Сеул. Офис Бюро по Особо Важным Делам.
Никотин в очередной раз жжёт легкие, убивая эмаль. Полицейский хаотично вкладки листает в попытках найти ту заветную с отбеливающей пастой по скидке, но с его образом жизни и постоянным перекусами в виде кофеина придется купить завод по производству отбеливателя. Причем отбеливателя строительного — зубной уже не поможет. Сползая по стене на корточки, он ежится от холодного воздуха. Курение не раз заводило его в аптеку и принуждало глотать леденцы от горла, но Намджун на своих ошибках не учился. Руку в коротенькие волосы запускает, совершенно забывая, что недавечи подстригся, отчего хмурится. Он в бюро не только утром и вечером, он в нём спит, ест и так далее до бесконечности глаголов. На душ у него попросту нет времени. Потому лучшее, что он мог придумать, не спавший два дня, это в мужском туалете станком сбрить волосы под 0,10 мм. В изгиб локтя голову роняет, косо рассматривая крыши домов, что переливаются от лучей солнца. Тот в детстве часто фантазировал, что он спецагент, вычисляющий снайперов, в юности осознал, что вычислять их невесело, а сейчас, сверкни в середке лба алая точка, он бы даже не дернулся. Дерьмо. Этим словом можно было описать всю его жизнь и пару сиквелов. На наручные часы смотрит, понимая, что с момента завершения закрытого заседания по делу «подрыва Верховного суда Кореи» прошло уже около двух дней, а с самого происшествия — месяц с хвостом. Но Намджун как сейчас помнит лица пострадавших и тех безумцев, решившихся на это. Хотел бы он гордо сказать, что они поймали виновных, если бы не знал, что у осужденных семьи целы и теперь сумма на счетах семизначная. Как оказалось, свободу и совесть тоже можно продать. Едва ли бывший преподаватель химии Сеульского национального университета, пьяница-игроман охранник и пара отбросов общества, ранее осужденные за поджоги и сбыт, могли решиться на подобный террористический акт. Для этого нужно быть либо очень смелым, либо безумным. Как обычно, сигарету об мусорку тушит, скалясь сквозь горьковатый дым с привкусом фильтра. Он почти распял своё чувство справедливости, и когда гвозди вбивал на пороге храма, возник он. Оттягивая неизбежное, мужчина по длинному коридору плетется, кутаясь в свою куртку, что не надел на улицу, но надел в помещение. Намджун от логики открестился пару суток назад. Парой дежурных фраз обменивается, замечая на своей спине выжидающие взгляды сотрудников помладше. Казалось, только не спавши более 45 часов, он ощущал, как скоротечно время и как оно отвратительно бьет по телу. Намджуну для счастья бы матраса хватило, но он, растягивая на языке отвратительный привкус автоматного кофе, выжидающее смотрел на дверь в допросную. — Я повторю свой вопрос ещё раз, — четко отбивает каждое слово Ю, не спуская глаз с мужчины напротив. — Вы осознаете, где находитесь, Ли Кёнсу? Он молчит, рассматривая ремешок подаренных отцом Rolex'ов. Будь он достаточно смел, давно бы все подарки сжёг, потому что подарками их не назовёшь. Строя из своего сына идеального, на его взгляд, главу, он даже не заметил, как ремешок сжимает смуглую кожу, отпечатываясь на коже алыми полосами. Мэнхо многое не замечал, и боль сына — лишь верхушка айсберга его «Титаника». От приглушенного света у Кёнсу болят глаза, но он не рискует делать резкие движения. Кто знает, о чем они подумают, хоть оружия у него не может быть.«Прости, Кё»
