Vanitas

«Насколько длинным может быть коридор от начала жизни до момента смерти? В какой-то момент я думал, что он бесконечен. Вся эта грязь на моих руках… Идя по черному коридору бесконечно, я думал, что я сильный, что мне всё по плечу, но не смог уберечь даже цвет её волос с запахом сладкой ваты. Я думал, что призраком меня ничто не достигнет, всё будет проходить сквозь: боль, эмоции и чувства. Я боялся самолетов, кораблей, но, в конечном счёте, меня достигло то, чем я жил».

      — Оппа, а что такое любовь?       — Набор химических реакций организма, — девочка цокает.       Из кондиционера веет холодный воздух, пуская по коже ребёнка мурашки. Юнги, замечая то, как она ежится, уменьшает мощность, вскинув бровь. Ты ведь можешь просто сказать. А Пак Чеён не любит говорить о том, что её беспокоит.       — Ты такой скучный, — пузырь из жвачки лопается, оставаясь приторными липкими ошметками на губах. Брюнетка их содрать пытается, но только задевает маленькую кровавую корочку, от чего шипит. Пропускать удары от Юнги было отвратительно неприятно.       — Любовь — это самое грозное оружие, — пальцами щелкает шею, всматриваясь в очертания ангара. — Она может ослепить настолько, что твоими глазами становится другой человек, это опасно, но подчинись ты этому, возможно, увидишь новый мир.       — Ты такой дед, оппа, хоть тебе и 20, — все это время девочка глаз от бинокля не открывает, улыбаясь левым краем губ.       От её мелодичного, разочарованного голоса Юнги закатывает глаза, откидываясь на спинку кресла. Они часто разговаривали ни о чём, вот так просто, между делом выслеживая должников.       Юнги не понимал Тэхо и не понимал, почему он так равнодушно относится к тому, что его дочь в таком возрасте занимается побочными делами Семьи. К счастью, она никого не убивала. В этом была единственная заслуга Юнги. Наличие куратора в виде Мина в жизни Чеён спасало её от самой очерняющей стороны их мира.       — Что для тебя смерть? — сегодня она была на удивление разговорчивой.       — Упущенные возможности, — Пак снова цокнула, закатив глаза, — естественный конец.       — Ску-ко-та, — слога растягивает, разглядев в черных очертаниях рослого мужчину, — Вышел, — радостно хохотнув, она кинула прибор на заднее сиденье старого Porsche, развернувшись к куратору.       — А что для тебя смерть?       Их непринужденный диалог выглядел наигранно, словно записанный сверху картинки, где молодой парень отщелкивает затвор. Чеён задумалась, переместив жвачку во рту.       — Пуля в черепной коробке, веревка на шее, лезвие в запястье, — Юнги закатывать глаза, парой ты говоришь такие несуразные вещи, но как ни послушай, она не мыслила на 14, — Отвалившийся кусок фасада, авария, опухоль в голове или остановка сердца.       — Это причины смерти, — губы в саркастичной улыбке растягивает.       — А причины разве не есть смерть? — Чеён улыбнулась, открыв дверь. — Погнали, — отцовский подарок снова свет видит.       — Ён, мы не будем никого убивать, — такая простая дежурная фраза и такой привычный невесомый щелчок по носу.       — Л-а-д-н-о, — фальшиво обиженно растягивает слова.       Кровожадность этого ребёнка пугает. Дочь Пак Тэхо как-никак. Но Юнги тогда не понимал, что маленькая Ён просто хотела вжиться в их мир. Что, держа оружие и хитро улыбаясь, она просто хотела быть похожей на него. Ён действительно не была обычным ребёнком — она не воспринимала смерть как что-то ужасное. Ён не знала ценность жизни, ведь её мать так просто от неё отказалась.       Тогда Чеён не знала, что единственное, о чём она будет желать, — это поскорее встретиться с костлявой. Что равнодушие смерти к её жизни заставит её играть с ней. Пак Чеён до сих пор не знает ценность жизни, ведь отнять её слишком просто. То, что ценно, охраняется тысячами лазеров, паролями и титановыми дверями. Жизнь может оборваться от несчастного случая, и тогда в чём её ценность?       