Vanitas

      Кутаясь в пиджак, Чеён, сгорбившись, растекается по креслу. Серая нить никотина, дымящаяся в её зубах, рисует витиеватые рисунки, растворяясь в воздухе. И какого черта они меня сюда притащили? В планах Пак не было появляться на глазах гостей ближайшие минут тридцать, но отец считал иначе. Ему было важно, чтобы она присутствовала: от начала до конца.       Благо, пока его самого не было. Мельтешащие туда-сюда люди разных кровей раздражают, заставляя поглубже утонуть в кресле. Будь её воля, она бы растворилась в пространстве, стала бы кислородом и задушила бы всех присутствующих. Цирк моральных уродов. А она в главной роли — бессмертного уродца с учащенным сердцебиением. В толпе замечает знакомые черные волосы и лисьи глаза. Он же смотрит с презрением, стараясь скрыть дергающийся глаз.       Люди как будто замедляются, а звуки становятся приглушенными. Мужчина слегка поворачивает голову, не разрывая зрительный контакт. Лёд в его стакане трескается, призывая осушить охлаждённую жидкость. Если они не прекратят так прожигать друг друга взглядом, у людей могут возникнуть вопросы. Но в моменте, находясь на церемонии, девушка очутилась в их совместных воспоминаниях.       Пусанская обитель проводил своего хозяина, погрузившись в кладбищенскую тишину. Пак Чеён любила тишину, но она губила её: обостряла все чувства до предела. Поэтому девушка научилась погружаться внутрь себя настолько глубоко, что не слышала и не ощущала ничего вокруг. Это была её опасная привычка. И он это знал, потому недвижимо стоял за спиной.       Мин Юнги не любил эту девушку. Она вызывала в нем отвращение.       Её «игры» приносили столько проблем, что лучшим вариантом было усыпить её. Но Чеён боялись. Боялись настолько, что даже безоружная она побеждала. Во снах ему чудилось то, как она умирает от его рук. Ему ничего не стоило направить стальное дуло и нажать на курок. Но, целясь ей в голову, он никогда не снимал пистолет с предохранителя.       — Стреляй.       — И исполнить твое заветное желание? — усмехается своим мыслям об убийстве. — Я не настолько великодушен.       — А жаль, — скучающе тянет Чеён, рассматривая отсутствие своего маникюра.       — Уматывай отсюда.       — Какой ты грубый.       — Розэ, ты обдолбалась настолько, что забыла, что мы не друзья? — огибая диван, риторически интересуется Юнги.       Она молчит. Продолжает рассматривать руки, чем раздражает Мина. Он терпеть её не мог, ей же он был неинтересен. Пак Чеён любила игры, рисковые игры, игры, подобные её связи с Хосоком. Юнги же был слишком спокойный, слишком правильный. Она чувствовала в людях их истинную сущность. Сущность Юнги была подобна своенравному коту. С котами играть скучно.       — Ты достал?       — Иди к черту, — топ её поднимает, кидая на диван. — Я серьезно, мне абсолютно всё равно на то, что ты пытаешься себя убить, но не тяни Хосока за собой, — она глаза на него поднимает, устало откидывая руку.       — Не душни, и без этого душно, — голову на спинку дивана укладывает, чувствуя, как близится момент её головной боли. — Мы с тобой повязаны, — Юнги бровью дергает, перекрещивая руки на груди. — Или хочешь, чтоб он узнал, кто спонсирует меня фентанилом?       Юнги прыскает от нервного смеха. Ты, верно, шутишь? Глупый шантаж, с учетом того, что я знаю куда более опасный секрет. Если он пойдет ко дну, то и она вместе с ним.       — Завались, я это делаю в надежде, что ты поскорее откинешься, — коробку с таблетками кидает на стол. Правда в том, что в их мире нет надежды.       — А говорил, что не настолько великодушен.       