Vanitas

      За лобовым стеклом размазываются огни ночного города, сменяя друг друга на порядок медленнее, чем обычно. Пак Чеён едет не спеша, соблюдает правила дорожного движения, и на немое удивление жизни — стоит на красном. Тяжелый могильный выдох из её груди лишь доказывает то, что она явно не хочет быть в конечной точке пути.       Неглубокие царапины переливаются в искусственном свете фонарных столбов. Они, как свидетельство неосторожности владельца, привлекают внимание перфекционистов, коим была и Розэ. И как бы сильно её не раздражал визуал лунок, она так ничего с ними и не сделала.       У Розэ в гараже около двадцати пяти иномарок, но она до сих пор выбирает эту.       Время неумолимо разбивало маски, заставляя вести себя сдержаннее и более не поддаваться минутным порывам. У Розэ и так было слишком много проблем из-за «порывов», которые временами она не могла объяснить даже себе.       Умиротворённую тишину, такую необходимую Пак Чеён, рвёт на куски рёв прокаченного движка и скрип тормозов. Ночь несла в себе не только спокойствие, но и обратную сторону мегаполиса — беззаконие, гонки и золотой молодежи, думающей, что они и есть истинное беззаконие. Молодежь в Сеуле действительно не знала истинных лиц беззакония, что здесь жило. Они, в отличие от людей с трущоб и отдаленных секторов, жили как обычные люди двадцать первого века.       Сеул работал днем и горел ночью, наверное, потому в этом городе жили безумцы. Стритрейсеры — не самые опасные представители ночной жизни, но, несомненно, самые громкие.       Тройка разноцветных машин сверкает на повороте, призывно сигналя стоящей на светофоре. Чеён, привыкшая к такому вниманию, смотрит сквозь, потирая тыльной стороной указательного пальца губы. Гонщики были ей совершенно безразличны — дети, что меряются гипотетическими лошадьми под капотом, что, в конечном счете, намотаются на внезапно выросший столб. Слишком бессмысленная и неэлегантная смерть — умереть в угоду пафосу и привкусу адреналина.       — Ты так и будешь махать пушкой? — спокойно интересуется Хосок. — В твоём состоянии ты лежащего в метре не застрелишь.       Чеён щурится, пытаясь найти не образ Хосока, а его настоящую голову. Этот парень вызывал в ней стойкое чувство недовольства и страха. Страха уже не животного, а ноющего. Страха осознания проигрыша. В тот первый день их ошибки он был подобен вихрю, захватившему её. Сейчас же он напоминал отца.       — Голова у тебя болит? — продолжает, упиваясь её бездействием. Не боясь выстрела, резко подходит, направляя оружие себе в голову. — Твоё оправдание подобно оправданию героинового наркомана о том, что у него гниют вены, — безумство его глаз подобно бензину разжигает внутри Розэ пламя злости. — Это не причина, а следствие, — пробудившись от дозировки, с предохранителя снимает, слегка приподнимая подбородок. Для Пак показать слабость — непростительно. — Давай, стреляй, тебе же так плевать на правила, — тишина наступает на горло. — Стреляй!       — Заканчивай этот цирк, — раздраженно выдыхает блондинка. Одна несостыковка: зрителей здесь нет.       — Ты так часто говоришь, что мне делать. У меня складывается впечатление, что ты действительно думаешь, что можешь управлять мной, — она слюну сглатывает, ловя каждое слово. — Не думай, что можешь поманить меня высокомерной улыбочкой, и я проиграю тебе, — за грубыми словами он прятал себя настоящего — напуганного собственной слабостью.       — Что ты несешь…       — Не думай, что наша связь хоть что-нибудь значит.       Их связь значила куда больше, чем всё то, что он сказал, ведь именно она и заставила его ринуться за человеком в бездну. Не знай она ничего — не распинался бы сейчас перед ней, не смотрел такими грустными щенячьими глазами. Дай им обоим зеркало, и они бы удивились тому, как обречённо выглядят. Но пока комната не превратилась в куб из зеркал, они играют свою отведенную роль.       — Легче стало? — опуская оружие, она безучастно интересуется, пробегаясь глазами по стенам.       — А должно? — легче не стало, стало только хуже. — Выйдешь в таком состоянии к гостям — и можешь заказывать себе гроб, — в своей манере на одних пятках разворачивается к двери.       — Не останешься?       Её неестественно тихий голос застревает в опустевшей комнате, что переливами света на стенах грозится сожрать её с потрохами. Это не его проблема и не его забота. Они никто друг другу и никогда не были. Телесная близость является лишь природной необходимостью человека. Но природной необходимостью не объясняется то, что он так настырно старается спасти своего врага.       В его квартире привычно холодно и темно, хоть она не была здесь уже пару долгих лет. В воздухе пахнет дешевыми ментоловыми сигаретами, что он курил со времен, когда у него ничего не было. Это была его привычка из прошлого. У Юнги, на самом деле, много привычек из прошлого, а эта самая безобидная.       Холодный металл блестит перед носом крадущейся девушки, что, отклонив голову, едва ли успевает не удариться об входную дверь. Собравшись, инстинктивно выбивает оружие ногой, одаривая квартиру скрежетом металла по дубовому полу. Чеён тренировали годами, по сути, вбивали в голову различные техники, но лишь против одного человека она была бессильна, и этот человек пах в точности как нападающий.       В порыве драки мужчина девушку со спины хватает, а она задыхается в резком запахе бурбонского перца, кедра и сантолина, а, быть может, дело в том, что он её душит. Пятясь назад, Розэ ногами от стены отталкивается, вырывается, отлетая в тумбочку. Вещи с грохотом летят на пол, будя молчаливых соседей. Голова кружится, подавая ложные импульсы, так схожие со вспышками света. Нащупав светильник, с разворота об его плечо разбивает, разрезая тонкую кожу осколками.       Кровь, стекающая на пол, вынуждает остановиться, лишь на минуту переведя дух. Они никогда не дрались до смерти, но их драки никогда не заканчивались парой царапин. Они заканчивались разгромленными квартирами и выдохшимися телами на полу. У Чеён дыхание сбилось ещё после первого удара, потому она злится на саму себя — никакая зависимость не проходит бесследно.       Пара пропущенных ударов ослабляет защиту Розэ, отчего Юнги удается подловить её — схватить за шею и прижать к стене. Чеён задыхается, брыкаясь в тщетных попытках отцепить настырные пальцы. Чувствуя, как девушка мякнет в его руках, Мин, сощурившись, разжимает пальцы.       В предобморочном состоянии Розэ валится на пол, разбивая колени в кровь. В судорожных попытках поглотить как можно больше кислорода, она давится, чуть ли не теряя сознания. Имитируя кашель, пальцами нащупывает рукоять ножа, что так кстати отлетел именно в эту стену. Розэ всегда использовала грязные приемы. С разворота целится в ногу, но, не успев и половину задуманного осуществить, замирает.       — Бам, — произносит Мин, дергая рукой с зажатым пистолетом так, словно от «выстрела» идет отдача. Что-то подобное в их жизни уже было.       — Я бы успела пробить тебе бедренную артерию, — с усмешкой подмечает, опуская холодное оружие.       — Но ты бы умерла.       Убрав пистолет за пояс, Мин повернулся к ней спиной, мысленно себя упрекнув в этом. Он ненавидел поворачиваться спиной к предателям, но усталость глушила монументальные принципы. Их теплая встреча снова оставила разруху. Смахнув осколки стекла со стола, мужчина налил себе воды, жадно прижившись губами к треснутому стакану.       — Что тебе надо? — решается спросить после того, как, отдышавшись, Чеён встает. — Хотя мне неинтересно, — стакан опускает. — Проваливай.       