Мин волосы её лохматит, выхаживая к должнику с напряженной спиной, а девочка, семеня своими ногами, мило улыбается, продолжая сыпать вопросами, которые не имели смысла. Чеён всегда нравилась спокойная манера разговора Юнги и то, как временами он оголял свои дёсна в улыбке, а глаза становились похожи на две щелочки.       Может быть, в другой вселенной Юнги бы стал её первой любовью, но в этой их любовь была чем-то иным. Эта любовь выше любви мужчины и женщины — это любовь отца и дочери, старшего брата и сестры. Эта любовь — самое чистое, что есть в их мире, и даже эта любовь по истечению нескольких лет стала ненавистью.       — Мужчина, 29 лет, нападение, ножевое ранение в область печени, подозрение на разрыв внутренних органов и сотрясение мозга.       От слабого толчка санитара Тэхён отшатывается в стену. Голоса, люди, стерильный запах — всё кажется ненастоящим. Выдуманным и непохожим на правду. На залитые кровью руки смотрит, что дрожат на порядок сильнее обычного. Адреналин сжирает всё на своём пути, заставляя умалишённо пялиться в собственные ладони, покрытые мелкими ранами. А вместе с его кровью на руках блестит кровь мужчины.       Тэхён и не заметил, как глубоко вогнал стекло себе в кожу. Кровь. Чертова кровь. Мысли пульсируют, пенят слюну во рту, а он сглотнуть их не в состоянии, как и отбиться от ощущения полнейшего абсурда. Цирк уехал, приехал триллер с пометкой: «Смерть».       Молоденькая медсестра пытается помочь, обработать рану, но он не в силах подчинить себе язык — отрицательно качает головой. Тэхён не чувствует боли, есть только бешено бьющееся сердце, способное вырвать из груди. Не осознает, что произошло: не понял, как разбил бутылку об голову нападающего, как влетел с ноги в другого и как получил каким-то осколком по лицу.       Он не понимал, как те скрылись и как он успел доехать до больницы. Он был трезв, но воспоминания хаотичные — не сосредоточившись на них, он не мог ничего вспомнить.       — Пропустите, — ледяной отрешенный голос пустил по коже парня дюжину обеспокоенных мурашек.       Хосок быстрым шагом сокращает дистанцию до двери реанимации. Он говорит тихо, находится в расстоянии десяти метров, но у Кима ощущение, что каждое слово он слышит у себя в черепной коробке. В реанимацию главу никто не пускает — он замирает у двери в своем шикарном костюме. Кем бы он ни был, жизнь Мин Юнги сейчас принадлежит врачам.       Чон оборачивается, шальным взглядом цепляясь за Тэхёна. Его обгладывает ненависть, хочет кинуться к художнику, вцепиться в глотку, но, замечая рану на голове, столбенеет, позволяя себе взвесить ситуацию.       — Квон, — одними губами произносит.       Обреченный зрительный контакт заканчивается, не успев начаться.       Тэхён помнил, как в панике нашел телефон Юнги, позвонив по первому попавшемуся номеру с названием «Хо». Голос мужчины был раздраженный, он не понимал, почему ему звонит этот пацан, но сбитое дыхание Кима и осязаемые хаотичные взгляды на заднее сиденье воткнули ему нож в кадык. Хосок так и замер посреди главного зала, вцепившись в лицо адвоката глазами. Джису в тот момент в его глазах утонула, успев расцепить пальцы на его предплечье.       Второй контакт Тэхён набрал со своего телефона, не понимая, зачем он это делает.       — Пульс падает, один кубик эпинефрина, дефибриллятор, быстро!       По плитке, может быть, на метр, проскальзывает тело охранника. Розэ рвется, пытается открыть дверь, но многочисленный персонал оттягивает её обратно. Чон смотрит сквозь неё. Её голос, надрывный, глухой, выжимающий всё серое вещество из мозга мужчин.       Хосок не может пошевелиться, Тэхён смотрит на окровавленные руки, не в силах оторвать глаз. Они все втроём в своей личной бездне и не в силах протянуть друг другу руку. Это не с ними, это дерьмовый фильм, что давно пора выключить и поставить самые низкие оценки.       — Разряд!       