащить тележку полную банкнот и их едва хватало на хлеб. Мы были унижены на мировой арене после позорного поражения в Первой Мировой Войне.       Она молчала, похоже им никогда не удастся прийти к единому мнению в политике. — Я не могу быть с тобой. Дело даже не в Клаусе, дело в том что ты творишь. Я всё знаю про концлагеря, из своей истории. И про расстрелы евреев и славян в лесах. Уверена, уже сейчас немцы топят Балканы в крови братских народов. Я не могу жить с тобой и не думать о зверствах, которые ты себе позволяешь. — А с Клаусом значит можешь? — язвительно спросил он. — Он солдат. Он убивает на поле боя. — А полигон? Думаешь у тех военнопленных был хоть один шанс выжить? Против вооруженного до зубов, отлично подготовленного арийца с промытыми мозгами, считающего их ничтожным пушечным мясом? — непозволительно весело сказал он.       Анна нервно дернула плечом. Ей не нравилось думать о таких вещах. В этом мире у нее была минимальная возможности влиять на мужчин в ее жизни. На Рейнхарда она вообще никак не могла повлиять, ни угрозами ни мольбами. А Клаус еще не окончательно избавившийся от человечности, чувствовал себя виноватым, когда она его стыдила, но ее влияние на него рано или поздно закончилось бы. Слишком брутальный и жестокий был мир вокруг них. Это не 2019 год где главная проблема жителей России как скопить денег на поездку в Турцию или купить колбасу без туалетной бумаги в составе. Здесь смерть и гонения поджидали на каждом шагу. И Клаус был таким же продуктом своего страшного времени как и прочие люди вокруг него. Спасти их могло лишь бегство. Подальше от всех этих ужасов, в Южную Америку или на какой-нибудь тропический остров. Там где можно притвориться что войны нет, и массовые убийства миллионов людей не поставлены на конвейер. — Я не говорю, что он невиновен, но Клаус, по-крайней мере, не превратил убийство миллионов в математическую задачу, которую нужно решить.       Вскочив, она заходила по комнате взад и вперед, нервно ломая руки. — Мы сбежим, я помогу тебе спастись, не могу не помочь. Но после этого наши пути разойдутся. — она твердо посмотрела ему в глаза. Они молчали, ни один не отводил взгляд. — Ты можешь повлиять на Гиммлера. Возможно несколько лет назад убийства были необходимы партии чтобы подняться. Нацисты разбогатели на имуществе евреев, но теперь ситуация уже не такая катастрофическая как раньше. Заставь его увидеть, что убийства можно и нужно прекратить. Депортация, куда угодно, но депортация, а не убийства газом.       Лицо его напряглось. — Откуда ты знаешь про газ? В твоем мире мы тоже его использовали? И как результаты? Многих удалось эффективно убрать? — он встал с кровати, в его глазах горел неподдельный интерес.       В ужасе, она покачала головой. — Ты что меня не слышишь? Там же женщины и дети! И ты можешь прекратить их убийство.       Он лишь качнул головой. — Я не жду что ты поймешь. Животному не дано понять, что приходится творить пастуху чтобы защитить стадо от опасностей. История нас оправдает. Победителей не судят. Никому и в голову не приходит осуждать американцев за уничтожение коренного населения Америки. Англичан не попрекают за то что они творили в Индии и Китае. В этот раз мы не проиграем Советам, в этот раз мы победим и ты и такие как ты, поймете что мы шли правильным путем все это время. Нет пророка в своем Отечестве. Ты еще поймешь, что я был прав, через много лет, но поймешь.       Она буквально зашипела на него. — Ты псих. Похоже Гиммлер с его расизмом больше повлиял на тебя, чем наоборот. Ну конечно, невозможно не испачкаться катаясь в грязи со свиньями. Не могу поверить, что когда-то любила и оправдывала тебя. — Все очень просто. Тебя тянуло ко мне как и любую другую глупую девчонку, которой нравятся плохие парни.       