10:28 PM
Некогда белые шнурки Convers’ов, юрко ускользают из длинных пальцев, цепляясь за шипы колец. Тэхён уверен, будь он писателем, написал бы самую грустную на свете историю: о мальчишке, любящем обувь, ему не подходящую, и тратящем время на борьбу со шнурками. Концом бы стало то, что в борьбе он упустил все возможности в своей жизни. Отпустив вымышленную историю, Ким выдохнул через рот, глотнув слегка пыльного, прохладного воздуха носом. Погода стремительно менялась, оставаясь летним зноем лишь в памяти — испарина на коже. Также меняется и жизнь молодого художника-неудачника: делая оборот то в 180 градусов, то разбивая голову об землю в попытках достигнуть запретного. Причем «запретное» настолько нереально опасное, что реальность можно спутать с кислотными снами лучшей жизни: никаких долгов; вдохновение рукой управляет, заставляя пачкать холст краской, а ещё чаще отравлять стены аэрозолем; в рационе уже не только полусухой рамен и жертвы редких набегов на пищу полицейского в общем холодильнике; а самое главное — он больше не чувствует дыхание смерти на ухо. Всё становится лучше, только вот во снах его — реки крови с всплывающими, гниющими телами, покрытыми татуировками и язвами. Глянув наспех в треснутое зеркало, художник поправил волосы, по возможности не обращая внимания на огромные мешки под глазами, что за время своего пребывания на лице парня приобрели серовато-зеленый оттенок. Сколько ни верь в лучшее, Тэхёновскому подсознанию всё равно. А раз собственный организм посылает тебя ко всем чертям — пошли его в ответ. Ким Тэхён приглашён на празднование выписки Мин Юнги. Вот он — оборот в 180 градусов. Тот, кто никогда не носил татуировку зверя, приглашён на дьявольский пир. Не думал художник, что ему настолько понравится слегка хамоватая манера общения Юнги, что он будет навещать его. Оправдывая самого себя, он полагал, что лишь его детская любовь к машинам была причиной поиска по старым связям деталей для Mustang’а. Но только в этих фактах одно упущение: Тэхён как будто забыл, что якшается с хищниками. Спешно перебирая ногами по задрипанной лестнице, парень кидает взгляд на экран iPhone, невольно в отражение видя не себя, а фантом истинного хозяина. Он не видел Чеён с дня взрыва, потому фантом её пугающе неузнаваем. Не думал Тэхён, что для того, чтобы изгнать Дьявола нужно к нему прикоснуться,12:28 PM
Ночь тянется как жвачка на знойном асфальте, прилипшая к новой обуви. Дженни предложила не оголять клыки, но Хосок с Тэхёном их оголять не будут лишь при их отсутствии. Потому, пару раз перекинувшись едкими фразочками, те разошлись по разным углам. Розэ с первых минут, почуяв обстановку, смылась в курилку, прихватив с собой пару шотов с водкой, а исчезать она явно научилась у Юнги. Опершись на перила, Дженни скучающе пробежалась по макушкам людей. В темноте заметив пару лиц, знакомых ещё с квартиры Розэ. Ей должно быть неловко, только вот Чеён о неловкости не знает. Блэксан — обитель одних и тех же чертей, что уже по несколько раз залезли в кровать тигров и отведали добродушную, отравляющую натуру Розэ. Почувствовав руками вибрацию от опустившегося на металл стакана, женщина повернулась в сторону звука. Хосок, устало сгорбив спину, посмотрел вниз, после всё же обратив внимание на то, что привлекло внимание служительницы. Привлек, конечно же, специально. Не мог же он позволить той заметить эти рыжие кудрявые волосы рядом с Юнги. — Спасибо, — на ухо выдыхает Чон, находясь к ней непозволительно близко. — За что? — За то, что всё это время была с Юнги… — Пустяки. — Я недоговорил, — надменно улыбнувшись, оборвал Чон, а Дженни невольно съёжилась. Было в нем что-то угрожающее её душевному спокойствию. — Спасибо, что была с Юнги, хоть это и нарушение правил. Чертов Чон Хосок. Он пьяный ещё более невыносимый, чем трезвый. У Чеён и правда отвратный вкус на мужчин. А Хосок пьяным не был, он просто чувствовал свою власть от того, что слабели они. Чувствовал, потому растягивал жгучий взгляд Юнги по своему