Закатив глаза, она без слов сложенную бумажку на стол кидает. Пробежавшись глазами по ровному почерку, Мин вскидывает бровь на съехавшейся точке. А головой точно поехала Розэ. С минуты смиряет её раздраженным взглядом, обдумывая написанное.       — Ты убить себя собралась? — по-другому этот коктейль и не назвать.       — Нет, — на порванные штаны в районе бедра смотрит, чёрт возьми, Мин Юнги, это YSL. — Это… — стиснув зубы, мелкий осколок из ноги вытаскивает, — для эксперимента.       — Эксперимент быстрой и ужасной смерти? — не сдержав эмоции, мужчина разбивает стакан об раковину. — С чего ты решила, что я буду исполнять все твои прихоти? — раздражение перемешивается с усталостью, даря Мину особенно удрученный вид. — Я не твоя собачка.       — Ага, — фыркает, — Чона.       У Розэ был дар заводить его с полуслова. Это уже далеко не бык и красная тряпка — это палец и красная кнопка. К ней подлетает, хватая за челюсть. Наваливаясь на неё, жмет к стене, хрустя предметами под ногами. Чеён устало замирает, дыша ему прямо в губы. Её запах давал отпор покруче неё самой. Удушающе укладывая Юнги на лопатки своей горькой приторностью. Хотел ли Юнги Чеён? До скрипа в челюсти. Посягнул бы он на неё? Ни за что на свете.       — Пожалуйста, — подобное слово так редко слетает с её губ, что ситуация сюрреалистичная. Рукой по его щеке ведет, отчего он скалится, отталкивая от себя. — Это нужно Дженни, — косую улыбку его стенам дарит, ожидаемая реакция.       — Дженни? Служительница церкви? — бровь вскидывает в немом вопросе, она так часто лжет, что верить ей — верх тупости. — Ничего получше придумать не могла?       Он свои грехи никогда не замаливал — он их не помнил. Мин Юнги не помнил свои грехи, но отчетливо помнил запах её темных волос. Раньше Чеён пахла пачули и сахарной ватой. Но со временем этот запах перерос во что-то взрослое и отравляющее.       Раньше они часто засыпали в обнимку, ведь мальчик с холодными глазами был нянькой для дочери Дьявола. Раньше она называла его «оппой». Но раньше — это не сейчас. И человек, что оберегал ангела, вернувшись из Китая, обнаружил на его месте цветочного демона с белыми волосами.       «Привет, Юнги».       Тогда он узнал, что она уже год как гончая. 15 лет. Чеён было 15, когда она стала членом Семьи, никакая разница в шесть лет не спасла её. Юнги был её куратором и учителем, именно он учил её теории убийств, сопровождал на заданиях, но в тот момент осознания человек, не испытывающий вину, почувствовал горечь упущения.       Теперь, сколько бы Юнги ни смотрел в это отрешенное лицо монстра, он видел маленькую, пухлощекую, сопящую ему в грудь девочку. Ей давно не четырнадцать, и теперь её взгляд, пропитанный безумием, способен осадить даже своего учителя.       — Ты думаешь, заявишься сюда, скажешь «пожалуйста», и всё? — Опять жалеет, что все-таки не пристрелил её, когда была возможность. — Я тебе это в зубах принесу?       — Это важно, — выдыхает, руками опираясь на стол. — И нужно не мне.       — Я не верю тебе, — слова эти вовсе не к этой ситуации относятся. — Твою мать, Розэ, война трех близится, а ты ищешь способ поразвлечься.       Она, как и много лет назад, многозначительно молчит, давая Юнги время подумать. Чеён никогда не отвечала на то, что считала ошибочным. Времени, что она дала, хватает Мину на то, чтобы он задумался над её просьбой. Она трезвая, и это странно.       Юнги Чеён в своей голове в Розэ превратил — в человека, не ведающего жалости, в кровожадного равнодушного монстра, лишь бы не помнить, ту другую. Раздраженно выдохнув, руку в волосы запускает, разрывая зрительный контакт.       — Достанешь?       — Я не твоя аптечка, Чеён, — она никогда его таковым и не считала. Он всегда её спасал. — Я подумаю.

Главная губительная привычка Юнги из прошлого — это Пак Чеён.

