Время неумолимо утекало сквозь пальцы, завалы разбирали, а семьи всё больше огорчали скверными новостями. С момента взрыва прошло два дня, но тело Пак Тэхо так и не было обнаружено. Даже самые верховные члены Собрания не знали: дело ли это рук правящей Семьи, чтобы отложить момент смены власти, или тело того подобно драконьему превратилось в пепел.
В тихих обсуждениях терялись самые смелые предположения тех, кто знал меньше рядового журналиста. Как и прежде, Хосок раздраженно точит взгляд о темный дубовый гарнитур просторного конференц-зала.
В последнее время Собрания всё чаще вклиниваются в его планы, но не соберись они сегодня — последовали бы волнения не только на улицах, но и в верхах. Как ни крути, помимо взрыва есть происшествие на площади, что так и не одарили вниманием. Кто бы ты ни был, ты не можешь просто так вырезать клан… Поправка, Розэ вырезала два.
Раньше Хосок и не задумывался, как умиротворяюще на него действует Юнги. Когда мужчина был рядом, тот не думал о том, как ему омерзительны эти неизменные морды отпетых ублюдков. И как мерзко они ему улыбаются, надеясь вонзить клыки в пятку. По одним и тем же морщинам скользит — отдать власть детям — это не про них, потому Чоны были самые молодые. Были… Время действительно неумолимо.
Зависает на отрешенном молодом человеке, не вписывающемся в интерьер криминальной клоаки. У него ни охраны, ни помощника — только этот утонувший взгляд в стол.
Ощущая на себе взгляд, Кёнсу в сторону окна голову отворачивает. В этом месте они выделялись. Выделялись своей внешностью, выделялись дискомфортом, только вот у одного дел по горло и друг в больнице, а другому попросту тут не место. Он слюну глотает, держа маску главы, чья фамилия должна вселять ужас, но в этом огромном помещении для членов Собрания фикус в горшке интереснее, чем
Ли Кёнсу.
Никто и думать не стал на него, хоть он и причастен к взрыву. По крайней мере, Ли Кёнсу так думает. Он мог остановить отца, мог помешать, предупредить. Только вот в реальности его бы убили, и всё равно бы завершили начатое. У него не было выбора, но он считал, что был. По этой же причине ему не место в этом мире, чтобы выжить ему, нужно лишиться
человечности совести.
У неё был дар заходить так, как не заходит никто, что в жизнь, что в помещение. Мужчины вмиг стихают, пронизывая хрупкую фигуру в черном лакированном плаще заинтересованными взглядами. У неё волосы волнами по плечам идут, а на лице пару еле заметных царапин. Она была редким гостем этих стен, но уверенность её шага ни с чьей не сравнится. Снимая плащ, Чеён хлестко кидает его на центральный стул. Стул,
принадлежавший Пак Тэхо.
Хосоку жмет накрахмаленный воротничок, застегнутый до последней пуговки, а на ней черный топ, нитями обвивающий узкие плечи. У каждого здесь брюки со стрелками почти по линеечке, на ней же короткие шорты на высокой талии с кучей цепей и спадающими лентами. Если Розэ нарушает правила, она нарушает их по полной. Всегда идет ва-банк.
Потому, не поднимая глаз в гипнотизирующей тишине, поджигает сигарету. Розэ не нужно было представляться. Ей не нужно было вселять ужас. Пак Тэхо взрастил гончую, подконтрольную лишь ему.
Она возвышалась над людьми старше, людьми сильнее физически, людьми, живущих в криминальном мире значительно дольше. Сила Розэ была в её равнодушном безумии. Подобно маленькому медоеду, что не боится хищников крупнее, потому что ему всё равно на боль. Потому что в пищевой цепи у него нет естественного врага. Безумие и бешенство алогично, оно пугает подсознательно, заставляя цепенеть, а аура Розэ — чистое безумие.
— Мы так и будем молчать? — шепотом интересуется глава маленького клана, склонив голову к своему собеседнику. Правда, в мертвецкой тишине вопрос звенит, как надменный упрек в сторону девушки.
Кто-то неловко прокашливается, сбивая неуместную паузу. Те, кто работал с Розэ, не хотели её злить, а те, кто не работал, зная о ней по слухам, не рисковали открыть рот.
Запрыгни на волну слухов, и ты будешь непобедим. Только Хосок, перекрестив руки и прикрыв глаза, опустил голову. С её появлением Чон ощутил облегчение наравне с удовлетворенностью. Не думал Хосок, что Чеён будет так гармонична в этих стенах.
