Vanitas

      Дуновение ветра, проникающее в салон через приоткрытое окно, подхватывает их локоны, пропитанные никотином от слишком долгого нахождения в удушливом клубе. Время, как и в Блэксане, тянется бесконечно медленно, топя в сладости паров алкоголя здравый смысл.       Юнги растягивает губы в тонкую полосу, невесомо наблюдая за Дженни, что, высунувшись в окно машины, ловит ладонью порывы ветра. Рассматривая черты женского лица в отражении зеркала, Мин неожиданно осознает, что более не может её прочитать. Словно в один момент Дженни закрыла перед его носом одноименную книгу, хитро вильнув рыжим хвостом.       Она — самая сложная загадка. Но мужчина не обязан её разгадывать, хоть уже который час не может отвести взгляд от утонченных плеч. Не может перестать ловить каждое движение, не может перестать изучать её. Прохлада морщит нос Дженни, побуждая Юнги машинально дернуться к печке.       Её слабая улыбка и пустой взгляд в зеркале подобны самому искреннему признанию. Юнги уверен, что та глубоко пьяна, но взгляд её трезвее младенца. Взгляд холодного превосходства. Впервые в глазах молочного шоколада он увидел отблеск фиолетовых искр. Он никогда не позволял себе её сканировать, потому что подсознательно боялся увидеть в ней слишком много прекрасного, теперь же он видел слишком много фальши.       И этот сладкий запах жасмина, не вписывающийся в аромат джина и сосны, тому подтверждение.       Она не умеет пить. Дженни почти тридцать, и она великолепная актриса. Живя в их мире, она выдумала свой для безопасности. Она прекрасно себя чувствует в их мире, потому что этот — её по рождению. Её хобби — коллекционировать тайны. От коллекции нет толка, та на полке собирает пыль, для Дженни тайны — это самая ценная валюта. Ей нельзя принимать сторону. Она никогда её не принимала — это они выбрали её.       Сколько лису ни корми, она всё равно твоих кур сожрёт. Дженни не нужно было лезть к Мину в подвал, не нужно было искать ключи от тайн. Юнги сам потонул в сетях цвета её рыжих волос, позволив себе фатальную ошибку — убийство Ким Бэнхо ради её спасения. Никто не имеет права отбирать жизнь у служителей церкви.       Помимо исключительной наблюдательности, Юнги обладает даром ощущать чужие эмоции на коже. Потому он чувствует, как меняется аура между ними, как одна мимолетная улыбка Дженни раскрывает её с потрохами. Щелчок. «Доверие — роскошь для нас». А закрой глаза, Мин будет слышать такой прекрасный фальшивый лисий смех.       Дженни своё разоблачение на языке чувствует с привкусом хвои и скотча. Они друг другу ничем не обязаны, только вот впервые женщина собственных глаз сторонится, ощущая то, как сжимаются желваки Юнги. Поистине профессиональный игрок, что она обыграла. Только вот радости от этого ноль. Тайна бесценная в её руках превратилась в бесполезный прах.       Храм встречает свою хозяйку монолитной серостью мрамора и лазурными витражами с вкраплением красного, приглушенного светом луны. Красный этот, подобно подтекам крови, оседал на её оливковой коже, покрытой блестками. В полумраке капеллы мужчина не видит ничего, кроме её умопомрачительного силуэта, медленно идущего между скамьями. Тьма играет с воображением того, кто разгадал натуру лисицы, дорисовывая извилистые хвосты.       На своей территории Дженни цвела, молча вплетая в нервы Юнги колючие проволоки.       Коснувшись пальцами пыльных клавиш, Мин выдохнул. Сам того не подозревая, Юнги с самого начала знал цвет её глаз, фальшивых и хитрых. С той самой первой фразы, с твердых пальцев на рукояти револьвера. С того самого заинтересованного взгляда, спрятанного за каштановыми прядями.       Не желая идти на контакт, Юнги, хмыкнув себе под нос, утопил все саркастичные комментарии в клавишах черно-белого цвета. Он не знает, почему выбрал произведения Denis'a Stelmakh'a, но мелодия Afraid of Destiny льется из труб тоскливее и разочарованнее мужского взгляда, направленного, быть может, сквозь клавиши.       Смоляные волосы переливаются в приглушенном свете ламп, заставляя глаза то и дело возвращаться в бегстве от его фигуры. Дженни не чувствует неловкость, не чувствует такого привычного превосходства, лишь горечь утраты, вырванной из её глотки мелодией. Горечь, что она так долго сдерживала в себе. Горечь подобна желудочному соку, что разъедает её. В силуэте мужчины, убившего Бэнхо, она видела так горячо любимые отцовские плечи.       