Тэхён поднимает глаза на Чона, там, в этих черных радужках, мало что от человека осталось. Есть только оболочка, прилипшая к полу, не способная осознать происходящее. «Пустите, блять!». Но всем всё равно. Её оттягивают к выходу, она умоляет её пустить, притворяется успокоившейся, но ни врачи, ни люди этому не верят. Возможно, он зря позвонил ей.       Чеён удается обогнуть охранников, чуть не разбив одному нос. Они тихо матерятся, не успевая за девчонкой. Пару шагов, и она будет с ним. Её надежда тает в холодных пальцах на запястье. Тэхён девушку к себе тянет, перекрещивая её руки на груди своими. Спиной упирается ему в грудь, кричит, кажется, плачет, а художник, сжав зубы, прикрывает глаза.       Успокойся. Ким повторяет это как мантру ей на ухо, опаляя горячим дыханием. Чеён спиной чувствует, как безумное сердце Тэхёна норовит поставить рекорд по ударам в секунду, а может, это её собственное сердце.       — Давление падает!       Они сползают на пол. Тэхён со всей силы прижимает её тело к себе, чувствуя осязаемую ярость. Ярость, обволокшую всё: стены, пол, людей, души. Она сыплет проклятиями, рычит, а после тихо просит её отпустить. Тэхён шепчет ей на ухо какие-то бессмысленные фразы, пытается успокоить, а у самого перед глазами океан крови. Розэ кажется, что она в этом океане захлебывается. Она не может вдохнуть, это больно — чертовски больно, словно кто-то вырвал её сердце, что, казалось, давно умерло.       Хосок не может сделать шаг, стоит у двери, взглядом прожигая ручку. Вой Чеён выкручивает извилины, а он, смотря в никуда, осознал, что всё это время в его голове стоял писк. Напряженный писк взорвавшегося давления с того самого звонка, что по началу вызвало недовольство, в конце превратившись в отчаяние. Осознал, что от хладнокровия ничего не осталось, осознал, что если бы не Тэхён, Розэ бы разнесла бы здесь всё, а он бы так и стоял, налакированными туфлями приросший к полу.       — Сердцебиения нет.

Какого это?

Лишиться зрения?

      Выкуривая очередную сигарету, Тэхо равнодушно смотрит на номера припаркованных машин. Сокджин, что почти всё время работал на Чеён, нередко подрабатывал водителем главы. Ему нравилось работать на Тэхо — он был спокойным, молчаливым и правильным. Не будь он главой Семьи, Ким Сокджин восхищался бы его любовью к порядку и законам.       Но как ни посмотри, в Тэхо было что-то недоступное, отравленное и холодное. Присмотревшись к его глазам, можно было увидеть все те смерти, что принес этот человек. Смерти рук его подчиненных, его дочери и его собственные.       — Ханна!       — Хватит, Тэхо! — со временем Ким Ханна зацвела пуще прежнего, её красоте завидовали многие, а дракон любовался ей, даже когда она была в гневе. — Ты убил людей!       — Я Глава Семьи, — устало напоминает мужчина, распластавшись на диване с широко раскинутыми ногами. — Это моя работа. — Черт её дернул вернуться раньше времени и застать жениха не в самом лицеприятном виде.       — Работа — убивать ни в чем неповинных людей? — Она скалится разочарованно, рассматривая родные черты лица. От неповинных людей этих личностей отделяет груз тяжелых преступлений, но оправдывать не было в стиле Пак Тэхо даже перед невестой.       — Да. — Так холодно и безразлично, что женщина прикусывает губу. — А о чем ты думала, выбирая меня? Что я в карты играю и договоры составляю? Это реальная жизнь, Ханна.       Ханна морщит нос, перекрещивая руки на груди. Реальная жизнь? Да ты же сам создал такую жизнь. К горлу подкатывает ком, а она без задних мыслей бежит в ванную, даже не закрыв дверь. Знает, что он не пойдет за ней. Согнувшись над унитазом, стоящем пару сотен вон, она плачет, не понимая, что ей делать.       Желудок выворачивает от одного вида крови, от того, как холодны глаза мужчины, нажавшего на курок, глаза любимого мужчины. На дрожащих ногах до тумбочки идёт, доставая тест. Черт. Ханна никогда не ругалась, ни одно бренное слово не впиталось ей в голову. Её снова мутит, но уже не от крови, а от понимания: она, будучи ангелом, беременна от дьявола. От самого ужасного монстра, что терроризирует Южную Корею.       