      Чонгук скучающе смотрит в телефон, листая то вправо, то влево. В темно-каштановых волосах гуляет слабый ветер, а холод ночи окончательно отнимает нужду во сне. Хотя он никогда и не жил в часовом поясе обычного человека. Мужчина по правую руку старательно пытается скрыть факт своего сонного состояния, только вот Чона его старания забавляют. Нет ничего прекраснее кровавой перестрелки в ночи.       Назначивший встречу явно скрываться не намерен, сверкая в ночи габаритами черного джипа. А мы с тобой похожи. Затормозив, черный Gelendwagen застыл в фарах новенького BMW i8. Прищурившись, Чон силится рассмотреть салон, но замечает лишь красноволосую девушку за рулем. Она от взгляда уворачивается, прозрачно скалясь его наглому изучающему взгляду.       — Я слышал, в Семье Ли не любили женщин, — хитрит Чонгук, пожимая руку Кёнсу, но обращаясь к другому. Младший Ли почему-то тушуется, опасливо озираясь на отца.       — Возрождение требует перемен, — мечтательно отвечает старик. — К тому же женщины куда опаснее мужчин, — пыль в глаза кидает, танцуя с парнем в хитром вальсе слов.       — Если их разозлить, — поддерживает Чонгук, дружелюбно помахивая рукой девушке. — Вернемся к теме нашей встречи? — Он словно специально игнорирует новоиспечённого главу Семьи, все время обращаясь лишь к тому, кто ему интересен.       — Ах да, наслышан о твоей нетерпимости и любви к разрушениям.       — Слухи в этом мире распространяются быстрее, чем в шоу-бизнесе, — усмехается, растягивая губы в презрительном оскале.       — Да, поэтому мы и выбрали тебя, — Кёнсу уже не знает, что сделать, лишь бы показать себя.       Чонгук, севший на капот своей машины, раздраженно поднял на него глаза. Привлек-таки внимание. Этот парень явно был не из их мира, но стал главой Семьи. Бесит. Потому его внешний вид вымораживал Чона. Этот Кёнсу — никто, а уже достиг того, что желает тот, о ком так много слухов. Его никто не знал, но он получил права. А что он сделал? Родился вовремя.       — Мы? — надменно скалится, прожигая взглядом, но Ли Кёнсу либо слишком тупой, либо слишком стойкий, чтобы от этого не смутиться.       — Да, мы, — мысленно хохотнув, старик всё же прерывает столь забавную, на его взгляд, картину. Дети… Сколько пыла. — Я теперь правая рука сына, — Кёнсу в неловкой усмешке расплывается, отец ведь учил его в этом мире лицо держать. — К тому же я уже слишком стар, нужно давать дорогу молодым, — сладкими речами обволакивает, подобно змее. Знает, что нужно сказать, чтобы расположить к себе. Знает, о чем нужно солгать.       — Хочешь сказать, что не убьешь его, как только получишь то, что хочешь? — Чонгук филигранно игнорирует нахождение того, о ком говорит, в радиусе 1 метра.       — А зачем? Нам всем хватит места, — ведь если Чонгук захочет, он позволит ему его убить.

Тендем из ада окрасил ночь в темно-бордовый.

      Ночь кажется нескончаемой, потому Чеён смакует вкус никотина и холодного воздуха. Засохшая кровь на губе тянет кожу, мешая в полной мере насладиться курением. Чертов Мин. А от бесконечных проклятий в его сторону Пак спасают мысли о предстоящей встрече. Она не помнила, откуда у неё его номер, но они договорились на час ночи. Интересное время для сделки. Как ни странно, ночная жизнь не отпускала её даже с людьми, не связанными с бизнесом.       На часах без пяти. Шатен из галереи выходит с сигаретой во рту и чехлами с картинами наперевес. Ему было позволено слишком многое. Брови сводит, ловко подхватывая связку за нужный ключ, а коленом подпирает картины к стеклу. Как же неудобно будет их тащить домой. Закончив с дверью, он оборачивается, в секунду замирая.       — Привет, — в темноте не видит следы на её лице. — Я думал, Вы не приедете, — глупую улыбку спрятать не может, с каждым шагом приближаясь к девушке. — Вы в порядке?       Чеён головой мотает, пальцем стирая кровь с уголка губы, машинально слизывая выступившие капли. Она и забыла, что обычные люди обращают внимание на такие мелочи. Тэхён же находит в этом что-то эстетичное. Я точно больной. Девушка шмыгает, открывая багажник.       — На савате удар пропустила, — почему-то Тэхён ей верит. — И мне двадцать три, не нужно говорить со мной формально.       