Vanitas

      На улице уже вторые сутки стоит невыносимый зной, от него ни в какой тени не спрячешься, водой не отопьёшься. Тэхён токсичный запах аэрозоля носом втягивает и надеется, что хоть это расплавит ему мозг, да так, чтобы окончательно перестать что-либо ощущать. Всё-таки дождь дарил ему спокойствие. В Сеуле солнце нередко задерживается, но тот от его яркости в четырех стенах прячется, кожу краской забрызгивая.       Пару шагов назад делает, дабы убедиться в правильности своей «работы» и окончательно сбрендить. Он умудрился нарисовать даже то, что никогда вживую не видел. Пушистые пальмы с ярко-изумрудными листьями, лазурный берег в лучших традициях рекламы «Баунти» и чайка, застывшая в своём 2D-пространстве. Ви бы удивился своим способностям, но от жары и обезвоживания только сухие губы косит.       Всё-таки оформление в стиле «Райского места» маленькой забегаловке на границе с трущобами совершенно не подходит, но кто он такой, чтобы сомневаться в идеях заказчиков? Ви был известным на районе художником-неудачником, что за скромную монету оформлял заведения. Правда, людей, готовых отдать за это деньги, было ничтожно мало, ещё меньше хотели как-то «приукрашивать» свои заведения в столь неподходящем районе.       Мелкие капли краски небесно-голубого цвета вместе с потом по лицу размазывает. Морщась, то ли от ощущения влаги, то ли от жесткости перчатки. В жару даже любимая работа превращается в пытку. А для Тэхёна всё пытка. У художника под диваном 49 миллионов спрятано, а он за жалкие чоны пальмами да лазурными берегами стены пачкает.       Чрезмерно тесное общение с коллекторами научило его двум вещам: первое — лучше строить из себя дурачка и получить пару раз по лицу, чем пытаться с ними договориться; второе — никогда не отдавай больше положенного. Вот и сейчас, отдав миллион и чуть не наткнувшись на аннулирование его взноса в силу жадности Шина, Тэхён прикинулся дурачком и спасся.       Он не раз думал по стопам отца пойти, но эти же стопы его на поводок и посадили. Слишком рискованно, да и в Тэгу возвращаться он не планировал. А Сеул… Он давно на части поделён, и чтобы здесь нелегально зарабатывать, нужно пятую точку рвать и в ногах у возомнивших себя невесть чем кататься. Это, к слову, Тэхён тоже не планировал делать.       Возомнившие себя невесть чем. Возможно, Ви было бы лучше, если бы, засыпая, он не думал о том, что его ждёт и через сколько он с телом попрощается. Эта неопределенность калечила его разум, не позволяя вдохнуть полной грудью. Только вот у художника и до этого легкие были пробиты, потому он свой шанс на жизнь без особого рвения взял.       Госпожа Лисица даже не попрощалась с ним. Просто молча вышла, закончив непродолжительный телефонный разговор, а Тэхён так и остался один в кофейне сидеть, ожидая судного часа, что не настал. В благосклонность судьбы слабо верится, потому он нормально спать и есть не может. Ви как будто застрял в межьмирье, где он недостаточно жив для человека и недостаточно мертв для демона.       В сохнущие мазки краски залипает, не в силах даже пальцем пошевелить. Токсичность аэрозоля в закрытом помещении так напоминает ему её, что он не хочет открывать окна. Ви искренне не понимает, что его зацепило. Что заставляет думать о её крови разводами по мраморному полу. Что так мучительно и болезненно не позволит художнику закончить картину. Она не была особенной. Наоборот, людей, подобных ей, в этом городе навалом. Возможно, даже слишком много.       Вязкую густую слюну глотает, как будто это может смочить высохшее горло. Каждый час их встречи как старая пластинка заел, скрипом натягивая извилины в мучительной истоме.       — Тэхён? — Его минутное зависание в стену не может ни привлечь внимание. — С тобой всё в порядке? Иди подыши свежим воздухом, а то ещё чуть-чуть — и позеленеешь. — Великовозрастная хозяйка улыбается во все зубы, а Тэхён не может сосредоточиться на звуках, потому виснет в её морщинах. — Вот, — женщина сухими пальцами свежий пуноппан в руки впихивает, игнорируя слабое сопротивление. — Пообедай на террасе и возвращайся.       — Спасибо, Госпожа Чан, — самую добродушную улыбку дарит, дабы не обидеть, но голод совсем не чувствует.       Старое потрепанное кресло встречает его с распростертыми объятиями, а он, откидывая угощение на стол, подставляет бледное лицо под лучи палящего солнца. Не лучшая идея для человека, не евшего нормально пару дней, но что поделать. В кармане джинсов находит нагло украденную у Намджуна зажигалку, вспоминая, что свежий воздух для него никотином пахнет, а еще кровью едкой, но та за краской прячется.       Тэхён никогда оптимизмом не славился, но теперь его жизнь невыносима. Невыносима в своей непредсказуемости. Тэхён не знает, что ждёт его завтра и какой демон за душой явится, но он знает, что не доживет до зимы. И самое паршивое, что он сам виноват. Ким Тэхён всегда к безрассудным действиям был склонен, но теперь это достигло своего апогея. Он ради мимолетного чувства надежды на лучший исход ногу в капкан поставил, а тот захлопнулся. Кости с треском переломало, но ни на йоту его не остановило. Дай ему возможность, он в металлическую пасть голову сунет.       Резкий задорный смех в пелене угнетенного настроения сверкает, как ген «яда счастья» — пугающе неправильно. Он острым взглядом по чертам лица обладательницы звонкого голоса мажет, замечая, как она парня в бок пихает и смеётся. В такие моменты он отчетливо чувствовал, насколько его мир черно-белый.       Это и есть любовь?       Тэхён никогда в нормальных отношениях не был. Он и не любил никого — это чувство ему неведомо. По крайней мере, он хотел бы, чтобы так было. Отношения — это условность. Условность, позволяющая тебе без осуждения общества утолять грязные фантазии и потребности. Тэхёну условности были не нужны. Утопая в руках разных девушек, он чувствовал себя на удивление живым и свободным.       Только вся его свобода кончилась на гончей.       Болезненное осознание своей слабости ловит, чуть ли не давясь слюной. Чего он желает? Прикоснуться к ней? Узнать? Проникнуть внутрь или увидеть то, что никто не видел? Прокручивая её монолитный образ снова и снова, он неосознанно прижигал о свою душу бычки, не желая обрабатывать пузырящиеся раны. Вот так больно и едко он тонул в самом себе.       Мысли дымом из головы выгоняет, отдавая хозяйский подарок уличным собакам. Всё равно есть он не хочет, а животные не виноваты, что стали ненужной игрушкой. Снова токсическое отравление выбирает, а не до жути банальный и простой самоанализ под покровом тихого вечера. Хозяйка заботливо окна открыла, только художник теперь голову в краску окунуть хочет, лишь бы не чувствовать запах ванили, идущий с кухни.       Ему бы закончить поскорее и домой пойти, но дома ведь делать нечего. Там холст посередине комнаты стоит, глаза мозолит да руки уродовать заставляет. Работу по времени затягивает, хоть помнит, что госпожа Чан просила до ночи закончить. Мнется от её комплиментов добродушных и не знает, что делать. Женщина вновь выпечку в руки впихивает, а он затылок чешет и сгибается в три погибели. Совсем о заботе забыл.       Наконец зной проигрывает холоду, вызывая табун мелких мурашек по спине. Ему с детства холод милее. Кутаться в огромный свитер отца, делая уроки, была его любимая привычка. Главное — «была». Теперь же от ощущения прохлады в носу стоял запах его одеколона и машинного масла. Мысли промозглостью в одну большую кучу собирает, что если бы он мог, керосином бы облил. Пускай горит.       Её образ больше не плавится — он в темноте лунным светом сияет.       В сторону остановки бредет, пиная мелкие камешки под ногами. Домой совсем не хочется. Потому он позволяет себе краем глаза заметить подозрительное копошение в подворотне. Это не моё дело. Почти мимо проходит, но слуха касается женский голос. Не моё дело. На пятках возвращается, звеня цепочкой на шее. Ты уже засунул нос куда не следовало, хочешь окончательно себя утопить? На его глазах трое крупных мужчин зажимают хрупкую девушку между собой и стеной. Не твоё дело.       