Одна ошибка — одна пуля. У тебя есть 17 ошибок и 2 минуты.
Рев двенадцатицилиндрового двигателя рвёт суету утра буднего дня. Шины скрипят, подчиняясь рулевому шасси в повороте. Люди боязливо отпрыгивают от яркой спортивной иномарки, матеря её на чём свет стоит. Как жаль, что водителю всё равно. Розэ кажется, что она не дышит, она душой с Юнги, телом вдавливает педаль газа в пол. — Я скучала, — девушка ломано улыбается, выдыхая едкий дым, но улыбка её не печальная — она хищная. Голос же пустой, словно она актриса третьесортного сериала, успевшая в перерывах заучить свой текст. — Давно ты куришь? — Мин всё ещё не может поверить своим глазам. Ты так сильно изменилась. У бывшего куратора ощущение, что человек перед ним надел кожу Пак Чеён, подобно знаменитой мерзкой сцене из «Люди в черном». Она молчит, ноги к груди потягивает, рассматривая огонек тлеющей сигареты. Как давно? Не помню. Юнги шаг в комнату сделать не может — замер с руками в карманах и напряженным взглядом на лице подростка. На её коленях россыпь мелких синяков, но ничто не сравнится с россыпью шрамов на её душе. Чеён улыбается своим мыслям. Она не могла поверить, что перед ней тот самый Мин Юнги. Мин Юнги, учивший её. Мин Юнги, спасавший её. Мин Юнги, оставивший её. Год прошёл или два… В последнее время память девушки растворялась разводами крови по стене. С подоконника спрыгивает, выдыхая ментоловый дым на ухо: — Как ты уехал. Титановые балки гнутся, царапая сосново-зеленое покрытие машины. Она действует напоказ, она не скрывается, ей всё равно на грохот и дорогущую краску своей коллекционной машины. Есть вещи дороже материального — её ярость. Чьё-то тело хрустит под колесами. Розэ в газ жмёт, но спорткар — не лучшая машина для давки человеческих тел. Две обоймы, два Glock'а, выворачивающая наизнанку ненависть и целый ганпхэ — такое ностальгическое утро в стиле войны Трех. Пули пробивают металл, но не стекла. Пак Чеён не совершает одну и ту же ошибку дважды. Глаза прикрывает под гул сплавов металлов и крики возбужденных членов клана. «Ты чем занималась, пока меня не было? Легкие скуривала?» Глубокий вдох. «Контролируй свою ярость!». Глаза цвета тьмы могут стать ещё темнее? Могут, если ослепнут. «Всегда оценивай обстановку». Из-под густых ресниц зрение острее вольфрамовой иглы. Два на крыше, три пошли в открытую, второсортный снайпер на лестнице, один за бочкой. Сколько стоит расправиться с 7 людьми? 7 пуль, крыло Ferrari и два пулевых ранения. Смертельных или нет, Розэ плевать. Правое плечо горит огнем, но она даже 20% задуманного не осуществила. Катану перехватывает, параллельно стреляя в ногу убегающего. Кровь из чужой брюшной полости окрашивает её белую майку в алый. Один из помощников Квона, завидев девушку в окружении трупов, сломя голову бросился к ангару. Прекрасный ход, если хочешь, чтобы я вас всех поубивала. Мозги на стене — дверь открыта. Тело, мусорным мешком, пресекло любые попытки закрыть дверь. Мужчина старается вытолкнуть мертвого товарища, но лишь получает кулаком в нос. — Ты! — Клинок пролетает в сантиметрах от её глаз. — Шавка Пак! У Розэ взгляд мертвый, он режет поглубже даже самой остро наточенной стали. Ногой в живот пинает, от чего тот отлетает вперед, сбивая троих. С разворота ломает челюсть, уклон, размен — только вот нападающий цепляет её бедро, она же цепляет глаз. — Гончая, — во рту её кровь врагов, в глазах Цербер цепи рвёт. Она не слышит ни выстрелы, ни возгласы мужчин. От биты уходит, царапая руки об пол, песок забивается в раны, но это её не беспокоит. Розэ не пуленепробиваемая. Правую руку почти не чувствует, но умудряется, откинув любимый пистолет, вскрыть глотку врагу. Крысы всегда нападают исподтишка, а для человека, использующего правую руку, слабая сторона — левая. — Бам, — эта фраза прилипла к языку Юнги ещё шесть лет назад. Чеён уставшая на землю падает, прикрывая глаза руками. Она такая беззащитная сейчас. «Ты должен научить её жить в нашем мире». На ребра давит, а девушка от неожиданности поперхнулась воздухом. Не