В этой должности.
И пока все молчали, один человек горел — дотла горел, боясь на неё посмотреть. Он лишь раз был рядом с ней, и с того самого момента поклялся никогда не быть на линии её глаз.
«Тебе придется делать вид, что ты ни при чем, иначе они заподозрят неладное». А как делать вид, если твоё воображение и стыд рисует огромную огнедышащую ящерицу, запертую в этой комнатке общей площадью 400 квадратных метров? Что, если ты лично ощущаешь, как этот Ёнван своей обсидиановой чешуёй режет кожу?
Ему нужно выдержать, нужно просто подождать. По плану отца: сегодня должен случиться пик — переворот. Они нагревали отношения между Семьями и кланами, подставляли и ждали, пока кто-нибудь обязательно оступится. Всё-таки нарушит закон, и она нарушила. Оставалось избавиться от Тэхо и позволить Пак Чеён принести себя на блюдце. Никто не пойдет за ней.
«Они сожрут её прямо в этом зале Собраний, и тигр не поможет».
— Я рада Вас тут всех приветствовать, — от её вежливого спокойного тона у Хосока уголок губы вверх дергается. Она усыпляла их бдительность, а ему хотелось смеяться в голос.
Хуже Розэ в бешенстве — вежливая Розэ. — Как вы помните, прошлое Собрание пришлось отложить в связи с некоторыми непредвиденными обстоятельствами.
— Госпожа Пак, позвольте узнать, что это за «непредвиденные обстоятельства»? — осторожно интересуется мужчина уже раз нарушивший тишину.
— Я думаю, об этом Вам расскажет Чон Хосок, — Чеён лучше всех знала правила — нужно же знать, что нарушать. Знала, что глав Семей нельзя звать просто по имени, потому косо улыбнувшись в издевке добавила, — Глава Семьи Чон.
Не будь они друзьями, кровью друг друга обновили бы стены. Некоторые мужчины в кресла вжались, а черти в таком удовлетворенном азарте, что даже выигравший миллиард вон человек их не поймет. Они никогда не показывали, что ладят, — с Розэ вообще никто не ладил.
Это тоже был слух. Потому оба так сладко упивались страхом.
В издевательском тоне девушки Хосок находит её благосклонное настроение. Чем ехиднее была гончая, тем она была спокойнее. Она ухмыляется косо, играя с Хосоком в эту глупую игру без правил. Нет. Они так монструозно играют на нервах членов группировок.
— Нападение на моего человека Квонами, — не открывая глаз, начинает Чон. — Как вы знаете, Мин Юнги является гончей и моим помощником, нападение на него равно нападению на меня, — на её манеру голову скашивает, смотря в глаза Ли.
— Не сочтите за грубость, господин Чон, — этот старпёр, управляющий частью водных путей Пусана, всегда вставлял свои пять копеек в любые речи Чона, — но разве это не была месть за то чудовищное происшествие на Кванхвамуне? — Чеён тихо прыскает от смешка, пряча своё лицо от рассерженных взглядов.
А градус всё растет.
— А с каких пор клан Квон решает, кто виноват? — осаждает Чон.
Все замолкают. Никто не смеет ставить эти слова под сомнение, ведь все знают, что это была месть. Мелким группировкам выгодны нападения кланов покрупнее на Семьи. В их иерархии есть верховные хищники, гиены и стервятники. Одни могут забить только толпой, другие поедают падаль. Квоны были стервятниками, потому о их зачистке не сильно переживают, но Лань… Лань — гиены, претендовавшие на звание Семьи.
— При всём моём уважении, но клан Лань никак не относится к происшествию с Квонами и тем более их клуб…
— Лань Ху — отдельная история, — выдохнув дым, усмехнулась девушка. — Неужели думаете, что мы оставим вас без этой занимательной истории? Уверена, некоторые из вас вполне знают причину.
— На что ты намекаешь?! — рявкает особенно несдержанный толстопуз, чем вызывает у Чеён легкий приступ высокомерно унижающего взгляда.
— Моя мать — Чон Мина, — вновь остужает глава тигров, ища в глазах присутствующих намеки на осознание.
Я убью каждого, кто это знал.
— Напасть на Госпожу Чон была идея Лань Ху и он же спланировал уничтожение О, — ноги перекрещивает, металлической вставкой на массивных ботинках царапая пол. — Я думаю, вам не нужно объяснять, что это значит.