Морщась, женщина откидывает голову в витиеватых узорах потолка, ища ответы на вечные вопросы. Так вот что значит почувствовать свою боль. Впервые Дженни поняла, почему Розэ так часто молчаливо смотрела в потолок, что искала в этих фресках и узорах. Впервые Дженни прокусила губу до крови.       В далеко не мимолетном творческом порыве Юнги не замечает, как долго играет, стирая пыль на клавишах уже даже не тысячный раз, а миллионный. Пальцы ноют с непривычки, а тело машинально вздрагивает от аромата её духов над головой. Тяжесть женского тела сбивает, заставляя мужчину раскрыть полузакрытые веки. Дженни на его ногах с этой полуулыбкой-полуиздёвкой подобна ангелу-искусителю, смотрящему сквозь черноту радужки.       Мягко опустив локти на клавиши, Дженни откинула волосы назад, а Юнги, не в силах смотреть на изгиб её плеч, мазнул взглядом по талии, остановившись на ремешке кобуры на бедре. И этот ремень — якорь в реальность, где та, что презирала оружие, носила его с собой. Откинувшись назад на табурете, мужчина склонил голову вбок, выжидая от неё слов.       Но вместо слов — щелчок затвора и револьвер, направленный ему в голову. Aequo animo qui malis miscetur, est malus. Как они все просчитались? Как ей поддалась даже Розэ, что не увидела в Дженни такого ядовитого двуличия? Как они могли поддаться её лисьим повадкам и заботе, что она обратила в своих руках в оружие?       — Правда или правда? — сладко тянет Ким, не скрывая своё превосходство.       — Правда, — беззлобно выбирает Мин, вынуждая Дженни поумерить прыть.       — Ты боишься меня?       Мужчина фыркает, понимая этот вопрос, быть может, быстрее, чем нужно. Дженни, знающая, что он убил её отца, могла срубить ему голову здесь и сейчас, и никто бы слова не сказал. Ни Розэ, ни Хосок, ни чертов Пак Тэхо. Ещё лет десять назад тот сказал, что чем выше находишься, тем острее клыки твоих близких, а Юнги понял это только сейчас. Он ненавидит предателей и лжецов, но Дженни никогда не лгала.       Пугающе то, как в правильных руках правда может превратиться в нашей голове в самую сладкую ложь.       — Да, — яда в его взгляде хватит на Тихий океан. — Правда или действие? — усмехнувшись, парирует тот, на чьих глазах вырос лучший игрок.       — Правда.       — Зачем покрасила волосы? — и если она готова раскрыть козыри, то и он идёт ва-банк, растворяя в дыме очертания прелестного лица с утонченными скулами.       Прикусив кончик языка, Дженни расплывается в улыбке, дабы не выпустить ехидный смешок. Обернувшись в пол-оборота, женщина аккуратно укладывает ненужный в этой игре револьвер на крышку органа. В полумраке ночи их истинные лица сияют ярче луны. Обхватывая пальцами запястье Мина, Дженни затягивается ментоловым табаком, и, если они оба останутся живы, эта ночь исчезнет из их сознания.       — Рыжие в твоём вкусе.       Быть может, скажи она это пару дней назад, Юнги бы удивился, но, осознав свою ошибку ещё в машине, он смирился. Бездушно подушечками пальцев очерчивает её ключицу, вызывая холодными пальцами табун мелких мурашек. Дженни приподнимает подбородок, ожидая сильной хватки на горле и щелчка собственной шеи, но он, дойдя до плеча, безвольно опускает руку.       Ещё с детства Дженни учили подстраиваться под людей. Таков скрытый удел служителей церкви Искупления — они должны знать все секреты, дабы удерживать равновесие. Благородная цель, если не брать в расчет, что удел женщин семьи хуже удела мужчин. Если мужчины могли исповедью получить правду, то женщин учили умело подстраиваться под вкус членов Семей. Буквально выуживать тайны через член. «Отдай своё тело в угоду нашего пути равновесия».       Маленькой Дженни нравилось заполучать секреты, но не нравилось быть молчаливым хранителем. Не нравился и этот глупый путь равновесия. Что бы ни делал её отец, следуя пути Искупления, война шла, забирая жизни невинных людей. Ещё с детства она поняла: преступники не поддаются направлениям. Потому, став старше, она начала торговать тайнами, параллельно скрыто манипулируя мотивами членов Семей. Не нарушала выбитые на коже традиции, но ловко использовала пробелы в правилах.       