Она толкнула его в грудь. — Бесишься? — Потому что это неправда! — Правда-правда. Что глаза режет? Тебе льстило что такой опасный человек, как я способный на ужасные поступки, по какой-то причине заботится только о тебе. Думаешь ты уникальная и необычная? На самом деле ты такая же как и миллионы других дурочек. Как мотылек летящий на огонь, а потом возмущающийся что обожглась.       Не в силах больше терпеть, она залепила ему пощечину. Это был первый раз, не считая потасовки в камере, когда она могла ударить его без последствий. И ударила. Он схватил ее за руку, притягивая к себе. Анна молчала толкалась, если она позовет охрану, больше ее не пустят на «допросы» к немцам. Сгребая ее в медвежьи объятия, он стал жадно ее целовать. Хотя это больше было похоже на насилие чем поцелуи. — Нет! — Заткнись. Я знаю, ты этого хочешь. — Пошел к черту, мудак. А ну отпусти! — А то что? — его руки уже скользили под ее юбкой, — Ты упадешь на спину и отдашься мне как и всегда?       От возмущения она аж задохнулась. — Ах ты сволочь! — притянув его руку к лицу, она попыталась прокусить ладонь.       Он отпихнул ее. Едва не упав на кровать, она с бурно вздымающейся грудью смотрела на него исподлобья. Расслабляться было нельзя, он вполне может завалить ее на кровать и «изнасиловать»       Рейнхард усмехнулся. — Что-то мне это напоминает.       Анна поняла, что он имел в виду. Давно, еще в Богемии и Моравии, а затем и в Париже, она частенько ссорилась с ним по мелочам, провоцируя его на секс. Тогда это казалось проще, чем честно признаться, что ей хочется физической любви или тем более попытаться соблазнить мужчину опробовавшего самых красивых и изысканных проституток и светских львиц. Неуверенная в себе, чувствовавшая себя не в своей тарелке в богатой и даже вычурной обстановке, она часто устраивала миниссоры со всеми вытекающими из них последствиями, пока однажды он шутливо не указал на её стратегию. Flashback       На этот раз поводом для ссоры стал запрет выходить в цветочный сад. Невысокая стена, отделявшая сад от улицы была несерьезной преградой для русской, легко перемахивавшей в детстве двухметровые глухие заборы с колючей проволокой и битым стеклом наверху, и предусмотрительный немец запретил ей прогулки. Вдоволь наругавшись, а потом и налюбившись на слишком коротком диванчике в его кабинете, они довольные примостились на нём же. Их ноги свисали, но даже неудобное ложе, не могло испортить им настроение.       Он гладил её по голому бедру. — Не думаю, что ты читала очерк Чарльза Лэма о жареном поросенке? — Нет. — Если вкратце, существует древняя китайская рукопись, о том что давным-давно жил да был китаец. В те времена мясо ели сырым, просто разрывая его руками. И однажды непутевый сын этого китайца сжег их хижину, играясь с огнем. И всё бы ничего, хижину легко можно было отстроить, но внутри сгорели недавно родившиеся поросята. Сын старого китайца очень испугался гнева своего отца, он полез в угол где лежали поросята, в отчаяние он хотел убрать их, но обжег пальцы и сунул их в рот, так человечество впервые попробовало вкус шкварок. Как безумный, сын начал пожирать жареного поросенка. Вернувшийся отец, был в ужасе и даже подумывал о том, чтобы убить сына занимающегося таким мерзким делом. Он проклял сына и проклял себя за то, что породил чудовище, способное пожирать нечто столь омерзительное. Видишь ли тогда люди верили что еда ниспослана им Богом и уже идеальна, и любые попытки улучшить ее это богохульство. Он бросился к нему пытаясь вырвать поросенка из рук, но тоже обжег пальцы и тоже сунул их в рот, чтобы унять боль. Он волей-неволей отведал нового лакомства и, какие бы лицемерно-брезгливые