— Меня больше ничего в том мире не держит, — губы в тонкую полосу тянет, так, чтобы из мыслей паршивый голос вытянуть. — Вам же знакомо это чувство, Детектив Ким Намджун? Он встает резко, скрипом стула по полу царапая слух всех, кто находится в помещении и за стеклом. Выправленным офицерским шагом идёт к двери, совершенно не заботясь об оставленных вещах. Всё равно у них ничего на него нет. Как и на всех. Гадство. Слабо отталкивая со своего пути Кван, вылетевшую из соседней комнаты, Намджун зубами достаёт сигарету. Женщина несильно бьётся плечом о шкаф, но всё же в след смотрит, так тоскливо и ошарашенно, что самой становится неприятно. Сама того не подозревая, она поздно разгадала в нём такого же, как и они все, мерзавца. Мерзавца, что, получив её тело, потерял интерес. Мерзавца, курившего каждый раз, стоило им взяться за новое дело. Мерзавца, разбивающего зеркала в туалете от собственной беспомощности. Несправедливость — такая штука, что даже героя ломает. — Ты же понимаешь, что если согласишься на сделку, начальство в стороне стоять не будет, и первый, кто попадёт под огонь, будешь ты? — ловит подчиненного, сгорбленного в курилке, а тот на него внимания не обращает, рассматривая крыши. — Они куда глубже в системе, чем можно представить. А с верхушкой они чуть ли не кровными узами повязаны, — метафорично.. — Я знаю, — устало затылком об стену бьётся, выкуривая пятую за утро сигарету. — Мне неважно, что случится со мной, если, конечно, это не затронет вас. — Я не об этом… — А о чем? — Боюсь, Ли Мэнхо — лишь левая голова гидры, откусив её, ты рискуешь разворошить крысиное гнездо, что уже лет сто никто не трогал. — Вы знаете явно больше, чем говорите… Тот простодушно плечами жмёт, туша недокуренную даже до половины сигарету. Начальник знает больше, чем говорит? Смешно. Даже Намджун знает больше, чем говорит. У него была возможность в любой момент парочку преступников за решетку упечь, но они же выйдут через полчаса. Они как драгоценность, что ты в руках можешь крутить, но дальше магазина выйти не сможешь. Чтобы эту драгоценность получить, нужно стать вором. Аукцион Красной Куницы… Дженни Ким, какого черта ты творишь? И хоть у аукциона было несколько организаторов и представителей, он был уверен, что на него указала женщина, продающая информацию в маске Кицунэ. Откуда обычный детектив знает об подпольном аукционе? Если бы не он, его первое дело с треском бы провалилось. Являясь человеком не совсем честным и на самом деле наследником приличного состояния, Ким пару раз покупал у неё информацию. Информацию, что вывела его на этот уровень. Быть умным — это вовремя стать хитрым, но в тот момент Ким Намджун не думал, что сливает состояние своих родителей в бессонные ночи на работе. Он почти забыл эту часть своей биографии, но в тот отчаянный день, стоя перед алтарем, он узнал её запах. — У этого конфликта слишком много сторон.Считая их, можно уснуть.
Стук сердца. Такой медленный, но громкий, что хочется задержать дыхание, лишь бы унять внутренний мандраж. Суён на носочки встает, отлипая пятками от домашних тапочек, а за спиной её пальцы между собой вяжут известные только ей морские узлы. Она просто хочет поскорее увидеть его реакцию, потому в коридоре перед дверьми лифта с золотой полировкой стоит, качаясь. Лампочка, прыгая между этажами, оповещает о скором прибытии, а она не может стереть глупую улыбку с лица. Ей кажется, что она никогда не чувствовала себя настолько живой и счастливой. Лифт щелкает, медленно открывая вид на безмятежное лицо молодого человека. Он стоит, засунув одну руку в карман, да в пол смотрит. Точно не ожидает, что встречать его будут в лифтовом холле. Глаза поднимает, смотрит спокойно секунды три, пока не округляет свои зенки настолько, что у Суён закрадываются