— С чего мы должны вам верить? — после недолгой паузы задает вопрос самый старший, но славящийся своей благоразумностью мужчина.
Диктофон, сделав пару оборотов, глухо проскальзывает по столу, останавливаясь аккурат напротив усомнившегося. Взяв прибор в руку, старик на девушку посмотрел, а та одобрительно кивнула,
позволив запустить запись.
— Чон Мина…
— По твоему мнению, мне интересно что-то, связанное с Семьей Чон?
— Да, потому что это связано с Лань Ху. За этой «трагедией» стоит Лань Ху, это он надоумил О для того, чтобы столкнуть их. — Запись треска веревки и взвывший голос говорившего заставил нескольких членов Собрания сжаться
. — Ему нужны были склады О, плюс Лань всегда ненавидел тигров и желает смерти вам, госпожа…
У Пак Чеён дурная привычка записывать все пытки, привитая Юнги. У Ли Кёнсу от этой привычки ладони не то что потные — они есть пот. Нервную ногу успокоить пытается, но только вызывает мерзкое чувство тошноты. Всё то, что придумал Ли Мэнхо, превратилось в пепел. Как оказалось, в действиях Розэ есть логика.
Ну всё, Кёнсу, теперь твоя очередь отвечать за свои грехи, ты ведь 100% на камеры попал.
— Они оба нарушили закон, — Чеён сигарету об отцовскую пепельницу тушит, — уж извините, господа, я не настолько дипломатична, как мой отец, потому не советую вам нарушать законы.
— Вы смеете нам угрожать?!
— Пока нет, — плащ на плечи закидывает, — но вам всем стоит поверить в Бога, ведь в тот миг, когда у меня будут доказательства того, что тело моего отца лишилось пульса, вы все лишитесь головы.
Хосоку кивает, а тот, улыбнувшись, выходит вслед за ней, кинув на прощание: «извиняюсь, господа, у меня есть дела поважнее ваших изумленных споров».
Чертовы Бонни и Клайд. Только от Бонни и Клайда у них завядшая любовь, понимание друг друга с полуслова и стойкая ненависть, граничащая с незамедлительной жертвенностью ради друг друга.
Тайга телефонный разговор заканчивает, замечая то, как вальяжно по коридору идут главы Семей. Поправка: глава Семьи и
гончая с правами главы. Но в голове японца мысль о том, что они оба Главы, как влитая утопает. Действительно чертовски прекрасны. Действительно неумолимы. Действительно опасны. Действительно от природы преступники.
Мальчик, что зверя в себе не имел, блеск клыков дракона увидел и выжил.
В этот промёрзлый день лета в квартире Суён на удивление приятно пахнет едой. Девушка, помешивая лопаткой, качала головой в такт песни. Временами забывая, что на неё смотрит пара отрешенных глаз, она подпевала словам: «There’s a darkness in your depths that test your silence and your strength». Смотря сквозь девушку, Чимин босыми пятками касался ящика столешницы, а затылком упирался в верхний шкаф.
Столб сигаретного дыма уходил под потолок, растворяясь в его голове медленнее, чем мысли. Они, как потерянные в этой жизни, фальшиво слабо улыбались, надеясь на то, что их жизнь окажется сном. Суён в очередной раз смахнув волосы с носа, слабо улыбнулась Паку, сидящему на столешнице, а у того ничего внутри не дрогнуло.
— Ты не мог бы достать из меня нож?
Чимин от смеха прыскает, вертя в руке складной нож с подвижным лезвием. Лицо Кима было такое отчаянно смертное, что он не мог не сделать этого. Танцовщик оружие не любил, но без бутафорского ножа просто бы не выжил в трущобах. Некоторым ублюдкам и вида стали хватит, чтобы обделаться. Об этой привычке и Намджун помнил, потому не сильно напрягся от тупой боли внизу живота.
Всё ещё мечтаешь меня убить? — Позволив парню прижаться к стене рядом с собой, интересуется полицейский равнодушнее обычного.
— Я не хочу в тюрьму, — в его манере отвечает Пак.— И я бы не смог убить человека, — Загнав себе кирпичную крошку под ногти, танцовщик, вложив всю злобу в голос, добавил: — В отличие от тебя.
— Я не убивал её…
— Но ты виноват.
— Я виноват.
