Бойся своих желаний

      Рейнхард с отвращением оглядел салон самолета. Вокруг царил полный хаос. Анна старательно боролась со слезами и проигрывала бой, незаметно как она думала, вытирая время от времени глаза. Тилике носился между истекающей кровью русской и шипящей на него американкой… или англичанкой? Клаус разрывался между волнением за Анну и метанием злых взглядом на него. Отношения со Скорцени были безнадежно испорчены, после того как он его припугнул. Гейдрих не питал никаких надежд что гордый, но хитрый военный диверсант и разведчик простит ему шантаж. Скорцени был слишком умным, чтобы в открытую враждовать с ним, но при первом же удобном случае он не упустит возможности отомстить за оскорбление. И ради чего он испортил с ним отношения? Немец бросил раздраженный взгляд на Анну. Сколько еще ему придется пожертвовать ради нее? Снова и снова он совершал нетипичные для себя поступки ради одобрения той, что даже не являлась ему ровней. Это она должна стараться ему угодить, целовать ему сапоги. А получалось наоборот. Чистокровный арийский офицер выслуживался перед славянкой. Если бы не идеальное воспитание, он плюнул бы на пол от отвращения к самому себе.       Нужно привести команду в чувство. Поднявшись Гейдрих принялся делать то, что ему лучше всего удавалось — командовать. Отправив Клауса к Тилике, помочь другу, он пригрозил Кэти. В глазах девушки плескалась неразбавленная ненависть к нему, но открыто пойти против него она не рискнула, временно прекратив показывать норов. Ехидно ухмыльнувшись ей, он пошел в кабину пилота, беспомощная ненависть людей всегда забавляла его. Каждый раз он наслаждался ею как в первый раз. Приказав пилоту лететь мимо Ланьчжоу к ближайшему городку с приличным развернутым госпиталем для раненых немцев, он дал шанс русской выкарабкаться. Если хирурги там, ее не спасут, то судьба такая — умереть. Потому что лучше врачи есть только в Германии, а туда ей не долететь. Схватив Анну за руку, он поволок ее в туалет. — Плесни в лицо холодной воды и успокойся.       Вместо того чтобы послушаться, она уткнулась лицом ему в грудь и заплакала. Со вздохом он решил, что пару минут слабости, он ей позволить может. — Тише, тише. Всё будет хорошо.       Анна думала обо всех людях, что погибли в лагере. Советские люди, её люди. Да и ей теперь возвращаться некуда. — Что теперь будет? — Подлатаем девчонку. Вернемся в Берлин. — Берлин? Нет, я не хочу. — А тебя никто и не спрашивает.       Она упрямо молчала. Правильно угадав ее мысли, он сказал: — Я знаю вы планируете убежать с Клаусом. Он-то тебя любит, а ты его? — Это еще что значит? — возмутилась она. — Вот смотрю я на тебя и не верю. Когда любят не вынуждают жертвовать всем что человеку дорого. У тебя ничего нет в этом мире, а вот у него семья, дом, карьера, друзья. И ты хочешь, чтобы он все бросил ради тебя. Укатил с тобой и до конца дней прятался как дезертир. Его коллеги покроют его позором и проклятиями. Его заклеймят как труса и предателя. Для офицера это хуже смерти. А Клаус истинный офицер. Я еще раз тебя спрашиваю, ты его любишь? Его слова тяжело повисли между ними. И на ее совести. Девушка вынуждена была признать что он прав. Он всегда прав, черт его подери. Почувствовав что он побеждает, он продолжил давить: — И ради чего ему бежать? Тебя? А ты уверена что сможешь сделать его счастливым? Что в тебе особенного? А что если через пару лет любовь пройдет, он проснется рядом с тобой и осознает что это было ошибкой? Что тогда ему делать? Он останется ни с чем. Как ты сейчас.       Это больно ударило по ее самооценке. Анна, как и почти все люди на свете, была неуверенна в себе. Она и сама не раз сомневалась и думала о тех же вещах. Что в ней особенного? Да ничего. Есть более красивые, образованные и интересные женщины. Стоит ли ломать жизнь Клаусу ради собственного, временного счастья? Он всегда знал как ударить побольнее, как выкрутить руки так, чтобы человек поступил как он, Гейдрих, хотел при этом думая, что это его собственное решение. Отвернувшись, она прошептала тихим голосом: — Ты так жесток. Ты всегда был жесток. Его пальцы обхватили ее плечи сзади. — Нет, дорогая, я-то как раз предлагаю тебе больше, чем любой другой мужчина может предложить в этом мире. Безбедное существование, безопасность, теплую постель и удовольствие. Когда она не ответила, он в отчаяние добавил: — Ребенок? Все дело в ребенке? Если хочешь, будут тебе дети, мне конечно придется отрицать их. В свидетельстве о рождении графа отец останется пустой, но неофициально все будут знать кто он. Никто не посмеет назвать их ублюдками, они получат уважение в обществе причитающееся им. Они никогда не будут ни в чем нуждаться. Я буду любить их больше всего на свете.       