то чтобы Чеён удивлена — Юнги во время тренировок безжалостен. Если бы они тренировались не на свежем воздухе, у Пак бы на спине расцвели синяки в форме крыльев. — Не расслабляйся, — голос холоднее самой холодной зимы где-нибудь в отдаленных северных регионах. Пак рывком удается скинуть его ногу, быстро поднявшись с земли. На самом деле Юнги не сильно и старался удержать своё выигрышное положение. Пару поворотов, и девчонка находит брешь в левом боку, так услужливо откровенно показанную Мином. Вот она, победа, со жгучей болью в правой руке. Они не использовали настоящие пули, но попадания по телу были ужасно болезненные. И всё бы ничего, если бы Юнги не стрелял с левой руки, а Чеён снова не проиграла. — С сегодняшнего дня будешь учиться стрелять с обеих рук, — Мин никогда заранее тему урока не озвучивал, иногда Пак казалось, что ему доставляла удовольствие её боль. Стерев пот со лба полотенцем, он обхватил горлышко шейкера губами, — Плюс, научись, наконец, распознавать ложные бреши в защите. — Идти к черту, — обиженно кидает Пак, прикрыв глаза руками. Легкий ветерок подхватывает их волосы, щекоча носы. — Я и так с ним. Перехватив правой рукой запястье с ножом, выбивает все мозги белым Glock'ом в левой. Кровь гулкими брызгами по стене мажет. Из раны на бедре хлещет кровь, но ей движет животная ярость. Даже берсерки бы забились в угол, увидев, как остры зубы гончей. Удар, уклон, двадцатая пуля. Розэ не промахивается — она убивает всё в этом месте, даже стены. Не в силах скрыть улыбку, что искаженной, безумной маской по лицу ползёт. Чеён больше не чувствуют ни боль, ни отчаянье, лишь пламя жажды. Больше. Ещё больше. В её руках удлиненный клинок входит по основание в чьё-то пузо. На что похож звук проникающего ранения? Розэ сравнивает этот звук с хлюпаньем по лужам. По кровавым лужам. В печени проворачивает — не дает шанс выжить. Хосок задыхается, кажется, они с Тэхёном не на машине следом гнались, а бежали. Хотя «следом» — это слишком сильно сказано. У неё была фора в пятнадцать минут. Этих пятнадцати минут хватило для того, чтобы выпотрошить целый клан. Чонгуку нужно было двадцать. Тэхён цепенеет. Розэ. На её бледной коже островка собственного цвета нет, а светлые волосы грязными соплями по лицу ползут пропитанные липкой влагой. Её дыхание сорванное, башенное, почти паническое. Один человек не мог расправиться с целым кланом. Розэ — не человек. Она живая ярость. Больше. Мне нужно больше. Её палец без остановки на курок жмёт, каждым оглушительным выстрелом заставляя Кима сжимать зубы. На её лице человека нет, там только безумие. — У тебя прескверный характер, — фыркает Мин, рассматривая фотографии, добытые незаконной слежкой. — Я училась у лучших, Шугар… — Мужчина скалится от того, как бесцеремонно девушка закидывает свои ботинки ему на ноги. — Шугар? — Бровь надменно вскидывает. Бесить меня входит в перечень обязанностей гончей? — Тебя так Дженни прозвала за твою кожу и белоснежные зубы, — скалится фирменной усмешкой, щелкая того по носу. — Улыбайся почаще, Ди, тебе идёт. Время идёт, многое меняется. И та, что раньше была милой пухлощёкой девочкой, стала холодным ехидным хищником. — Почему всё из твоих уст звучит как издевательство? — Розэ плечами жмёт. Можно ли сойти с ума, смотря на безумие другого человека? Тэхён не знает. Он глаза отводит от её фигуры, но куда ни глянь — везде кровь, мозги и плоть. Она за пятнадцать минут превратила ангар в место действия фильма Квентина Тарантино. Запах крови тошнотворен, но Тэхён, блуждая взглядом по стенам, считает живых. Розэ в его жизни подобна проверке на человечность, а в нем человека почти не осталось. — Прошу… Помогите… — жертва окровавленной рукой к Киму тянется. Забавно, что один из нападающих Тэхёна даже не узнает. Художник голову вбок склоняет, наблюдая за его потугами уползти от смерти. От неё не уползёшь. Я-то знаю. Хосок быстрым шагом преодолевает расстояние до Розэ, наступая на руку полуживого члена уничтоженного клана. Она хрустит под лакированной обувью, сопровождаясь