Улавливает только мерзкие фразы, он не в силах сдерживать то, как внутри всё наизнанку выворачивается. Мы тут все давно сломаны. Его коробит от их смеха, от того, как они касаются кожи, держа за запястья.       — Отвалите, — девушка выдыхает раздраженно, ударом отбивая руку от своей оголенной талии.       — Какая злая, — за щеку её треплет. — Ты чего? Мы деньгами не обидим.       — Она же сказала: «Отвалить», — сквозь зубы цедит, замирая посередине узкого прохода.       Внутри тьма её глаз бьет зверя, что за титановыми прутьями, роняет слюну на пол.       — Потерялся мальчик?       А он потерялся задолго до этого. Тэхён никогда альтруизмом не отличался. В их мире альтруизм — суицидальная черта характера. Он вырос в городе, где изнасилование в подворотне — плевое дело. «Не стоит внимания, таков удел слабых». Ещё в школе Тэхён, слушая музыку на крыше, проигнорировал то, как старшеклассники на камеру насилуют его одноклассницу. Так почему же сейчас он здесь?       — А что, если «да»?       Гиены от жертвы отлипают, чувствуя своё численное превосходство. А Киму на численность плевать, он на лице жертвы страха не видит. У девушки черные волосы во все стороны торчат, рамкой обрамляя светящуюся от луны белую кожу. Красива. Только вот глаза мертвые, так подходящие её кукольной внешности. Действительно, таких, как Чеён, здесь навалом. А Тэхён в её изучающем взгляде ощущает то, как захлопываются лепестки Венериной мухоловки.       — Тебе дорогу показать, малыш? Нож бабочку из кармана вытаскивает, пафосно перекручивая в руке. Кажется, вы забыли, что мухоловки растворяют бабочек.       Продолжать диалог нет смысла, потому что Ким на манеру фрисби первый попавшийся под руку диск от мусорного бака кидает, выбивая зубы ближайшему. Он челюсть с асфальта собрать пытается, без возможности кричать, мерзко мычит. Тэхён времени не теряет, от стены ногой отталкивается, вырубая следующего одним четким ударом носка в подбородок.       Нож по земле к ногам девушки отлетает, а та, хмыкнув, ловит его пяткой.       Кулаки нещадно жжет, но он не может остановиться превращать лицо человека в отбивную. Тэхён, на самом деле, умеет любить, но то, что он любит, — гнилой отпечаток его дурной жизни. Явно главный в шайке опасливо пятиться, не веря, что такие чудовища существуют. А он всего лишь: покрытый мелкими брызгами крови, тяжело дышит, запрокинув голову. Свежий воздух глотает, направляясь к выжившему, но тот визжит как резаный, спотыкаясь об мусорный бак:       — Не подходи!       Чудовище перед ним на карточки присаживается, шипя тлеющей бумагой сигареты. Он больше злости не чувствует, и мысли его в попытках понять себя на луну улетели. А луна так прекрасна сегодня. Стоя на перепутье, художник выбрал табличку «смерть сыщешь» и познал удовлетворение. Дым в лицо выдыхает, пугая того до взвизга.       — И где же моя дорога, малыш? — ухмыляется непониманию глаз перепачканного в грязи человека. — А? — Мужчина дергается от летящего в лицо кулака, по инерции ударяясь головой об стену позади. Он звенит подобно гонгу потери интереса.       Жертва за всё это время с места не сдвинулась. Стоя позади парня, она изучающее прожигала его спину. Этот спектакль специально для него разыгран, только главное действующее лицо, как оказалось, не прекрасный принц, а парень, перемазанный краской и кровью. Телефон в кармане звенит, но она одним движением вырубает звук. Не сейчас. Не, когда она так заворожена его холодностью.       — Она же обычная шлюха… — хрипит сквозь сцепленные зубы. — Какого черта…       — Это не дает повода вам её насиловать, — холодно, со злобной кривой улыбкой, поясняет, так словно эти ослы могли сделать столь простой вывод. — У вас есть минута, чтобы исчезнуть, — но им хватает тридцати секунд. — Ты в порядке?       — Да, — асфальту выдыхает, протягивая руку. — Лиса.       Тэхён сигарету об мусорку рядом с ней тушит, оказываясь чересчур близко к девушке, что только что пережила попытку изнасилования. А вместо свежего воздуха в его отравленной груди расцветает лаванда, окрашивая ночь в ядовитый лиловый цвет. Лалиса смотрит на него непозволительно долго, ожидая имя, что она и так знает. Руку в ответ жмёт. Ви опьяняет своим низким голосом. В его глазах столько эмоций непонятных, она читать их пытается, но они на другом языке написаны. На языке мертвых.       Ви с юности к себе опасно красивых людей притягивал. Розы её парфюма шипами обвивают его горло. Тэхён задыхается, но не может избавиться от этого шлейфа ванили. Всё кажется неправильным: от её взгляда, спокойно выжидающего, до его желания неприкрытого.       Лиса знает, как узнать секреты, как пробраться внутрь. Как обхитрить самого умного. Как сыграть в самую опасную игру. Как сломать себя вновь. Но сломать красиво.       Тэхёну кажется, что есть только один способ избавиться от сумасшествия. Забыть всё, как он привык забывать. Утонуть в руках миловидной брюнетки. Вновь стать собой на одну ночь. Только он забыл, что причина его сумасшествия — его персональная смерть. От неё не убежишь, под невидимой тканью не спрячешься, она всё сквозь увидит, забрав душу бесплатно. Она цены не назначает — она цены лишает.       А вместе с влажным запахом гальбанума он на волю выпускает волка, насытившегося тьмой внутри.

Эта ночь расцветёт в пазухе мертвыми цветами.

      — Пак Чеён, Вас подозревают в исполнительской деятельности на Семью Пак, — гулко уронив папку на стол, начал детектив, так, словно никто не знал, кто она такая. — Я выразился именно так, так как список всех ваших заслуг мне придется озвучивать до следующего понедельника, — только если до понедельника следующего года.       Намджун, стоящий в стороне с перекрещенными руками, изредка кидал взгляд на запечатанную папку. Он знал, что у них ничего нет. Те жалкие показания отлетят даже от слов третьесортного адвоката. А Семьи пользовались лучшими.       Что взбрело в голову прокурора Ли, никто не знал — он как будто знал, что у них проблем не возникнет. Никто поверить в правдивость этой операции не мог: пока они на их территорию не зашли, пока наручники на руках не щелкнули, пока бюро не пропиталось запахом ладана, грейпфрута и кипариса. И даже тогда все были уверены — они выйдут через час, но прошло трое суток. Это опьяняло — давало почувствовать на языке такой редкий вкус победы справедливости.       — В клубе, где Вас задержали, мы обнаружили кокаина на 40 миллионов вон, плюс, мы располагаем информацией о том, что в нём пособничают детской проституции, — девушка еле сдержала косой оскал, продолжив устало смотреть в одну точку. — Вам следует что-то сказать.       А что ей сказать? «Это не мой клуб». Намджун усмехнулся своим же мыслям, опустив голову. Как тупо. Какой тупой шаг. Арестовать Чон Хосока и Пак Чеён. Тупо даже то, что они позволили им это сделать. В том-то и дело… Позволили. Заковывая их в наручники, полицейские ликовали, только что дальше? Предъявить, кроме этого, Глока, со спиленными номерами, нечего. Она всегда сплав металлов меняла, чтобы пули нельзя было вычислить, если всё же их найдут. А их не находили. Они знали так много, но сделать ничего не могли.       — Закурить не найдется? — запястья саднит от туго затянутых наручников.       — Что? — взвизгнул старший, вскочив со стула, что чуть с грохотом не упал, но его ловко поймал брюнет. — Да кем вы себя возомнили?!       Пачка сигарет глухо проскользнула к её рукам. Чеён, не обращавшая внимание на стоящего детектива, подняла на него глаза лишь для того, чтобы одарить надменной улыбкой. Цепь, прикованная к столу, царапает замученный торец, а она сгибается в спине, лишь бы дотянуться до фильтра. Детектив Чхва возразить хочет, но тушуется от её взгляда.       — Что вы хотите услышать?       — А? — Брови вместе с уровнем злости подлетают.       — Семья Пак не занимается детской проституцией, — шмыгнув, дернулась Чеён. — Кокаина на 40 миллионов вон? Вы действительно думаете, что мне есть дело до этого? Лучше проверяйте актеров, возомнивших себя Джорданом Белфортом, — она слегка размяла шею, посмотрев на часы. — Правда, Блэксан не разглашает своих постоянных клиентов, но это так… по секрету, — издевательски палец к губам подносит, доводя детективов лишь своим взглядом.       — Но… — Намджун и слова за всё это время не обронил.       — На тему всего остального общайтесь с моим адвокатом.       Они знают, кто она, но даже если гончая будет стоять перед ними, покрытая кровью, доказать не смогут. Они знают Пак Чеён, Розэ — в ней они только подозревают. Намджун в лице знакомые черты, не по плохим фотографиям, узнаёт. Ей так не хватает шипов и мертвых цветов в волосах. Но воспоминания ускользают в тишине молчания.       У Чхва заканчивается терпение. Он работает здесь так долго и впервые смог задержать таких крупных рыб. Только рыбы здесь со звездами на плечах — они же аллигаторы. За грудки тянет, выбивая недокуренную до половины сигарету. Невпопад пальцами на рану давит, только вот для неё боль — обыденность. Не та пытка, Розэ щурится слабо, сглатывая вязкую слюну. Запах кимчхи и пота, исходивший от детектива, для неё мучительнее, чем пальцы в ране.       — Ты нас за идиотов держишь?!       — Детектив Чхва, — хрипит Намджун, оттягивая его за плечо.       — Отвали! — вырывается, но лишь мнет свой пиджак. — Она же просто издевается!       — Это не повод её калечить, — строгим взглядом сонбэ опускает. — Уподобляясь им.       — Офицер Ким, вы играете с огнём, — всю злость от беспомощности на мужчину направляет. — Вас, в силу молодости, как и всех, очаровала её смазливая внешность! — Вовсе нет, — но я таких сук насквозь вижу, — девушка надменно бровь вскидывает. — Она преступница! — визжит, а Чеён глухо смеется.       — Omnis indemnatus pro innoxis legibus habetur, — снова улыбается, скашивая голову вправо. Намджун хмыкает. «Каждый неосужденный рассматривается правом как невиновный».       — Manifestum non eget probatione, — «Очевидное не нуждается в доказательстве», пиджак коллеги поправляет, игнорируя ошарашенный взгляд.       Они говорили на одном языке. Ким Намджун был умнее многих. Ему с преступниками общий язык находить проще, чем с коллегами. Именно поэтому его перевели — мужчина тонко чувствовал преступную натуру. Ещё в академии по «психологии преступников» имел лучший балл.       Может быть, он понимал их даже слишком хорошо. Недолюбливал лишь мажоров, работающих на Семьи, — продающих свою душу за кровавую монету. Но они не были таковыми. Дети зверей, родились без возможности ступить на другую дорогу.       — А Вы заметно умнее других, — Пак Чеён ужасно скучно в четырех стенах, потому она играет с ними, наслаждаясь каждой минутой. Это, кажется, все понимают, кроме старшего детектива.       — Прекратите раздражать моего коллегу из-за скуки, — не нужно иметь большой ум, чтобы понять, что это провокация. Чего ещё они ожидали от человека, что безнаказанно разгуливал на свободе семь с лишним лет? — Она ничего не скажет.       Из таких людей даже пытками информацию не вынудишь. Сплюнув собственную кровь, она будет провоцировать. Пак Тэхо действительно взрастил монстров. Документы забирает, так учтиво оставляя пачку сигарет на столе. Девушка ему в глаза смотрит, косо хмыкая. Зажигалка-то у него осталась.       — Pereat mundus et fiat justitia — «Пусть погибнет мир, но да свершится правосудие» — девиз своей жизни озвучивает, дабы увидеть в темных глазах заинтересованность. Теперь они готовы пойти на всё ради правосудия.       — Помни о своей собственной смерти, — улыбается токсично на свою привычную, запуская по венам жгучий коктейль ненависти. «Memento mori». Какая банальная фраза.

