Vanitas

      Maserati летит по вмиг опустевшим улицам, нарушая и без того беспокойный сон жителей. Озираясь по сторонам, Ким со скрипом сжимает челюсть. Им повезло, что тот знает каждую улочку, как артикулы любимых цветов.       Ветер завывает в салон, роняя остатки стекла на ноги парня, что впиваются мелкими осколками в бедра. Всё произошло слишком быстро. В ушах до сих пор стоит мерзкий писк, не позволяя сосредоточиться. Тэхён до конца не понимал, почему он инстинктивно нажал на газ. Сорвался подобно мустангу, напуганному хлопком. Только хлопок этот — выстрел.       Чеён губы в тонкую полосу растягивает, ища в бардачке патроны. Зеркало бокового вида разбивается пулей, осколками разлетаясь по асфальту. А ведь этой машине и пары месяцев не было. Тихо выругавшись, девушка старается через остатки стекла разглядеть преследователей.       Вышибив мозги тому сумасшедшему, решившему подойти к машине, она выиграла всего полторы минуты. Полторы минуты, что хватило на стремительный рывок вперед. Стреляя невпопад, наемники наслаждаются суматохой и фактом того, что они не позволяют Розэ высунуться и ответить. А та, глотая раздражение от бездействия, мысленно прощалась со своей новенькой машиной.       Виляя по дороге, Тэхён спасает колеса от шальных пуль. Те счастливчики, что тоже решили покататься ночью, напуганно перестраивались, позволяя Тэхёну нестись быстрее. Не так он представлял свою прогулку этой ночью. Вынужденно сровнявшись, машиной фургон к бордюру прижимает, чуть ли не ловя свинец, но Чеён оказывается быстрее. Адреналина в крови художника уже больше, чем лимфы, а он, сглотнув панику, уходит от погони.       В такие моменты людям свойственно думать о том, кто в этом виноват, но он и мысли такой не допускает, словно это нормально. Нормальности в этом ни грамма. Он художник, она покупатель; он отлично умеет скрываться, она отлично стреляет. В данной ситуации какая разница, кто из них виноват, когда умрут оба?       Шанса высунуться так и не представилось, потому Розэ, прикусив губы, раздраженно выдохнула. Нужно избавиться от хвоста. Избавиться-то нужно, а как? Ждать, пока закончатся патроны? Бред.       На парня смотрит, что, сосредоточившись на дороге, остервенело сжимал губы. Он не был напуган, он был зол. Его внутреннее «Я» в стрессовой ситуации выбралось наружу с приглушенным воем. Только Розэ не может видеть внутреннее «Я» простого смертного, в противном случае его внутреннее «Я» — монстр.       — Оно пуленепробиваемое? — Вперед кивает, привлекая внимание девушки, что уже пару секунд взглядом металась по салону.       — Да, — обернувшись к нему, она отбросила идею найти лазейку в очереди выстрелов. — Но только лобовое и заднее, — она не успела поменять стекла в дверях и теперь расплачивается пронзительной болью в боку.       Выдохнув, Тэхён осознал, что у них есть лишь один путь. Розэ замирает на его пухлых губах, перекошенных в хитрой ухмылке. Он безумно красив. Смотрит на него непозволительно долго, пока машину мотыляет из стороны в сторону. Это выражение лица отрезает путь к реальному миру, заставляя её искать ответ на вопрос, застывший в глотке. В тебе же тоже живёт этот импульс? Темный импульс, что будоражит зверя внутри. Импульс к жизни.       — Ты хорошо стреляешь? — Чисто для галочки интересуется, выезжая на мост.       — Никто не жаловался, — Тэхён своим одобрительным скомканным выдохом пугает сам себя. Это ни капельки не забавно… Нет, это чертовски забавно.       — Тогда… — руку в левую часть руля уводит, параллельно перемещая правую на коробку передач. — Готова?       — К чему?       — К вальсу, — улыбается по-детски, смотря в глаза.       Тормозит, переключая передачу, тем самым блокирует задний мост. Машину заносит на 180 градусов, а он, переключая на заднюю передачу, поворачивает голову назад. Теперь Розэ понимает, о каком вальсе он говорит. Красиво сказано, Ви. Улыбается косо, просовывая дуло пистолета между зеркалом и рамой. Двух четких выстрелов в голову водителя и в переднее колесо хватает, чтобы фургон занесло и выкинуло за пределы дороги. Бывший гонщик, развернув машину обратно, совершенно обыденно сбросил скорость.       Это был их первый смертельный вальс.       Ему не впервой от погони уходить и не впервой увиливать от пуль. Раньше Намджун был не таким скучным, как сейчас, раньше у них была другая жизнь. Та самая жизнь, растворившаяся за ширмой обещаний: «Больше никогда не сворачивать на этот путь».       