сомнения в его национальности. — Как тебе? — дёргано взмахнув волосами, интересуется девушка. Ей конец. Точно конец. Двери лифта, не дождавшись выхода, так и закрываются, скрывая творения рук этой девушки от глаз Чимина, застывшего с приоткрытым ртом. Возможно, Пак навсегда остался бы пленником лифта, если бы Суён не нажала на кнопку, самостоятельно вытащив его на свой этаж. Парень беглым взглядом масштаб бедствия оценивает, понимая, масштабнее быть не может. — Не нравится? — скорее для галочки интересуется, не в силах стереть со своего лица улыбку. — Не идёт? — чуть грустнее добавляет, а Пак не понимает, о чем именно она говорит: о черном мини-платье с рукавами-фонариками и открытой спиной или… — Не то чтобы… — вообще-то, тебе очень идёт. — Просто это пиздец. Она вновь смеётся, зная, что кроется за пиздецом. В спине гнется от смеха, вызванного его ошарашенным видом, а подстриженные осветленные волосы падают с плеч. И ладно бы просто осветленные. У Суён большая часть волос выкрашена в лазурно-голубой цвет. В голубой. В блядский голубой цвет. — Подожди, — вспоминает девушка, похлопывая друга по плечу, что так и стоит посреди холла. — Я обуюсь, и поедем. — Куда? — у Чимина от её вида все мысли из головы вылетели. Он, кажется, даже забыл своё имя. — В Инчхон, — обувая массивные ботинки на колготки с имитацией татуировок, напоминает та, сдувая голубую прядь с лица. — Су… — ощущая всю панику его голоса, девушка со шнуровки на парня глаза поднимает, дабы убедиться, что он сейчас в обморок не упадет, — у тебя волосы голубые… Вцепившись рукой в косяк входной двери, она так и застыла, стоя на одной ноге и с пальцем, пытающимися натянуть обувь. Чимин же выглядел так, словно только что увидел голого призрака, ошалел, а в шалеть обратно не смог. А как в шалеть обратно, если перед ним дочь одного из самых жестоких преступников страны, нет, всей Азии, стоит, сверкая обновленным образом в стиле Лив Лернер из старой американской кинокомедии «Война невест». — Я в курсе, — под локоть его хватает, затягивая обратно в лифт. У Чимина ощущение, что пару минут назад у этого лифта трос оборвался, он умер, а Пак Суён с ярко-небесными волосами — его предсмертный глюк. — Нет… Ты не поняла… У тебя, мать его, голубые волосы. — Я знаю, — уже более раздраженно повторяет Чон, сминая в руках укороченную серо-коричневую шубу. — Давай что-нибудь новенькое, а то как заевший старый проигрыватель, не думала, что разница в четыре года так ощутима, — пальцами за щеки хватает, заставляя на себя посмотреть, а он со смятыми в её пальцах щеками ничего ответить не может. — Мне же идёт. Кто так вопросы задает? Девушка бровь вскидывает, а тот кивает, чувствуя, как прищуренный взгляд журит его настолько, что становится действительно стыдно. В конце концов, её внешний вид — не его проблема. Тем более когда внешний вид её такой прелестный. За последний месяц Суён заметно прибавила в весе, причем «прибавила» не в плане стала полнее, а от неё ушла излишняя болезненная худоба, подаренная первыми месяцами брака. Суён трезва уже более трех месяцев. Только вот сейчас Чимин не уверен, что она все же придерживается трезвости. Жена Чон Чонгука, Леди Чон с ярко-голубыми волосами… Полный провал. Провал, стоящий головы этой сумасшедшей. Непредсказуемость всё же досталась дочерям от отца. Никто в этом и не сомневался. Украдкой по открытой худой спине скользит, выше к подвеске с сердцем, а дальше эти прекрасные голубые локоны в небрежный пучок собранные. Черт, ей действительно идёт. Теперь девушка была похожа на молодежного айдола, вот-вот дебютирующего