лицу. У Чона был дар находить того даже в толпе беснующихся в танце людей, тем более когда рядом была такая красотка, как Черин. Рукой её ладонь обхватывает, целуя невесомо, а Дженни раздраженно цокает, догадываясь, для чего он это делает. Как занимательно: тигр пытается обвести вокруг пальца лисицу, что пантеру по запаху чует. За подбородок мужчину хватает, притягивая к себе. Маленькая игра, где каждый преследует свои цели. — Чертов провокатор, — улыбается едко, специально уводя взгляд от места, где стоит Юнги. — Всё-то ты знаешь, лисица… — Это моя работа, — бокалом по его бьёт, поворачиваясь спиной, — за нас. — За нас…1:12 AM
Вдыхая нагретый углекислый газ отравленными никотином легкими, Тэхён морщится от ощущения чьей-то кожи на своей. Худи давно валяется на диване, а белая майка липнет к изгибам мускул и костей. Шатенка подобно кошке выгибается ему навстречу, а Тэхён в лице пьяной девушки узнает айдолку, дебютировавшую пару лет назад. Устав от её намеков, мягко плечи обхватывает, разворачивая в сторону подруг и менеджера, побелевшего вмиг. Какой бы миловидной та ни была — Кима настолько пьяные девушки не заводят. А может, дело не в этом. Замыленным взором людей оглядывает, устало выдыхая пары алкоголя. Что он пил? Сам не знает, но алкоголь яро ухудшал координацию, приводя к мини-аварии с чьей-то обувью. Охранник спешно, но спокойно поклонился. Тэхён, не привыкший к таким беспризренным действиям, сглотнул — в Тэгу всё было по-другому. Ему не впервой быть приближенным к криминальным верхам, хоть эти верха и разные. На улицах родного города призрение шло не то что раньше носа, раньше границы взгляда. Виновато улыбнувшись, он насмех поклонился в ответ. Неспешно перебирая ногами по крутой лестнице, Тэхён держится за стену, ловя намеки на кружащую голову. Всё трезвое естество кричит вернуться назад, но его как за невидимый поводок тянет. Навалившись всем весом на железную дверь, врывается на крышу, как к себе домой, носом давясь таким свежим, но кислым ароматом. С её длинными волосами играет ветер. Он хочет быть ветром. По её коже бегут мурашки от холода. Он хочет быть самым адским холодом. На ней юбка длины ниже положенного, а у того последние несколько часов голова кружится не от алкоголя, а от длины её ног. Чертовски прекрасна. На этой крыше Ким Тэхён влюбился в Пак Чеён, а, быть может, он слишком пьян. Розэ знает, кто за её спиной, потому равнодушно затягивается травой, перемешанной с табаком, растворяя свою боль вместе с мыслями. В огнях ночного города было что-то своё, недосягаемое, оттого и прекрасное. Осталось ещё что-то, что не её. С её локонами играет ветер, только ветром стали пальцы Ким Тэхёна. Он расслабленно улыбается, накручивая прядь вокруг указательного пальца подобно кольцу. В его действии столько огненного тепла, что Чеён невольно сглатывает отсутствующую слюну. Мы слишком опьяненные, чтобы здраво соображать. Губами волос касается, а Розэ бежать готова, только ноги к полу гвоздями прибиты. Никогда ныне глаза цвета горького шоколада не заставляли кого-то тонуть в них, обжигая кожу до волдырей. Ей бы сказать что-то, но он своей расслабленной улыбкой все мысли вытолкнул, а, может, она давно потерялась на его лице в россыпи родинок. Они оба чувствуют себя трезвыми, но от трезвости там только название. Мнимый контроль, где ты обманываешь сам себя, думая, что в состоянии сделать шаг, а сделай ты его, рухнешь на колени. — Почему меня так тянет к тебе? Его осипший от алкоголя голос по перепонкам бьёт с новой опьяняющей силой. Ким Тэхён — покруче самого убойного сорта. Чеён, не без труда, зрительный контакт разрывает, фыркая себе под нос. Пак всегда считала себя хищником — сдайся ей, и охота не будет интересна, но Тэхён… Он сдавался иначе, завораживающе притворно, от того это сводило с ума. Только Розэ не осознавала, что эта охота на гончую. — Тебя привлекает опасность, Тэхён, — отвечает, будто этот вопрос не был плодом опьяненного языка. Её голос холоден и тверд, подобно голосу психотерапевта