Месяц спустя.
Испания. Остров Исла де са Феррадура.
За годы своего правления драконы успели обзавестись имуществом по всему миру на сумму более 1 триллиона долларов. Хотя правильнее сказать, присвоить, ведь мало кто готов отдать свою недвижимость по причине того, что она кому-то приглянулась. Остров Исла де са Феррадура достался Пак после испанского конфликта 70-х годов. Пак Хёджин, отец нынешнего главы, испытывал больную любовь к испанскому климату и кинематографу, из-за чего борьба за остров стала для него делом принципов. Именно он был тем, кто развязал жесточайший шестимесячный конфликт с испанской мафией, в ходе которого погибло много невинных людей. Отмытый от крови, остров подковы в 90-х становится одним из самых красивых владений Семьи, уступая лишь поместью в северной части Германии. К нулевым Пак Тэхо превратил его в место нейтральных встреч и вечеров, чем впоследствии привлек внимание журнала «Forbes», отметившись на страницах журнала как самое дорогое вложение иностранцев в Испанию, поместье кануло в Лету на долгие 20 лет. Мартовское солнце проникало через витражные окна, окрашивая просторный зал в теплые оттенки оранжевого с примесью алого, впитавшегося в стены. Магия мхов, белых тканей и золота медленно оживляла давно потускневшие стены некогда главнейшего поместья. Теряясь в многочисленных коридорах, люди суетливо переговаривались, то и дело спотыкаясь друг об друга. Они роняли ленты, матерились и дрожали. И только шум прибоя неизменно глушил крики чаек. Выпуская судорожный выдох, девушка невпопад перебирает пальцами махровый пояс. Ничто не могло заглушить её отчаяние, и она опрометчиво глушила нервы в бокале Prosecco, не обращая внимания на хлопочущих визажистов. Всё равно они не поймут ни одно её слово. Игристое давит на горло, а жара плавит им же мозг. Комната, поддаваясь градусу, кружится в пьяном вальсе, и только треск стекла смог остановить его. — Вы все можете выйти, — болезненно улыбаясь себе в ладонь, тянет шатенка, уронившая бокал. — Минут на двадцать. Щурясь, они смотрят друг на друга, зависнув с кисточками и резинками в руках. Капризы были в норме их работы, но нарушение дедлайна — другое дело. — Salga del cuarto, — чиркая зажигалкой, произносит блондинка, ранее дремавшая на кушетке в углу комнаты. Она, словно проснувшийся сторожевой пес, аурой сжирала души чужаков. Собрав впопыхах пару больших осколков, старшая поспешила похлопать одну из помощниц по плечу. Та, заметив суетливость коллег, бросилась испуганно собирать косметические принадлежности. — Déjanos solos durante treinta minutos. За пару минут комната, ранее наполненная жизнью, погрузилась в тишину, нарушавшуюся редким шипением тлеющей бумаги. Эта тишина давит. Давит настолько, что шатенка до скрипа сжимает пальцы на подлокотнике, не без труда выплевывая тихое «спасибо». Выплевывает вовсе не потому, что ей неприятна помощь, а потому, что в противном случае она попросту попрощается с содержимым желудка. Поднявшись, Чеён присаживается на край туалетного столика. Её влажные волосы волнами спадают на плечи, кончиками дотягиваясь до поверхности стола. Легкое шелковое платье на её худощавом теле способно привлечь внимание не только мужчин, но и женщин. Она всегда одевалась откровенно, на грани блядства со стилем, но не любила внимание. Мы все полны противоречий. Неожиданно шатенка тянется к девушке, дабы поправить соскользнувшую с плеча бретельку. Чеён лишь отмахивается. Опять. Держа сигарету в зубах, убирает выбившуюся каштановую прядь из сложной прически. — Тебе больше не стоит пить, Суён, — косой усмешкой одаривает, замечая, как та морщится от исходящего от её пальцев запаха сигарет. — Я знаю, — пусто в глаза своему отражению смотрит. — Поможешь с платьем? Чеён кивает. Топит недокуренную сигарету в пустой бутылке, в секунду ловя шатенку, теряющую равновесие. Не умеешь пить — не пей. Почувствовав мысли, Суён неловко выпрямилась, кинув кроткий взгляд в равнодушные глаза. От обиды и стыда она с силой прикусывает нижнюю губу, но замирает, ощущая пальцы на подбородке. — Не стоит прокусывать губы перед церемонией, — раздраженно кидает Пак, мягко отпуская подбородок. — Отцу это точно не понравится, — ему вообще мало что нравится. — И ты прекрасно знаешь, что он ненавидит эту дурную привычку. Сглотнув свою гордость, пытается развязать пояс, но он не поддается её дрожащим пальцам. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь её ущипнул — происходящее было больше похоже на дурной сон, чем на реальную историю её жизни. Но это противное полупрозрачное белоснежное платье, висящее на вешалке, доказывало обратное. Оно было её скорым знаменем принадлежности, которое ей не позволили выбрать самостоятельно. Подарок же не может выбрать обертку. — Я не хочу его надевать, — тянет девушка, ища в глазах «собеседницы» спасение. — У тебя нет выбора, — своим обыденным тоном вбивает последний гвоздь в крышку её гроба. — Они даже не позволили… — резко замолкает, окончательно умирая в темных глазах, смотрящих на неё через зеркало. Суён как будто что-то вспомнила, что-то весомое, что-то, заставившее её заткнуться. Разобравшись с пуговицами на спине, блондинка морщится, сжимая зубы. Ноющая головная боль усиливалась с каждым днем. Боль ведь — твоя единственная лучшая подруга. Подруга, тянущая её на другую сторону. На сторону зависимости. Вместе они создавали прекрасный тандем. Тандем, заставлявший Пак Чеён вспомнить, что она жива. Правда была в том, что, глуша все свои внутренние эмоции, она создала себе огромную проблему. — Всё хорошо? — А у тебя? — донельзя слабое парирование, но невеста сдается от леденящего дух взгляда на своих плечах. Их взаимоотношения никогда нельзя было назвать теплыми. Ещё в детстве Суён считала, что сестра к ней так относилась, потому что они были лишь единокровные. Но со временем она поняла: Чеён от природы такая. Неважно, был это близкий человек или нет. И хоть все детские воспоминания Пак Суён были спрятаны глубоко в её разуме, она прекрасно понимала натуру сестры. Первое, что она помнила о себе, — это больничная койка и семнадцатилетняя Чеён, смотрящая в окно. После — возвращение в особняк, косые взгляды, страх и недоверие. Суён не рассказывали, что было до этого, считали, что информации о том, что она попала в аварию, было достаточно. Так девочка росла, совершенно не зная себя прошлой. И это убивало её. Но как бы она ни старалась, расспросы пресекались, любое упоминание её матери было запрещено, а между ней и сестрой стояла высоченная титановая стена. Болезненные воспоминания, навсегда оставившие свой отпечаток, разбиваются о риф суеты предсвадебной церемонии, проникшей вместе с вернувшимися испанками. Как же быстро пролетели полчаса тишины — с Чеён время текло по-другому. Падая на диван, девушка зажимает виски пальцами. Навязчивая боль отверткой взбалтывала мозг, сверкая отдаленными воспоминаниями из детства. Зубами достает из пачки сигарету, кидая коробку на журнальный столик. — У меня в сумочке есть обезболивающее, — непривычно звонко оповещает девушка, заставляя Чеён поднять на неё глаза. — Всё в порядке, — она, вальяжно развалившись на кушетке, растягивает слова так, словно те — горячая карамель. — Не отвлекайся на ерунду, — опрокинув голову назад, выдыхает. — Подобные мелочи не должны отвлекать тебя от церемонии. Церемония. Суён вздрагивает. До конца она не понимает, вызвано ли это отрицанием происходящего или тем, что сестра считает свою боль мелочью. Их с детства учили, что думать нужно только о себе, но эти слова противоречили её внутренним мироощущениям. Нет, она не была моралисткой. Вообще, в их семье сложно вырасти моралистом. Семья Пак занимала 60% преступного рынка Южной Кореи, а Суён считала, что ей везло, так как ни в каких делах она не участвовала. Девочка росла подобно комнатному цветку, ей позволяли всё, а она отплачивала тем, что интересовалась лишь литературой, музыкой и архитектурой. Смотря на сестру, она наивно полагала, что её принадлежность к этой крови никогда не затронет. Полагала до сегодняшнего дня.Пак Суён продали старики, что никогда не знали о любви.