Людей из трущоб не просто так не берут на высокие должности. Не просто так не позволяют учиться на юридических специальностях. Они все вырастают в атмосфере, когда каждая собака готова твою жизнь отнять, потому в их крови тяга вырывать свою жизнь зубами.       — Дженни, убери охрану со входа, — в телефон выплевывает, стискивая зубы до боли. — Ты знаешь, где находится готическая церковь?       — Да, — сложно о ней не знать, это было единственное здание в Сеуле в готическом стиле.       Блондинка рукой за кровоточащую рану держится, дыша невпопад. Как же она не любила ловить шальные пули. Но это та часть жизни, которую она отсечь не могла. В Розэ так часто попадали пули, что, если бы из неё их не доставали, она бы звенела при ходьбе, как бубен. На первый ряд скамеек падает, смотря на то, как быстро спускается Дженни со второго этажа. Её уже бьет озноб, а значит, она потеряла немало крови.       — Тащи обезбол, — сквозь зубы рычит, но Дженни лишь головой мотает.       — Он на тебя не подействует, — на спутника внимание обращает, узнавая в нем мальчишку-художника. — Ви, сбегай на второй этаж, — а тот каждое женское слово в голове по несколько раз прокручивает. — Там в маленьком холодильнике лежит бутылка водки, а я пока тут всё подготовлю.       У них нет времени разбираться, «кто, как и почему», потому Тэхён срывается с места. Философствовать сейчас нет времени, задаваться глупыми вопросами — тоже. Она и так потеряла достаточно крови. Как только дверь скрывает тело Кима, служительница смотрит на гончую с неподдельным раздражением, опускаясь на колени перед ней.       — Водка, серьезно? — улыбаясь, интересуется Пак быстрее, чем та успевает что-то сказать. Потолок церкви в глазах кружится в хаотичных потоках.       — Прошу, заткнись, — молит женщина, сводя брови к переносице и рассматривая пулевое отверстие. — Кто это сделал?       — Сейчас сгоняю в ад и узнаю, — поджигая сигарету во рту, шутит, получая в ответ, едкий недовольный взгляд. Дженни ненавидела, когда Розэ так шутила.       — Этот парень…       — Случайно вышло, — отмахивается, смотря на то, как тот спускается по лестнице с бутылкой и стопкой в руках.       — Ты поэтому попросила убрать охрану?       Чеён молчит. Никому не нужно знать, что этот парень в кругу её общения. Тем более, при таких обстоятельствах — Семьи тех, кто увидел слишком много, в живых не оставляли. А в церковь Искупления людям без меток проход заказан. В гробу. Тэхён, запыхавшись, рюмку протягивает, отчего они обе смотрят на него, как на дурака. Ты, видимо, хочешь, чтоб она от болевого шока вырубилась.       Дженни аккуратно забирает бутылку. Противная спиртовая жидкость режет горло, согревая изнутри. Чеён ненавидела высокоградусный алкоголь, ей была приятна горечь. Горечь, за которую Дженни ей голову открутит. Горечь, что чуть не убила её. Пожав плечами, Тэхён выпивает содержимое рюмки — это лечит его ментальное здоровье, но не глушит ноющее и болезненное переживание.       — Готова?       — Мину… — Резкая боль пронзила всю правую часть тела, заставив сжать губы до белизны. — Блять!       Чеён привыкла от боли зубы смыкать, оттого вены на её шее вздуваются. Тэхён же смотрит на это в ужасе. Его не пугали пули, свистящие в воздухе, но его пугала её боль. Его пугал кровавый след, тянущийся от двери. Его пугала холоднокровность женщины, что он считал своенравной владелицей картинной галереи. Его пугали явно не те вещи.       Не в силах наблюдать за «операцией», он бредет на балкон, чтобы отравить свои легкие предпоследней сигаретой. Темное небо не дарит спокойствия, тыкая мордой во всё происходящее. Он снова позволил себе высвободить того другого парня. Позволил Тэхёну управлять собой. Ви — неудачливый художник, живущий с другом-полицейским в Сеуле. Тэхён же — уличный гонщик, выросший в трущобах.       — Ты на удивление спокоен.       — Я вырос в Тэгу, подобное для меня — норма, — болезненно напоминает парень, рассматривая огонёк сигареты. — Да и к тому же, смысл сейчас беспокоиться? — в её глазах цвета молочного шоколада находит такой несвойственный интерес к своей персоне, что сразу смущается. — А если бы вы хотели, давно бы от меня избавились, — женщина в подтверждение неосознанно кивает, перекрещивая руки на груди. — Как она?       — Заснула. Водка творит чудеса.       — Ей не водка нужна, а переливание.       — Уже, — Ты так мило за неё переживаешь… Жаль только, что это напрасные эмоции. — Это ведь не совсем обычная церковь, — его внутреннее немое понимание ловит, продолжая: — Она…       — Мне всё равно, кто она, — Голову в её сторону наклоняет. — Меньше знаешь — крепче спишь.