на сеансе, только сеанс сейчас нужен ей. Он буквально душил её взглядом черных глаз, — ты гоняешь, рисуешь на стенах — это банальная адреналиновая зависимость, — рыбак рыбака? — Ты живешь ощущением риска, Тэ… Да пошел ты к черту. Уже там. Вкус его губ горит на языке Розэ, а той выть хочется. Выть от ноющего чувства собственной смерти, от недостатка слюны. Это неправильно. Только вот Чеён никогда правильность действий не волновала. Она с ума сходит от противоречий в своей голове. Почему ты думаешь об этом, когда его губы так сладки? Когда он берет силой, но так осторожно, словно спрашивает разрешение?1:56 AM
— Как себя чувствуешь? — давно заприметив за баром знакомые длинные волосы и слегка сутулую спину, поинтересовалась женщина. — Как вставший из бездны, — устало хмыкнув, Юнги растрепал и так лохматые волосы. — То есть как всегда? — в их разговоре не было смысла, потому оба топили мысли в размеренных глотках алкоголя. — Ты всё лучше нас понимаешь, не боишься напороться на то, что очерняет служителей? — Эта вечеринка в честь твоей третьей жизни, а ты сидишь в баре, избегая тех, кто может с тобой заговорить, не думай, что меня заденут твои слова, — Ким давно заметила, что его забота заключается в завуалированных угрозах. — Если бы я праздновал каждый свой шанс на жизнь — в Корее бы не осталось алкоголя, — гончие на удивление живучие люди, — это пир во время войны… И в чём он неправ? Что изменилось за столь короткий период? Верно, ничего. Пак Тэхо так и не объявился, хотя ежу понятно, что он жив. Возможно, нездоров, но на нём раны заживали быстрее, чем на бессмертном существе. И тут рождается вопрос: что толкает его позволить дочери управлять Семьёй? Что он хочет увидеть? А пока назойливые мысли разъедали мозг, язык разъедал алкоголь. Они молчат, сидя рядом, и не видят ничего, кроме лампочек, сверкающих в отражении бутылок, и пока вино утяжеляет язык, скотч развязывает. Юнги тишина милее, но в громких басах музыки он желает услышать её голос. Спокойный и такой насмешливый. Тот голос, что душу замораживает, а не этот тихий, вкрадчивый и такой ласковый. — Я достаточно пьян, чтобы позволить тебе прикоснуться к моей тайне, — сложаив руки на барной стойке, мужчина поудобнее устроил свой подбородок на шелковой ткани черной рубашки. Алкоголь стремительно плавил уставший и измученный организм, искажая мироощущение от пары глотков Ardbeg Corryvreckan. Дженни косо улыбнулась, проскользнув длинным ногтем по кромке уже непонятно какому по счету бокалу с Scharzhofberger. Музыка, пары дорогого алкоголя опьяняли её неподготовленный организм получше этого пронизывающего полупрозрачного взгляда. Для служителей церкви не принято пить, для человека, поглощенного разведыванием тайн, — это опрометчиво. — Только к одной? — язык не слушается, оттого её обычный тон звучит мелодично и раскованно. — Только к одной, — выпрямляется, губами обхватывая край стакана, сверкающего от лазера стробоскопа, — так что хорошенько подумай, Дженни. Такой шикарный расклад карт, а Дженни уныло смотрит в бар, понимая, что она не хочет этим пользоваться. Впервые. Впервые та, что не скупилась на извращенные способы добычи информации, не хочет пользоваться таким банальным способом, как алкогольное опьянение. И когда ты стала такой мягкой, Дженни? Можно подумать, она не была такой всегда. Знай всё, но не подпускай близко. Даже в природе хищники разные: кто-то использует яд, кто-то рвет когтями, кто-то истязает. Дженни терпелива, она чужими тайнами насыщается — это её оружие, способное прошлым разорвать будущее. И в этот прекрасный миг возможности обрушить будущее того, кто тронул что-то дорогое и родное, она не может разомкнуть губ. Узнай он, что я знаю правду, он растворится в воздухе подобно дыму сигарет, что отравляют не его, а мои легкие. — Каков ты, Мин Юнги? Как ты стал Ди, гончей, подчиняющейся командам? Она знала, что Мин Юнги — обычный парень, появившийся в неофициальных кругах Семьи Пак около десяти лет назад. Это знали все, но как появился