рожи он ни пытался строить, вынужден был признать, что оно на вкус не лишено приятности. Скоро их хижина стала сгорать с завидным постоянством. И каждый раз внутри где-нибудь случайно сгорала свинья. Сыну было строго-настрого наказано ни словом не обмолвиться об этом деле, так как соседи, без сомнения, побили бы их камнями за гнусный помысел чем-либо улучшить отменную пищу, которую ниспослал им всевышний. Несмотря на это по округе поползли подозрительные слухи. Стали примечать, что у старика как-то уж больно часто загорается хижина. Кончилось тем, что за ними проследили, ужасная тайна раскрылась, и отца и сына отвезли в Пекин на суд. Свидетели дали показания, гнусная пища была предъявлена на обозрение, и уже с минуты на минуту ожидали вынесения приговора, когда старшина присяжных попросил, чтобы заседатели передали за барьер немного той самой горелой поросятины, пожирание которой вменялось в вину подсудимым. Проведя некоторое время с мясом, присяжные единогласно вынесли заключение — не виновны. Судья, человек сообразительный, посмотрел сквозь пальцы на явное лицеприятие этого заключения и когда суд был распушен, отправился в город и, не считаясь с ценой, тайно скупил всех поросят, которых ему удалось раздобыть. Не прошло и нескольких дней, как городская резиденция его светлости запылала. Весть об этом быстро разнеслась, и теперь только и было слышно что о пожарах то тут, то там. Во всей округе топливо и поросята непомерно возросли в цене. Страховым конторам, всем до единой, пришлось повесить на дверях замки. Постройка с каждым днем становилась все эфемерней, пока, наконец, не возникло опасение, как бы человечество совсем не утратило познаний в архитектуре. Поджигать дома уже вошло в обычай, но в один прекрасный день, повествует рукопись, появился некий мудрец, открывший, что мясо свиньи, равно как и всякого другого животного, можно жарить, не прибегая к изничтожению целого дома. Тогда-то и возникла первобытная форма рашпера. Жаренье насаженного на вертел мяса появилось век или два спустя, уже не помню при какой династии. С такой вот неприметной постепенностью, — заключает манускрипт, — самые полезные и, казалось бы, несложные познания проникают в человеческий обиход. Понимаешь зачем я тебе это рассказал? — Э-э-э, нет… — Подумай над этим. Я уверен до тебя дойдет смысл. End of Flashback       Они стояли напротив друг друга и покрасневшая Анна отвела глаза. Действительно ли она снова провоцировала конфликт в надежде что он возьмет ее? Нет, вовсе нет. Она любит Клауса, она теперь с Клаусом. Но в глаза Гейдриху она посмотреть так и не смогла. Может он и прав, так ей было проще. — Я устал вечно быть злодеем в наших отношениях. Вечно «принуждать» тебя к сексу. На этот раз я не стану облегчать тебе задачу. Хочешь секса честно признайся в этом, а не жги лицемерно дом. — мужчина ждал, спокойно глядя ей в глаза. — Не могу. — еле слышно прошептала девушка и пошла прочь из комнаты. На выходе она дала знак солдатам вернуть его в камеру и быстрым шагом пошла по коридору. Лишь бы никто не видел слез текущих по щекам. Жизнь загнала ее в тупик. Он был массовым убийцей евреев и прочих групп людей, он стремился превратить в необразованных рабов славянские народы. Он никогда не признает ее существование перед обществом.