Дженни бы с ним не согласилась.

Но он ведь и так всё понял.

      Низкие басы музыки теряются за железной дверью подвального помещения. Их кожа давно пропахла едким запахом сырости и химии, отдаляя от образа истинной статной Семьи, но в этой комнатке это мало кого волновало, ведь все они падшие.       Тигры и Драконы, штабы по всей стране, имели на последних этажах бизнес-центров с панорамными окнами, а Ли ютились в подвалах, надеясь хоть на мгновение ощутить былое величие.       Всё, что у Ли Мэнхо осталось, — это девятиэтажный второсортный отель с клубом под банальным названием «Эдем». Пак Тэхо мог забрать у него всё, но оставил это здание в издевательство.       Я обязательно смою свой позор вашей кровью. Вылезу из этой клоаки и начну новую страницу в жизни этого государства. Он жил этими мыслями последние шесть лет, набираясь силы и ища кадры в самых низах преступного мира, ведь брошенные не посмеют предать.       — Чон Хосок? — подает голос его личный телохранитель-вьетнамец, найденный им десять лет назад на боях. В прошлом полицейский, ножи больше жизни любил и длинные волосы в хвост стягивал.       — О-о-о, нет, у них явно какие-то мутки, — растягивает слова Чимин, пальцем игриво проводит по плечу Кёнсу. — Она его убить сможет, он — вряд ли.       Пак Чимин раньше танцовщиком работал, но оказался крайне смышленым милым парнем. Мэнхо любил людей с окраин — в них была страсть к жизни. Они, не выращенные в тепличных условиях богатеньких родителей, за свою жизнь готовы бороться до последней капли крови. Поистине идеальное оружие. Пронизывающим взглядом обвивает руку сына, что поглаживает спину Чимина. Они действительно готовы на всё ради выживания.       — Мин Юнги? Он её ненавидит.       — Они раньше работали вместе, — подмечает Кёнсу, смотря на отца, сидящего в углу комнаты. Он подобно змее молчаливо наблюдал за работой кадров.       — Идеально же…       — Нет, он не убьет её, иначе сделал бы это давно, — старик ухмыляется, потирая фамильное кольцо с медведем. — К тому же я знаю его, он предан тем, кто его спас, как дворовый пес, — длинноволосый мужчина вздыхает устало. — Ты бы смог меня предать, Куан? — тот в ответ отрицательно качает головой.       Все как один на стол глаза опускают, изучая фотографии, добытые слежкой, с изображением людей, приближенных к Семьям. Здесь и Чон Хосок, стоящий у здания онкологической больницы; и Юнги, передающий что-то полицейскому; и похудевшая Суён, выходящая из здания университета; и рыжая женщина, находящаяся за стеклом своей галереи.       — Дженни Ким? — интересуется Чимин у Мэнхо. Он единственный, кто не боялся обращаться к нему напрямую.       — Она служительница церкви Искупления, они никогда не принимают сторону, к тому же не убийцы.       — Тогда кто? — устало вздыхает Кёнсу, отрывая руку от спины Чимина и падая в кресло. — Мы явно что-то упускаем, или же у неё нет слабостей.       — Потому что вы рассуждаете о Розэ, а не о Пак Чеён, — Мэнхо упивался своим превосходством настолько, что не задумывался о том, что это и его проблема. — У Розэ действительно нет слабостей.       — Пак Суён?       — Точно нет, обычная девчонка, — устало и раздраженно отрезает Чимин, но часть слов съедает музыка, проникшая в помещение вместе с девушкой. — Мы так и будем перебирать каждое имя из её окружения? — им нужно было её убрать с горизонта для следующего шага, но найти человека, способного предать Чеён, было крайне сложно. — Ещё предложения?       — Полиция, — равнодушно произносит танцовщица, снимая алый парик. Все замолкают, обдумывая, что ей на это ответить, пока она лохматит свои черные короткие волосы, смывая яркий макияж. — Сейчас вам не надо её убивать, всего лишь убрать, чтобы её не было на сделке.       Мэнхо на Лалису смотрит с неподдельным восхищением. Его лучшее вложение в жизни. Лиса бо́льшую часть кассы делала, вызывая на сцене у каждого безумный стояк и желание отдать любые деньги, лишь бы ещё раз её увидеть. Я могу их понять.       Семь лет назад он купил тринадцатилетнюю девочку на аукционе во Вьетнаме, теперь же она была его ангелом во тьме. За неё он был готов разорвать любого. Никто не имел права прикасаться к ней, кроме него.       Ведь Лиса любимый трофей.       — Молодец, — от предвкушения с кресла приподнимается.       Старик рукой по её оголенной спине ведет, а она еле заметно морщится. Взгляд Чимина в зеркале ловит, маску равнодушия на лицо натягивает. Пак Чимин был одним из самых проницательных людей из тех, что она знала. И именно его образ спасает от тошнотворного позыва в глотке, способного задушить изнутри. Образ его рук на её спине.       Он голову на плечо Кёнсу кладет, незаметно прикусывая губы. У Лисы перед глазами его подкаченное тело и мокрые волосы. Под кофту Ли руку запускает, а у самого в ушах тихие девичьи стоны, перемешанные с басами музыки.