Намджун, действительно, старых друзей не переносит. Он не был из тех, кто отрицает свои ошибки, но лицо Пак Чимина заставляет полумертвых червей тоски, завязших в сердце, вновь шевелиться. Чертов некромант, я же вылечил всё в себе, что было связано с ней. Но Намджун себя за это возненавидел.
У Чимина перед глазами клубы огня и очередное нарушенное обещание себе. Он обещал, что никогда в сторону полицейских тачек не посмотрит, никогда не будет искать его лицо, никогда не подойдет. Какого тебе ворошить то, что ты в себе убил? Чимин всё, что с ней связанно, из себя выжег и за это себя возненавидел.
Забытые раны больнее всего жгут. У них общего мало, но Пак Хёнэ была для них той чистотой, что они не видели вокруг. Она заменяла им свет в трущобах Тэгу. Что связывает бывшего драгдилера и бывшего танцора? Болезненное одиночество их вины. Они просто не смогли защитить, Чимин был слишком мал, Намджун — слаб.
— Придет время, и я лично вручу тебе заряженный револьвер, а пока… — Намджун сигарету протягивает, — Позволь мне отомстить и поставить на колени каждого монстра.
Чимин усмехается, затягиваясь дымом.
— Кто сражается с монстрами — сам рискует стать монстром.
— Ницше?
— Неа, — от никотина голова кружится, из-за чего парень прищуривает глаза, — в какой-то игре слышал.
— Мне это не грозит, — длинными пальцами сигарету обхватывает.
— Знаешь… А в этом мы похожи.
Как же мы это с тобой убили и вылечили, что до сих пор этим живём?
— Иногда мне кажется, что ты со мной, но не со мной, — сквозь мелодию тянет брюнетка.
Парень лишь голову в её сторону поворачивает. У него не было сил ни на что. Гребаная апатия жрала отзывчивого Чимина, доброго Чимина,
настоящего фальшивого Чимина. Мужских губ легкая косая улыбка касается: в его глазах вся Пак Суён соткана из отрицания. Она верила в то, что её отец жив.
Она такая настоящая в своей фальшивости.
А Суён не то чтобы верила, она знала.
Она не поверит. Не поверит, даже если это скажет сестра. Не поверит, увидев его бездыханное тело.
Не поверит. Головой мотает, постукивая лопаткой по бортику кастрюли. Чем они все это заслужили? Щенячьим глазами на лице Пака шрамы оставляет от чистоты.
Почему у тебя такие отрешенные печальные глаза? Суён, не смей лечить меня.
I´ll hold you up while I sink.
За руку тянет, снимая того со столешницы, а он и не сопротивляется, провинившимся котенком следуя за ней в центр комнаты.
There’s a stillness in the waves that helps to hide away your pain.
Чимину самому от себя противно, но он больше не может натянуть на себя маску. Она не треснула и не рассыпалась — у него просто больше нет сил поднять руки и надеть её. Чимин — слабак.
So here’s a last goodbye.
Всё кажется ненастоящим: от её мягких пальцев, требовательно укладывающих его руки на талию, до музыки, околдовывающей того, кто забыл, как танцевать.
Lost in the water, falling under.
Они двигаются нелепо, смеются, спотыкаясь о мебель. В голове столько вопросов, мешающих отпустить себя. Тошных мыслей, мешающих расслабиться.
I’m on the other side.
— Давай! — сквозь музыку расстроенно стонет девушка, делая плавные волны рукой.
Going forever, I’ll never drown.
Припев поглощает утомленный разум, выжигая тоску и печаль проигрышем гитары. Паста давно кипит, а они танцуют так, как будто их никто не видит. Так, как никогда не танцевали. Чимин слабо подпевает, подхватывая девушку за талию и пронося по комнате. Она в его руках такая хрупкая — почти хрустальная. Музыка лечит, но лишь пока течет.
Вокруг своей оси его крутит на манеру кавалера, а танцовщик и не против. Он снова почувствовал стойкое желание защитить эту девушку. Только вот от кого защитить? Никто её не достоин.
Суён, ты слишком хороша для нашего мира. Со спины её обнимает, покачиваясь в такт затухающей мелодии.
Такой Чимин куда понятнее Пак потому она мягко улыбается своей победе.
Смогла разгрузить. По плинтусам взглядом летит, в порыве эмоций цепляясь за массивную подошву, не вписывающуюся в интерьер. Как от огня от парня отскакивает, смотря в бездну черных глаз. Розэ плечом к косяку жмется, взгляда с пары не сводя.