Они действительно были повязаны. Лучше всего хранят общие секреты те, кто друг друга ненавидят. Юнги просто не мог позволить Хосоку узнать о том, кто и в каких количествах доставал Розэ наркотические обезболивающие, Чеён же не могла доставать наркотики себе сама, так как отец не должен был знать. Опасные секреты, которые могут стоить жизни.       — С ней всё в порядке? — тише обычного спрашивает Хосок у Юнги, что раздраженно отстукивает пальцами по стакану сбивчивую мелодию. Она даже не заметила, что рядом с Юнги стоит Чон.       — Вероятно.       — Она похожа…       — На джанки, — весело влетает Чон-младший, закидывая руку на плечо брата.       — Ещё раз так сделаешь, и я ударю тебя, — натянуто улыбаясь, утробно рычит Хосок так, чтоб никто их не услышал, но филигранно игнорирует суть слов.       — И испортишь такой прекрасный день?       — Он был бы прекраснее, если бы тебя здесь не было.       — Да что ты говоришь, — белоснежный костюм поправляет, зачесывая волосы назад.       — Хо, — шикает Юнги, кивая в сторону подходящего гостя.       — Чон Чонгук и Чон Хосок, какая встреча! — начинает взрослый невысокий мужчина. — Я помню вас двоих еще мальчишками, — оба улыбаются, но готовы убить его, лишь бы не слушать очередные лицемерные речи. — Вы так выросли, все так же дружны?       Дружны, как Северная и Южная Корея.       — Да, Мистер Чан, — руку убирает, брезгливо потряхивая за спиной. — Мы всё так же дружны, — смотрит в глаза, наслаждаясь негативными эмоциями Хосока.       — Ну что ж, могу тебя тогда поздравить, — Юнги голову в сторону алтаря поворачивает. — Отхватил такую красавицу, Чонгук, молодец, я ещё на Собрание хотел тебя поздравить, но ты куда-то исчез.       Чонгук морщится. Красавицу. Хотел бы он получить другую, только вот эта другая опасна настолько, что сам Пак Тэхо побоялся её отдать. Пришлось довольствоваться тем, что есть. Их брак с Пак Суен — фикция законченного противостояния, именно поэтому для его объявления созвали целое Собрание. Хотел бы я посмотреть на твое лицо, если бы мне отдали её. Но ему не отдали. Чонгуку нравится внимание, нравится заставлять Хосока злиться, и нравятся войны.       Казалось, только Чонгук не понимал, что Пак Чеён ему не по зубам. Он наивно полагал, что если его брат смог, то и он сможет. Их секрет знал лишь маленький круг людей, но этот круг был опасно хрупким. Младший с легкостью мог растоптать старшего, но он этого не делал. Это было бы слишком просто. Легкие победы не приносили ему удовольствие.       Леденящий холод появившихся личностей заставил на секунду забыть причину их встречи. Звон бокалов затих, даже птицы больше не подавали признаков жизни. Братья замерли, а Юнги машинально потянулся за оружием, которого у него не было. Гребаные правила.       Пять человек. Человек, незнакомых никому здесь, и в этом была проблема. Проблема в этом молодом человеке в новеньком костюме. Проблема в этой длинноногой красноволосой девушке. Проблема в этом миловидном парне. Проблема в старике, стоящем во главе с охраной. Нет. Проблема только в старике из прошлого.       — Что ж вы так замолчали? — Время и трудности были неспособны выбить из него спесь. — Неужели полагали, что мы не придем?       — Ли Мэнхо, что ты здесь забыл? — недовольно интересуется Сокджин, только что прибывший на остров.       Не успел он порог перейти, как почувствовал ускользающие жалкие нити спокойствия. Непроизвольно глазами Чеён ищет. Находя, тушуется, он, как никто другой, знал её привычки нарушать правила. Сегодня точно чьи-то мозги окрасят эти белые стены, а его точно уволят.       — Но как я мог не прийти на свадьбу своей собственной внучки? — он играет на публику, наслаждаясь каждой минутой своего возвращения.       Внучка. Они все знали об этом, но предпочли забыть. Забыть о существовании третьей Семьи. Семья Ли, раздробленная, уничтоженная, была грязью их мира. Некогда страшнейшие люди стали дворовыми псами, подбирающими объедки за Пак и Чон. Для Семей было не впервой заключать браки для поддержания хрупкого равновесия. Плодом такого брака была Пак Суён. По венам этой скромной и доброй девушки текла гремучая смесь гигантов преступного мира.       — К тому же я давно не виделся с Чон Ёнсу, — прямо в глаза сбитому с толку Чонгуку смотрит. — Как его здоровье? — хрупкому миру не бывать. — Всё также просаживает легкие никотином?       Хосок, подобно Юнги, за спину тянется. Но кобура пуста. Чертовы правила. Младший этого старика никогда не видел, но чувствует, что тот немало войн повидал. Немало устроил, и этот шрам на пол-лица — тому подтверждение.       — Я, кажется, забыл выслать вам приглашение, — приятный баритон вернул уверенность в мирном решении конфликта.       — Кажется? — улыбнулся старик.       Мужчина был одет в классический итальянский костюм, но вместо рубашек предпочитал носить водолазки, в чем не изменил себе и сегодня. Вот он, виновник торжества. Он не внушал страха, лишь монументальное уважение с флером надменной уверенности. Своим видом он был способен вернуть веру в хрупкий мир. Долгие 6 лет притворного перемирия дали почувствовать преступникам на вкус спокойствие. Никто не хотел возвращаться в те кровавые времена, когда отцы хоронили своих сыновей.       — Чем обязаны столь… — слова подбирает, — яркому визиту?       — Мне что, нельзя повидаться с собственной внучкой?       — Изволь, — Тэхо устало рукой взмахивает. — Ты бы не стал так рисковать из-за этого.       — Ты прав, — к старому другу всем телом поворачивается. — Возрождение, право нахождения на Собрании и так далее, — шрам на лице начинает неприятно жечь.       — Ты прекрасно знаешь, что ты не имеешь право на это, — прищурившись, он отмечает то, как много морщин появилось у того. — Метка на твоем лице тому доказательство.       В этом мире выстроена четкая иерархия: есть правящие кланы, которые и носят имена Семей, все остальные лишь подчиняются, не смея сказать что-то против их приказов. Шесть лет назад Семья Ли была полностью отрешена от власти. Они стали кланом. Они больше не могли присутствовать на Собраниях, не могли посещать церковь Искупления, не имели право голоса. Их могли безнаказанно грабить и убивать. Их не защищали от полиции. Семья, что долгое время правила Азией, стала грязью из-под ногтей.       Хотя Ли Мэнхо казалось, что грязью он стал задолго до ключевого происшествия шестилетней давности. Уважение он потерял в далеком 2002 году, когда отдал свою дочь Тэхо лишь бы не лишиться последних портовых путей. Он лишился и их, а вместе с этим родилась эта девчонка. Она даже не была первой. Нарушение его принципов не принесло ему ровным счетом ничего.       Старик, опустив голову, косо усмехается земле. Верно подмечено. Как он мог забыть то, что напоминает ему каждое утро в зеркале? Этот шрам был вторым доказательством его слабости. Первым была Пак Суён. И эту слабость он не мог стереть, убрать, избавиться, он мог только исправить, смыв кровью Семьи Пак. Всей семьи. Поднимая голову, он пожирающе смотрит в глаза.       — Я не имею, — рукой вслепую тянется к темноволосому парню, — но он…       — И как это понимать?       — Меня зовут Ли Кёнсу, — он неуверенно поправляет галстук, напуская на себе холодность старика.       — Он мой сын.       