Но Ким, как и все жертвы ситуации, думает о том, что он не такой. Что Пак Тэхо другой, в глубине души он добрый, и именно такого она полюбила и любит до сих пор. Как глупо.       — Я смогу подарить тебе спокойную жизнь, — поглаживает низ живота, она скрывает ломаную улыбку, — даже если в ней не будет его… — а ведь никому неприятно глотать слезы.       Тэхо так и не сдвинулся с места, буравя взглядом стену. Он не скрывал от невесты, кто он, но старался как можно реже показывать свою другую сторону. По сути, Пак Тэхо всегда скрывал себя настоящего. Ханна знала, кто он, но, не видя, что он творит, жила в иллюзиях. Она жертвовала деньги на благотворительность, пока он разрушал и перестраивал преступный мир, породивший всё то, что она ненавидит.       — Я ухожу от тебя, — так просто, что кажется, и не ей сказано. — Ты постоянно на работе и совершенно не уделяешь мне внимания, — для самой себя так едко лжет, что тошно. Тэхо всегда дарил ей достаточно внимания, глаза прикрывает на одном выдохе, выпаливая то, что навсегда изменит их жизнь. Поэтому я нашла другого мужчину.       — Ты лжешь, — а он ведь всегда видел правду.       — Нет, — вязкую слюну сглатывает, — Я беременна от него, второй месяц, тогда ты был…       — В Китае, — за неё заканчивает, борясь с яростью, просыпающейся с каждым словом. До сих пор боится показать себя настоящего — прогнившего до глубины человеческой сущности.       — Да, и если у тебя осталось хоть какое-то уважение ко мне и к самому себе, ты меня отпустишь, — уважения к той, что меня предала?!       Тэхо вскакивает, бешеной лавиной надвигаясь на неё. Ханна пятится, а перед глазами только его равнодушие перед тем, как он убил целую семью. Невинные там всё же были. Затылком бьётся об стену, морщась, а Тэхо, вместо того чтобы размозжить её голову об стену, хочет поцеловать ушибленное место. Это неправильно. Неправильно, что она ломает все правила в его голове.       — С чего ты решила, что я не убью тебя? — сталью голоса режет полосы на её лице, — Я думаю, ты догадываешься, что я делаю с предателями.       — Потому что я не часть твоей Семьи, — единственная правда, слетевшая с губ женщины в тот роковой вечер. Они так и не успели пожениться, Тэхо оттягивал этот момент, чтобы никто не знал о его слабом месте, но это самое слабое место убило его. — Ты не сможешь убить меня.       Он позволил ей уйти, бросив вслед: «Для твоего же блага не попадайся мне на глаза». Ханна уехала в Тэгу, в город, где всё началось. Она отдала всю себя дочери, что была пропитана кровью с рождения. У неё не было других мужчин. Её тело, душа и жизнь всецело принадлежали дракону. Она попалась на глаза спустя девять лет, прибитая к стене собственного дома. Хуже всего, что приди он на пару часов раньше, как и хотел, всего этого не было.       Он знал, что у Ханны никого не было, но верил ей, она никогда не лгала — это было не в её природе. Ему было проще думать, что Чеён — плод её отчаяния и случайной связи. Тэхо жил ненавистью, ненавидел эту маленькую пухлощёкую девочку с глазами её матери, потому что она забрала у него единственное, чем он дорожил. Он бы простил её за случайную связь, но Ханна бы не простила себя. Ненависть, как и любовь, ослепляет — Пак Тэхо слепо верил словам своего ангела. Он забрал девочку не из добрых побуждений — он хотел разрушить то, что разрушило его.       Ким Ханна хотела спасти их ребёнка, но она подписала ей смертный приговор. Ослепленный предательством мужчина не видел своих черт в ребёнке, окуная её в прелести криминальной жизни. Он думал, что Юнги научит её убивать, но парень проникся ребёнком, поэтому тот выслал его в Китай. Чеён осталась одна, Тэхо почти не обращал на неё внимания.       