— Это не то, что ты подумала.
Гончая лениво взгляд с сестры на парня переводит, а на том толстовка на голое тело, расстегнутая в порыве танца, и волосы в разные стороны торчат.
— Я ни о чем не думала.
— Как давно ты здесь?
— Достаточно, — Чимин фыркает, застегивая молнию.
Ещё не стала главой, а говорит в точности как главная.
— Не говори отцу.
Девушка руки в жесте молитвы сводит, а Чимин с Чеён напряженно молчат, смотря друг другу в глаза. Они-то понимают, что с ней не всё в порядке. Понимают и молчат. Чеён приехала сообщить сестре последние новости, но теперь сомневается в том, что это имеет смысл. Танцовщику от вида Розэ тошно, он из-за вернувшейся апатии страх потерял.
— Зачем приехала?
— Проведать, — Чимин на её реплику фыркает.
Ага, как же, — и мне нужен твой «
друг», — кажется, от такого взгляда никакая апатия не спасет. От этого довольного кровожадного взгляда.
Зря я фыркнул.
— Зачем?
Она в ответ головой в сторону двери кивает. Не здоровается и не прощается. Так, на манеру драконов, так по-лидерски, так пренебрежительно.
Действительно приехала проведать? Да кому ты врешь. Чимин на прощание Суён в макушку целует, молясь, чтобы это не был его последний день в жизни. Путь до лифта кажется бесконечным, но тот, как нельзя кстати, подъезжает, когда он подходит.
— Оставь её в покое, — закрывшиеся двери лифта отрезали любые пути к спасению.
— С каких пор ты решаешь, какой у неё круг общения? — издевательски тянет Чимин, ища в карманах пачку сигарет, что он оставил в квартире. — Ты ещё не глава Семьи.
— Мне не нужно быть главой Семьи, чтобы понять, что тебе не стоит приближаться к моей сестре, — на удивление спокойно поясняет Розэ, а у самой в голове план получше разговора: «Пристрели, да и всё».
— А твоё беспокойство только на меня распространяется? Где ты была, когда её ломал Чон? — Розэ глаза прикрывает, раздраженно выдыхая. — Прекращай притворяться человеком.
— Ты по своей сестре соскучился?
Сука.
— Знаешь, чем больше я узнаю о вашем мире, тем сильнее убеждаюсь в том, что ад пуст, — у апатии есть классное свойство: в момент пика заглушенных эмоций превращать всё в агрессию, — вы все такие опасные, у вас вагоны скелетов и слабостей на плечах, а единственное, что вас волнует, — это как бы не слетели ваши маски, — гончая внутри себя овец считает, сдерживается, прокусывая губу до крови, — потому что, если они слетят все поймут, что вы обычные люди…
Чимина затыкает не рык, не слово и не взгляд. Его затыкает оглушающий выстрел, черт возьми, холостого патрона.
Ты отбитая?! Не будь он холостой, он бы рикошетом в тебя отлетел! У парня собственный голос в ушах стоит эхом, а взгляд её настолько равнодушный, что ничтожность свою под кожей чувствуешь. Ты даже не достоин её ненависти.
— Не забывай, с кем говоришь, помойный пес Ли, — пистолет в кобуру убирает, — не тебе говорить о чувствах моей сестры.
Парень не замечает, как двери лифта скрывают узкую спину гончей. Черт возьми, кто ты такая? По стене сползает, наконец осознав, что сказал. Осознав, что права на это не имел, осознав, что натворил.
«Кто сражается с монстрами, сам рискует стать монстром». Он хотел защитить её, но собственноручно нашёл детали для взрывчатки. У него с Намджуном много общего.
В волосы зарывается, не замечая, как лифт едет вверх. Его грудь разрывает такая едкая боль, что хочется рваное сердце из груди достать да в рамку поставить. Зато оно будет очень красивое. Он так давно сдерживал эмоции, что слез не ощущает. Они просто текут, оставаясь кругами на одежде. Это не истерика — это слабость слезных желез.
— Чимин!
Руки Суён на шее стискиваются, а волосы в рот лезут, но в переплетении кислоты цитруса и сладости вишни Чимин ощущает упокоение, которого никогда не был достоин.
— Прости…
Слабак раз — навсегда слабак.
Япония. Острова Гото.
«Штаб-квартира» на южном побережье.
