Vanitas

Говорят, от любви до ненависти один шаг, но это не так.

От любви до ненависти одна пуля…

      Выстрел звенит в ушах отдаленным гулом, спевшимся со стуком дождевых капель об металлическую крышу. Горячие губы Тэхёна в секунду замерли на её шее, а дыхание осталось где-то в мгновение до этого. Девушка слюну глотает, не видя ничего дальше своего носа, не чувствуя его теперь такое необходимое дыхание на своей коже.       Палец на спущенном курке нервно дернулся, запустив время, что замерло осколками в её глотке. Самгонг, решившая отвернуться от неё в столь неподходящий момент, с каждой миллисекундой проталкивала особо крупные осколки глубже, разрывая горло изнутри, а капли, стекающие по шее, — её же кровь.       В этот самый момент она не поняла, чего боялась больше: его смерти или своей.       — Ты становишься слишком предсказуемой, Розэ, — прямо на ухо, в самое сердце, и, если бы можно было раствориться лишь от интонации, она бы это сделала.       Ему хочется засмеяться, только смешного здесь ничтожно мало. Если бы он инстинктивно не увел дуло влево, давно бы с дыркой в пузе валялся, хватая воздух ртом, а не сигналы паники в её глазах. И кажется, вот он, страх, но та ведь не умеет бояться. Не его. Странно стрелять, а потом думать. Странно делать, а потом думать, а это нормально.       Чеён спиной в машину жмётся, не понимая, что от него ожидать. У неё в руке заряженный пистолет с 14 патронами, но все полетят мимо. В её собственных глазах Тэхён стал неприкосновенен. Она никогда не промахивалась, но всё в его оскале и взгляде кричало об обратном.       Промахнулась. Впервые. И она этому рада.       В его черных глазах спасение ищет, но находит такую бурю эмоций, что становится не по себе. Слишком много. Настолько, что в этих искрах: злости, разочарования и негодования можно потеряться. Чеён не любила его глаза за то, что не могла их прочесть. Внешне всегда спокойный Тэхён в глазах носил одновременно столько чистого безумия и пустоты, что даже гончая могла поперхнуться.       У него челюсть скрипит, но, смотря на загнанную им настоящую девушку сверху вниз, Тэхёну хочется её за глотку взять и…       — Ай, блять, — сквозь зубы шипит, трясся рукой, на которой разошлись швы из-за встречи со спусковым механизмом.       — А на кой черт ты рукой схватился за дуло?! — придя в себя, только потому, что он перестал на неё так смотреть, съязвила Пак, оттолкнув мужчину.       — Ты бы меня пристрелила! — так грубо и правдиво, что та прикусывает губу, как какая-то маленькая девочка, пойманная на постыдной шалости.       — Я не… — осознание приходит позже, чем импульс мозга приоткрыть рот. Пристрелила бы и глазом бы не моргнула.       Но почему теперь тебя это волнует?       Тэхён хочет, чтобы его ущипнули, потому что такая Розэ не похожа на ту самую девчонку, о которой все говорят. Это словно другой человек — живой и настоящий. Не может человек, что вывешивает трупы на главной площади, быть живым и настоящим. Сегодня Ким Тэхён отчетливо ощутил холодное жжение стекла между Пак Чеён и Розэ. И ему это понравилось.       Не отвлекаясь от своих мыслей, он становится невольным свидетелем того, как наглая, окрашенная кровью капля скользнула по её шее, нырнув в ложбинку на груди. Черт. Волосы одной рукой назад зачесывает, отворачиваясь в сторону проезжей части. Зрелище, представшее перед ним, оказалось слишком порочно для человека, повидавшего в своей постели немало девушек.       — Что?       — Ничего, — черное худи через голову снимает, — надень.       Опустив глаза, она иронично усмехнулась. Тэхёну захотелось запихнуть эту ухмылку ей в глотку, а может, не ухмылку. Обычная белая майка, и так облегающая тело, теперь предательски подчеркивала все изгибы женского тела, особо выделяя грудь, а точнее, чертовы соски. Не то чтобы ей этот жест показался забавным, но она не могла не одарить его усмешкой. Кривизна её губ настолько осязаемая, что Ким, не смотрящий в её сторону, почувствовал, как ускользает притворное душевное спокойствие.       — Не хочешь, как хочешь, — устав держать кофту, процедил Тэхён.       — Я просто не сразу поняла зачем, — объяснила девушка, вырвав из руки вещицу. — Не думала, что тебя это так смущает, — она откровенно издевается, растягивая «так», а тот даже бровью не ведёт.       — Меня это не смущает, — честно отвечает художник. Наоборот, это… слишком… завораживающее. Тэхёну было достаточно наблюдать за тем, как капли наперегонки бегут по её коже, кажется, вот оно, сумасшествие. — Просто ты можешь простудиться, — наобум причину придумывает, от чего сам себе подзатыльник хочет дать. Дар импровизации решил покинуть его именно в этот чертов день.       — М-м-м? — протянула Розэ, поморщившись от неприятно скользящей по телу одежды. — Что-нибудь по-правдоподобнее придумать не мог?       Тэхён голову вбок склоняет, забывая весь перечень эмоций, что он испытывал до этого. Вот так настороженность, непонимание и ужас разбились об её приподнятые уголки губ. Девушка волосы назад откидывает, поправляя вещь, пропитанную его запахом, а Ким не может отвести взгляд от её губ.       Её прищур ловит, отвечая таким же с гаденькой усмешкой. Руками ползет по металлу, а Розэ глотает запах хвои и белого перца, откидывая голову назад.       — Рискни здоровьем, — в мгновение охладев, но беззлобно цедит гончая, дулом упираясь парню в щеку, а Тэхён улыбается так, словно ему в лицо тычут букетом роз, а не заряженным пистолетом.       — Уже рисковал, — Чеён готова поклясться, что эта игра вызывает в ней нервный приступ дергающегося века. — Было сладко, а кровь, — никто не умеет так по-блядски слизывать капли крови с губ, как чертов Ким Тэхён, — добавляет…       — Заткнись.       — …Едкости.       Устало сдаваясь под напором пистолета, назад отшатывается, разочарованно закатывая глаза. Чеён фыркает, ныряя руками в карман худи. Между ними словно и не было ничего. Опять.       Нащупав пачку сигарет и зажигалку, девушка вспоминает о такой любимой зависимости. Цепляя зубами сигарету, возвращает пачку хозяину, непроизвольно переворачивая розовую автоматическую зажигалку с Hello Kitty. Серьезно? Она прыскает от смеха, а Тэхён, закатывая глаза, забирает её из рук. Вроде простое действие, а Чеён опять бьёт ментальный ток, заставляющий сердце хаотично биться. Отодвинув крышку, он поджёг свою сигарету, а после, согнув руки и прикрыв от ветра её.       Вишнёвый табак оседает в легких, но он ведь и так был на языке. Розэ могла бы смотреть в его влажные волосы ещё целую вечность, но холод металла за спиной возвращает в чертову реальность.       Затянувшись, девушка одной рукой открыла дверь Jaguar'а. Им повезло, что машины несильно пострадали и были на ходу.       — На тебе Mustang, — скинув ему под ноги пепел, оповестила Розэ, молясь всем богам автомеханики.       — Куда едем?       — Догони, — улыбается заговорщически, заводя двигатель, — и узнаешь.       А давно ты ведёшь заведомо проигрышные игры?       Тэхён опять ощущает себя на ебучих качелях, ещё чуть-чуть — и его начнет укачивать. Почему ты одновременно такая живая и мертвая? Почему такая искренняя? Ты же искренняя? Где твоя улыбка, слова «скучно» и «ничего личного»? А сама Пак Чеён не знает, где потеряла весь яд, залитый в ней от рождения. Где её холодность и почему рядом с ним ей хочется улыбаться. Да, иронично; да, косо; да, едко, но так искренне.       Mustang недовольно гудит, теряет бампер, но всё же устремляется за Jaguar’ом. Водители расступаются, боясь ненароком задеть своими машинами краску элитных иномарок. Ветер сушит мокрые волосы Кима, а он, сжимая руль, ощущает мягкость её тонких от окрашивания волос.       