Vanitas

За день до этого.

Восточный центральный Сеул. Seoul Forest Trimage. Сектор Хорани.

      Квартира на сорок девятом этаже элитной высотки душила Суён уже пару испепеляющих дней, а может, недель. Девушка, лежа на смятых черных простынях, ощущая себя до невозможности грязной, а взгляд тупила в потолок. Солнечные зайчики устраивают с ней незамысловатые игры, отвлекая от шума чайника на кухне. Эти темные стены стали её личной пыточной, а часы отсчитывали каждую секунду, проведенную в аду.       Тело ломит, а синяки на бедрах расцветают с каждым днем. К его пачке сигарет тянется, затягивая пересохшими губами горьковатый ненавистный вкус. Сколько нужно времени, чтобы сломать человека? Ему хватило пару часов. Он не убил её, он на части разорвал — разрушил всё то, что она пыталась построить. Чон Чонгук в её песочнице замки не сломал — он в них тротил заложил.       С кровати поднимается, натягивая огромную футболку — теперь она была похожа на сестру. Пак Суён от природы не выделялась худобой: всегда была стройной с оливковым цветом кожи и выделяющимися бедрами. Теперь в отражении на неё смотрела бледная девушка с выпирающими ключицами и ребрами. От прежней Пак Суён ничего не осталось — она стала Чон. Он превратил её в то, что так любил, — смерть.       На кухню бредет за водой, но так опасно с ним пересекается. В первые дни пребывания здесь она от него шарахалась — подолгу закрывалась в ванной и рыдала. Сейчас же у нее никаких эмоций не осталось, он их растоптал, уничтожил и в унитаз смыл, припорошив химией. Безэмоционально на спину смотрит — он весь покрыт росписью сложных рисунков, но девушка всегда находила тигра на груди. Он ночью её изнутри сжирал. Они не смотрели друг другу в лицо, не касались и даже не разговаривали.       Бычок в пепельнице тушит вместе с другими — ей не нравилось курить, но это то единственное, что помогало расслабиться. Чон на неё смотрит раздраженно — то, что она начала выходить, когда он дома, доставляло неудобство.       — Не кури в моей квартире мои же сигареты, — привычный сценарий ломает, отчего она с ноги на ногу переменяется, усмехаясь своим мыслям. Тебе же так хочется превратить меня в Чеён, так что тебя не устраивает?       — Я могу уехать домой, — она настолько отвыкла говорить, что собственный голос пугает до чертиков.       — Не можешь.       Она действительно не могла. Чон Чонгук должен был в семье Ли родиться, ведь то, с какой извращенной жестокостью он подходил к выбору средств для достижения цели, было ужасающе. А ведь муж её старше на каких-то жалких два года.       Прерывистый выдох из груди выпускает, ощущая на губах его вкус. Ему сопротивление и крики удовольствие не приносили, потому вместе с их первым поцелуем он языком ей колесо пропихнул. Заставил проглотить, потерять нить с реальностью и памятью. Только утреннее сообщение «В час приедет машина за вещами. Супруги должны жить вместе» с прикрепленным файлом память воскресило. Истинная первая брачная ночь монстра и ангела с кровью монстров.       Брюнет пришедшее сообщение читает, снова поднимая глаза на жену. Он надеялся, что она в петлю на третий день полезет, но Суён рыдала в душе, разбивала костяшки об зеркала и стены, но оставалась с ним. Он её сломал, но она не проиграла. А как с человеком не находится рядом, если, сбежав, ты обрекаешь себя на вечный позор, Суён не понимала.       Подсунув ей экстази, он наслаждался тем, как она стонет и скачет на нём, прося ещё, на манеру самой дешевой порнушки, под мигающий алый огонёк. Как ни крути, все в семье Пак были красивы, и взять её было для него делом принципов.       