Блеск лазурный воды слепит непривыкшие глаза женщины, что, прикрывшись соломенной шляпой, смотрела вдаль, позволяя волнам ласкать ей ноги. Зелень за её спиной, подобно вуали ландшафта, скрывает от лишних глаз очертания маленького деревянного домика. Всё это было похоже на сказку, только вот женщина не могла понять, как здесь оказалась.
Пение птиц, сплетаясь с шумом прибоя, ласкало слух незваных гостей, поцелованных лучами солнца. Утопая ногами в песке, широкоплечий мужчина в расстегнутой рубашке нес два стакана с явно горячительными жидкостями. Бриз подхватывает волосы, норовя сорвать шляпы, но те вовремя справляются с воровской натурой ветра. Женщина в знак благодарности кивает мужчине, запахивая полупрозрачный пляжный халат.
— Как долго нам ещё тут торчать? — не выжидая, интересуется женщина, губами обхватывая край стакана.
Текила.
— Вы недовольны отпуском, адвокат Ким? — с долей издевки парирует мужчина.
— Я недовольна своим похищением, телохранитель Ким, — руками взмахивает, от чего роняет пару капель алкоголя на песок.
— Расслабьтесь.
— Как можно расслабиться, находясь в одном пространстве с главой Семьи Пак и премьер-министром, который по совместительству ещё и Ваш отец?
Джин не скрывает слабую улыбку, садясь на шезлонг. Рукой предлагает соседний занять, но Джису напряженная, как струна, не в силах опустить плечи, не то чтобы тело. Женщина даже удивлена, что за этот «отпуск» не растерял способность ко сну. Всё шло по какому-то неподвластному ей плану, что до жути напрягало.
Телохранитель же не думал, что для того, чтобы снова начать губы в улыбке искажать, ему потребуется «отпуск». Отсутствие Пак Чеён, криминальных дел и разборок — неплохо так разглаживают мимические морщины.
— На каких транквилизаторах Вы сидите? — не выдержав молчания, в шутку поинтересовалась Ким, на что Сокджин молча поднял бокал.
— Довольно странный вопрос для человека, работающего на Чон Хосока…
— Чон Хосок не Пак Тэхо, — руки на груди перекрещивает, — разные поколения.
— Хорошо, — со спинки поднимается, внимательно изучая лицо женщины, — сутки с Пак Тэхо или с Пак Чеё…
— Пак Тэхо! — раньше времени отрезает Джису, чем вызывает довольную улыбку на лице Кима.
— Всё познаётся в сравнении, мы скоро вернёмся в Сеул, и Вы будете скучать по этому времени.
— Предлагаешь наслаждаться случайным «отпуском»?
— Я сделал это несколько минут назад.
Глаза шляпой перекрывает, позволяя женщине бессовестно прогуляться по оголённому прессу.
И почему у вас у всех такие прекрасные тела? Может, дело в постоянных тренировках и вынужденной борьбе за свою жизнь? А может, Сокджин просто не может сидеть без дела. Рядом садится, расслабляясь в солнечных лучах и градусе текилы в крови. Какой-то новый уровень: восстать из мертвых — загоревшим и отдохнувшим.
Джису так и не поняла, как оказалась здесь. Всё, что она помнила, это то, как Ким Сокджин тащил её из зала для брифинга, а после — темнота. Взмах ресниц — Япония. Взмах ещё раз — пляж и небольшая роскошная лачуга без связи. Она знает, что произошло, но за всё время так и не решилась задать вопрос: «Откуда это знали они?» Женщина вообще по возможности пыталась не высовываться. И так понимала, что её здесь не должно было быть.
От мыслей по коже идут мурашки.
Кто способен на такое? Погибло около 80 человек, а Джису даже не знает, сколько из них она знает, а со сколькими работала. Ей дали шанс жить ни за что. Просто всучили в нос с этим запахом бергамота и лайма.
Никогда не пойму, что в головах этих мужчин. Кусочек лайма прикусывает, высовывая язык от кислоты.
— Почему Вы спасли меня?
Но Сокджин ничего не отвечает, смотря сквозь солому шляпы. Он бы хотел сказать, что причина в том, что она хороший человек, или что она дорога ему, но это была бы ложь. Он должен Чон Хосоку. Негласно, конечно, но должен. Тот слишком много раз спасал его непутёвую
хозяйку от её собственных попыток убить себя. Спасти Ким Джису — меньше, что он мог сделать в ответ.
У нас у всех есть человек, спасти которого нам не под силу.
