Vanitas

      Рукой вещи со стола смахивает, усаживая хрупкое тело на потертый стол. Пачкает её спину кровью, не удосужившись грязь смыть. Но смыть то, что вокруг, невозможно. Он это давно понял, а желание что-то менять потерял ещё раньше. За шею кусает, животно слизывая собственную слюну. Художник не был похож ни на одного человека, которого она знала, — он был опаснее. Он в путы собственной притворной слабости ловил, душа темнотой своих глаз.       Лиса стонет тихо, сильнее притягивая бедра к себе. В этой игре она себя ведущей не чувствует, теперь она и правда жертва. Тэхён никого в себя не впустит — позволит лишь наблюдать за тем, как самостоятельно себя рушит. Ви любовь убивал, та в белом платье душераздирающе на него смотрела, позволяя смыкать холодные пальцы на своей шее.       В этом городе нет места любви — она, как дочь жизни, в темнице заточена.       Футболку через верх снимает, кидая в картину, что с грохотом падает на пол. Черная ткань нарисованные глаза прикрывает, пока его животная страсть пожирает. Тэхён просто хочет забыться, забыть все свои природные черты. Он в огне горит вместе со всеми принципами. Никто так людей не ломал, как они сами.       Рьяно подцепляя серебристый квадратик из ящика стола, он случайно его с петель срывает, роняя на пол. Привычный ему фиолетовый оттенок лампы душу девушки травил. Она его от себя отталкивает, на колени спускаясь, а он на это смотрит из-под влажной челки.       Её горячие губы заставляют его тяжелый воздух носом втягивает. Орхидея горечью на языке остается. Резко короткие волосы на кулак наматывает, насаживая глубже, а она даже не давится. Дешевая постановка.       Им кровать не нужна, Тэхён её животом к столу прижимает. Мы все просто животные, влюбленные в грязь. Он никогда нежным не был. Лиса пальцами стол мнет, дыша сквозь зубы. Больно. Больно, до одури опьяняюще. И в этом извращение боль в экстаз превращается, сверкая под веками стонущей девчонки.       Знал бы Ли, как она этого человека изучает. Знал бы Ли, кто она на самом деле. Знал бы как она его целует, оттягивая губу зубами. Знали бы, они все, кого он в себе таил. А она знала. Её кристаллическое имя отравляло голову, играя со зверем внутри.       Тэхён волку внутри проиграл. Её кровь разбудила то, что он так настойчиво семь лет прятал. Кого он закопал в Тэгу, даже могильную плиту не поставив? Ви так долго себя душил, что всю злость в страсть превратил. Стол скрипит, царапая стену. Намджуну лучше с работы вернуться и застать монстра в глазах Тэхёна, но он так профессионально игнорировал рождения преступления.       Все заканчивается также быстро, как и началось. На прощание Тэхён дарит ей свой номер телефона и сорванный голос. Лалиса свою задачу забыла вместе с эйфорией. Он был горячим адским пламенем — ему не место в этом мире. Но этот же мир сломанного человека починили. Девушка всегда бабочкой была — жила пару дней, но взмахом крыла будущим управляла. Будущим, не подвластным ей самой.       В ванной на роспись её поцелуев смотрит, наконец смывая кровь с рук. С зеркала на него смотрел другой человек. Он его проигрышу ухмылялся. Лучше стало? Имя её забыл? Или в черных волосах видел ослепляющую белизну? Сигарету поджигает, упираясь лбом в стекло. Имя спасенной девушки не помнит — дар божества в цветок превратился. Цветок, вызывающий лишь:       Черный       Едкий       Ёмкий       Надрыв       Капли воды на его теле забирают тепло, нудящими мурашками бегая по коже. Полотно поднимает, оставляя на углу мокрый след. Не смотри на меня так, я всё равно не смогу к тебе прикоснуться. Была ли она, на самом деле, такой же, как и все? Тэхён никогда отказов не получал — это давало ему карт-бланш на свинство. Он жизнь себе не упростил — он пробудил в себе гнев.       Красным цветом весь холст покрывает — Чеён шёл красный. Она из-под слоя краски всё такой же неизменной была. Художник не думал, что, нарисовав свою фантазию, он будет так близок к ней настоящей. Они друг друга насквозь видели, потому их собственный интерес тянул на дно. Ви не любил писать людей, потому что влюблялся в свои картины.       