с мистическим концептом. Так и не скажешь, что жена… — Идёт, но… — Скажешь ещё раз «голубые волосы», и, честное слово, Пак Чимин, я ударю тебя. — Даже не собирался, — притворно обиженно буркнул пойманный на следующей реплике парень. — Мне просто интересно, как ты собираешься это объяснить… — Чону? — холодно бросила та, выпорхнув из лифта в своём соблазнительном черном платье, так не подходящем прохладной погоде. Несменный лакей, увидев девушку, приклонил голову лишь для того, чтобы скрыть, как подавился слюной, вызвав у Чимина нервную улыбку. Не я один такой. — Никак. Краска временная. Не думаю, что он будет против того, что я теперь блондинка. Остановившись напротив машины и положив руку на крышу она как-то слишком саркастично буркнула: — Они как раз в его вкусе. Ещё никто и никогда не говорил эту фразу с таким раздражением. Дав водителю возможность открыть дверь, Суён зависла на выпирающих венах на руках Чимина, что перед длительной поездкой, как обычно, курил на улице. И хоть Су никогда не запрещала ему курить в салоне, он никогда это себе не позволял. Ей захотелось, сложив руки на крыше, поудобнее примостить свой подбородок на них, чтобы повнимательнее рассмотреть выпирающий кадык, но холодный голос водителя вывел из ступора. — Все девушки в его вкусе, если на то пошёл разговор, — наконец, придя в чувства после выкуренной сигареты, добавил Чимин, кивнув открывшему ему дверь водителю. Суён же фыркнула, растянувшись на сидении Майбаха. — Все девушки в вашем вкусе, — передразнивает обиженно, посмотрев за окно вечеряющего города. Все, да не все. Чонгук на самом деле блондинок не очень любил, но не то чтобы в три часа ночи у него было желание выбирать. — Как Эш? — быстро тему меняет, рассматривая бочину BMW напротив. — Он меня до седины доведет, — вымученно признается парень. — Ничего на столе оставить нельзя, если он проснулся, всё должно быть на полу. Причем неважно, бумага это или нож. — Игрушки не помогают? — Игрушки? Суён кинула осуждающий взгляд на парня, внутренне смеясь с его озадаченного вида. — Я удивлена, что он тебя ещё не зарезал. Котенку нужны игрушки, куда, по-твоему мнению, ему ещё девать энергию? — Ну как-то я проснулся, а он сидел с ножом в своей маленькой пасти… — врет Пак, наблюдая за реакцией девушки. — Где ты такие ножи раздобыл? Или вам ножи по размеру выдают? — Су… — уловив её намек, хрипит парень, а она смеется, утирая выдуманную слезу. Дорога ощущается нескончаемой. Утомившись смотреть в окно, Чимин на вздернутый носик Су смотрит, а та морщит его от того, что покрашенные волосы, щекоча, лезут в глаза. Так вот что значит расцвести. Не думал Чимин, что когда-нибудь увидит её такой довольной. Оказывается, ребёнка в ней никто не убивал, он просто прятался за спиной искалеченной и теперь забытой Пак Суён. Оказывается, они все забыли, что она ребёнок. Всё-таки у этой девушки потрясающая выдержка, а может, дело в том, что её жизнь вернулась на круги своя. С Чонами она виделась лишь пару раз в месяц, и то только со старшим, чтобы обсудить вопросы, связанные с реставрацией купленного недавно им здания. Та даже на учебе восстановилась, хоть теперь по универу ходил слух, что кто-то занес кругленькую сумму ректору, и этот «кто-то» носил фамилию Чон. Чимин выдыхает, понимая, что, смотря на неё, не дышал. Чон Суён с волосами лазурными была похожа на гортензию, стоящую у койки его матери последние дни её жизни. На подголовник откидывается, вслушиваясь в музыку. Может быть, она и выглядела счастливой, но плейлист ничуть не поменялся. Искренняя любовь обожгла меня, как пуля, да. Пак