***

      Теодора повели на очередной осмотр. Доктор должен был сменить повязку на его ребрах и дать ему таблетки. Поупражнявшись на том солдатике, что говорил по-немецки в издевках, Тилике в отличном настроении вошел в медпункт. И там была она. Богиня, которая доставила ему так много наслаждения в прошлый раз. Хмурая девушка кивнула солдатам выйти вон. — Привет, красавица. — как змей он подполз к ней сзади. — Сядь на задницу, фриц. — Эй, а что так грубо? В прошлый раз ты была гораздо теплее. — он довольно положил подбородок ей на плечо, смотря что она делает. — Во-первых, не понимаю о чем ты. Во-вторых, иногда даже аристократа тянет на мусорную еду, но это не значит что он будет хавать ее каждый день. — она дернула плечом, скидывая его голову. — Это я мусорная еда? — он притворно положил руку на сердце. — Жестоко, очень жестоко. Ты бы помягче со мной общалась. Кто знает, может скоро вы все будете под немецкими господами ходить. — последнюю фразу офицер прошептал ей.       Вместо ожидаемого гнева, он получил взрыв смеха. Полина смеялась долго и заливисто. — Это ты-то хозяин? Не смеши меня. Не вам немцам, нас русских, пугать. Пупок развяжется.       Он обиделся, дошел до стула, присел, с прищуренными глазами наблюдая за ней. — Ты будешь первая кого я уволоку в Германию на принудительные работы. — его похотливые глазки не оставляли сомнений, в том что он понимал под принудительными работами.       Сдержавшись от того чтобы не шлепнуть его грязным полотенцем по наглой морде, Полина мысленно выругалась. Вот тварь, еще и угрожает на русской, теперь уже, земле. Подойдя, она схватила шатена за волосы, невольно отметив какие они мягкие и шелковистые на ощупь. — Ах ты сученыш. Кажется до тебя не дошло, что ты сейчас не в Рейхе? — Полина с утра злилась, немногочисленные бабы в лагере как-то прознали о содержимом письма, видимо офицеры читающие всю почту в целях безопасности проболтались, и злорадствовали, а некоторые мужчины ободренные тем что такую шикарную красавицу тоже, оказывается, бросают, начали оказывать ей знаки внимания. Девушка восприняла это как оскорбление, жалость была ей еще более отвратительна чем злорадство.       Глаза Тилике угрожающе полыхнули, когда она потянула его на себя. Он сделал движение чтобы перехватить ее руку, но девушка зацокала языком. — Только дернись, и я солдаты за дверью тебе все кости пересчитают. — он замер в движении, его глаза вычисляли насколько правдива ее угроза. — Давай на колени, герр Какой-то там. — Тилике. — услужливо подсказал немец. — Да мне чихать, на колени вставай.       С ошарашенный видом немец опустился на колени, на его лице явно читался вопрос: А что женщины тоже могут так делать?       Полина присела на освободившийся стул, раздвинула ноги и спустила трусики до щиколоток. Все еще держа его за волосы, притянула к себе. — Что сам догадаешься или карту нарисовать?       Немец ругнулся. — Scheiße! — Не шайсай мне тут, соси давай.       Теодор склонился к широко разведенным ногам, все еще пребывая в шоке. Ситуация как-то резко ушла из-под контроля. Вдруг поменявшиеся полюса власти, оставили его мягко говоря не в восторге. — Как следует давай, иначе получишь русских пиздюлей и вряд ли они тебе понравятся. — пригрозила девушка.       Тилике не знал что такое пиздюли, надо спросить при встрече Анну, но вид у медсестры был злой и говорила она скорей всего правду. Получать их ему совершенно не хотелось. Вряд ли они ему понравятся. Наглые русские! Решив отомстить ей, заставив умолять его, он приступил к делу. Сперва он проверил влажность ее киски, аккурат между половых губ — стоило ему лишь чуть-чуть поиграть с нею пальцами, и она потекла. Нежно лаская ее мраморную плоть, он подумал что она еще совсем узкая, явно не так много мужчин было допущено до райского местечка между ее ног.       Прикрыв глаза и вытянув ноги, девушка наслаждалась деликатным массажем. Заставить немца вымаливать прощение было отличной идеей.       