Он не знает, что толкнуло его её поцеловать. Не знает, почему из всех возможных вариантов её «заткнуть» он выбрал этот. Гонщик позволяет вырываться гончей вперед, размазывая привкус её слюны по своим губам. Почему я её поцеловал? Да потому что захотел. И никакие «но» не работают, когда это так… так необходимо. Когда её поцелуй — это ключ от ларца Пандоры.       Светофор ловит злостных нарушителей, заставляя сравняться на стоп-линии.       — Я догнал, что дальше? — он не кричит, но Розэ его голос слышит где-то под ухом, словно кто-то настроил волну радио только на его голос.       Девушка косо усмехается, давя на газ. Я откуда знаю? Розэ хочет стереть ощущение его губ на своих, но вряд ли она их когда-нибудь забудет. Это не похоже на то, что было с Хо или с кем-нибудь другим. Чеён бы о Семье подумать, а не влезать в такие опасные и манящие игры человеческих чувств.       Когда всю жизнь спишь с пистолетом и харкаешь кровью, обыденные взаимоотношения кажутся чем-то недосягаемым и непонятным. Девушка ощущает себя мотыльком, летящим на свет, что дотла её сожжет. Глупым мотыльком, осознающим свою кончину.       Пак Чеён похожа на зиму, стоит снегу оттаять, как появляется вязкая слякоть. Ким Тэхён похож на середину знойного лета, где жар выжигает кислород из легких. Они существуют в одной вселенной, но между ними осень и весна — они не могут пересечься. Как понедельник и пятница, как двенадцать утра и двенадцать ночи, как земля и луна. Они не тьма и свет — они сумерки.

В этой бездне нас двое.

      — Ты так и будешь здесь сидеть?       Чонгук бровь вскидывает, отводя взгляд от кухонного гарнитура, что на самом деле до жути его раздражал своим вычурно-прилизанным видом. Языком по передним зубам ведёт, стараясь не замечать владелицу жилища, что глаз с него не сводит. И так по-детски недовольно дует губы, что ему почему-то захотелось ещё раз услышать её вопрос.       Только Суён губы не дует, она их поджимает, ожидая очередной укол.       И сколько Чон ни думал, а о Суён он думал ничтожно мало, она была другой. Не вписывалась в формат их общества — в ней было что-то живое и поистине прекрасное, что-то до сих пор цветущее. Как жаль, что у Чон Чонгука на цветение аллергия. Жгучая аллергия, заставляющая то ли чихать неистово, то ли ехать крышей от недостатка токсина.       Причина мужского сумасшествия прямая, как шоссе Эйр, сколько бы он ни смотрел в её хрустальные глаза, видел иную Пак Суён. Мерзкую, ломающую кости Пак Суён. И чем ты заслужила право на второй шанс? Чонгук не Бог, но почему-то решил, что имеет право отобрать его.       Не контролируя выражение лица, парень косо улыбается, сбивая ту с толку. Ты обдолбан? А спроси она его об этом, он, вероятнее, ответил бы «да», потому что по-другому не объяснить, почему здесь он чувствует себя комфортно.       За столь мимолетный период замужества Суён мастерски научилась сохранять спокойствие, внутри воя и царапая кожу. Чонгук опасен. Опасен в своей непредсказуемости. Опасен в том, как переменчиво его настроение. Пак щеку изнутри прикусывает, дабы не сдаться под тяжестью его взгляда.       — Чонгук…       — Что?       — Зачем ты здесь?       — Я не могу прийти к своей жене просто так?       Сердце, выкрученное наизнанку, не успевает прийти в себя, как в него колючими иглами входит ужас. У Суён ощущение, что она снова видит рисунок тигра на коже в свете фиолетовых ламп. «А должно что-то случиться, чтобы я приехал к жене?» Будничный спокойный голос Чонгука в её голове вкрадчивый и издевательски низкий. Почему? Никакое самообладание не спасает её от призраков того дня. «Я лишь поначалу подсовывал тебе наркоту…» Да какая разница?! Назад отстраняется, боясь издать звук.       Она лишь раз спросила сестру, какого была её эйфория в первый раз и почему она продолжает, а та, улыбнувшись, ответила то, что грызёт младшую последние несколько дней. «Наркотики дают лишь то, что ты желаешь, любому веществу можно сопротивляться». Как бы ни старалась Суён, не могла вспомнить, чтобы она хоть раз сопротивлялась. Она всегда сдавалась. Омерзительно.       — Су…       — Не смей меня так называть, — руками себя обхватывает, словно ему достаточно слов, чтобы она почувствовала липкий слой грязи на своей коже. — Прекрати отыгрывать свою очередную роль, — он знает, что последует дальше, потому в лице не меняется, — я знаю какой ты.       — Это вряд ли, — лениво тянет, хотя у самого внутри бушующий ураган, что он глушит вниманием в дисплей своего смартфона. — Нихуя себе, — а в удивлении его столько фальши, что даже в самой дерьмовой комедии он бы выглядел вырвиглазно.       — Что?       Остановись, пока не поздно.       — Почитай новости.       Недоверчиво к телефону тянется, что муж «по-джентльменски» прокатил по столу к её рукам. Быстро разблокирую гаджет, она недоверчиво косится на парня, что в ожидании рассматривал свои ногтевые пластины. По горлу с каким-то чрезвычайно отвратительным вкусом прокатывается слюна. Медлит, не понимая, куда нужно зайти, но, открывая главную страницу Naver, замирает.       Судорожно в каждую строчку новостей вчитывается, не веря ни зрению, ни способности мозга обрабатывать информацию. Эта шутка? Сердце эхом в ушах бьётся, поднимаясь по глотке, как по канату, вместе с мурашками. Суён, кажется, что она всё-таки умерла во сне, а тишина за окном — не награда, это звон несправедливости.       — Это твоих рук дело? — самые свои смелые предположения озвучивает, подаваясь эмоциям, что скапливают влагу в уголках глаз.       — Я, по твоему мнению, напрочь отбитый? — Фыркнув, Чон подхватил яблоко из корзинки, даже оно в её квартире было чересчур идеальное. — Кем бы я ни был, я бы не рискнул пойти на такое ради головы дракона, — по крайней мере сейчас.       — О чем ты? — еле смогла выдавить девушка, покосившись на него, как на умалишенного, подсознательно ощущая, как реальность дышит на ухо ядом.       — Ты не дочитала статью?       Если возможно было отбить желание читать одной ухмылкой, то у Чона это прекрасно бы получилось. Она зрительный контакт разорвать не может, понимая, что уж лучше быть расчлененной его тьмой, чем дочитать. Тремор нещадно грызет кору головного мозга, заставляя ёжиться и ощущать холод. Это ведь твоя очередная игра, Чонгук? Скажи, что это игра.       Сдаваясь, она медленно опускает глаза на дисплей, для того чтобы задохнуться: «Тело Пак Тэхо до сих пор не было найдено». Это шутка? Нет. Купленная статья? Нет. Суён бешено головой мотает — то ли в себя прийти пытается, то ли выбить информацию.       — Нет… нет… этого не может быть.       — Чего не может быть? — он издевается, давит, а сам не замечает, как сжимает обожженный кулак, причиняя себе адскую боль, что глушится наркотической эйфорией, ускользающей с каждой её слезинкой.       — Это ты заплатил за статью…       Она захлебывается от слез. Если мозг и пытался торговаться с принятием ситуации, то тело отчётливо ощущало давление сломленной психики. Даже если бы Чонгук захотел поиздеваться — точно не таким способом, слишком извращенно и бессмысленно.       В попытках набрать номер старшей сестры по кнопкам мажет, роняя телефон сквозь трясущиеся пальцы.       — Мой отец жив… — на колени перед ним падает, хаотичная, ища телефон по полу.       Чон в ответ лишь жмёт плечами. Мысленно силится её поднять, но мальчишка, хмыкнув, отворачивает голову. Он думал, что, увидев привычные ручейки слез на её лице, почувствует удовлетворение, но ему стало мерзко. Самолюбие Чон Чонгука ликует, но сам Чонгук от негодования рану ковыряет. Боль от сжатых пальцев обожженной руки тупит боль внутри, отчего он медленно приходит в себя, а, может, так в нём умирают отголоски человека, рожденного рядом с ней.       — Я не бог, чтобы это знать, — язвит, но без прежнего огня.       — Пожалуйста скажи, что он жив…       Суён сама не понимает, что просит. Мир вокруг вновь становится чужим и опасным. Она словно снова в той подворотне, под ним в свете фиолетовом, в огне и покореженном металле.       Кулаком слезы по лицу размазывает, мысленно журя себя за слабость. Она перед ним такая жалкая, что хочется вырвать себе сердце, лишь бы наконец умереть. Лишь бы оставить этот мир и не знать этой тоски, не знать боли потери себя. Не знать, что он видит её слезы. Не знать, что отец мертв… Зубами кожицу на губах рвёт, без возможности глотнуть кислорода.       Прикусив кончик языка, Чонгук понимает, что жалкий здесь только он. В редкие моменты трезвости ума младший Чон осознавал то, что делает. Осознавал, что, позволив девушке узнать эту новость, он сделает ей больно. С другой стороны, я бы не смог скрывать это вечно. Но почему же все аргументы за правильность данного поступка растворяются от её слез, словно те — концентрированная кислота.       Обхватив её запястье рукой, Чонгук несильно потянул девушку на себя, дабы утопить её в своих объятиях. Её не сопротивляющееся, дрожащее тело такое привычное и родное, что происходящее отдаленно напоминает каждую чертову ночь в его постели. Чон сам себе обещал больше никогда к ней не прикасаться, прикрыв за флером слов: наскучило/больше не интересно/сломано. От этого ему ещё хуже. Чего же ты желаешь, Чонгук?       Всхлипнув ему на ухо, Пак скомкано вторит одно и тоже: «скажи». Если бы можно было сойти с ума от сумасшествия другого человека — он бы это сделал.       — Он жив.       Так мягко и лживо, что у парня скулы сводит от притворства. Чонгук никогда не был сторонником горькой правды, но эти слова дались ему ужасно тяжело. Словно не два слова, а комок колючей рвоты по горлу прокатил. Может быть, если бы это сказал кто-то другой, Пак Суён бы поверила, но его голос вызывает панику. Ты не умеешь врать.       Её не держат ноги, её не держит жизнь, её вообще ничего не держит — она лишь оболочка, что комкает пальцами рубашку мучителя. Суён в одночасье развалилась на мелкие осколки, что собрать не предстоит возможности, но эти осколки серых камней так прекрасно сверкают для сумасбродной росомахи. В глазах Чонгука серый камень — бриллиант чище слез.

Он впервые понял почувствовал чужую боль.

      Упираясь затылком в выступ машины скорой помощи, Намджун старается прийти в себя. В наушниках играет Demur — Don't Come Back, только вот не помогает. Этот запах и призрачное ощущение сажи на коже не позволяет «не возвращаться».       Намджуна огонь преследовал. Он шёл по пятам, опаляя жаром. Его родители много работали, потому его растила бабушка. Она, не разделяя их взгляды касаемо сотрудничества с Семьями, не принимала грязные деньги и жила на окраине Сеула. По этой же причине мальчик, рожденный с серебряной ложкой во рту, знал, что такое бедность. Потому он быстро освоился в Тэгу.       Именно бабушка привила ему любовь к справедливости. Он восхищался ей — она была сильна. Говорят, хорошие люди уходят раньше — это не так. Она дожила до 67. Прожила бы ещё больше, если бы не халатное отношение взрослых к пожарной безопасности. Они были халатны даже в сокрытии трупа от двенадцатилетнего мальчика. Каждый кошмар Кима — это вид её обгоревшего тела и запах горелой плоти.       Несильно головой об выступ бьется, дабы выбить всё из больной головы. Его «геройство» — это не вспышка альтруизма. Это попытка не думать об огне как о том, чего он боится с детства. Его унизительный страх. Золотую зажигалку в руке крутит — подарок Тэхёна на двадцатидвухлетие. Этот же подарок был причиной его курения. Ким Намджун мог поджечь сигарету только ей. Подарок ведь не может быть опасен…       Намджун нервно перебирает пальцами край футболки, поглядывая на дверь ванной. Обычный день, обычная ночь, если бы не Тэхён, явившийся спустя три дня в полнейшем неадеквате. Тот и раньше пропадал, подолгу скитаясь по улицам в поисках проблем на задницу и, кажется, они его нашли — змеёй обвив лопатку.       