Густой смог концентрированного никотина выдавливает из легких Намджуна весь кислород. Флэшбэки о самых злачных местах преследуют его даже дома. Знал же, что это соседство ему боком встанет, но что не сделаешь ради старого друга. Сощурив глаза, он в темноте пытается рассмотреть очертания тела... или хотя бы чего-нибудь помимо тускнеющей лампы на балконе. Ощущая себя Робинзоном Крузо в пещере ацтеков, он опасливо крадется так, словно на каждом углу его поджидают ловушки. Но горе-искатель приключений спотыкается об первую же помеху — импровизированный замок из пустых банок энергетика. Тэхён — аутсайдер, и жил он, как аутсайдер. В моменты вдохновения подолгу засиживался в комнате, просаживая печень и глаза. Никотин, кофеин и энергетики пропитывали старые обои и кожу художника. В такие моменты его собственный запах — хвои, лаванды и белого перца — жалобно цеплялся за кончики волос. Намджун, знавший об этой дурной художественной привычке, раз в несколько дней навещал его, превозмогая свою чистоплотность. Ким Намджун обожал порядок и ненавидел, когда кто-то курил не на кухне. Его комната была светло-бежевой, наполненная теплым светом лампы, комната Тэхёна была темная и мрачная. К тому же в плане быта Тэхён был минималистом, потому потертые обои и старый кожаный диван, изначально находящиеся в гостевой комнате, были оккупированы им уже несколько лет. И все-таки в чем-то Намджун просчитался, заселяя к себе безработного художника-лентяя с долгами выше крыши. — Ким Тэхён, ты не человек, — увидев фонари сонных глаз в темноте, начал полицейский. — Ты мусорный пакет в обличии человека. — Эй, — мертвецким голосом он был готов сожрать нарушителя. — Обидно такое слышать от друга. — Поддаваясь пальцам Намджуна, тумблер выключателя подал импульс, осветивший бледную кожу и лохматые волосы. — Ты принес ещё сигареты? — Нет, — твердо отчеканил мужчина, скрестив руки на груди. — Выползай из комнаты. — Инстинкт собственного самосохранения заставил его непроизвольно сделать шаг назад от надвигающего нечто, подобного человеку. — Ты неделю здесь сидишь, еще чуть-чуть, и ты превратишься в вендиго, а на данный момент в этой квартире есть только один человек, и это я, — стянув полотенце с плеча, он хлестко кинул его в лицо. — Иди в душ, а потом на кухню, я заказал нам еду. Замерший в пространстве Тэхён ещё пару раз моргнул, дабы дать привыкнуть глазам, и наконец сфокусировался на полицейском. Пространство вокруг отдаленно напоминало реальность, а слова доносились сквозь вакуум. Он опять перетрудился, поддался этому художественному импульсу, забыв про сон и нормальную еду. Опомнившись, он посмотрел на незаконченный холст. У художников свои причуды, а Ким Тэхён ненавидел, когда кто-то видел его незаконченные работы. К некоторым он относился настолько ревностно, что стоило чужому взгляду коснуться их, как он их уничтожал. Намджун знал это, потому непроизвольно отвернулся так, чтоб ничего не видеть. Он один раз уже совершил ошибку, и тот взгляд художника застрял у него в кишках. Такая причуда была вполне оправдана, ведь в своё время Тэхён с отличием закончил высшую художественную школу и умело обращался с любыми материалами. Правда, пойти учиться дальше ему помешали некоторые жизненные обстоятельства — долги. Не имея денег, он не мог учиться в частном вузе у великих мастеров. Да и к тому же грант, доставшийся ему на обучение в Париже, благополучно был сожран коллекторами. Сейчас