Комната пропиталась отравляющим запахом орхидеи, розы и гальбанума. Это травило его вдохновение, не позволяя прикоснуться к кисти. Прикоснуться к ней. Человек не мог так быстро в душу запасть, но она человеком не была. Она была его музой. Музой, что оставила его наедине со зверем, сидящим в углу. Со зверем, что питался его страданиями.       Он бежит от всего и в комнате находиться не может. Сам себя вдохновения лишил, изнасиловав чувства.       Старый телевизор на холодильнике включает, дабы заглушить свои мысли бессмысленной болтовнёй. Юмористическое шоу на нервы действует, а он, смотря в точку посередине экрана, смертью затягивается. Бесцельно по кнопкам жмёт, ища хоть что-нибудь, способное заглушить её голос в голове.       Он новости никогда не смотрел, но что-то заставляет остановиться. Женщин в костюме с суфлера читает, рассказывая о пожаре в Национальной библиотеке. Ким Тэхён вечно мог смотреть на огонь. На огонь своих мыслей. Сюжеты сменяются, в отличие от человека на кухне — всё застыло в мгновение. На экране у людей лица скрыты, но он в одежде, в движениях и волосах узнает их.       — Пару дней назад СМИ стало известно о операции по делу «Блэксан», — тепло сигареты обжигает пальцы. — Подозреваемые на данный момент находятся под следствием бюро по особо важным делам. В бегстве его смысла не было — она везде была. Из достоверных источников известно, что эти же люди связаны с деятельностью преступных организаций, известных как «Семьи». Сможет ли новое специальное бюро вернуть на улицы города спокойствие и справедливость?       Художник снова и снова запись просматривает. Так вот что так лисицу взволновало — вот что его спасло. Досконально ловя каждое движение, замечает, как заботливо, закованный в наручники, мужчина касается её спины. Кажется, никто, кроме него, это не заметил. Кажется, никто от этого действия таким холодным не стал. Раньше Тэхён так часто молил фортуну о спасении, но ему нужно было отчаяться, чтоб до неё достучаться. Правда в том, что ему такое спасение больше не нужно.

Тэхён спасения не искал.

Он давно выбрал другой путь.

      — Да вы издеваетесь?! — вопит Чхва на свою манеру, этот человек просто не умел говорить тихо.       Намджун значок по столу перекатывает, подпирая рукой лицо. Что и требовалось доказать. Им не достать до них, они слишком высоко, хотя место их под плинтусом. «Помни о своей собственной смерти». А смысл о ней помнить, если они способны так просто ускользнуть из их лап? Нет шанса пожертвовать жизнью ради людей.       — Мы не можем действовать вразрез приказам, — напоминает младший детектив Кван, молодая служительница закона время от времени кидала беспокойный взгляд на Намджуна. С момента ареста он стал гораздо тише.       — Этот приказ бредовый! — Сигарету достает, поджигая вопреки правилам. — Какой ещё перевод выше? Наше бюро обладает высшими полномочиями!       — Служба внутренней безопасности, — Ким в руку выдыхает, морщась от громкости голоса старшего.       — Как дело этих тварей связано с внутренней службой?!       — Полегче с высказываниями, — пусто предупреждает адвокат, — Иначе мне придется подать иск.       — Подавайте!       Женщина улыбнулась, опустив глаза. Джису его поведение понятно. Страшно осознавать, что вы проиграли. Страшно осознавать, что суд над ними не в вашей власти. Страшно осознавать, что за любые действия придется расплачиваться. Ким Джису властью упивалась — она всегда выбирала победителей.       Намджун кулак сжимает, сжирая её мысленно. Его уже не спасало нервное перебирание значка в руке, наоборот, он жег пальцы. Никто доволен таким решением не был, но только Чхва это недовольство выпячивал, искря своей злостью во все стороны.       — Напомню, что, если их личности станут известны прессе, проблем вы не оберетесь, — давит сильнее, стискивая леску на шее полицейских. Словно они до этого могли дышать.       — Вы продаете себя за грязные деньги, адвокат Ким, — Чхва руки на груди перекрещивает, подбираясь к женщине ближе.       — То, за что я себя продаю, — не ваше дело. — Обещаю, как только мы всех их пересажаем, очередь и до вас дойдёт, — не дойдёт, всё, что мы можем, — это раскидываться лживыми угрозами. — Попробуйте, — её даже не нужно было вскидывать подбородок, чтобы доказать своё превосходство. — Намджун?       Ким со стула вскакивает, направляясь в допросную. Пустой трёп. Они и так кучу правил нарушили, а сейчас, подчиняясь, теряют время. Как только преступники покинут бюро, у них не будет шанса им даже в глаза заглянуть. Детектив Кван вслед ему словами кидается, но он не слушает. С каждым шагом увереннее приближаясь к двери в ад.       Она равнодушно рассматривает маникюр, не замечая ворвавшийся вихрь. Защитник закона дверь запирает, отключая звук и стекло. Никому не стоит видеть то, на что он готов пойти. Опрометчиво цепь от стола отстегивает, выпуская свой гнев наружу. Он спокойным не был, и перевёрнутый с грохотом стол — тому подтверждение. О, дверь, кулаки отбиваются с криками непугаными — это становится гимном его отстранения. Пак за шею к стене тянет.       — Как глубоко вы в системе? — Розэ смеется сквозь боль, этот устой существовал задолго до нашего с тобой рождения, как сам-то думаешь? — Отвечай! — об стену бьет с рычанием тихим.       — Не понимаю, о чем Вы, — в суматохе в карман ловко ныряет, доставая ключи от наручников, — Что заставило Вас уподобиться нам, детектив Ким?       — Я и близко вам не подобен, — ещё раз об стену бьет, не позволяя едкий смешок выпустить, — Какую игру вы ведёте? — девушка губы слюной смачивает, а Намджуну не дает покоя мысль о том, что они вообще не должны были здесь оказаться. Шесть лет спокойствия сами за себя говорят, — Что изменилось? — в глазах её ответ ищет, она больше не травит его своим высокомерием, позволяя прикоснуться к тайнам внутри преступного мира, прокурора Ли раньше подозревали во связи с однофамильцем, — Медведи? — забывает, что в Сеуле их никто так не называет.       А ты умеешь задавать правильные вопросы. Тихо наручники отщелкивает, ослабляя достаточно для того, чтобы достать руки. Пальцы на вороте её футболки совсем ослабли. Намджун о трех Семьях в учебниках читал — они были той самой черной полосой в истории Южной Кореи, да и всей Азии.       Дверь почти с петель слетает, впуская свору разгоряченных служителей закона. Чхва на манеру Намджуна его от неё оттаскивает. Тот не сопротивляется — узнал достаточно. Кому-то пора подыскивать себе лучший осиновый гроб.       — Si vis pacem, para bellum.       Только ему внимание преподносит, а женщина, державшая за руку детектива, пальцы крепче сжимает. Они все латынь в академии изучали, просто забыли. Язык-то мертвый. Что ты у неё спросил, что она дала тебе такой ответ? А Намджун, по сути, ничего дельного не спросил. В игре, где все средства хороши, она создала ещё одну сторону.       — Вам всем следует следить за тем, что вы делаете, — подначивает адвокат, заходя последней. — Если у Вас, конечно, не завалялось пару миллионов компенсаций, детектив.       — О чем вы? — весело подтрунивает Пак. — Мы с детективом Ким Намджуном просто мило беседовали.       Преступницу из комнаты подальше от взбешенных проигрышем людей, тянут. Ненароком оставляя их наедине с собственными мыслями. Пак Чеён рождена пробуждать монстров. Она токсична похуже горного лавра. Ей среди людей не место — она их разрушает, независимо от того, друзья они или враги.       Ким в отросших волосах руку путает, опускаясь на стул. Мысли мошкарой по всей комнате рознятся. Они думали, что ловят хищников, но хищники собственной кровью на полу печать нарисовали, открыв дверь в бездну.       — Намджун?       Молчит, смотря на пачку сигарет под ногами.       — Ким Намджун, — вторит девушка.       Сигарету в зубах поджигает, только вот никотин его не расслабляет, лишь выводит.       — Детектив Ким…       — Заткнись, — впервые грубо ей отвечает, оскорбляя до глубины души, — Просто помолчи.