Лиса не была трофеем, а Чимин не был милым, преданным парнем.

Они были личным составом театра медведя в роли Карабаса, состоящим из отбросов общества.

Утро.

Северный Сеул. Церковь Искупления. Нейтральная территория.

      — Какого черта тут нет охраны, и новая машина Розэ разъебана в хлам? — с прохода начинает Хосок, не замечая атмосферу в церкви, — Ты ещё кто такой?       Тэхён поднимает сонные глаза на вошедшего мужчину. Сквозь пелену дремы тот похож на безумный вихрь, ворвавшийся в их тихий дом. Мужчина выглядит статно с долей холода во взгляде, а в дорогих тканях костюма Тэхён находит ответы на все свои вопросы. Весь его вид кричал о том, что тот — член Семьи. И, если бы Ким мог, протер бы глаза — не может же он настолько соответствовать всем стереотипам.       У Хосока нервы на пределе, а молчание этого парня вымораживает. Посторонним запрещено здесь находиться. Это правило существовало задолго до их появления на свет. Потому Хосок почти уверен, что присутствию этого мальчишки поспособствовала Чеён. Кто ещё может так наплевательски относиться к правилам?       — Хосок, — окликает того Дженни со спины, быстро осознав, что обратилась к нему крайне неуважительно, — Что заставило Вас сюда приехать?       — Где Чеён?       — Что тебе надо? — держась за бок, Пак скребется по лестнице, одаривая всех своим болезненным от ночной лихорадки видом.       Хосок готов подписаться под признанием того, что хочет убить Мин Юнги. «Передай это Дженни Ким». Как будто это он был у него на побегушках, а не наоборот. Только вот всем был известен факт, что Мин Юнги церковь за километр обходит. Смирившись с участью, сверток Дженни передает, разглядывая вымученное лицо Розэ. Так вот кто главный герой сегодняшних новостей. Он теперь и за Пак взялся.       Заглянув внутрь, женщина заговорщически улыбнулась, кинув взгляд на Чеён. Что за дела у этих троих, Хосок знать не хочет — он и так плохо спит. Вспомнив о молчаливом обладателе лохматой головы, глава тигров выпрямил спину. Внутреннее чутье почти ликовало, танцуя в танго с подозрениями.       — Кто он? — обращаясь к Чхве, интересуется Чон, только в ответ она даже внимания на него не обращает. Делать мне нечего с тобой его обсуждать. Тэхён же исподлобья на Хосока смотрит, как на врага. Эти трое не замечают, как выдавливают кислород из помещения.       — А! — охает Дженни, привлекая внимание, — Это мой художник, парнишка очень хотел потренироваться в графике готического интерьера, верно? — Ви подмигивает с намеком.       — Да.       — Я, по-вашему, совсем тупой?       В ответ три пары глаз за спину смотрят. Вы меня ещё игнорировать вздумали? Но они явно не игнорировали. Чон оборачивается, смотря на десятерых человек, что с гадкой ухмылкой медленно достают ножи и биты. Вот почему здесь нельзя убирать охрану.       