свиным визгом на всё помещение. Чеён голову наверх закидывает, вожделенно вздыхая носом приятный приторный запах. Как же прекрасно. Как же ты прекрасна в коконе цвета бордо. Шатен от собственных мыслей в дверь отшатывается, сглатывая слюну. — Розэ… Она голос знакомый с юности впервые слышит. Клинок у полуживого мужчины вырывает, мажа по касательной по тигру, но тот уворачивается, стреляя в голову подлетевшего рослому со спины Пак. Теряешь сноровку. А Чеён не сноровку теряет, а кровь. Слабость размывает четкость мира. У любого тела есть свой предел. У любого разума есть предел безумия. — Чеён, остановись! — Не найдя интереса в Хосоке, девушка продолжает стрелять по мертвым людям, только вот патроны кончились. Щелчки пустой обоймы и сбитое дыхание бьют Чона в поддых. Смотреть, как некогда близкий человек сходит с ума, — больно. — Хватит! — За правую руку дергает, но та ножом режет дорогую ткань пиджака, чудом не задевая кожу мужчины. Розэ, обученная Мином, левой рукой управляла, как правой. — Чеён! Запах водорослей в носу стоит стойким ароматом уже несколько часов. Девушка вязкую слюну сглатывает, улыбаясь косо мужчинам, что что-то тихо обсуждали. Они идут медленно, но Чеён кажется, что с каждым шагом она всё дальше от спасения своей души. У меня не было выбора. Длинные гудки тратят убегающее, подобно крови из полости живота, время. Розэ сильнее обычного губу прикусывает, ощущая на языке металл. На её лице холод, внутри же дыра размером с Ватикан. — Нам ехать пора, — командует мужчина, а Чёен головой качает, — Всё равно этот ублюдок через пару минут окочурится. — Ага, — Пак сигаретой из рук мужчины затягивается, улыбаясь хитро, — Перенесу только свидание со своей девушкой, — подмигивает, — Джен, привет, давай лучше выпьем кофейку с сахаром в Инчхоне? — а в Инчхоне мест, где бы они согласились выпить кофе, нет. Сахар Чеён ненавидит, — Я тут почувствовала запах морского бриза и поняла, что ужасно скучаю по тебе и по Тэгу. — Только что застрелила пса, а теперь девчонку на свидание зовешь? — и почему люди не думают следить за своими слюнями, когда разговаривают, — Пугающая холодность. — Вот именно… Всего лишь пес. Розэ, кто ты? Почему в твоей голове самые яркие воспоминания о нём? Неужели ты человек? Неужели готова умереть за него? Умереть вместе с ним? Неужели это отчаяние внутри тебя жжёт привычный яд? Ты проиграла. Ты потеряла то, что тебе дорого. Ты слаба. Розэ, какой от тебя толк? Убей. Убей всех. Умри сама. Гул от отдаленно знакомого голоса в голове, рёв ярости глушит. — Он жив! Пустота. В моменте они слышат даже то, как птицы машут крыльями. Слово «жив» для Чхве Чжон Мён подобно щелчку. Подобно выстрелу прямо в сердце. Она ничего не чувствует. Глаза жмурит, тихо посмеиваясь сквозь слабо сжатые зубы. Пистолет из руки выпадает. Почему так темнеет в глазах? Каштановые волосы Тэхёна так похожи на волосы её матери, а его точеные черты лица искажены — мягче в разы. Ким не может рот прикрыть, смотрит ей в глаза, не понимая, что она видит. Её взгляд такой мягкий, такой добрый и потерянный. Смотри, она на него дольше, художник бы почувствовал себя любимым. Почувствовал бы, как с её лица испарились следы бойни. Ты ведь не меня видишь. А Пак Чеён никого живого не видит и не видела. Она живет мертвыми. Она живая мертвая. Она и не вспомнит, кто её спас. — Мам… — Чеён, блять, — если бы не рука Чона, она бы разбила голову об бетон, — алло! Только не говори, что ты решила сдохнуть?! — Нервность голоса Хосока заставляет комок в груди сжиматься сильнее. В его руках Пак Чеён, но вязкая кровь на пальцах темнеет, меняется, а голос всё тише и тише. — Тебя же Юнги из-под земли достанет, идиотка, как я ему в глаза буду смотреть, если ты… — Ей нужно в больницу, — Ким сам не знает, откуда у него силы взялись. — Вези, — полумертвым цедит Хосок. — Мне нужно вызвать зачистку. Тэхён аккуратно поднимает Розэ на руки, переступая через трупы. Её безмятежное ангельское лицо пленит, только вот кровь не вписывается в концепцию «ангела». Тэхён