Она лишь потрясла головой. Не хотела она пока детей, но слезы душили ее и не давали говорить. Она никогда не будет счастлива в Германии, ее всегда будут считать низшим существом. И это презрение перенесут и на ее детей. Что бы он там ни говорил, найдутся смельчаки которые не испугаются шефа СД. Да и он не вечен, что будет с ней и с ними, если он умрет? Оставалось лишь одно верное решение — бежать. Или назад в свой мир или куда-то далеко в США. Бежать в одиночестве, чтобы не испортить жизнь Клаусу. Но для этого нужны деньги. Ей нужно временно притвориться, что все в порядке и скопить хоть немного денег. А там свобода. Свобода от них обоих. Клаус долго сокрушаться не будет, найдет хорошую немку и женится. А Рейнхарду она вообще нужна как трофей. Она раздраженно скинула его руки с плеч. Развернулась к нему лицом, злые глаза буравили его. Немного опешив от такой резкой смены настроения он поинтересовался: — Почему ты злишься на меня? Я всего лишь добиваюсь тебя. — его голос был нежен, подняв руку, он кончиками пальцев провел по ее щеке. Подушечки ласкали ее еще влажную от слез кожу. Она долго молчала, смотрела ему прямо в глаза. Не ради драматической паузы или потому что думала над ответом. Просто пыталась обуздать охватившие ее эмоции. Обида, злость, жалость к самой к себе. Горло сперло, а глаза щекотало от навернувшихся слез. Только убедившись, что она не выдаст себя надломившимся голосом, она ответила: — Я так и не простила тебе твою жену. И никогда не прощу. Не могу. Даже если бы и хотела. А я и не хочу. Для меня это форменное предательство и я не из той группы людей что может простить подобное. — она встретилась с ним взглядом и тихо, но твердо сказала, — отношения между нами никогда не будут прежними. Прими это. Я не хочу быть с тобой и никогда не захочу. Лучшее что ты можешь сделать это отпустить меня. Так мы расстанемся друзьями. Теперь уже его глаза засверкали гневом. Она вызвала в нем чувство вины, за то что не смог ее защитить. Никому не нравится чувствовать себя виноватым. Толкнув ее к стене, он навалился сверху. — Никак вы русские не хотите по-хорошему. С вами невозможно договориться цивилизованно. Вот зачем все усложнять? — его руки лезли к ней под рубашку. Он накрыл губами ее рот, но вместо ожидаемой борьбы, она укусила его за нижнюю губу, и тут же лизнула укушенное место. Ее поцелуй был больше укусом, чем лаской. Сбитый с толку, отодвинув лицо подальше, он пытался подобраться к ее обнаженному телу, но она сыпала оскорблениями и извивалась между его твердым телом и стеной. — Слабак! Даже если я не буду с Клаусом, ты мне не нужен! — Сучка. — прошипел он в ответ. — его рука прижала ее запястья к стене. А вторая ладонь наконец-то проникла под ее лифчик, обхватив ее грудь. — Канцелярская крыса! Правильно тебя выкинули из флота. — она наступила ему на ногу.       Дернувшись от боли он уже собрался ее наказать как хлипкая дверь туалета раскрылась от пинка ноги. Клаус привлеченный долгим отсутствием Анны, пошел ее искать. А глухие удары о полые стены туалета подсказали что происходит внутри. Его взору предстала живописная картина прижатой к стене злой Анны и пытающегося ее снасильничать Рейнхарда. Который через мгновение уже был оторван от девушки и отправлен в полет не меньше пары метров и приземлился в проходе между сидениями. Потасовку между мужчинами мгновенно пресекли Тилике и Скорцени, растащившие дерущихся по разным частям самолета. Анна не в силах больше разговаривать ни с одним из них, прошла до хвоста, где лежала на полу Полина. Медик зажимал ей живот, видимо один из людей Скорцени, Тилике стоял рядом на коленях, следя за состоянием девушки. — Как она?       