Бровь вскидывает, про себя отмечая, что она младше на три года. Аккуратно в багажник полотна укладывает, разглаживая пергаментную бумагу. Он действительно был рад тому, что картины купили серией, но ему было неловко. Ничего не бывает просто так.       Выпрямляется резко, чуть не задевая локтем девушку, но она ловко уклоняется, отходя к водительской двери. Ким мнется, закрывая багажник. Нужно не забыть вернуть «госпоже лисице» ключи завтра утром.       Где-то вдали сигналят машины, а Тэхён, лохматя волосы, резко осознает — ему тащиться 8 километров до дома. И зачем он назначил время на час ночи? Всё потому, что Намджун выгнал его работать в галерею. Полицейский просто устал от концентрированного никотина, стоящего в квартире.       Изначально Тэхён и не надеялся, что она приедет к такому времени. Часть его вообще думала, что она просто пошутила. Хотя он сам сказал, что будет в галерее с семи до часу, — это она решила приехать к ночи.       Царапину на крыле изучает, застыв напротив. Он и забыл, как они встретились, как он влетел в эту машину и как просто она уложила Сохо. Быть может, она отдала столько денег в извинение… Бред, это я помял её машину, а не она мою. Теперь ему ещё более неловко.       — Тебя подвезти? — Почему ты снова это делаешь? — Или пойдешь пешком? — Её никогда предрассудки не волновали — она говорила и делала то, что ей хочется.       — Я думал, ты приедешь на новой машине, — озвучивает собственные мысли, не замечая, как неосознанно проигнорировал её вопрос.       — Я люблю эту машину, — косо улыбается, поглаживая раму двери.       — Maserati Gran Turismo 2022 года, электрический и бензиновые двигатели мощностью 761 лошадиных сил и монструозная 1350 ньютон метра, крутящегося в моменте, — его глаза загораются, он ещё в тот день обратил внимание на хороший вкус девушки. — Не самая дорогая машина, но быстрее 911-го Porshe и BMW M8.       — Любишь спортивные тачки? — Пак не помнила, когда последний раз так разговаривала с человеком не из своего мира.       — Не то чтобы, — отмахивается, улыбаясь. — Просто люблю любые машины, — они занимали в его жизни отдельное место — место, где всё ещё остался шлейф запаха машинного масла и жженой резины.       Смерив парня заинтересованным взглядом, она задумалась. Им не стоит так болтать, не стоит дарить друг другу ощущение того, что они не те, кем являются на самом деле. Это точно плохо кончится. Но Пак Чеён никогда не думает о последствиях своих действий. Ключи ему в руки кидает. Тэхён ловит ловко, не сразу понимая, что именно он поймал.       О последствиях она задумается, когда уже будет поздно.       — Садись, поведешь, — головой кивает в сторону водительской двери.       — Ты даже не спросила, есть ли у меня права.       — Есть? — интересуется с долей издёвки.       — Есть, — кивает, следя за тем, как она медленно садится на пассажирское сидение.       Ключи, как синяя таблетка в его руках, — соблазнительная синяя таблетка. На кнопку зажигания жмет, давя на газ. Машина выпускает довольный рык, загоняя по коже Кима мурашки. Он брови к переносице сводит, складывая губы в трубочку с возбужденным выдохом. Чеён кажется это забавным. Что за больная любовь к машинам. Ещё чуть-чуть, и огонь в его глазах можно будет использовать вместо зажигалки.       Стартует, быстро выворачивая руль влево. Тэхёну с детства нравились машины. Но в юности он полюбил спортивные. В момент, когда спидометр показывал больше 180, он чувствовал, как все проблемы остаются позади. Есть только он и дорога. Если бы ему предложили выбрать смерть, он бы без раздумий выбрал аварию на скорости свыше 200 километров в час.       Чеён никогда не была эстетом, но то, как вел машину Тэхён, вызывало мурашки: как он стискивал пальцы на руле, как переключал передачи и как завороженно смотрел на дорогу. Кажется, это и есть страсть.       — Ты художник, любишь быстрые машины и у тебя явные проблемы с кланом Квон, кто же ты такой, Ви? — Своим неожиданным вопросом она вызывает на лице парня слабую ухмылку.       — Знаешь, я чувствую себя неуверенно, когда ты так много знаешь обо мне, а я даже не знаю твоего имени, — Лжец, да и только. — Не чувствуешь несправедливость? — Лжец, что виртуозно упускает факт того, что сам своим именем не представился.       — Чеён, — на одном выдохе произносит.       — Ну тогда, — он задумывается на секунду, прикусывая губу. — Ты ездишь на дорогих тачках, способна купить картины за цену выше в 56 раз, занимаешься французским боксом, а на твоем бедре вытатуирован дракон, кто же ты такая, Чеён? — Имя её растворяется на языке с привкусом сладкой игры. Ты же не любишь игры, но так опасно ходишь по лезвию.       Чеён опасности их связи не чувствует. Её забавляет то, как он непринужденно задает ей вопросы. Тот, кто не любит играть, — лучше всех играет. К бардачку тянется под пристальным наблюдением шатена, но наперекор его самым смелым мыслям достает старую пачку сигарет.       — Обычная девушка, ездящая на дорогих машинах и занимающаяся саватом, — сигарета шипит, а он готов поклясться, что то, как она курит — это искусство.       — Тогда я обычный художник, — подмигивает непринужденно, — любящий быстрые машины.       Оба ловко игнорируют те ключевые вещи, которые в себе заметили. Тэхён, притормозив на светофоре, обреченно вздыхает. У него осталась пара сигарет в пачке — столь выгодная сделка не значила ничего. Он всё ещё должен клану 86 миллионов 286 тысяч. Та, читая его мысли и грустный взгляд, протягивает художнику подожжённую сигарету.       — Я думала, те, кто любит спортивные тачки, не соблюдают правила, — на свою манеру дразнит, растягивая слова.       — Штрафы потом на твою машину придут, — фыркает, окно приоткрывая. Сизый дым стремится покинуть салон, оставляя их вдвоем.       — Думаешь, меня волнуют штрафы?       — На слабо берешь?       Резко в газ давит, стремительно набирая скорость. Машина рычит, сдаваясь под умелыми руками, Чеён же глухо смеется в ладонь. Он такой же чокнутый. Взять его на слабо проще пареной репы. А в скорости есть свой шарм. Вместо того чтобы за дорогой следить, парень на неё смотрит, вспоминая свою любимую игру с чувством страха. Но он выбрал явно не ту жертву.       Они пролетают пару красных светофоров, всё дальше удаляясь от дома. Он и не думал, что снова почувствует рев мотора под собой. Она, сама того не зная, подарила ему ощущения юности. Они оба наркоманы: он любит скорость, она — азартные игры. Сдаваясь профессиональным привычкам, уводит машину в дрифт на длинном повороте. Покрышки жалобно скрипят, нагреваясь, но даже это не заставляет его разорвать зрительный контакт. Есть только он, скорость и её глаза.       Шумную компанию совершенно не беспокоит рев стремительно приближающейся машины. Они на красный через дорогу бегут, смеясь и споря о своём. И если бы не реакция бывшего гонщика, то замершая парочка давно бы распласталась под колесами дорогой иномарки. Из-под машины валит дым, норовя залететь в салон с запахом жжёной резины. Явно пьяная компания материт машину, но одного рыка двигателя хватило для того, чтобы они лично себе языки в глотки затолкали.       — И много девчонок на этот трюк купилось? — интересуется невзначай, весело подтрунивая разгоряченного скоростью художника.       — Не понимаю, о чем ты, — стряхнув пепел затлевшей в руке сигареты, он криво, беззлобно улыбнулся. — И всё же, кто ты такая? — оперевшись на руль, парень решил продолжить копать себе могилу. — В нашу первую встречу ты была совершенно иная. Они друг друга слишком близко подпускают, забывая, что их отношения должны были закончиться на уровне «продавец — покупатель».       — Может, тебе застилала кровь глаза? — ехидничает, губы облизывая. — Не стоит пытаться меня понять, — она не хочет его напугать, лишь на спинку кресла откидывается, искоса смотря в глаза. — Это может плохо кончиться.       — И чем же?       Она не отвечает, смотря за спину. Фургон, остановившись напротив, колет шестое чувство титановыми иглами. Это встречная полоса. Преодолев расстояние до водителя, резко прижимает того к сиденью, выталкивая весь кислород из расслабленных легких. В ушах звенит треск разбитого стекла. Тэхёна из сладостной истомы времени с ней вырывают со звуком пистолетного выстрела.

Ещё никогда в жизни Тэхёну так по лицу жизнь не давала.