Уворачиваясь, Хосок руку с ножом останавливает, пиная ногой в живот. В последнее время группировки с ума посходили, предчувствуя кровь главных. Розэ их атаки не ждёт — с прыжка ломая ребра мелкому. Бок охватывает боль, сигнализируя о том, что ещё одно такое резкое движение — и рана раскроется.       Десять человек на двоих — это будет жарко.       Хосок пиджак снимает, ломая руку нападающему, но слишком поздно замечает, как нож летит ему в спину. Стиснув зубы, Чон ожидает пронзительной боли, но крысёныш отлетает на метр благодаря увесистому мужскому пинку в нос. Тэхён, разминая руки, хрустит шеей. Что дальше ему подкинет жизнь? Хосок на своего спасителя смотрит с раздражением — с детства ненавидел быть в долгу.       Трое на десятерых. Скамья скрипит под лицом четвертого, что неуверенно на Розэ кидается. У всех удар поставленный — они друг с другом взаимодействуют, так, словно всю жизнь бок о бок дрались. Рана точно откроется. Чеён скачет через спинку скамьи, разбивая кому-то коленом лицо. Тэхён пару ударов пропускает, но всё равно на ногах стоит.       Белый пол, брызги крови украсили — Хосок пиджаком самого крупного душит. Ткань трещит под натиском — минус лимитированный костюм от Dior. Они за пять минут почти всех уложили, но последней, так удачно притворившейся без сознания, исподтишка рванув на Ви с ножом.       Выстрел в плечо заставил его отшатнуться. Теперь он действительно без сознания от кулака того, на кого рискнул кинуться. Никто оружие достать не успел, потому члены Семей на Дженни с черным гравированным серебром револьвером смотрят. Она дышит сбито — не любила оружие, но выбора не было.       Они и правда считают меня тупым. Художник, говорите? Художник, что так профессионально и по-уличному дерется. Художник, что без замедления бросился на человека с ножом. Художник, что защитила служительница церкви. Художник с этой чертовой темной искрой в глазах.       Мгновенно серебристый Beretta M9A1 в лицо Тэхёна направляет под укоризненным взглядом Дженни. Этот парень точно не был простым гражданским, а значит, он проблема, от которой нужно избавиться.       — Сказки будете кому-то другому рассказывать, — Ким вязкую слюну сглатывает, и так ты отплатишь за спасение? Знаешь, жизнь вообще несправедливая штука. Знаю. — Повторюсь: «Кто ты такой» и на кого ты работаешь?       — Не советую, Хо, — холодным голосом вынуждает мужчину обернуться.       Дуло Glock’а, направленное ему в голову, уже как обыденность. Только вот сейчас, смотря ей в глаза, Хосок понимает — выстрелит. Так вот что видят люди в последнюю минуту. Больно. Тэхён окончательно в белой плитке, испачканной кровью, тонет, осознавая, сам себя в это затащил. Дженни устало на тела девятерых смотрит — ей теперь это месиво отмывать.

А Хосоку лучше не играть с гончей, охраняющей художника.