Немец качнул головой, Полина была бледна и время от времени теряла сознание. Теодор упорно разговаривал с ней, не позволяя отключиться. Она должна была молчать, но оставаться в сознание. Наблюдая за нежной заботой, явно переживающего немца, Анна открыла для себя нового Тилике. Увидела его с прежде скрываемой стороны. Кто бы мог подумать что беспардонный, местами бессердечный немец-карьерист, заботящийся только о себе, своих людях и стране может так быстро привязаться к представительнице чужой враждебной нации?       Неуклюже утешив мужчину, Анна поняла что она бесполезна там и понуро вернулась на свое место. Чтобы мужчины больше не чувствовали желания набить друг другу морды, ни одного из них не пускали к ней. Прислонившись к стеклу лицом, она не заметила как рядом бесшумно опустился Скорцени. Вздрогнув она посмотрела на него. Так тихо к людям подкрадываются только убийцы. — Какого рода работу вы обычно выполняете в Рейхе? — А вы сам как думаете? — хитро прищурился он. Впрочем юмор и улыбка до его глаз не доходили.       Она неопределенно пожала плечами, он пугал ее. Наемный убийца, диверсант, шпион, командир отряда таких же убийц. Этот мужчина зарабатывал на жизнь отнимая жизни по приказу нацистов. — Интересные у вас отношения с Ягером и Гейдрихом. — закинул удочку он.       Анна вся подобралась. — Опасные вопросы вы задаете. Не думаю, что гестапо это понравится.       Он поднял руки вверх, словно сдаваясь. Рассмеялся и сказал: — О, куда хозяин туда и подчиненная. — имея в виду что Гейдрих тоже угрожал ему. Анна почувствовала как загривок поднимается, ей очень не понравилось, что он назвал Рейнхарда ее хозяином, но попадаться на удочку и распространяться о ее отношениях с ним она не стала. Лишь промычала что-то неопределенное и уставилась в иллюминатор. Не сдаваясь немец, принялся болтать обо всем на свете. Слушая внимательно Анна лишь время от времени отказывалась отвечать на наглые вопросы, но его это не смущало и он болтал дальше. В частности, со смехом, рассказал ей что уважает Клауса и следит за его карьерой танкиста. — Один из самых храбрых солдат и талантливейших командиров что я знаю. И главное он осторожен и хитер как лис на поле боя или нет, тигр! Вы знаете что тигры очень умные животные? Когда за ними охотятся они часто идут по кругу и заходят в спину идущему по следу охотнику заставая его врасплох. О, это напомнило мне один забавный случай. Однажды, Клаус по мере продвижения Вермахта по Франции, раздал своим подчиненным английскую военную форму и усадил их в трофейные английские танки, чтобы нападать на французские и английские войска неожиданно и сеять хаос. Какая дерзость и смелость! Когда они осознавали, что подпустили близко врага, становилось уже поздно.       Она улыбнулась, гордость затопила её сердце. Русская не сомневалась в том, что Клаус талантлив, но сам он не любил хвастать, а обсудить его было не с кем. Тилике даже в концлагере, не воспринимал ее иначе как опасную слабость командира и друга, которая со временем пройдет. Заметив загоревшиеся интересом глаза Анны Скорцени продолжил: — Англичане ненавидят его. Количество унесенных им жизней и урон нанесенный их технике достиг таких глобальных масштабов что они обратили на него внимание. Однажды он устроил засаду и уничтожил 18 танков, 2 противотанковые установки и 15 бронетранспортеров всего лишь за 15 минут. После англичане послали лично за ним снайпера, объявили награду за его голову, к счастью, разведка вовремя перехватила информацию и его перевели на Восток. Гудериан не захотел потерять лучшего их своих ассов. — Вам лучше остаться с ним, мой вам совет. Гейдрих рано или поздно станет вашей погибелью. Полицейский полицейских. Хах! — в голосе Отто слышалась пренебрежительность, но от Анны не скрылся тот факт, что он понизил голос, чтобы его не услышали. — Такой милой и светлой девушке не место рядом с ним. Его голос всегда казался мне самым безразличным и холодным, что я слышал за всю жизнь. Он мог говорить о пытках и вымогательстве признаний как о чем-то обыденном, и его лицо оставалось неподвижным и безэмоциональным. Когда я в его присутствии, — продолжал Отто, — у меня всегда такое чувство, что он анализирует и препарирует каждого из нас и ищет уязвимое место, чтобы найти оправдание для ареста. Пообещав ему подумать над его словами, Анна с улыбкой поблагодарила Отто за интересную беседу, самолет уже заходил на посадку. В госпитале Полину прооперируют, и дальше они полетят уже без нее. В Берлин. Там где Гиммлер и свора обезумевших защитников белой расы.