Его жить с ней отец заставил: «У людей возникнут вопросы, если вы порознь будете». А он выход под стать себе нашел: теперь каждый день наслаждаясь страданиями. Но любая жертва в конечном счете сломается, перестав удовлетворять потребности мучителя. Пак Суён больше не дергалась, не вырвалась и не плакала: она утопала в его грязи, зная, что когда-нибудь он наиграется.       Дверь открывает, впуская в квартиру невысокого брюнета в серой рубашке. Они дежурными фразами перекидываются, идя на кухню, где она кофе себе заваривает. Пак Чимин говорил что-то, но, увидев её, замолк, рассматривая россыпь поцелуев, что больше походили на синяки.       — Не обращай внимания, — сигарету поджигает, привлекая внимание Суён, что, погрузившись в себя, не услышала дверной звонок. — Это моя жена.       — Пак Суён? — незаинтересованно спрашивает Чимин, смотря ей прямо в черную радужку. Они всё окружение пробивали, но за партнерами не следили, потому-то сейчас он понял, кто был спонсором изменений девушки.       — Чон Суён, — выученным тоном поправляет.       — На чем мы остановились? — нарушая ненужный зрительный контакт гостя и жены, интересуется Чонгук.       — Документы об учёте.       Чонгук голову вскидывает, бредя в свой кабинет. Чашка обжигает пальцы Суён, но она продолжает держать её в руках, смотря на Чимина. Она не могла вспомнить, где она его видела. Тишина слишком долго в комнате весит, натирая веревку мылом. А у девушки руки дрожат от внутреннего тремора.       — Чай, кофе? — интересуется, вспомнив о приличиях.       — Я ненадолго, — дежурно отказывается с легкой улыбкой на губах. — Как Вам жизнь в новой роли? — из его уст это как издевательство звучит, но девушка в плитке пола негодование закапывает.       — Прекрасно.       — Поэтому Вы так похудели? — голову влево скашивает, не зная, почему с ней разговаривает: она такая, так похожа на… неважно.       — А Вы разве знаете, как я выглядела до замужества? — она так давно не разговаривала с людьми, что кажется, все слова позабыла.       — Я был на свадьбе, — а ещё следил за тобой за год до этого и знаю, что ты любишь Сьюзен Сонтаг и тыквенный латте.       — Так вот где я Вас видела, — она улыбается только уголками губ — в последнее время улыбка ей не шла.       Чон с документами возвращается, а вместе с ним возвращается безнадега Суён, что он на цепи рядом с собой держал. На жену смотрит испепеляюще — уж лучше ей исчезнуть и не мозолить ему глаза. В противном случае он самолично ей вены перережет и скажет, что всё так и было.       Телефон звонит, а он рукой приказывает девушке мужчину поводить. Хоть какая-то польза от тебя будет. Она кивает еле заметно, чашку на стол ставя — подушечки пальцев, оторванные от высокой температуры, — сожженными кажутся. Как все места, где он прикасался.       Долго смотрит, как мужчина обувается, не желая с ним расставаться, — только другие люди давали ей возможность чувствовать себя в безопасности в этом обители смерти. Чимин чувствует это внутренне — недопустимо медленно обувь зашнуровывая. Загвоздка в том, что на его обуви молния есть.       — Я пришлю Вам витамины, — выйдя за порог, оповещает парень, смотря в непонимающие глаза. — Вам они нужны.       — Не стоит, — неловко в пол смотрит.       Что-то внутри подсказывало, что такое внимание к ней Чону не понравится.              — Я настаиваю.       На прощание дарит ей самую теплую улыбку, окончательно ломая Суён. Я не достойна такого. А в Пак Чимине синдром спасателя вверх берет. Спасателя, что никогда и никого спасти не мог, из-за чего он стал тем, кто топит. И если он — океан, то Чон Суён, утонув в нем, найдет спасение на дне.