слабо ухмыляется, мелодичная и немного тоскливая мелодия усыпляет уставшего после тренировок парня, вынуждая так сладко прикрыть веки. Машина едет ужасно медленно, а Чимин, проваливаясь в сон, слышит, как сквозь пелену дремы переплетается её мелодичный голос с музыкой: «Да, мы скоро будем… Feeling fucking empty… В Инчхоне ветренее? Поняла вас. Хорошо». А смех её такой убаюкивающий, что хочется умереть. Life only favours the bold. Путаясь в голубой тюле, Чимин не может найти выход из лабиринта под названием «жизнь». Вспышками сны превращаются в воспоминания, заставляя морщиться и беззвучно стонать. Грубая рука, ведущая по позвоночнику, вызывает озноб, сравнимый с предсмертной агонией, а Чимину всего лишь хочется проснуться. Ему редко снились сны. Настолько редко, что каждый он помнил наизусть, потому что те были парализовывающе ужасны. Чимин тела своего не видел, но совершенно точно задыхался. Словно во сне на его грудь ставил ногу титан, а, возможно, это было не во сне. Временами ему снилось, что он из раза в раз просыпался, а временами — ничего. Просто тошнотворное ощущение падения. Я больше не хочу смотреть этот фильм, но жизнь нельзя поставить на паузу. — Скоро прибудем, Госпожа Чон. Суён кивнула, не сдержав усталый зевок. «Госпожа Чон» стало таким привычным обращением, что она действительно начала забывать драконью чешую на своих плечах. Отбросив почти разряженный телефон на сиденье, девушка скользнула по безмятежному лицу спутника. Ещё никогда она не видела его таким умиротворенным без тени мрачного, прячущегося в самых темных углах глаз. Но что-то внутри тянуло, почти выло, молило прикоснуться к нему. Она словно видела, как невидимой цепью его душил ужас. Не боясь быть пойманной водителем, осторожно ладошку на бедро опускает, чувствуя, как на самом деле напряжены его мышцы. А может, мышцы его были твердые, как камень, от каждодневных тренировок. Ловя, кажется, даже его дыхание, Су чувствует, как он расслабляется, а может, у неё разыгралось воображение, и парень видит цветные сны, а она тут переживает. Maybach плавно останавливается напротив пирса, а девушка, отпустив колено, наспех глянула на водителя через зеркало. Подростком она никак не могла привыкнуть к каменным лицам подчиненных, сейчас же это не казалось таким неестественным. Наоборот, было привычным и очень даже подходящим. Слабо улыбнувшись, она осторожно поднесла указательный палец к губам. Падая во тьме, Чимин ощутил, как по венам растекся слабый огонь, развеявший мрак.А в полумраке две фигуры наблюдали за морем.
Огни ночного города мерцают на горизонте, разбавляя искры вывесок. Водяные блики бассейна пускали по её лицу волны, а она в кофте неприлично открытой, спадающей жилеткой с двух сторон на широкие брюки, смотрела сквозь макушки деревьев. Тоненькие руки кожей впивались в срез стеклянного ограждения, а она, держа рокс с вермутом, наблюдала с балкона за тем, как гаснут огни ночного города для того, чтобы зажглись другие. Жизнь так и текла, меняя акты и сцены. — Ты кого-то ждешь? — Как и всегда, он приходил, когда не звали. Когда, стоя на втором этаже своего дома, ты скорее предпочтешь выпить яду, чем встретиться с ним. — Разве это имеет значение? — без интереса отрезает Чеён, не отвлекаясь от своего занятия. У неё сегодня крайне неподходящее для общения с ним настроение. — Нет, не имеет, — Тэхо пальцем по стеклу балкона ведёт, отмечая то, как начисто здесь все вымыто. Шею разминает, совершенно не придавая значения нахождения отца в её доме. А можно ли считать этот дом её? По сути, в этом мире нет ничего её, кроме