***

Берлин       Анна стояла перед зеркалом и поправляла волосы. Прошло несколько дней с возвращения в этот страшный и наполненный врагами город. Монументальный, бетонный, аристократичный с фешенебельными домами, и идеальной планировкой, идеально чистый, дышащий духом ушедших столетий — город был воплощением всего чуждого ей. Напоминал кто она и кем никогда не сможет стать. Она чувствовала себя не в своей тарелке. И дело было даже не в немцах разглядывающих ее с вежливым интересом. Иногда ее тормозили на улице для проверки документов, всегда вежливо и обходительно. Всех евреев, коммунистов и прочих врагов Германского Рейха давно изгнали не только из Берлина, но и из большей части территории центральной Германии. Так что все кто остался в Берлине имели право там находится. Отсюда и обходительность. Гейдрих выписал ей документы, после проверки которых, глаза полицейских округлялись и они поспешно возвращали их ей и часто предлагали эскорт или довезти до дома. На вид обычные они, видимо, содержали в себе тайные знаки известные лишь тем кому нужно было их знать.       Выйдя из дома она увидела уже привычный черный Мерседес с двумя полицейскими в штатском, пасущими ее. Гейдрих, естественно, не скрывал, что за ней следят или охраняют. — А два маленьких поросенка, как дела? Большой злой серый волк вас не ругал? — В сказке было три поросенка. — хмуро отозвался один из них. Они все были сыты по горло ее шуточками за прошедшие дни. Анна отвязывалась как могла на бедных гестаповцах, не имеющих возможности дать отпор. Чаще всего она шутила про семейство нежвачных парнокопытных, так как в английском языке Pig переводящееся как Свинья, использовалось как оскорбительная кличка для полицейских. А так как ее немецкий все еще был так себе, общалась она в основном на английском, придумав кучу обидных шуток. Ну, а что? Если ей плохо, то плохо должно быть и всем вокруг. — Тебе лучше знать. — парировала девушка, удаляясь и хрюкнула для пущего эффекта. Выкаченных глаз мужчины, она уже не видела, наслаждаясь собственным остроумием.       Клаус все еще не знал, что она решила не бежать с ним на край света. Зная что за ними следят и ждут пока они попытаются скрыться, он осторожно готовился и продумывал план действий. А может он откладывал побег, потому что втайне не хотел бежать. Он старался не думать об этом, справедливо считая это трусостью и малодушием. Устроив ее в один из самых фешенебельных районов города в богатый особняк с прислугой он поругался с Гейдрихом на тему того кто теперь будет ее содержать. Каждый из мужчин хотел платить по счетам, застолбив видимо таким образом свое владение ею. Анне было глубоко наплевать. Какое-то флегматичное настроение завладело ею. Она жила в настоящем. Спала, ела, читала, гуляла по городу, покупая безделушки и подарки обоим мужчинам, проводила с ними время по очереди, впрочем спала только с Клаусом. Рейнхард больше пытался ее завалить. Каждый из них заглядывал ей в глаза, словно желая что-то там разглядеть, но глаза ее стали пустыми. Вся троица погрузилась в состояние анабиоза. У каждого были свои страхи или демоны, что грызли душу, отравляя существование.       Тот день она провела в городском парке, растянувшись прямо на траве. Клаус уехал на аэродром встречать Теодора, который остался с Полиной в Китае. Состояние девушки стабилизировалось и он должен был оставить ее и лететь домой. Рейнхард как змей, увидев возможность, сразу же приполз в оставленный без присмотра курятник. — Присоединяйся ко мне. — позвала она, — господин рейхсфюрер. — Просто рейхсфюрер. — поправил он, с улыбкой разглядывая молодое, гибкое тело в нежно-розовом платье. — Садись. Просто расслабься.       Немец с сомнением посмотрел на траву, огляделся вокруг. Он не понимал что интересного в пустом лежании на траве в парке. Вся его жизнь была мотивирована достижением различных целей. От того чтобы стать лучшим среди морских офицеров до сосредоточения неограниченной власти в своих руках. Он никогда не был просто счастлив, потому что всегда работал. Единственные моменты когда он позволял себе расслабиться были во время секса. Поэтому он и любил секс так сильно. У него не было друзей, так как он никому не доверял. Может быть чуть-чуть Гиммлеру, и то было в прошлом. Он никогда просто не останавливался, чтобы насладиться жизнью. Все время гнал вперед.       