это уже неважно. Накинув черную ткань на холст, Тэхён расслабленно выдохнул. Намджун же наконец смог посмотреть на друга, не опасаясь случайно заметить очертания его работы. — Топай давай, — выдохнул старший. — Раз-два ножками и в душ, — чеканя слова, он попытался успокоить дергающееся веко, ведь в свете лампы он видел весь бардак, творившийся в комнате. — Да иду я, иду, — проворчал Ким. — Уберусь в комнате позже, не беспокойся, — успокоил, зная, что друг терпеть не мог беспорядок. Конечно, он уберётся, но это совершенно не успокаивало Кима, что, стиснув зубы, боролся с желанием убрать здесь всё самостоятельно. Но до работы оставался час без учета дороги, потому он физически не успевал. — Боже, — прошипел себе в руку, — когда-нибудь я его точно выселю… Единственное, что Намджун решил сделать, — это проветрить комнату. Распахнув окно, он впустил в помещение прохладный ветерок, что подхватил несколько листков и черную тонкую ткань. На мгновение сердце Кима замерло, а глаза метнулись в сторону двери в ванную. Непроизвольно он посмотрел на бумагу, сглотнув слюну. Ему стало донельзя стыдно, ведь это было сравнимо с предательством. Его подставил ветер, принесший в прокуренную комнату свежесть. Подставил настолько, что Намджун замер, рассматривая каждую черточку карандаша на холсте. С полотна на него смотрел живой человек. Смотрел высокомерно и осуждающе. Словно сам набросок знал, что его раскрыли без разрешения. Тэхён редко писал людей. По правде говоря, старший даже не думал, что тот так хорошо умел их писать. Красота девушки на холсте не могла сравниться ни с чем, а холодность нарисованных простым карандашом глаз была настолько реалистична, что поначалу Намджун не поверил своим глазам. В очертаниях её волос словно были вплетены чёрные ленты, завядшие цветы и шипы. Она манила своей мрачной загадкой. Одним рывком он накинул ткань обратно, разгладив по сторонам. Ким никогда бы не простил себя, будь он виновником уничтожения столь прекрасного произведения в будущем.И всё-таки её глаза кого-то напоминали.
Чеён железной трубочкой по дисплею стучит, щурясь от жгучего ощущения в слизистой. Импульсы боли, ранее выкручивавшей извилины, растворяются в приятных мурашках по всему телу. Спиной она тонет в обивке кожаного сиденья, слегка выгибаясь навстречу эйфорическому приступу. В её сознании: гараж превратился в тихую гавань, а Мазерати — в лодку, колеблющуюся на водах Стикса. Метафорически, конечно. На деле у неё перед веками сверкнули искры, погаснув за какие-то жалкие пять минут, а дыхание, ранее ровное, стало донельзя тягучим. Она действительно начала дерзить настолько, что сама не верила тому, что её никто не поймал на употреблении. Отпустив пик, девушка сощурила глаза, посмотрев на айфоновский циферблат. Начало церемонии через сорок минут, но у неё уже нет времени просиживать в машине. Пряча коробку из-под сигарет в потайном кармане бардачка, она сглатывает до опизднения горькую слюну, растягивая мышцы ног. Правила одно за другим нарушает: прячет пистолет под большим мужским пиджаком, а глаза — под очками. На подобных мероприятиях было запрещено носить оружие, а для употребления есть After party. Конечно, никто преступникам употреблять не запрещал, просто не в таких количествах, как начала потреблять эта хрупкая девушка. Белый коридор кажется бесконечным, как будто каждый её шаг — это шаг назад. И тут либо она стоит на месте, либо разум