Убрав палец от входа в ее тело, он бесстыдно глядя ей прямо в глаза облизал его. Полина содрогнулась. Было что-то невероятно греховное в то как он это дело. Ее жених подходил к оральным ласкам как к повинности, неумело копошась между ног, дышал на ее клитор, слишком сильно и долго тер одно и тоже место, и похоже совсем не знал где клитор искать, и даже когда она ему показала, он постоянно оставлял его и возвращался к складкам, не понимая что средоточие женского удовольствия, находится не там.       У нее был легкий вкус мускуса но в основном чистого тела. Поблагодарив судьбу за то что подкинула ему чистоплотную девушку, Теодор принялся обрабатывать ее. Не суетясь, давая ей дозреть, он встал поудобнее на коленях, положил одну из ее ног себе на плечо и весело подмигнув нырнул вниз. Полина начинала думать что это все плохая идея. Он очень быстро вернул контроль над ситуацией себе и то что задумывалось как месть над ним лично и над всем мужским полом в общем, быстро превратилось в нечто большее. Вот уже она еле сдерживалась чтобы не застонать. Два его пальца проникли внутрь, добавляя удовольствия. Сгибая пальцы, он шерудил у нее в лоне, разрабатывая дырочку. Эластичные стенки очень быстро стали гиперчувствительными и отзывались на чужие пальцы гораздо сильнее чем на ее собственные частые ласки.       Полина изогнулась на стуле. Чёрт, ей никак не удавалось представить на месте немца своего бывшего жениха. или хотя бы не думать, кому она позволят это делать. Возможно дело было в том как умело и искусно он играл с ней. Ее жених даже очень постаравшись не смог бы действовать руками так уверенно и со знанием дела. А может дело было в том Тилике был не тем мужчиной, которого можно было легко выкинуть из головы.       Она уже несколько раз, почти кончила, но каждый раз он отступал, переключаясь на складочки. Руками они притягивала его голову ближе. Смакуя ее слабость, он ласкал ее языком пока она не начинала буквально задыхаться. — Хватит дразнить. Заканчивай. — прошипела девушка. — А что мне за это будет? — буднично поинтересовался офицер. — Морду тебе не набьют, вот что. У нас мало времени. — Дашь мне овладеть тобою после, тогда закончу начатое. — Что? Ты мне еще условия ставить будешь? — Полина собиралась отпихнуть его голову и встать, но он щелкнул языком по клитору и жадно присосался и она упала назад на спинку стула. Будь он проклят. — Хорошо, только быстро. — она конечно могла бы доползти до душа и закончить начатое собственными пальцами, но после мокрого и горячего умелого языка это было бы также приятно как заесть бисквитное пирожное ватой.       Теодор только этого и ждал. Грубо и быстро закончив и доведя ее до судорог, он поднялся. Полина еще хватала воздух ртом и наслаждалась расходящимися от паха волнами удовольствия как он уже поднял ее со стула и быстро повернул к себе спиной. Девушку припечатали щекой к столу и она ощутила как внутрь врывается огромный твердый член. Она бы точно не сдержалась и вскрикнула, но не первый раз проделывавший такое Тилике вовремя закрыл ей рот ладонью. Мычащая в руку Полина безвольно лежала под ним, чувствуя как он таранит чувствительную плоть, которую еще мгновение назад нежно ласкал. Ушли нежность и аккуратность, офицер гнался за своим удовольствием, придерживая одной рукой ее бедро, а другой закрывая рот.       После бесконечно долгого толкания внутри, она подстроилась под его ритм и даже начала получать удовольствие. Ее лоно было очень скользким и мокрым, он возбуждал ее так сильно как никто другой прежде. Полина застонала, он держал безумно быстрый ритм. Не сбиваясь и не тормозя, он почти полностью выходил и входил, снова и снова. «Господи, да он просто как поршень!» — подумала она. Голова закружилась. Появилось приятно тянущее ощущение пульсации внизу. Тилике отвлекся на минут, покрепче вцепившись в ее бедра, и отпустил ее рот и издав «А-а-а-ангх» девушка содрогнулась под ним, царапая стол ногтями от экстаза. С опаской глянув на дверь и ожидая увидеть вбегающих с «пиздюлями» в руках советских солдат, Теодор расслабился через пару мгновений. Не услышали.       