От терзающих голову мыслей отвлечься пытается, перекручивая монетку в пальцах. Если бы он только начал его искать, а не в очередной раз посравшись в пух и прах отпустил. У Тэхёна характер невыносимый. Намджун раньше винил себя за это, ведь именно он был тем, кто дал почувствовать ему высоту, но высотой это сложно назвать. Тэхён сам волен выбирать свою судьбу, но выбор его отвратительный…       — Тэ, — мягкий женский голос отвлекает, отчего Намджун расплывается в слабой улыбке. — Ты в порядке?       Девушка несильно костяшками по двери стучит, заметно грустнея от ответа в виде тишины. Она всегда собирала копну своих непослушных длинных волос серебристым крабиком и улыбалась так, как не улыбался никто на его памяти. Убрав выбившуюся прядь, она недовольно руки на груди перекрещивает, вопрос теряясь на лице Джуна.       — Он в порядке, — парень расслабленно на спинку стула откинулся. — Иди сюда. — Я хочу лично от него это услышать, — громче обычного и обиженно произносит девушка, позволяя парню обхватить свою талию руками.       От неё всегда успокаивающе пахло малиной и дешевым мятным гелем для душа. Носом по тазобедренной кости ведет, ощущая, как она через силу улыбается из-за переживаний за друга. Их отношения не были похожи на привычные отношения девушка/парень, это было что-то глубже и чище. Глубже, потому что Намджуну было достаточно просто смотреть ей в глаза, чище, потому что она любила его, несмотря на то, кто он.       Ключ в дверной скважине так не вовремя щелкает, оповещая о возвращении личности, что Намджун на самом деле не переносил. Лопнув жвачку, девушка алые волосы назад откидывает, цокнув от мерзкой, на её взгляд, картины. Дай Намджуну возможность, он бы давно её за порог со всеми вещами выставил, но в тот момент он бы лишился части своего сердца.       — Где он?       — В ванной.       — Тэхён! — грубо по двери бьет, но не получая ответ, раздраженно цокает, — Да открой ты.       — Нари, если ты думаешь, что мы не в состоянии постучать в дверь, то ты глубоко ошибаешься.       — Заткнись, Монстро, — рявкнула девушка, лопнув жвачку так громко, что, кажется, на другом конце города услышали. — Его нельзя здесь оставлять. Эта метка — не какой-то там детский рисунок, это ахуевшая проблема. Хочешь себя по частям собирать?       — И что ты предлагаешь? Выкинуть его на улицу? — У него внутри всё кипит от негодования. Глупо полагать, что в этой квартире слышимость как в бункере. — Не забывай, что ты здесь только благодаря…       — Как часто ты будешь тыкать меня носом в это? Вы пополам платите за кварт… — Хватит, — брюнетка просто берет и встает между двух огней. Как всегда.       — Вы можете хотя бы минуту не спорить? — Перекрестив руки на груди, брюнетка осуждающим взглядом осадила крашеную. — Тэ? Ты как? Если не ответишь, мы будем вынуждены выбить дверь.       — Хёнэ, — запутав руку в волосах, Намджун на ноги встает, — дай ему время. Уговорами мы всё равно ему не поможем.       Тэхён точно отшибленный, потому что иначе Ким не понимает, какого хуя эта девчонка здесь делает. Какого хуя Тэхён не выгнал её ещё в тот раз, сняв с члена какого-то мудозвона.       Их жизнь никогда легкой не была, но до появления Нари они жили вполне нормально. Сколько бы Намджун ни ссорился с Тэ из-за его очередной выходки, Хёнэ всегда могла их успокоить. Улыбнуться и так по-детски взять под руку, дабы усадить за стол перемирия.       Один нашел в ней осколок своей души, другой же — объект для изучения.       Сколько бы Тэхён ни кривил губы, он не мог раскусить Хёнэ. Она была слишком чистая для их мира, слишком правильная для девушки-наркодилера, слишком добрая для подруги человека, что шлялся по улице в крови.       