этот парень было окутано тайной. Ди появился из тьмы и отчаяния, и лишь когда его коснулись тигры, его лицо перестало быть таким мрачным. Зависнув в блеске виски, Юнги несдержанно прыснул, уместив пальцы на своих висках. Его смех всегда был глухой, но в переплете басов клубной музыки он звенел в подкорках головного мозга. Она могла спросить что угодно, очистить его душу от разлагающей вины, но она спросила о том, что не имеет веса. — Ни за что не поверю, что ты не знаешь ответ на этот вопрос. — Действительно думаешь, что я бы потратила такой редкий шанс, как задать любой вопрос самому Мин Юнги? Призраку, чьё прошлое — черный туман во тьме. — Я бы счел это за комплимент, не улыбайся ты так коварно. — Считай, что дело в Egon Muller'e, — в этом явно была доля истины. — Что именно ты хочешь знать? От серьезного охладевшего тона Юнги Дженни опускает бокал на барную стойку, не решаясь сделать ещё один глоток. Её спокойное лицо в свете алых ламп казалось печальным и опустевшим, оттого Мин неосознанно сжал пальцы в попытках не прикоснуться к её лицу. Он просто не может позволить сделать то, что сотворил с ним однажды ром. — То, что ты хочешь рассказать, — я не знаю, Дженни, когда я стал Ди, но я знаю, кто ломает меня сейчас. — Я родился в маленьком поселении на окраине Тэгу, — недолго думая, начал мужчина, рассматривая отблеск наполненных алкоголем бутылок. — Меня воспитывала бабушка, и я никогда не видел своих родителей. Правда, меня не волновало, кто они, мы жили бедно, а я мечтал писать музыку. Поступив в музыкалку, перебрался в 16 в центр, выживал кое-как, играя в ресторанах для мелких сошек, и в перерывах выжимая из тела все соки в тренировках, — Потерявшись в его голосе, Дженни замечает, как темнеют мужские глаза, а желваки пульсируют от напряжения. — И ровно в тот день, когда меня заметили и предложили выступить в Сеуле, на бабушку напали… И сколько бы сил и денег я ни вкладывал, я не смог её спасти, — Залпом опустошает четверть стакана, звонко роняя руку на барный стол, — И в миг, когда мои руки были по локоть в крови тех, кто посмел её тронуть… — К тебе явился Дьявол, — шепотом продолжает Дженни, завороженная его искренностью. — Да, Пак Тэхо всегда появляется там, где умирает надежда. Именно поэтому его прозвали Дьяволом. Он появлялся перед людьми в момент пика отчаяния, в момент падения с небес — он дарил новую надежду, едкую, фальшивую и измученную. Он давал выбор, но выбором это назвать сложно — смерть/тюрьма или продажа человечности. Люди отчаявшиеся цену не чувствуют. Они слоняются без дела подобно зомби в надежде попасть в мясорубку, дабы оборвать свои страдания. Юнги не был достоин спасения, и он стал тем, кто пропитывает души отчаянием. — Эта «тайна» утолила твой голод, Дженни? — в глаза смотрит, а у той пелена оттенка белого вина. — Нет, — за время разговора они не сдвинулись с места, но почему-то Дженни кажется, что она ощущает его дыхание у себя на шее, — ничего не способно утолить мой голод. — Ты ведь знаешь правду. — А ты исчезнешь, подобно призраку, ответь я искренне? — Не знаю, — бармен, увидев лишь лед в хрустале, спешно подбежал к Юнги, но тот, прикрыв стакан рукой, отрицательно покачал головой. — Тогда… — женщина заворожённо смотрела на то, как сверкает бледно-золотистая жидкость в её бокале, а Юнги думал о том, что этот бокал точно станет лишним. — Я не понимаю, о какой правде ты говоришь. Улыбнувшись, она в секунду сделала пару больших глотков. Её пьяный детский тон смешил, заставляя губы расползаться в улыбке, тонущей в отражении льда. Кто бы мог подумать, что пьяная Дженни — это мягкий плюшевый мишка с глазами самого прожорливого суккуба. Мужчина чувствует, как плавится его щека от пристального взгляда, но не в силах этому противостоять. В клубе душно, музыка громкая, алкоголь душит, а Дженни настолько окрыленно себя чувствует, что даже не думает о всех тех правилах, вбитых ей под кожу. Ей просто нравится профиль его лица, его пальцы, сжимающие стакан, и эти алые от ламп