Никто и никогда не задумывался над истинным предназначением церкви, но Юнги, избегающий её стены, на подсознательном уровне чуял подвох. Какой смысл в церкви, если они все кровью умываются? Какой смысл в искуплении, если им их грехи искупить не под силу? Они все знали, что это формальность, не думая, что за формальностью целая «организация по контролю». Юнги сам тайны откапывает и своих издалека видит.       Сколько ни смотрю на тебя, Дженни, а ты такая куда притягательнее образа, что ты для меня сделала. Мимолетную улыбку на лице теряет, сжимая пальцами обивку табурета, что жалобно скрипит в тишине.       — Правда или действие? — Лисице стоит задуматься, почему вздрагивает не от прикосновений, а от их отсутствия и почему так дрожит голос в игре, что она сама затеяла.       — Правда.       — Почему ты избегаешь Церковь?       Их игра в словесные поддавки не успевает за мыслями, потому, предугадывая друг друга, они улыбаются. И почему я раньше не мог тебя раскусить? Почему не заметил, насколько ты далеко? Потому что не хотел. Юнги не хотел увидеть её натуру, потому что знал, что та привлекательнее самого сладкого яблока сада Эдема. Обхитрив его, она совершила раковую ошибку — глаза его теперь навсегда прикованы к её позвонку.       — Не хочу мнимого искупления, — честно отвечает мужчина, пожимая плечами. — Более банального вопроса быть не может.       — Можно подумать, ты не знал, почему у меня рыжие волосы…       — Не думал… до сегодняшней ночи… — вдохнув никотин носом, Юнги заметил немой вопрос в глазах девушки. — Что бы ты не смогла простить?       Вперед поддается, путая пальцы в мягких волосах. Между ними пару сокровенных сантиметров, сантиметров, что держат их в зоне комфорта.       — Убийство моего отца, — она так по-садистски наслаждается охладевшим взглядом, что от самой себя становится страшно. — Шучу, предательство…       — Действие.       Такой серьезный тон лишь разжигает пламя интереса. Сценарий в её голове рушится, не позволяя здраво взвешивать полученную информацию. Если ранее Дженни закрыла книгу со своим именем, то теперь это сделал Юнги с самодовольным оскалом. А что может быть интереснее недочитанной книги? Но она знает о нем достаточно. Ногтем по сонной артерии ведет, выплевывая такое ироничное и сладкое:       — Поцелуй меня.       Затевая никому неизвестные игры, будьте готовы проиграть. Хмыкнув, мужчина вперед подается, вырываясь из пальцев девушки, что жмется спиной в дерево музыкального инструмента.       Она не чувствует его вкуса — лишь пропитывающий острый запах хвои. Юнги целует бесстрастно, невесомо в уголок губ, сжимая пальцами её кожу ниже колена, но не для того, чтобы ощутить близость, а для того, чтобы она ненароком не упала с его колен.       Сердце Дженни где-то в желудке вызывает приступ тошнотворной паники. Даже у самой профессиональной актрисы есть сердце, даже самый искусный манипулятор может угодить в собственные сети.       Дженни была достаточно умна для того, чтобы не подстраиваться под мужчин, а, может быть, все до него были глупее, потому ей не приходилось входить в роль настолько глубоко. Дженни играла в интерес, не заметив, как игра стала реальностью.       Место касания его губ обжигает холодом, та хочет прикоснуться к нему пальцами, дабы проверить, не покрылось ли оно тонким слоем инея, но сдерживается, локтем выдавливая фальшивую ноту из инструмента. Фальшивую ноту, понятную только Юнги.       Он усмехается её смятению, усмехается тому, как быстро она натягивает на себя маску равнодушия. Пальцами по бедру скользит, ощущая то, как от холода идут мурашки. Ремешок кобуры падает на пол, а Ким, вскинув голову, тихо усмехается.       Женщина не чувствует в столь откровенном действии страсти. Банальная издевка, тихая и такая его, что самой не верится, что мужчина мог быть другим. Ты специально втерлась мне в доверие, хотела обладать тайной, способной посадить меня на поводок, только вот настолько вжилась в роль, что теперь от моих прикосновений по твоей коже бегут мурашки. Только вот Юнги не понимает, что злость его вызвана его искренним интересом к ней.       — Сколько стоит мой секрет, Дженни?       — В зависимости от того, за сколько ты готов его купить, Юнги.

Он поставил бы её сердце, но без него бы ослеп.