Он говорил всем, что она его дочь, единственный знал, что это не так. На самом деле все знали правду, а он жил ложью. Ведь неосознанно он хотел, чтобы она была его дочерью. Хотел, чтобы на этой планете осталось хоть что-нибудь, связывающее их с Ханной. А это «что-нибудь» всегда было их связью.       Он ненавидел её вплоть до разговора с Ким Уджином. Разговора, перевернувшего его жизнь с ног на голову. Разговора, что по своей сути заложил фундамент к началу нынешнему строению криминального мира. В тот день умерла его ненависть.       — Ты разве не видишь? Она твоя копия, Тэхо, — мужчина, хохотнув, сощурив глаза, — Ты настолько ослеплен предательством, что даже не подумал о том, что Ханна не могла родить её на одиннадцатом месяце.       В тот жаркий месяц 17-го года жизни Чеён Пак Тэхо обрел родную дочь и лишился обузы в виде ненужной одержимой жены. Поняв, что Чеён — его дочь, он захотел упасть ей в ноги, но, не найдя её в испанском лагере, понял: уже поздно. Он упустил возможность упасть ей в ноги, он упустил возможность подарить спокойную жизнь своему ребенку. Пак Тэхо никогда бы не позволил своей малышке приблизиться к их бизнесу. Но приехав в Пусан, он не нашел Ким Пак Чеён, он нашел Розэ.       В тот день он прозрел, но любовь к Ханне не пропала, она расцвела, он начал видеть мир её глазами. Ким Ханна умерла за него и за его дочь. В предсмертной агонии Ли Чонхи призналась, что это она её убила. Всё то, что Пак Тэхо строил, рухнуло одним сожженным мостом. Не притворяясь тем, кем он не являлся, Ханна бы не ушла. Ему было достаточно показать себя, а после отпустить, если она захочет. В реальности его маска разрушила всё, а ненависть припорошила костным порошком собственный ментальный гроб.       Если бы Ханна знала, какой он, и предпочла бы остаться, он бы женился на ней, а Розэ никогда не было. Чеён бы поступила в университет, она бы улыбалась лучезарнее матери, а Тэхо читал ей сказки по ночам, целуя в висок. В реальности всё, что он дал своей дочери, — это билет в адское пекло по истечению её жизненного срока.       — Да, — Сокджин скашивает взгляд на главе, отвлекшись от дороги.       — Тэхо, сколько лет, сколько зим, — на привычную манеру растягивает слова.       — Недостаточно, чтобы я по тебе соскучился, Мэнхо.       — Холоден, как и твоя дочь, — желваки на лице Тэхо напрягаются. — Где Лиса?       — Я не понимаю, о чем ты.       — Тэхо, даже если не ты стоишь за её пропажей, ты всё знаешь, — Пак слышит, как голос Ли дрожит, как ещё чуть-чуть и тот сорвется на крик.       — Ты только что показал эмоции, Мэнхо?       Мэнхо цокает, продумывая, что на это сказать, он почти уверен, что Пак переманил его падшего ангела на свою сторону. Лиса, детка, тебя ждет на земле лишь ад, зря ты запачкала крылья. А Пак Тэхо, Лиса неинтересна — слишком слабая пешка. Паку на самом деле смешно от того, как дети влияют на них.       — Мне стоит напомнить, что твой ход со служительницей церкви подписал тебе смертный приговор, — сигаретой затягивается, выпуская дым в приоткрытое окно.       — Мне стоит напомнить, что мне плевать на твои приговоры, — мужчина фыркает. — Этот строй пора менять, ты засиделся, Тэхо.       — Этот строй был до моего появления, ты нарушил монументальное правило.       — Раз так, — хохотнув, он затянулся сигарой. — Предлагаю исполнить его, — Тэхо брови к центру лба сводит. — В понедельник, центральный суд, поговорим вживую и посмотрим, кто выживет.              Рыча на дракона, не забывай, что ты всего лишь человек.       Мэнхо сбрасывает, оставляя после себя привкус старой крови на языке. Тэхо давно жизнь не мила, а появление Мэнхо добавляет краски. Вселенская скука Чеён — черта характера Тэхо, они не могут жить, не управляя судьбами. Тэхо не может существовать без Мэнхо — их вражда длится долгие годы. Это как борьба добра со злом, но в их случае это борьба зла с ещё большим злом.