Мертвые языки только мертвые используют.

      Для Хосока эта комната была слишком маленькой. Она не вмещала всё его задетое эго и злость. Ему не впервой за решеткой находиться, но сейчас это особенно оскорбительно. Одно дело — мальчишеские драки, другое — томик обвинений, что ему перед носом помахали. Вы ведь просто тратите наше время. Мы следов не оставляем, а пули извлекаем, придавая тела морю.       Отсутствующие кольца на запястьях до сих пор ощущением жгут. Он, кажется, не спал уже более трех суток, не мог заснуть в этом храме закона. Ему и не давали — приходили каждый час. На измор брали из-за нехватки доказательств. Словно я мог сбежать из этой клетки. Разбитая губа скулит, напоминая о деревянном столе и руке детектива на затылке. Хосок уверен, они ещё встретят в темноте подворотни или у дома его семьи.       Всё это время Розэ не видел, они их разделили сразу же, как арестовали. Словно вместе они могли сбежать, словно они не могли это сделать друг без друга. Она бы могла. Не сильно головой в обшарпанную стену жмется, плотно смыкая глаза от щелчка двери: «Что вы теперь мне принесли?»       — К Вам посетитель, Чон Хосок, — ядом плюется младший детектив.       Брюнет глаза раскрывает, смотря на широкоплечего мужчину. Ухмыляется, подходя к прутьям. Он единственный, кто мог сюда зайти. Ким Сокджин Семьям напрямую не принадлежал. В спокойном равнодушном взгляде своего друга видит. Жизнь без Юнги казалась однотонной. Всё же они почти как братья были.       — Ким Сокджин, — за спину на офицера смотрит, что, закатив глаза, дверь закрывает, оставляя их наедине. — Что заставило Вас сюда прийти? — Не что, а кто…       Сокджин этого человека мало знает, но он должен был ему новости принести. И телохранитель, и гонец, и нянька — не так я свою жизнь представлял. Руки в карманах брюк прячет, прислушиваясь к дыханию человека в комнате. В правой руке так кстати пачка сигарет попадается. Чону сигарету просовывает, зная, что они все, как паровозы, курили.       Хосок никогда так не курил — никотин ноги неметь заставил. Он блаженно глаза прикрывает, растягивая удовольствие на языке.       — Что произошло? — твердо интересуется, позволив мужчине насладиться никотином. Хосок лишь взгляд за спину кинул, дабы убедиться, что никто не подслушивает.       — Предполагаю, что нас продал Мэнхо, — на скамейку присаживается, раскинув ноги. — Вероятнее всего, обманул наемников, с которыми мы разговаривали.       Как много скрытого в его словах. Скрытого, пускающего холодные мурашки по спине. Разговаривали, да? Да чтобы вы поверили, разговора не хватит — вам нужно человека до смертельной агонии довести. Внутренне Сокджин понимает, что им всем решетка идёт. Только вот осуждение деньгами отца заткнуто — Джин ангелом не был, а попытка очистить имя его семьи привела сюда.       — Как дела внутри?       — Они ничего сделать не могут, — и не хотят, Ким выдыхает спокойно, опуская голову, гонцы плохих новостей обычно немилы. — Так что вы сами по себе.       — Ясно, — Чон в ржавом кране смысла видит больше, чем в этом разговоре. Как будто он не знал, что они их не вытащат. Не так уж просто монстров из-за решетки достать — уверен, их уже по телевизору показали, заботливо лица заблюрив. И на том спасибо.       На этом и закончится их история — они сгниют за решеткой даже без весомых доказательств. Хосок уверен, этот новый отдел сделает всё, что в их силах, дабы поместить их в тюрьму даже на время следствия. Специально для них закон нарушат, зная, в тюрьме им придется действовать: либо защищая себя, показать истинную натуру, либо умереть мучениками.       — Спасибо.       — За что? — озадаченно интересуется Сокджин, посмотрев на часы в углу комнаты.       — За новости, — улыбается, туша сигарету о край скамьи. — Ну и за сигареты, без них я бы точно умер.       Блестящая беспечность. Мужчина в комнате два на два заперт, а всё, что его может убить, — это отсутствие сигарет. Посмотрел бы на своего отца. А Хосок смотрел на него в своем отражении. Они были слишком похожи в своих пороках. О Розэ вспоминает. Даже слишком.       — С ней всё в порядке? — сдается своему сердцу, отрывая взгляд от раковины. Не мог позволить себе упустить эмоции на лице «гонца».       — Она ранена, — факт своей плохо выполненной работы констатируют. — Поэтому они её не тронут, — ссадина на лице тигра подобно черной метке сияла.       — Отлично, — встает, подходя к клетке. — Запрет действует?       — Да, — холодно надежды разбивает.       Чёрт. Семьям было запрещено убивать полицейских — Пак Тэхо делал всё, чтобы гражданскую войну не начать. Столкновение с правительством и полицией стратегически невыгодно, а полицейских раньше можно было деньгами заткнуть. Пак Тэхо нужно было в дипломаты идти — его законы никто нарушить не мог. Он построил новый мир на костях преступников и праведников, посадив на цепь и тех и других. У них действительно шансов выжить больше нет.       — А Вы сегодня прям на расхват, — вторгается в их тишину всё тот же офицер. — Ваш адвокат прибыл.       Женщину в прокуренное помещение пропускает. Она, завидев Сокджина, останавливается, недоверчиво прижимая папки к груди. Кивает слабо, переводя взгляд на подопечного. Таким Хосока она никогда не видела: без костюма, растрепанного и побитого.       — Ким Джису, свет моих очей, — притворно радостно тянет Чон. — Я скучал.       — А как я скучала, господин Диабло, — улыбается колко, ощущая прибавку нулей на счете.       Ким Джису ещё в университете прозвали «адвокатом дьявола». Лучшая на своём курсе быстро славу обрела, притянув внимание настоящего дьявола. Разницу между преступниками и политиками не видела — какая разница, кто дьявол, а кто ангел, когда на её счете суммы восьмизначные. Понадобится — она и психопата от тюрьмы спасёт. Чоны ведь не были психопатами?       Сокджин кланяется, оставляя адвоката с клиентом. Это уже не его дело. Всё, что он должен был сделать, — это сообщить новости и проведать остановку, теперь их ход. Только как бы он боком не встал. Силится к Розэ зайти, только к ней никого не пускают.       На своих плечах едкий взгляд ощущает, понимая: знает чей я сын. Намджун был готов увидеть рядом с ними любого человека, но не сына премьер-министра. Засадим их за решетку, и за правительство возьмемся — этот город пора очистить от нечисти. Только в этом случае ему самому нужно за решетку сесть. Погоны из него память выжгли, заставив почувствовать себя ангелом. Только если он ангел — имя ему Люцифер.       — Какого душу продать? — остро интересуется Намджун. — Господин Ким Сокджин, — Имя на плитку выплевывает, как зародыш погибшего чистого существа.       Сокджину этот парень не нравится, он ведёт себя слишком нагло для своей должности. Никто молодого детектива манерам не учил. Почти вплотную подходит, расправляя широкие плечи. Офицер страха не чувствует — им ненависть к богачам в преступном мире движет. Что вас всех толкает лезть к монстрам? У вас же и без этого бриллиантовая ложка в зубах. С вызовом в лицо смотрит — эти пара сантиметров в росте не помеха.       — Всё, что вы можете, это беспомощно огрызаться, — учтиво, притворно волос с плеча мужчины снимает. — Радуйтесь победе, пока можете, Офицер Ким Намджун, — подмигивая мужчине, телохранитель неспешно скрывается за прозрачной дверью бюро.

Не они заперли монстров — это монстров заперли с ними.

Без души жить проще, терять-то нечего.