совсем перестал подавать признаки жизни. К стене жмется с ощущением тягостей всей вселенной на своих плечах. Поймав себя на мысли, что пространство идёт кругом, она осознала, что действительно переборщила с дозировкой. Переборщила настолько, что сама это поняла. Считала ли Чеён себя зависимой? А думала ли она об этом вообще? Едва ли человек, оправдывающий себя тем, что по-другому сошел бы с ума от боли, может давать отчет своим действиям. Щелчок двери под ухом заставил вернуться. Она склоняет голову вправо, рассматривая черные уложенные волосы, расстегнутую темно-коричневую рубашку и напускную милую улыбку. Он же замер в крадущейся позе напротив девушки, вжавшейся в стену с очками на глазах. Патовая ситуация. Нависшая тишина давит на горло. И всё бы ничего, обычная случайная встреча в закрытом для посторонних коридоре поместья. — Простите, я искал туалет, ну или какое-нибудь уединенное место, — улыбается юноша, а Пак видит в его поведении что-то вульгарное, хотя дело, скорее, в сочетании его детского лица и неподходящей откровенной одежды. — Здесь его нет, — на выдохе чеканит блондинка, впиваясь ногтями себе в руку. Что-то подсказывало, что уединенное место он искал не для того, чтобы уединиться с чем-то, а чтобы она приняла его за своего. — Разве? Просто… — молодой человек сомнительного визуала замялся, обратив внимание на идеально выбеленный потолок. — Я просто думал, что тут подсобка, а значит, и туалет можно найти, — нервно тараторит себе под нос, мысленно считая секунды до вышибленных мозгов. — Я Чимин, кстати, сопровождаю… — Избавь меня от этой информации, — прерывает блондинка поток слов, поморщившись так, как будто он только что рассказал то, как драл какую-то девку в этой самой подсобке. Впрочем, судя по его внешнему, виду она бы не удивилась подобному. — Иди за мной. — Не стоит… — Это приказ. Брюнет, испугавшись оказать сопротивление, тихо побрел за худощавой девушкой в коротком черном платье и массивных ботинках. Чимин не понимал, кто она, но точно не хотел выяснять. В этом поместье все люди опасны, а он - обычный парень с окраин, что прилетел сюда в качестве сопроводителя главы Семьи. — Прости, но мне правда нужно в туалет, — снова начинает, дабы избавиться от сомнительного сопроводителя. — И не тот, что с кучей народа, — в ответ на молчание стонет мальчишка, но шум оживленного коридора поглощает мольбу. С каждым шагом Чимин боролся с желанием ринуться наутек. У него было столько возможностей — она ведь не смотрела и не держала вовсе. А в его положении глупо предполагать, что его ведут в тихое место, подобное уборной. В тихое место — возможно. Он попался. Попался в коридоре за запароленной дверью. Всё, что ему остается, — это играть роль надоедливого и очень глупого парня. Настолько глупого, что его нахождение там должно стать чем-то нормальным. Ведь иначе его попросту убьют. Сквозь толпу он видит надвигающегося на них охранника, что с каждым шагом выбивает из парня уверенность в следующем дне. — Госпожа Пак, прошу, пройдемте со мной. — Поднимешься на второй этаж, пятая комната справа, пароль 9-3-4-2, — сморщившись от просьбы охранника, что на самом деле просьбой не является, Чеён обернулась к мальчишке, всецело одарив его вниманием. — Запомнил? — Да, — выйдя из роли, отрешенно подтвердил, — 9-3-4-2.Остолбеневший, с вязкой слюной в глотке, он провожал хрупкую фигуру, быть может, самого жестокого и страшного человека этого места.