Она единственная из них всех достойна лучшего.

Настоящее время.

      — Чеён, ты ебанулась? — не стесняясь в выражениях, интересуется Хосок в надежде достучаться.       — Опусти пистолет, — механически требует, сжимая рукоять до побелевших костяшек.       — Нет, — Чон курок взводит под напуганным взглядом художника. — Ты что, совсем на веществах, головой поехала? — Вика к девушке оборачивается, замирая от её пропитанных сталью глаз. — Банальных вещей не замечаешь?       — Нет.       — Что «нет»? Он может работать на Ли…       — У тебя кровь, — сдавленно подмечает Тэхён, пока бордовое пятно расползается по её животу.       — Я знаю, — несмотря на предмет слов, подтверждает. Мужчины точно не могут понять, на чье высказывание она так ответила, а Чеён, по сути, и то, и другое знала, просто, как и всегда, игнорировала.       Дженни глаза закатывает, глуша в себе нарастающее недовольство — то, что говорит Хосок может повлечь огромные проблемы. Художнику точно не надо знать о том, что происходит в их мире. Несмотря на то, что в скором времени об это во всех новостях заговорят. Но пока это не произошло — стоит припредержать язык за зубами.       У Розэ сил разговаривать не хватает — в ней только гнев, вызванный адской болью по всему телу. Голова начинает болеть, а вместе с этим съедают образы прошлого. Только не сейчас. Её, ослабленную, жизнь нагнуть пытается, а она и не против уже. Пускай она вдоволь с ней наиграется. В ад отправит, но этого парня не тронет. Нет его вины в том, что гончая им заинтересовался, позабыв свою натуру.       — Ублюдские Сем…       Не стоит подавать признаки жизни, когда два монстра выясняют отношения, — это плохо кончится. Например, дополнительными пулевыми ранениями от тигра и гончей. Наемник мечется по полу, не зная, за что хвататься: за руку или за ногу, в попытках остановить кровь, покидающую бренное тело. И только из Тэхёна его крик выбивает последние крупинки самообладания.       Тэхён шаг к лисице делает, замирая от направленного на него оружия.       — Я не хочу услышать лишнего, — свои действия объясняет, поднимая руки вверх, но и так понятно, что он безоружен и не опасен.       — Поздно метаться.       — Успокойтесь оба, — выдает Дженни вместо желаемого: «Вы совсем охринели, тут запрещено с оружием находиться», но это ведь она охрану убрала. — Не стоит говорить о подобных вещах при этом юноше, — Слова подбирает, мастерски скрывая то, что не стоит озвучивать. — К тому же у вас есть дела поважнее — наемник.       Осознанно к мужчине внимание приковывает, осознавая — подписала смертный приговор. Уж лучше ему поскорее от потери крови умереть, чем стать объектом их злости. А его продают за этого худощавого парня, перепачканного кровью.       — Я могу уйти? — глупо интересуется Ким, смотря мужчине в глаза. Эта мысль лихорадочно проедала мозг, мелькая перед глазами.       — Нет.       — Да, — перебивает Пак.       Напряженная тишина вновь зависает в воздухе. Как обычно, Розэ Чон своей аурой давит, заставляя прогнуться. Он это ненавидел. Им не стоило Розэ в зависимость лицом тыкать — с ней трезвой никто справиться не мог.       В тихих стонах нарушителя Хосок упокоение своих мыслей находит — у них действительно мало времени. Исказив лицо в раздраженной гримасе, убирает пистолет, за шкирку усаживая раненого на скамью. У него ещё будет время с пацаном разобраться. Прогнулся всё-таки.       Дженни парня к выходу тянет, но грозный голос Хосока прерывает:       — Куда это вы собрались?       — Посидим в кафе, пока вы тут… — Затихает, не зная, какое слово подойдет больше: допрашиваете? пытаете? добиваете? — разговариваете.       — Ты думаешь, я тебе поверю?       — Вы так все любите забывать, что я не принимаю стороны, — твердо ему в глаза смотрит, но Хосок больше не намерен женщинам проигрывать, — Я не могу его спрятать, так как Вы не согласны.       — Хочешь защитить его от лишней информации? — ухмыляется надменно, чем напоминает своего младшего брата. — Не получится, его нельзя оставлять в живых.       — Прекращай, Чон, — с ядом выплевывает Розэ, — У нас нет времени выяснять отношения.       Хосоку хочется пистолет в лицо Чеён запустить, только жалко. От неё слишком много проблем: уж лучше разорвать это сотрудничество и послать ко всем чертям эту идиотскую привязанность, что заставляет на окровавленный бок смотреть. У нас нет времени выяснять отношения, потому что ты в обморок вот-вот упадешь или потому что этот пес истекает кровью? Он так часто лжет себе, что уже и забыл, как звучит правда.       У неё в глазах двоится, а боль раздражает настолько, что та даже людей не различает. Ей нужно остыть, выпустить пар. Только вот гребаный Чон Хосок главу включил. Встал в позу и не понимает, какой шанс они упускают. Эти люди явно были сюда направлены, как и те в фургоне, только вот с последними можно поговорить только через доску Луиджи. А пока никто из них в шамана не заделался, не стоит упускать такой шанс. Правда в том, что если бы они с мертвыми разговаривали, те бы их сожрали, косточки не оставив.       Массивная дверь скрипит, скрывая художника и служительницу. Чон их не останавливает — ситуация действительно не та. Чеён в глаза смотрит, а она только, когда они скрылись, оружие опустила, схватившись за край скамьи.       — Ты ранен, Хо, — руку его обхватывает пальцами, рассматривая рану, но тот раздраженно её вырывает.       — Это пустяк, — никакая её показная забота его не сломит, только показывать-то некому, — Если она его скроет, — начинает холодно, — я буду вынужден поднять вопрос о её отречении, — слишком официально обозначает свою позицию.       — Как хочешь, но… — Чеён нож с пола подбирая, — она не примет сторону.       — Посмотрим.