Рейнхард сел у дуба, оперевшись на него спиной. Мысли его были тяжелы. С Союзом был заключен мирный договор, но Гиммлер созвал военный совет из самых-самых и объявил что в течение максимум двух лет будет развязана война с Советами. Мирное сосуществование двух сверхдержав просто не было возможным. Немцам требовалось очистить земли на востоке для заселения их арийцами. А Сталин был против массового истребления или депортации болгар, поляков, украинцев и прочих братских славянских народов куда-нибудь в Китай, с целью оттеснить желтокожих к Индийскому океану и заодно освободить земли Восточной Европы для немецкого населения. Если на истребление евреев, все закрыли глаза, то на попытку подобного обращения с коренным населением Восточной Европы, Союз ответит самым жестким образом. А смысл было тогда захватывать восточные земли и не использовать их как выгодно Рейху?       Гиммлера было уже не переубедить. Он ненавидел и боялся славян, как единственную оставшуюся в мире силу, способную уничтожить Рейх и не намерен был игнорировать угрозу. Он заявил, что предотвращение развития славянских рас — одна из основных задач германского государства. При этом города Советского союза как территории «жизненного пространства» должны были быть разрушены, а территория опустошена и затем заселена сельскими немецкими жителями.       Если быть совсем честным, Гейдрих начинал бояться Гиммлера. Его безумно жестокое и откровенно бессердечное отношение ко всем расам кроме славян, не могло не внушить адекватному и воспитанному в здоровой среде человеку опасения. Кровавый диктатор, для которого все враги. Даже люди со светлыми волосами и голубыми глазами считались Гиммлером животными, если не были немцами. Его последняя речь глубоко врезалась в память новоиспеченному рейхсфюреру. — «Мы должны вести себя по-товарищески по отношению к людям одной с нами крови, и более ни с кем. Меня ни в малейшей степени не интересует судьба русского или чеха. Мы возьмём от других наций ту здоровую кровь нашего типа, которую они смогут нам дать. Если в этом явится необходимость, мы прибегнем к отбиранию у них детей и воспитанию их в нашей среде. Живут ли другие народы в благоденствии или они издыхают от голода, интересует меня лишь постольку, поскольку они нужны как рабы для нашей культуры, в ином смысле это меня не интересует. Погибнут или нет от изнурения при создании противотанкового рва 10000 русских баб, интересует меня лишь в том отношении, готов ли для Германии противотанковый ров… Если кто-нибудь придёт и скажет мне: «Я не могу сделать противотанковый ров с помощью женщин и детей, это бесчеловечно, это их погубит», — то я отвечу ему: «Вы убийца людей вашей крови, так как, если этот ров не будет закончен, то германские солдаты погибнут, а они — сыновья германских матерей. Известно, что такое славяне. Славянин никогда не был способен сконструировать что-либо. Славяне — смешанный народ на основе низшей расы с каплями нашей крови, не способный к поддержанию порядка и к самоуправлению. Этот низкокачественный человеческий материал сегодня так же не способен поддерживать порядок, как не был способен 700 или 800 лет назад, когда эти люди призывали варягов, когда они приглашали Рюриков. Мы, немцы, единственные в мире, кто хорошо относится к животным. Мы будем прилично относиться и к этим человеческим животным. Однако было бы преступлением перед собственной кровью заботиться о них и внушать им какие бы то ни было идеалы и тем самым ещё больше затруднять нашим детям и внукам обращение с ними.»       