Помня о смерти, готовы ли вы к войне ради мира?

      Холодный ветер обдувал его лицо, он в крышах домов видел самые прекрасные узоры. Юнги природа не зачаровывает — его зачаровывают творения людей. То, насколько они были разрушительны и созидательны одновременно, завораживало. Люди по своей природе противоречивы. Одни строят, другие разрушают. Одни рожают, другие убивают. Главное — понять, кто ты.       Хосок ему зажигалку предлагает, но он головой отрицательно качает. Пять лет назад он не так часто курил. Свежий воздух запах смерти уносит, а Юнги болезненно щурится от жгучего ощущения в груди. Как долго это будет о ней напоминать? Как долго он будет её защищать? Как долго он будет себя убивать вопросами, на которые знает ответ. Монстр.       — Вы трахались? — резко интересуется двадцатидвухлетний Чон. Он оплошно считал, что все на её уловку попались. Только он в своей ошибке был одинок.       Мин заливается хриплым смехом. Брюнету не нужно озвучивать имя, чтобы тот понял, о ком речь.       — Нет, — ему это кажется слишком смешным. — А вот вы — да, — взглядом друга топит, Хосоку хочется язык проглотить.       — Как ты?.. — неловко спину чешет. Нужно быть посдержаннее. Беспечно свой единственный страшный секрет раскрыл. Если бы это не был Мин, давно бы мозги по плитке размазал.       — Я знаю тебя, — слова подбирает, — и знаю, насколько опасно притягательна Пак Чеён, — и этим всё сказано.       — Просто… — голову к небу поднимает, пробуя слова на вкус. — Твоя резко возникшая ненависть…       — Думаешь, она вызвана тем, что мы переспали? — Юнги старше Чона всего на два года, а ощущение, что между ними целое поколение. — Мы ведь не дети малые. — Тем более я не идиот, в отличие от некоторых.       — Тогда что?       — Когда-нибудь я тебе расскажу, — когда-нибудь, но не сейчас.       И не спустя пять лет.       Тяжелая дверь щелкает, а Юнги окурок выкидывает. Время в бюро им на пользу не пошло: выглядели, как из жопы вытащенные. А их и вытащили, прямо из самого склочного места для преступников. Юнги улыбается довольно, а Чеён из машины выпрыгивает, с задором даря ему свои наручники. На память себе бы оставила. Но такая память Розэ не нужна.       — Наручники вам идут, — откровенно издевается.       — Я уже успел соскучиться по твоей наглой роже, — тянет Чон, открывая металлические кольца шпилькой, врученной помощником.       Их никто спасать не собирался, поэтому пришлось самим выкручиваться: искать похожую на полицейский фургон машину на черном рынке и подкупать водителей. Полицейские даже не заметили, как из-под моста выехал другой фургон, а заветный остался там. Никакой сопровождающий вертолет не помог.       Теплый, знойный ветер качает колосья камыша, а бывшие арестованные наконец вздыхают полной грудью. Чеён тянется, смотря на Юнги с неподдельной насмешкой. Ничего так и не поменялось. Раздраженный её взглядом, глаза закатывает.       — Ты всё-таки не можешь меня оставить, — в низком голосе болезненная, неприкрытая издевка, а он молчит дольше положенного.       — Я здесь не ради тебя, — я знаю, взгляд за его спину кидает.       Сокджин бедром на дверь сосново-зеленой Ferrari Testarossa опирается. Единственная машина в коллекции Чеён не цвета ночи. Машина под стать этому дню. Дню освобождения. Только Джин понимал, кто приложил руку к их переводу. Отец же не мог позволить сыну в грязь лицом упасть. Отличный ход Пак Тэхо: и лицо сохранил, и желаемого добился. Этот человек слишком умён: позволил самим действовать, зная, что они готовы на всё, дабы вызволить их из лап Фемиды.       — Давно не виделись, — Розэ сегодня особенно эмоциональная, злость полицейских из-за проигрыша её оживила.       — С Испании, — тогда же всё началось. — Садитесь.       Пассажирскую дверь открывает, ожидая дежурный отказ. Просить делать то, что она не собиралась делать, ему в привычку вошло. Каково было его удивление, когда Пак Чеён подчинилась. От непонимания руки холодеют. Что такого могло случиться, что она так спокойно выполнила его просьбу? Выполнила, даже не отпустив колкую фразу.       Серый Ford Mustang VI Юнги и болотная Ferrari лишь на выезде сравниваются, разъезжаясь в разные стороны. Настолько откровенно привлекают внимание, что никто этого не замечает. Чеён из старой пачки сигарету достает, рассматривая виды за окном. Пробыв за решеткой пару дней, на мир по-другому смотришь.       — Что заставило Вас поменять свою модель поведения? — невзначай интересуется.       — Ничего, — можно подумать, она правду скажет. — Давай без формальностей, — 17 Glock с серебристой вставкой, из бардачка достает, любуясь линиями металла. — У меня просто хорошее настроение, — звонко затвор отщелкивает. Я скучала.       В голову водителя целится, пародируя отдачу на манеру Юнги. Но вместо выстрела её смех озорной раздается. Мужчина губу прикусывает, раздражаясь страху внутри. Я с ней точно поседею. А Розэ языком на вкус свободу пробует — она прекрасна в этом запахе свежей травы.       Мин о делах рассказывает, а Хосок равнодушно горизонт изучает. Курить совсем не хочется. Тридцать минут в машине с Розэ любое желание отобьют. Они оба были заперты трое суток без доступа к воде, но от неё, как и всегда, пахло ванилью и ладаном. Подпирая лицо рукой, машинально вдыхает запах собственной кожи. Случайно сдирая пальцами ранку на губе.       — Юнги.       — М-м-м, — тянет заинтересованно, следя за дорогой.       — У тебя есть досье на офицеров по особо важным? — трогать члена Семьи Чон опрометчиво. Он бы сжёг и тот стол, будь у него возможность.       — Да.       Хосок хмыкает, растягиваясь в довольной тигриной улыбке. Зубами достает ментоловую сигарету. Ненавидел ментол, но без никотина мысли не те. Юнги довольство Хосока кончиками волос ощущает. Зря вы полезли на передовую. Ли Мэнхо стороны не считал, а на средства ему всё равно. Он ставил подписи в приговорах, не задумываясь.       Чем больше крови, тем интереснее война. Поля камышей неспешно сменяются городской застройкой. А солнце садится, рисуя в небе цветастые картины мести. Месть же всегда алая с примесью эритроцитов?

Заточение научило их ценить свободу.