А Дженни Ким как бы ни хотела на чьей-то стороне оказаться — не сможет.

Уж слишком глубоко в ней устои забиты.

Гнойными ранами из рук сочатся.

      В стенах этого кабинета немало людей побывало — немало потом и кровью плитку испачкали. Он не любил банальные, дубовые интерьерные вставки, предпочитая лишь мебель из темного дуба и контрастные серые глянцевые вставки и текстиль. Его душа не легла к горячо любимому отцом золоту — он любил серебро и панорамные окна, что давали ему возможность наблюдать за людьми. Любовь к вычурной роскоши Семьи вместе с его стариком умерла.       Стакан в руке рассматривает, потирая пальцами. Мужчина в этой жидкости потайной смысл ищет, не находя ни в чем вокруг. Ногу на ногу закидывает, случайно на периферии замечая рамку, к которой не мог прикоснуться. Она опущенная, на его столе лежала, привлекала ненужное внимание людей. В дерево кровь впиталась — после случая, когда он пальцы особенно недалекому партнеру отстрелил, что так неосторожно её поднять захотел. Благими намерениями вымощена дорога в ад больницу.       — Тэ! — кисло тянет девушка, катаясь на качелях то взад, то вперед, а он разбитые костяшки перебинтовывает, — Ты меня вообще слушаешь?       — Да, — устало тянет молодой глава, — «Не стоило их бить».       Девушка губы дует, недовольно вздыхая. Он всегда был таким. На длинные волосы смотрит, что скрывают его недовольный взгляд, — она его как облупленного знала и знала, что ему эти слова через силу даются.       Они познакомились два года назад — он спас её от хулиганов, напавших на тетушкин цветочный магазин, в котором она работала. Хотя шестнадцатилетний Тэхо больше на хулигана походил в этих огромных вещах и волосами высветленными. С того же дня они всё свободное время вместе проводили — в перерывах между сменами девушки, сидя на площадке, разговаривали.       — Я серьезно, они могут в полицию пойти, — всё никак не унималась.       — Ащщщ, Ким Ханна, ты невыносима, — стонет парень, прикуривая сигарету. — Ты предлагаешь мне просто наблюдать за тем, как они тебя тягают, или того хуже?       Девушка с качелей спрыгивает на самой высокой точке, по инерции подходя к нему. Её сладкий аромат заставил парня челюсть сомкнуть от наваждения. От него древесиной с юности пахнет — дуб со сладостью в притягательный коктейль превращается.       — Дай сюда, — бинт из руки забирает, смотря на раны, что он даже не удосужился продезинфицировать. — Ты ведь даже не умеешь это делать. — Присаживается на корточки, дабы получше рассмотреть масштаб проблемы. — Это сначала обрабатывать надо. — И как ты до восемнадцати дожил, балбес? — Сбегаю в аптеку и вернусь.       Выпрямляется, но цепким пальцам подается, не успев отойти и на метр. Пак Тэхо над ней возвышается, заглядывая в глаза с животным холодом. Он о последствиях не думает, накрывая её губы своими, пальцами за подбородок приподнимая.       Ким Ханна сладкой ватой пахнет, а он в сахарной паутине пленник последние полгода. Она не двигается, из-за чего молодой человек отстраняется. Прости, я просто не мог тебя не поцеловать. Мысленно уже представляет её любимый рассерженный взгляд, но, не успев глаза открыть, чувствует тяжесть на своём свитере.       Его тянут вниз, углубляя поцелуй. Она целует приторно-сладко, растягивая момент сладостной истомы. А у парня, что уже целой семьей заправляет, мыслей в голове ноль. Пальцами в копне темных волос зарывается.       — Думала, не дождусь, — распухшие губы облизывает, — но в аптеку всё равно сбегаю.       Это было тридцать один год назад, а он до сих пор помнит вкус её губ. Голос… Что в особенно дождливые дни подобен колыбели Смерти. Она умерла много лет назад, но он видит её глаза в своём лучшем исполнителе. «Тэ». Лишь один человек мог так его звать, и то давно землю кормит.       Она была его тихой гаванью, которую он потерял, и теперь в океане крови дрейфовал — от скалы к скале.       Дверь скрипит под натиском жилистой мужской руки. Он был одним из тех редких гостей данного кабинета, что почти всегда выходил с фирменной улыбкой, а заходил с новой бутылкой бренди. Присев напротив Тэхо, он лишь заинтересованно вскинул бровь.       — Премьер-министр Ким, чем обязан? — с долей иронии интересуется глава Драконов, утомленный своим одиночеством.       — Ну не могу же я оставить друга отравлять печень в полном одиночестве, — Ким всегда улыбался, из-за чего его глаза были похожи на маленькие хитрые щелочки. К тому же улыбка его была нескрываемо жуликовата. — Как там мой сын поживает?       — Ты пришел поддержать или узнать, не съела ли она — Сокджина?       — И то, и другое, — по стакану в руке бьет. — Ты же знаешь, семья превыше всего, а ты — часть моей семьи.       — Избирателям бы это не понравилось, — саркастично подмечает Пак с надменной улыбкой на лице.       — О семье не кричат направо и налево. Её под сердцем носят и оберегают от посторонних глаз.       — Слова истиного политика, Уджин.       Ким Уджин был первым лицом после президента. Вокруг него ходило много загадочных слухов, но никто так и не смог обнаружить их связь — никто из ныне живущих. Правда в том, что Ким Уджин служил вместе с отцом нынешнего главы, хоть с Тэхо у них и разница в какие-то жалкие десять лет, потому их давнюю близкую связь нельзя было обнаружить так просто. Много лет назад чудовище, что терроризировало государство, спасло жизнь будущему премьер-министру, тем самым проложив путь к нынешнему затишью. Хотя на деле он этого явно не планировал.       — С Сокджином всё нормально, он справляется, — лжет искусно, зная, что друг раскусит вмиг.       С той работой, что дали его сыну, — справиться невозможно.       Сын на отца не был похож ни внешне, ни внутренне. Сокджин — модельной красоты, отец же никогда объектом обожания не был. Лицом он пошел в мать — оперную певицу, работающую сейчас во Франции. От Уджина у него был только высокий рост и широкие плечи.       Девять лет назад он не захотел пойти ни по пути матери, ни по пути отца: отслужив в армии, ему привили любовь к армейским устоям, из-за чего сын хотел пойти по военной карьерной лестнице. Уджина это не устраивало, потому он поставил как ультиматум работу на Пак Тэхо, зная, что тот не сможет отказаться. Сын уже не мог на месте сидеть, ему жизненно необходимо правилам следовать.       — Как дела с Ли Мэнхо?       — Доставляет неудобства, в принципе, ничего нового, — передавая зажигалку, тянет глава, не забыв перед этим потереть переносицу.       — Зря ты над ним сжалился, — на рамку глаза опускает. — Если можно это так назвать, — Пак Тэхо не сжалился — он человека, что считал себя богом, с небес на землю опустил, позволив об землю разбиться, но тот собрался и теперь местью живет, дышит почти.       — В атаке устанет, — семья Пак давно в целях безопасности свою мощь от всех скрывала, — ему и с четвертью моих возможностей не справиться.       Едва возрожденная Семья может потягаться с той, что оружие закупает и поставляет армии Южной Кореи и Китая. Пак Тэхо ещё шесть лет назад вектор своей деятельности поменял, уйдя от торговли людьми в оружие, от него проблем меньше. Ушел так, что все решили, что он поменял сферу своей деятельности на более легальную — строительство.       Уступил рынок людей и наркотиков Чонам. Никто в силу его привычного холодного расчета — задней мысли не допустил. Тем более, он отказаться от части кадров, чтобы не вызывать подозрения. Эти самые кадры по итогу к Чонам перетекли, сделав из них влиятельных противников. Для него Семьи Чон больше опасности представляли, чем Ли.       — Всё ещё сотрудничаешь с тиграми?       — Пока у власти сыновья Ёнсу угрозы не будет, — в серебристой пепельнице окурок оставляет, расправляя уставшие плечи, — они сильны, но эти двое слишком горячи и вместе работать не смогут.       — В противном случае раскол Семьи? — улыбается по-доброму хитро. — Держи друзей близко, а врагов еще ближе? Пугающая дальновидность.       — Необходимая дальновидность, — кресло оборот в 360 делает, когда владелец встает, натягивая на плечи пиджак. — Без неё я бы не достиг таких высот, без неё и без тебя.       — Ты мне льстишь.       Тэхо лесть незнакома — он всегда трезво оценивал свои шансы без невидимой руки могущественного покровителя. Фотография неожиданно в стол убирает, несмотря. Наконец с силами собрался её убрать? А Тэхо не собрался — он её поглубже в себе спрятал.

В день их двадцать второй годовщины небо озаряло алыми небесными сгустками.