Война, война была неизбежна. С Союзом и с его многомиллионным населением. Давно в молодости, когда Гейдрих только поступил на службу к Гиммлеру, он с воодушевлением начал служить ему. Офицеру льстила возможность, быть причастным к подъему с колен Германии. Он день и ночь, порой без сна и не жалея сил и здоровья, трудился на благо Родины. Всё что он делал было для Великого Германского Рейха. А значит было ничего не жалко. И никого. Страна важнее любого человека. Он мог без зазрения совести перемолоть любого человека в мясорубке гестапо, немца или нет. На набивших карманы евреев ему было вообще наплевать. И всё это было ради великой цели, а значит было правильным. Люди живут и умирают, а страна и великая нация остаются существовать многие века. Но теперь он видел что Гиммлер, как и Гитлер, толкал Германию к пропасти. Не нюхавший пороху фюрер, поверил, что они могут объявить врагами весь мир и весь мир ничего не сможет им сделать. Что потери немецких солдат будут малочисленны, но оправданы. Ведь для Великого Рейха ничего не жалко.       Его, Гейдриха, уже не слышали, он так часто и нудно остерегал фюрера от войны с Советами, что теперь любое заикание об этой теме вызывало гнев и раздражение. Ему было уже небезопасно призывать к миру. Его верность могли поставить под вопрос. Он посмотрел на кажущуюся беспечной Анну. Она жевала травинку и смотрела в синее небо. Почувствовав его взгляд, сказала: — Красиво у вас в Германии. Очень красиво, я словно попала в другой мир.       Узнав ее многие годы назад, он понял что русские хороший, достойный народ, ничем не уступающий немцам. Вслух он конечно никогда бы в этом не признался, но втайне зауважал их смелость на поле боя. Шебушные, ленивые, но мирные и щедрые, изобретательные и находчивые, добрые и отзывчивые, с душой нараспашку. Рядом с русским, с который ты не воюешь, можно не бояться ножа в спину, в отличии от оппортунистически настроенных немцев. Разве может он уничтожить восемьдесят миллионов таких как она? Ведь именно этого хотел Гиммлер в первый год после окончательного завоевания земель Союза. По его плану, всю еду должны были вывезти в Германию, оставив население подыхать от голода. Уже был создан специальный аналитический отдел, расчерчивающий что и куда будут вывозить, где железные дороги, и как все сделать максимально быстро и эффективно с чисто немецкой пунктуальностью. Создать нехватку продуктов которая выкосила бы по подсчетам немецких ученых от шестидесяти до восьмидесяти миллионов людей. А немцы редко ошибаются в математике.       Раньше ему было все равно на людей который он уничтожал. Евреи, французы, чехи, поляки, турки, китайцы. Скольких он лично отправил на тот свет? Скольким лично ускорил и автоматизировал скорейший уход в мир иной? Десятки миллионов. Она ему не простит русских. Она вообще этого не переживет. Слабая нервная система Анны, не способность держать удары жестокого мира, сведут ее в могилу. Да ему и нельзя будет быть с ней, как только начнется война. Гиммлер предоставил длинный список мер направленный на уничтожение славянских народов. Обстоятельный список, чувствовалось что он потратил на его создание многие годы. Одним из пунктов был запрет для украинских и русских остарбайтеров которые будут угнаны в Германию на принудительные работы вступать в сексуальную связь с немцами. Для поляков этот запрет уже действовал.       Сколько лет Гиммлер вынашивал планы по уничтожению десятков миллионов? Неужели он всегда, еще до встречи с Гитлером, был таким? Может ли человек родиться злым? Ведь у него была хорошая, богатая, любящая семья, замечательные родители. Отец Гиммлера был добрым и отзывчивым, раньше всегда просил сына о милости по отношению к арестованным. Пока не был однажды не был послан куда подальше. Разозленный будущий фюрер не приехал на его последний день рождения, а вскоре тот умер. А еще Гейдриха волновал вопрос видят ли его таким же кровавым расистом, как Гиммлера, другие люди? От этой мысли становилось дурно. Он просто талантлив и очень умен. Он убивал потому что у него хорошо получалось и ради своей страны, а не потому что у него с детства заскок и ненависть ко всему живому. Черт подери, как он мог позволить Лине втянуть себя в это нацистское болото? Как теперь выбраться?       Он потрогал ее волосы, в лучах солнца они приобрели красноватый оттенок. — Это ты красивая. — Я тебя тоже любила… люблю… — Что? — Ты признался что любишь меня, я вот тоже признаюсь. — А как же Клаус? — Его я тоже люблю.       