      Дешевая горечь кофеина жалит язык ещё совсем юной журналистки, успевшей за время практики полностью усомниться в идеальности своей профессии. Разочарованно скользя взглядом по логотипу, известному каждой сеульской собаке, она выпускает судорожный выдох, ловя прищур старшего. Заглотнув вместе с кофе собственные чувства, девчушка уткнулась носом в блокнот. Свой первый выезд она не обведёт в календаре красным маркером.       Голоса фонят под потолком, даря этому месту особенную методичную атмосферу переполоха. В углу длинноволосый мужчина средних лет настраивает камеру, то и дело желая выйти, дабы насладиться вкусом табака, так ненавистного его жене и боссу. Попавшись на попытке оставить своё место, он раздраженно цокает, мысленно окатывая женщину порцией третьесортного мата. Чертова конференция должна начаться с минуты на минуту.       Ли Херин, достаточно известная ведущая новостей, редко выбирающаяся из студии KBS, нетерпеливо перебирает пряди волос, буравя засечки слова «Park». Две недели. Две недели молчания компании по поводу теракта. Все просто жили в ожидании услышать о смерти главы строительной компании или же увидеть его живым. Правда, с каждым днём надежда на его живость таяла.       Запах никотина играет с нервами оператора, что, резко обернувшись, чуть ли не глотает собственный язык. Замерев, тот слепо дергает рукав пиджака ведущей, и та, обернувшись, меняется в лице. Предвкушение сенсации греет профессиональный интерес, но насилует этику. Мало кто знает, что именитая ведущая и её оператор ранее занимались журналистскими расследованиями, и лицо этой девчонки им известно по доске, исколотой иглами и алыми нитями. Мало кто знает, какая кровавая сумма греет их счета.       Узнав парочку, Чеён подмигивает, расплываясь в довольной улыбке. Посчитав, что те слишком долго откровенно пялятся на девушку, японец косо оголил клыки. Его выражение лица, искаженное в оскале, срабатывает отрезвляюще, как самой сильной пощечины. Проплывая между рядов, Пак находит свободное место, аккурат рядом с девчонкой, что, заметив человека, впопыхах собирает раскиданные вещи. Шариковая ручка падает на пол, но, не успев нырнуть за ней, девушка испуганно дергается, не понимая, каким образом мужчина оказался быстрее неё.       Она ещё с минуту смотрит в черные глаза, пока стрелка часов не достигает двенадцати, а вместе с этим в конференц-зале глушится основной свет. Люди замолкают, линзы выровненных камер направлены в центр зала, а гончая, выпуская последнюю тягу себе под нос, тушит сигарету в пустой пачке. Тяжелое ожидание натягивает нервы до предела. Все вмиг забывают дышать, ожидая то ли второго пришествия, то ли похоронного марша.       Пак Тэхо был бы не собой, если бы изменил себе в выборе базы под пиджак в этот торжественный день. За годы управления бизнесом, неважно легальным или нелегальным, шаг его обрел такую монолитную уверенность, что этого было достаточно для завершения конференции. Подняв уставшие глаза на зал, что не вызывал никаких эмоций, мужчина слегка склонил голову.       — Я рад Вас всех здесь приветствовать, — голос его плавил динамики. В свете софитов он видел не людей, а черную бездну. Только если быть честным, Пак Тэхо всегда видел в людях черную бездну. — Начну с того, что данная конференция посвящена проекту по застройке окраин, но прежде всего мне стоит лично извиниться за столь долгое отсутствие, — зал взрывается приглушенным недовольством. — У вас ко мне уже вопросы? — вскинув бровь, интересуется глава »PARK.Group».       — Извините за наглость, Господин Пак, но мы все предполагали, что данная конференция собрана по поводу теракта, — поймав момент, начинает Ли Хёрин, прекрасно зная его истинное лицо.       Опустив глаза, Тэхо еле заметно улыбнулся. Всё шло по его плану, вплоть до каждой гласной, вырвавшейся из рта этой женщины. Чеён косо усмехается себе под нос, видя довольство на родном лице. Ничуть не поменялся.       — Боюсь, не мне говорить о теракте, но, если вас интересует моё мнение, то я уверен, что полиция найдет виновных и накажет по всей строгости закона. Эта вопиющая бессмысленная жестокость должна быть наказана.       Кан Ю несдержанно цокает, привлекая внимание Намджуна. Сидя в гражданском на последнем ряду, мужчины чувствовали, как ноша слов дракона прижимает языки к нёбу. Он ведь всегда был таким. Лишь избранные знали его истинную личину, для всех остальных он был ангелом, чистящим свои белые перья каждый божий день. Чистящим от крови.       — Господин Пак Тэхо, но разве Вы сами не присутствовали в зале суда в тот злополучный день? Дело по нелегальной застройке…       — Не сочтите за грубость, но… — начинает Тэхо, не позволяя звонкому журналисту закончить, — в подобных делах мое личное присутствие не требуется, достаточно адвоката.       — Тогда почему всё это время вы молчали?!       — Вам бы поучиться манерам и терпению, Господин О, — чувствуя своё полное превосходство, Тэхо скучающе ведёт пальцем по дереву трибуны. — Я был без связи в запланированном отпуске, как вы понимаете, мои сотрудники не обязаны сообщать вам о том, где я нахожусь. О теракте я узнал пару часов назад.       Плащ с тихим шелестом соскальзывает с бедра Чеён, оголяя кожаную кобуру. В голове молодой журналистки резко стихает басистый голос главы компании, а слюна проскальзывает по горлу так громко, что та невольно морщится. Следя за каждым движением опасной соседки, девушка замирает, сжимая ручку. Розэ, заметив её смятение, игриво подносит указательный палец к губам, выходя из зала настолько тихо, что никто и след не увидел.       — Теперь, когда все побочные вопросы раскрыты, я возьму на себя ответственность вернуться к теме нашей конференции…       До раздражающего скрежета ножом по стеклу правильные черты лица Пак Тэхо захватывают пиксели. Крутя в пальцах оранжевый бутылёк, Чонгук не может отделаться от раздражающего чувства приближающейся вымораживающей злобы. Кто бы мог подумать, что его сват всё-таки оказался бессмертным? Все.       Чонгук и не надеялся увидеть его тело, потому оскал на лице скользил с каждым поставленным слогом. Красочные воспоминания самоуверенного лица Мэнхо лишь добавляют масло в огонь раздражения. По прошествии трех дней только Ли жил в фантазиях его испарившегося тела. Расслабленно развалившись в своём кресле, парень кинул короткий взгляд на папку с документами и стакан с теплым виски.       Что бы ни задумал дракон, его отсутствие неплохо подпортило дела Семьи. Испугавшись правления Розэ, несколько кланов пошли на тигров, дабы те сместили Пак. Закончилось всё кровавыми банями с ароматом жжёной плоти и монолитной усталостью Чонов, вынужденных подчищать хвосты. К тому же сама Розэ слегка подсократила численность в некоторых кланах, устроив на улицах веселье в стиле Войны Трёх.       В общем, живой Пак Тэхо — не такая уж и проблема, как его живая дочь.       Закидывая в рот пару таблеток, Чонгук запивает их сорокоградусным пойлом стоимостью несколько десятков вон. До дрожи противный коктейль, но это единственное, что успокаивало его воющего и мечущего зверя внутри. Чонгук сам и не заметил, как часто начал затыкать пасть росомахе. Может быть, повзрослел?       Известная многим мелодия оглушает уставшие извилины Чона. Тот, не успев взять телефон в руки, презрительно фыркнул в экран, захваченный не лицом дракона, а премьер-министром.       — Все прошло отлично, — улыбается Уджин, поправляя запонки своей рубашки.       — Да, на удивление хорошо, остались только… — Тэхо незаметно морщится, ощущая как на поясе тянутся швы вновь открывшейся раны. Теракт не прошёл для него незаметно, — члены Собрания…       — Я слышал, твоя дочь отлично с этим справилась и без тебя, — хитро улыбается Ким. — Всё же она вся в тебя.       Сам от себя не ожидая, Тэхо оборачивается. Розэ не было в зале, хоть тот и понимал, что девушка вряд ли упустит возможность встретить Сокджина. Тэхо, может быть, и не был образцовым отцом, но дочь свою читал. Читал все её напускные жестокие повадки и непритворную ненависть к его персоне. Ненависть на грани с уважением. Считал ли он себя виновным? Нет. На нем много вины, но не сознательный выбор дочери.       Ещё в день смерти Чонхи Тэхо дал Розэ возможность выбрать жизнь. Та выбрала путь, усеянный трупами, путь гончей, путь его лучшего оружия. Только вот лишь глупец решит, что тот, кто вкусил кровь, выберет иной путь. Тэхо не был глупцом.       Он мог бы ещё долго думать о своем месте в судьбе девчонки, если бы не незнакомый аромат женских духов. Он редко встречал людей, способных подкрасться, но миловидная шатенка, стоящая напротив Ким Уджина, оказалась на удивление тихой. Лицо её, довольно знакомое, запустило череду несвязных и запутанных воспоминаний.       — Со Ёнхи, приятно познакомиться, Господин премьер-министр, — Пак и не заметил, что рука той давно находится в ладони старого друга. — Господин Пак, — на него переключается.       — Здравствуй, Ёнхи, — равнодушно выпускает мужчина её поклону.

Тэхо каждую купленную душу помнит, потому лицо её такое знакомое.