губы. Языком смачивает пересохшую кожу своих губ, не замечая, как с каждой секундой теряет связь с её выдуманной реальностью. Как с каждой секундой его пальцы всё сильнее сжимают её душу. — Ты и правда… прекрасно играешь, — ей определённо будет стыдно наутро, но не из-за этого детского комплимента, а из-за неповоротливого языка. — Нам стоит подышать свежим воздухом, — абсолютно трезво отрезает мужчина, не желая поворачивать голову в её сторону. Один поворот — и я никогда не пойму себя. — А там будет пианино? — Нет, — краем глаза он заметил, как погрустнело ангельское детское лицо, а тонкие пальцы потянулись к бокалу. Этот кроткий взгляд для него стал ошибкой, но не такой опрометчивой, как слова, — но я знаю, где можно найти óрган. В блеске её тёмных глаз было что-то такое завораживающее, что у Юнги свело челюсть. Аккуратно обхватив её руку, мужчина мягко потянул девушку за собой. Дженни не любила, когда её трогали, тем более тащили, но за его спиной она ощущала себя в безопасности. Его план был надежен, как швейцарские часы, что пару часов назад он убрал в карман брюк, — выйти на улицу и не позволить себе и лисице зайти за столь соблазнительную в подобном состоянии грань. Только вот идет он не на улицу, а на подземную парковку, предназначенную для VIP-персон. В руке его не сигарета, что он так долго желал, а ключи от починенного Розэ Mustang’а. В машине его всегда пахнет морозной свежестью, но в этот день салон окутал запах жасмина, сосны, вина и скотча. Такое сладкое переплетение аромата ошибки. Дженни родилась с бриллиантовой ложкой во рту, только вот за неё её душу продали ещё в утробе матери. Она2:56 AM
Дым незамысловатыми клубами растворяется в прохладном воздухе, завораживая Главу Семьи. Хосок до конца не мог понять, насколько сильно его волнует исчезновение всех из клуба. Он, конечно, не нуждался в компании, но уход по-английски кого угодно заставит задуматься. Шею разминает, ленясь набрать номер водителя, который наконец увезёт его в прохладную постель. Он уже не помнил, когда последний раз видел свою кровать. Это в фильмах мафиози только и делают, что пьют, употребляют да ныряют в глубины женщин. В реальности подобное поведение позволено только членам Семьи, ведь у тех нет столько обязанностей. Последнюю никотиновую тягу изо рта выпускает, рассматривая в небе очертания звезд. Мужчина мог ещё долго искать Большую Медведицу, но гулкий рык мотоцикла вернул его с небес на землю, запахом бензина захватив легкие. Чон щурится, рассматривая стройную фигуру на черном Kawasaki Ninja H2. Шлем скрывает лицо, но эти длинные ноги и осиная талия в голове тигра алыми нитями вплетены. Кто ещё способен надеть «это» для поездки на мотоцикле? А «это» — это белые дизайнерские ткани, скрывающие абсолютно ничего. Как будто та вылезла из старого фильма «Пятый элемент». — Лиса… — расслабленно тянет Хосок, рассматривая копну волос, вырвавшихся из-под шлема. — Она самая, — ногу через байк перекидывает, а Чон думает о чем угодно, но точно не о её наряде. Точно не о нём. — Откуда байк? — Купила, — мужчина бровь вскидывает, прекрасно зная, что сам дал ей возможность тратить его деньги, — думаю, ты не против. — Мне все равно. Хоть всю страну купи, я слишком устал, чтобы на это реагировать. А Лиса это чувствует, потому шлем протягивает, улыбаясь самодовольно. Хосок не двигается, разглядывая черты лица — Лалиса словно повзрослела на его глазах. Больше не было того звериного, опустошенного взгляда и равнодушия, что он увидел впервые в своей квартире. Он дал ей власть, и она была прекрасна в своей наглости. Ногой от стены отталкивается, забирая из рук девушки шлем. Она довольно качнула головой, предвкушая поездку, но вместо этого тот сам сел на её место. За руку держит, аккуратно надевая шлем на её голову. Чон Хосок лет пять на мотоциклах не катался, но сегодняшняя ночь требует жирной точки. Руки её на талию опускает, а девушка улыбается глупо, зная, что никто её не увидит.Как оказалось, дорога в ад куда интереснее дороги в рай.