Он скорчил недовольную рожу. — Так не бывает. — Бывает. — Тебе нужно выбрать. Меня. То есть и так понятно что выберешь ты меня, но пора дать бедному оберфюреру свободу. Хватит водить его за нос. — Еще чего. Ты самодовольный, заносчивый, эгоистичный индюк. — На личности переходить не обязательно. — Выбирать не буду. Да и смысла нет. Я чужая в вашем мире. В ваших жизнях. — А кого ты больше любишь? — Обоих одинаково. — Лжешь. — Нет, не лгу. Иначе смогла бы выбрать.       Он остался недоволен ответом, но не стал ругаться. Слишком усталый и измотанный он был последние дни. — Пойдем я отвезу тебя домой. — Нет у меня дома. Не в этом мире. — Не придирайся к словам. Он довез ее до дома и высадил. — Не хочешь подняться? Кофе выпить. — ее глаза игриво блестели.       Он задумался, последнее время она вела себя странно. Отстранено и немного безумно, неадекватно одним словом. Может из-за месячных? Он надеялся что из-за месячных и это пройдет. — Я бы с удовольствием, но много работы.       Она надула губки. — Ок, тогда я Клауса позову. — и походкой в развалочку пошла прочь, к двери. Машина Гейдриха уехала. Ожидаемо, русская завернула к припаркованному у обочины Мерседесу сопровождения. — О, ребятки, вы тут наверное коптитесь на солнышке? — Коптимся? Потому что мы свиньи?       Она ухмыльнулась, пожала плечами. — Не я это сказала.       В спальне она разделась, приняла благоухающую ванну и почитав книгу, уснула в пеньюаре. Клаус задерживался и она немного волновалась. Вечером, в 17 или 18 часов, ее разбудил звук воющей сирены. Испуганно свалившись с кровати, она пару секунд оглядывалась по сторонам, не понимая что происходит. Бомбежка? Но кто? Неужели британцы долетели до Берлина? Сирена все не умолкала и подорвавшись Анна стала в спешке натягивать удобные брюки и рубашку. Она всегда была готова к неприятным поворотам судьбы и одежда, а также небольшой рюкзак с самым необходимым, лежали заранее собранные в шкафу.       Испуганная прислуга носилась по дому, парадная дверь распахнулась и гестаповцы влетели внутрь. Анна, как раз спускавшаяся по лестнице, замерла. — Нам приказано доставить вас к Гейдриху. — Что происходит?       Один из них схватил ее за руку и потащил. — Нет времени. Идите или вас понесут.       На улице царил беспорядок, люди бежали, пытаясь найти где спрятаться. Кто-то бежал к станциям метро, кто-то прятался под арками. Некоторые решили рискнуть и добежать до дома. — Кто нас бомбит-то? — Пока никто. Это тревога на всякий случай. Отрабатываем готовность населения. Случилось ужасное, больше ничего не могу сказать.       Ее впихнули на заднее сиденье и машина рванула с места. Зажатая с двух сторон, Анна притихла и испуганно молчала.

***

      Клаус, с тщательно скрываемым раздражением, наблюдал за вновь укомплектованной дивизией. Задумывалось что она станет гордостью немецкого Панцерваффе. В нее специально набрали сынков аристократов. Недавно Геринг ляпнул что-то про цвет нации и люфтваффе, в котором поголовно служили представители древних дворянских родов и танковое руководство решило указать ему на его место и слепить нечто подобное, но на танках. Губы немца презрительно скривились. Маменькины сынки из богатых семей, вообще не понимали куда шли. Насмотревшись хроники геббельсовской пропаганды, они думали что танковые сражения это когда ты мчишься вперед на большой скорости, иногда стреляя по стационарным мишеням подозрительно напоминавших Т-34. Блицкриг, на черно-белой пленке, выглядел впечатляюще и казался легкой поездкой за город, но на танке. На деле оказалось что это преодоление преград, грязь, копоть, адский шум при стрельбе, от которого танкисты глохнут поголовно и прочие прелести. И это они еще в реальном бою не побывали.       Так как начинание было очень важным поручили его лично Клаусу. Поняв что в танки их сажать рано и нужно сначала закалить характер, он выгнал их на полигон и заставил гонять круги. Стоящий рядом Теодор, скалился, вспоминая свои зеленые деньки, когда его также гоняли и в хвост и в гриву. Встретив его у трапа самолета, офицеры срочно поехали на полигон, решив не откладывать на завтра работу. Дома Клауса ждала Анна, но она поймет. — Так что говоришь обоих притащил сюда? — Да. А почему бы и нет? Рейху нужны рабочие руки. Война почти закончилась, нам всем выдадут земельные участки, станем еще богаче и начнет созидать и строить светлое будущее арийской нации. — И чем таким Кэти и Полина