Вспомнив о ее просьбе в первый раз и поняв что одинокой девушке в Союзе легче житься от случайного залета не станет, он галантно вытащил в последний момент и кончил в полотенце. Вытерев пот со лба другим концом полотенца, он застегнул штаны. — Вот, теперь ты знаешь кто тут главный. — он легонько шлепнул ее по ягодице. — Убью. — прошептала лежащая девушка и мужчина больше не играл с огнем. — Ты бы встала, привела себя в порядок, пока не поймали со спущенными трусами.       С трудом поднявшись, медсестра поправила одежду. И очень вовремя потому что послышались шаги в коридоре. Приближался доктор.       Быстро усевшись, Тилике нагло сказал: — Наконец-то квалифицированная медицинская помощь, а то понабрали тут крестьян.       Едкий ответ Полина проглотила, потому что вошел врач. — Почему пациент еще не разбинтован? — Извиняюсь, доктор. Сейчас исправлю.       Ловко Полина срезала бинты. Тилике нервно смотрел на ножницы ее руках, успев пожалеть о своей дерзости.       Пока врач исследовал его раны на торсе и что-то одобрительно бормотал под нос, Тилике весело посматривал на девушку. Она метала кинжалы в его сторону. Зря она дала себя поиметь. Мало того что он обнаглел, так еще и потом где она такого мужчину как он найдет? При мысли о том что придется вернуться к неумело шарившим между ног русским мужикам Полина совсем погрустнела. — Медсестра обработайте раны вокруг спиртом.       С улыбкой маньяка-садиста она подошла к немцу с ватой и бутыльком медицинского спирта. Если он и заподозрил неладное, то не успел ничего сделать. Убедившись что врач не смотрит, Полина вылила содержимое бутылька ему на заживающие раны. Зашипев, немец вцепился руками в стул. — Тише, тише, так надо. Обеззараживание ран. — В чем дело? — нахмурившись спросил доктор со своего места, он подготавливал бинты и мазь согревающую и помогающую синякам быстрее рассосаться. — Все в порядке, просто у Толика низкий болевой порог. — ответила девушка. — Это его так зовут? Хм, не похож на Толика. А впрочем Бог с ним. Отойдите. — врач приблизился с бинтами. Шипящий Тилике убийственно посмотрел на девушку, она стояла с преувеличенно невинным выражение лица.       Шевеля губами над головой склонившегося доктора, немец пообещал ей кару небесную. Она лишь сладко улыбнулась ему. Все закончилось бы хорошо, разбежались бы они каждый по своим углам, недовольные друг другом, если бы врач вдруг не взял со стола полотенце, и не пошел к раковине мыть руки. Время вокруг словно замедлилось, пока оба смотрели за врачом. Полина в ужасе замерла. Теодор успел подумать что все-таки узнает сегодня что такое пиздюли. Вымыв руки и плеснув водой на лицо врач растерся полотенцем и замер удивленно разглядывая жемчужную влагу на руках. Если бы можно было провалиться сквозь землю Полина бы это сделала.       Дальше были крики, разборка, визг и её «уволили». Врач верещал о том что ей не поздоровится. Он напишет рапорт и ее будут судить как предательницу. Запоздало она подумала о том что можно было бы сказать что это не немецкая сперма, но увы комичное выражение лица Тилике выдало их с потрохами. — Бес попутал, не иначе!       Что было дальше Теодор не видел, его отправили назад в камеру, а Полина долго упрашивала врача не губить ее жизнь, объясняя все разбитым сердцем. Упирающегося офицера закинули в камеру. На душе было мерзко. Он не мог отделаться от чувства что виноват. Пусть это и было обоюдное желание, но только один из них рисковал потерять всё. И ему как мужчине и старшему по возрасту следовало бы подумать за них двоих.