Время неумолимо.

И кто же из них большее зло?

      Вот он — ублюдок, всея Южная Корея. Но Лиса неуверенна в приуменьшении масштабов его сущности. Чонгук в хищной улыбке растягивается, замечая её недовольный взгляд. Лиса, моя любимая пешка. Вот такой расслабленный, с рубашкой расстегнутой, он был настоящим. Младшего всегда воспринимали пешкой — обычный мальчишка, что не знает сущности мира. Только Лиса знала его настоящим — ублюдком, притворяющимся одержимым.       — Уже побывала на члене Чона-старшего? — Уложив свой подбородок на руки, он хищно улыбнулся.       — Что?       — Он любит сзади или сверху?       — Помыть бы тебе рот спермой, Чонгук, — она падает в мягкое кресло напротив его стола.       — Лиса, ты шлюха, это очевидно, — он так часто называл её «шлюхой», что её имя из его уст звучало точно так же.       Они познакомились, может быть, год назад, но за это время Лиса на своей шкуре прочувствовала всю сущность Чонгука. Когда он поймал её за слежкой, она надеялась всё скинуть на романтический интерес, но он своей едкой усмешкой заставил проглотить язык. Чонгук купил Лису, как покупал Мэнхо, как делали все. Но только он смог предложить то, что не предлагал никто. Двойной агент или двойная блядь? Об этом она думала каждый раз, стоило члену Чона войти в неё, стоило ему сжать её глотку и назвать шлюхой.       Это оскорбление давно её не задевало. Она трахалась с Чимином, она трахалась с Чонгуком, блядь, её трахнул даже Ким Тэхён. Оскорбление перестает задевать, когда ты понимаешь, что так оно и есть. Чонгук брал её грубо, никогда не смотрел в глаза, ломал в ней личность, способную предать. Человек, считающий себя грязью, никогда не сможет предать того, кто эту мысль заложил в голову. В конечном счете, у тебя нет никого, кроме меня. Чонгук умен и хитер, хоть в последнее время вел себя сдержаннее. У всех есть слабое место. Но только от тебя зависит, насколько оно слабое.       — Чонгук, Таиланд…       — Заткнись, — он телефон к уху подносит. — Алло? — Лалиса видит, как напрягается его челюсть. — Что? — как белеют пальцы, — я понял, — как темнеют глаза.       — Чонгук?       Он молчит, смотря в черты её идеального тайского лица. Закрой рот. Слова главврача пульсируют в голове адским вальсом. Он даже забыл, зачем позвал её сюда. В кресло опускается, а на экране имя знакомое Лисе. Она губы прикусывает. Не может быть. Шаг делает, но вместо своих пальцев в его волосах чувствует, как он стискивает пальцы на её запястье.       — Не трогай меня.       Лиса садится на стол напротив него, мягко выкручивая запястье из руки. Оно жжет от ощущения кожи тигра, но Лиса ведь отличная актриса, она ломано улыбается, массируя кожу его головы.       — Всё будет хорошо.       Правды в этом ноль. Не его женитьба была фикцией, а вся его жизнь. Чонгука и не существует в этом мире — есть только куча образов, что он выбрал для себя ради защиты. И кто ты, Чон, если по итогу чувствуешь только тьму, растекающуюся по груди? Ты мог бы отказаться от своей идеи? Да. Но не теперь. Теперь есть только этот кровавый путь, усыпанный трупами близких.

В этот чертов день Чон Мина, шедшая на поправку, перерезала себе вены.

На стене написав имя своего старшего сына.