будут заниматься, что принесет ощутимую пользу Рейху? — Разные вещами. Например рожать арийских детишек. — не моргнув и глазом заявил Теодор. — И они были не против? — Издеваешься? Кэти пришлось связать по рукам и ногам, а Полине просто вкололи лошадиную дозу снотворного. Она еще не может ходить, на носилках затащили в самолет. — Ты же понимаешь что тебя в этих женщинах привлекает их нежелание быть с тобой? Вокруг полно немок, выбери себе покладистую любовницу, не играй с огнем. — Охо-хо, кто бы говорил про огонь. Как там ваше menage a trois* поживает? Ты главное шпаги не скрещивай с Рейнхардом, когда вдвоем жарите русскую, а то как-то это по-пидорски. — Пошел ты. — беззлобно сказала Ягер и пошагал к ленящемуся новобранцу.       Подойдя к парню, остановился у его головы. Тот делал вид что отжимается, но до конца не опускался. — Кадет откуда ты? — Богемия, оберфюрер.       Клаус присел рядом с ним на корточки. — М-м-м. Богемия. Сейчас над твоей невестой нависает чех, в точно такой же позе и можешь быть уверен, что он опускается до самого конца.       Вздрогнув кадет, опустился почти до земли и с трудом поднялся, потом еще раз и еще. — У меня нет невесты, оберфюрер. — словно извиняющеся сказал он.       Раздались смешки. — Отставить. — рявкнул Тилике. Он шел между рядов, выискивая жертву.       Ягер встал в полный рост: — Не жалейте себя. Враг вас уж точно не пожалеет. Будет глупо и обидно погибнуть в шаге от спасения, потому что вам чуть-чуть не хватило силы, скорости, ловкости, выдержки или умения. Потому что вы не смогли откинуть крышку люка и вылезть из горящего танка. Кроме того, если вы будете жалеть свои задницы, никогда не займете высокого звания. Офицеров вокруг вас не обмануть, они всё видят — и вашу лень и глупость и трусость. — И будете вы до старости кадетов мудрости учить. — прошептал один из парней, раздались смешки. Теодор скользнул в их сторону, нацелившись как акула почувствовавшая вкус крови. С колючим, цепким взглядом, он встал перед ними. — А теперь поделись шуткой со всем классом, кадет. Мы все посмеемся. — Простите, я ничего не говорил, штурмбаннфюрер. — Ты называешь меня лжецом? — Никак нет, штурмбаннфюрер. — Тогда давай, повтори что сказал. Хуже трепла, только трусливое трепло. Ты трус?       Теперь хихикали уже над парнем. — Заткнитесь все. А ты встань.       От наказания парня спас только звук сирены взвывший на полигоне. Тревога. Ягер моментально начал отдавать приказы, построив кадетов и отправив их организованным строем бегом в сторону лагеря. Он и Теодор прыгнули в военный грузовик и полетели на базу. — Что думаешь случилось? Бомбежка? — Не знаю, вряд ли. Но военную базу под Берлином так просто мобилизировать не будут. Не нравится мне это. Пугать население столицы, будут в самую последнюю очередь, чтобы власть не теряла любовь народа.       Когда Клаус отыскал Гудериана, тот стоял на картой мира и мрачно разглядывал ее. Сердце молодого мужчины упало, дело дрянь, если обычно улыбчивый оптимист выглядит так мрачно. — В чем дело? Что случилось? — А Клаус, хорошо что ты здесь. Я собирался послать за тобой.       Он указал на карту мира. — Сегодня в 14.30 по берлинскому времени, немецкие бомбардировщики сбросили атомные бомбы на Лондон, Ливерпуль и Кардифф.       Пораженный Клаус замер обдумывая последствия. Он входил в круг избранных, близко знакомых с разработками атомного оружия, читал техническую документацию и знал примерный уровень разрушения, царящий сейчас в Англии. Число жертв должно быть исчислялось в сотнях тысячах, если не миллионах. Как же Гиммлер решился на такое? — Понятно, значит армия приводится в усиленное положение из-за большой вероятности попытки отомстить? — Что? Нет, нет, Великобритания капитулировала вскоре после бомбардировки. У них нет ядерного оружия.       Повернувшись к нему лицом, Гудериан загробным голосом объяснил: — Советский Союз нанес удар по Токио. В 16.48 берлинского времени. Город полностью стерт с лица земли. Думаю скоро, если не уже, Япония капитулирует перед Советским Союзом. Но дело не в ней. Таким образом, Советы дали нам понять, что готовы к атомной войне. * — menage a trois — фр. тройничок, любовь на троих, любовный треугольник.