Смена Глав — вот что могло вернуть Семью медведей.       Тэхо в спине выпрямляется, не веря своим глазам. В лице этого мужчины нет ничего похожего на его бывшую жену, да и на Мэнхо он не был похож. Мягкость черт его лица была пугающе обезоруживающая — для того, кем он являлся. Но это ничего не меняло. Кровожадность была в ДНК Семьи Ли. Пак Тэхо так долго выстраивал хрупкий мир, и в одночасье он оказался на грани полного уничтожения.       Ты был таким всегда, Мэнхо.       Пора передавать бразды правления, Тэхо.       Чеён, остававшаяся в тени, встает. Мэнхо усмехается. Ты так выросла, но совсем не поменялась. Глаза девушки заставляли шрам на лице пылать адским пламенем. Именно она была той, кто его оставила. Темной лошадкой, поставившей могильную плиту на будущем Ли, оставившая свою метку на лице шестидесятилетнего монстра.       — А она все так же нарушает правила, — улыбается Ли Мэнхо, когда Чеён направляет на него дуло. — Мне кажется, мы это уже проходили.       — Розэ, — отцовский приказ, который она понимает, но не выполняет.       — Чеён, не надо! — тихо лепечет Суён, выскочившая на улицу.       Её напуганные глаза были красноречивее любого приказа, любой просьбы. Чеён вздыхает, ослабляя руку. У Хосока мурашки табуном бегают от одной только мысли о том, как равнодушно она нарушает собственные правила. Она ненавидела внимание настолько, что никто из здесь присутствующих даже не знал, кто она такая.       Гончая Семьи Пак, приводящая в исполнение наказания, по имени Розэ, не имела лица. Она была тьмой, выдумкой, собирательным образом безжалостного убийцы. Ведь все, кто видел её лицо, просыпались на том свете. Теперь же все знали, что Розэ — это не выдумка и не тьма, она дочь того, кто перестроил преступный мир.       Ли Мэнхо усмехается. По большей части ликует внутри себя. Ведь именно его внучка смогла приструнить её. Оглушающий выстрел вызвал лишь смех. Из рваной раны пришедшего с Мэнхо охранника хлынула кровь, окрашивая лицо большеглазой спутницы. Она сделала шаг назад, уворачиваясь от тела мужчины. Алые капли на девичьем лице так подходили цвету её волос.       — Он работает на испанскую мафию, — убирая оружие, поясняет Чеён. — И я сомневаюсь, что ты об этом не знал.       — Я знал, — подтверждает старик, пожирающе наблюдая за тем, как из сонной артерии хлещет кровь. — Просто… проверял, — к умирающему наклоняется. — Через пару секунд ты почувствуешь агонию от недостатка крови, — рукой по лицу проводит, ужас глаз его возбуждал, — твоё тело обмякнет, и тьма сожрет целиком, — он в совершенстве владел испанским языком. — Я вышлю хозяину твою голову.       Он знал, что рядом с ним предатель, но только он мог провести его на этот остров. Какая удача. Какая удача, что это убийство раскрыло для него Пак Чеён. Она никогда не промахивалась. Но эта рваная рана на шее, эта пуля, пролетевшая в метре от невесты, сказали о ней больше, чем вся эта напускная аура равнодушия.       В тебе ведь сейчас бушуют эмоции, и ты не можешь их контролировать. От его дочери всё же были плюсы. Пак Чимин, наблюдавший за этой вакханалией, с глазами Чеён встречается, машинально делая маленький шаг назад. Никакая актёрская игра его не спасет. Испанец привел их лишь на остров, в дом пустил он.       Пак Тэхо вздыхает.       — Что ж, — руку на плечо Кёнсу опускает. — Добро пожаловать, — разминая шею, он смотрит на Розэ. — Надеюсь, вы понимаете, к чему это приведёт, — его слова находят место в головах каждого из присутствующих. — Уберите тело и продолжим мероприятие.       Церемония должна продолжаться.

Все те, кто помнят войну, никогда не пожелают на неё вернуться.