наяву почуял настоящий запах крови, исходивший от неё. Такой чарующий запах ванили, ладана и крови. Насколько глубоко она в тебе? Тэхён не знает и знать не хочет, потому отдавливает руки полуживым людям, неся на руках Дьявола. Пухленький мужчина, не прочувствовав ситуацию, срывается на бег в сторону черного выхода, но падает от пули, застрявшей в икре. Теперь мы все повязаны. Он, кряхтя, ползет от надвигающейся лавины в виде Чон Хосока, чьи глаза скрывает плотно упавшая челка. Брюнет на колени опускается, прижимая его голову к полу. Ему хватает секунды, чтобы раскусить план свиньи и прострелить руку со сжатым револьвером. — За что?! — Действительно… — За Мин Юнги, за члена моей семьи, — сигарету поджигает, коленом ломая ребра. — Тебе повезло, что он выжил. За жизнь Юнги боролись пять часов, спасти главу клана Квон сложно. Пуля в голове явно ни к месту. Спустя четыре часа и пятьдесят пять минут у Розэ сорвало крышу. На пол падает, смотря в потолок. Хосок, на самом деле, не любит кровь, не любит её запах и то, как она впитывается в кожу и ткань лимитированных костюмов. В нём нет той безумной любви к кровопролитию, как в Розэ и Чонгуке. Именно это делает его человеком. Люди же должны бояться крови. То, что внутри, должно оставаться внутри. — Да? — Кровавыми пальцами губы пачкает, затягиваясь сигаретой. — Да, я её сын. — Точно не тот телефон звонок, что он ожидал. — Понял, вышлите реквизиты. Черт. Смеётся вполголоса, выдавливая смехом из себя желание рыдать. Слишком много потрясений за два дня. Слишком много нервотрепок, ни в ком уже эмоций не осталось. Он настолько истощен, что даже пациент с хронической депрессией, воплощаемой в апатии, рядом присядет, прикурив. А чего вы все ожидали? — Мама, это опасно. Женщина резко останавливает, а парень, следующий за ней, успев затормозить, нервно сглатывает. Хосоку кажется, что они стоят так дольше положенного, но стоит ему разомкнуть губы, как женщина, развернувшись на 180 градусов, тонкими пальцами оставила жгучий шлепок на его щеке. Чон привык, потому даже губы не сомкнул, не сжался, позволил той пальцами приподнять его голову, затылком вжав в стену. — Кто разрешал открывать тебе рот, щенок? — Мягкие пальцы с каждым словом сильнее челюсть сжимают, а бровь всё выше и выше. — Мы не на детском утреннике, соблюдай субординацию. Хосок носом шмыгает, стараясь смотреть на неё с напускным холодом. — Я не слышу ответа из твоих уст. — Я вас услышал, Госпожа Чон. Цокнув, та оттолкнула его голову, кинув что-то наподобие: «Так-то лучше». Железная леди Чон, личный ночной кошмар Чон Хосока, будь он слабее морально. Устало выдохнув, он поправил выбившийся галстук. Мина любые слова из уст старшего воспринимала, как лай плешивой псины. Даже если тот был прав, даже когда он говорил стоящие вещи. Будь её воля, она бы его усыпила. С тех пор как Чон Ёнсу улетел в Израиль, Хосок каждый день ощущал на коже мазок неприязни матери. Его от сломанного человека спасала стабильная психика. Редкий подарок в их мире. Сколько бы она ни принижала его, он не воспринимал это на свой счет. Не его проблемы — проблемы его матери. На самом деле Чон Хосок и не задумывался, что ради собственной защиты обесценил образ человека, подарившего ему жизнь. Больно только, когда близкие жалят, Чон Мина для Хо — лишь образ незнакомого человека. — Мама! — у Чонгука голос ещё не сломанный, но взгляд уже хищно-невинный. Поистине растущая угроза. — Гук, что такое? — старший хотел бы, чтобы улыбка на лице женщины была фальшивая, но так искренне она улыбалась только Чонгуку. — Я сегодня победил О Квансу! — Ты молодец, малыш, — волосы лохматит, гордо улыбаясь. Старший поправил окончательно сбившийся галстук, на пятках развернулся в обратную сторону. Мина любила только Чонгука. Как удивительно выборочно материнское сердце. Хосок не чувствовал тоски, не хотел также, но, видя на её губах гордую улыбку за младшего, хотел выжечь себе белки. Он не завидовал Чонгуку,Если любишь кого-то — отпусти.
Чон Мина ушла в адское пекло с улыбкой на лице.