Нари привычно раздраженно фыркнула. Та не переносила её чуть больше, чем можно было представить. Видя перед собой пример человека, неиспорченного трущобами, сложно признаться себе, что в твоей судьбе виноват только ты.       Ткнув её двумя пальцами в лоб, парень сдержал желание ухмыльнуться от её недовольного, гневного выражения лица. Монстро не понимал, как у этой девчонки хватает смелости огрызаться каждому, хотя та была известная… Впрочем, неважно.       Их квартира стала домом для отбросов.       Грохот заставил парня сжаться, чтобы с разбега выбить дверь с ноги. И плевать, что потом они будут мыться с настежь открытой дверью. У Намджуна демоны в душе пируэты выделывают, а в голове одна мысль: удавить нахер Нари и не мучиться. Не мучить его.       Хёнэ «ох» в своих ладошках прячет, боясь сделать шаг, а у Намджуна во рту такой знакомый привкус горелой плоти, что тянет плеваться. Он не знает, что хочет сделать раньше: обнять этого идиота или дать хорошенькую затрещину.       Ноги Тэхён давно сдались под натиском притяжения, потому он, вися одной рукой на раковине, осел на полу. Пальцами же другой руки он так мучительно размазывал кровь и мясо по спине, что у Нари к горлу подошла тошнота. В таком положении он был похож на ангела с оборванными крыльями. Ангела, у ног которого валялась газовая зажигалка.       Тэхён даже под пылью прекрасно осознавал и слышал, о чем они она говорят. «Эта метка — не какой-то там детский рисунок, это ахуевшая проблема». Плевать, что теперь по частям нужно собирать его. Плевать если они в безопасности. Плевать, на этот чертов бурлящий и кровоточащий ожог.       — Идиота кусок! Намджун его за руку тянет, ныряя под подмышку, тот стонет, почти беззвучно давясь воздухом.       — Нари, тащи аптечку! — Да… — ошарашенно и виновато промямлила вмиг стушевавшаяся девушка. Она на пару шагов назад отходит, пропуская парней в теплую гостиную.       — Сейчас…       — Быстро, нахуй! — рявкает Джун, оставаясь эхом в её голове.       — Простите… не хотел создавать проблемы, — он в руку ломано улыбается, пока его зубы стучат друг об друга, спиливая эмаль.       — Ви! — девушка мягко ловит его лицо руками, прижимаясь своим теплым лбом к его. — Не смей так говорить, ты никогда не создавал нам проблемы.       — Хёнэ…       В этом цирке уродцев она единственная не имела другого имени. Она единственная была настоящей. Она единственная заслуживала другую жизнь.       Намджун глаза распахивает, сдерживая желание потушить пламя осадками из своих глаз. Полицейский никогда слез не стеснялся — он просто не мог плакать. Кажется, эта функция отсутствовала в его комплектации. Щипающие глаза потирает, растворяясь в запахе Хёнэ, что он до сих пор помнит. Тогда ему казалось, что так они проживут всю жизнь.       Опираясь на машину, на ноги встает, лишь бы отойти и наконец закурить подальше от вида языков пламени. Зайдя за стену соседнего дома, мужчина спиной прижался к бетонной кладке. Намджун любил рассматривать небо — оно всегда казалось каким-то всемогуще-равнодушным. Даже эти растворяющиеся клубы черного дыма его не беспокоили. Это ведь так похоже на Бога. Но над ними не Бог — над ними Дьявол.       И когда я стал таким? Таким разбитым.       Тупую боль в районе печени чувствует, инстинктивно опуская глаза. Погрузившись в размышления о высоком, Намджун и не заметил, как к нему подошёл человек, спрятавшийся за капюшоном. Замечая пухловатые смутно знакомые губы, роняет взгляд ниже — на руку. Руку, сжимающую рукоять ножа.       — Привет, — капюшон скидывает, выпуская копну своих темных волос, — Монстро, — а твоя детская довольная улыбка совсем не поменялась.       — Чимин?..       — Давно не виделись.       — Ага… С похорон Хёнэ, — снова глаза на руку опускает. — Ты не мог бы достать из меня нож?

Намджун, на самом деле, старых друзей не переносит.