вагонов грехов и убитой нервной системы. Тэхо на манеру дочери вдаль смотрит, ища, что же такого обворожительного она увидела, но девушка, смачивая губы горьким алкоголем, смотрела дальше, чем можно представить. Дальше, чем мог увидеть человек. Тэхо многое за свою жизнь повидал, но Розэ, не творившая откровенный беспредел, месяц была чем-то нереальным. Настолько нереальным, что, не явись он к ней без предупреждения и не увидь её воочию, решил бы, что её хладный труп давно в ванной гниет. Мужчина о пристрастиях дочери знал, но не лез. Сам в её возрасте таким был. В конце концов, осознание своей проблемы и самостоятельная борьба с зависимостью — это огромный шаг на пути к взрослению. Взросление. Старший Пак никогда детей не хотел, от них всегда было слишком много мороки. Но сейчас, смотря в её длинные светлые локоны, он почувствовал тоску от того, что никогда не видел её шаги. Ни первые слова, ни первую улыбку, буквально ничего. Зато Тэхо видел её первое убийство и то, как бесцветно умирал в ней человек. Чувствовал ли он вину? А это что-то изменит? Возможно, с возрастом проснулись его отцовские чувства, но это желание увидеть прошлое — ничто иное, как тоска по собственному сердцу. Имея возможность видеть взросление Суён, он предпочитал долгие переговоры и ночные вылазки с элитными проститутками. Впрочем, дай ему возможность это изменить, Тэхо бы оставил всё как есть. — Я хочу, чтобы ты официально стала управляющей «Семьи», — как гром среди ясного ночного неба, а Чеён, скучающее изучая лёд в бокале, вздохнула, выпрямив спину. — Что? — она прекрасно понимает, о чём речь, но желание обсуждать это где-то рядом с желанием проводить время с Ли Чонхи. — Я и так управляю «Семьей». — Лишь малой частью и то неофициально, потому они не обязаны тебе подчиняться. Сама знаешь, начнись война, твои слова для них будут ничем иным, как слова ребёнка, возомнившего себя невесть кем. Хотела бы она вниз головой с этого балкона прямо в бассейн прыгнуть, но лишь лоб бы расшибла. Остаться на всю жизнь инвалидом не входило в её планы, тем не менее быть моральным инвалидом для неё норма. В профиле отца ищет намёк на шутку, но он, наблюдая за тем, как ветер пускает рябь по воде, не был похож на шута. Она никогда не смотрела на него долго и тем более изучающе. Тэхо просто не создавал впечатление человека, в котором стоит копаться, если ты, конечно, не хочешь обнаружить себя ночью с лопатой в руке где-нибудь на окраине Сеула. Будучи ребёнком, она часто проводила время поодаль него, с каждым годом отчетливее понимая значение фразы «удушливая аура». До 15 лет их общение можно было назвать более чем приемлемым. Чеён уважала отца в силу материнского воспитания и не лезла к нему. Он же не обращал на неё никакого внимания, тем самым давая возможность дышать. Изначально Тэхо хотел уничтожить ребёнка в дочери своей любви, но каждый раз видя её глаза, внутренне скалился, уходя прочь. Кто ж знал, что его жена окажется способнее его самого, а Розэ станет бешеным псом, что в вакууме будет только злее. — Умереть собрался? — От перил руками отталкивается, специально уходя из поля зрения мужчины, чтобы тот не увидел её притворную саркастичную улыбку. — Нет, — если бы он мог… Сверкнув глазами по кромкам деревьев, мужчина убрал руки в карманы брюк. От его кожи всё ещё слабо пахло прибоем, что он скрывал за древесным запахом дуба. — Не думаешь, что это встанет тебе боком? — как обычно заговаривает, а на губах в лунном свете так едко поблескивает слюна. — Кто знает, что взбредет в мою голову… — Я знаю, — Пак Тэхо умел стрелять словами. Умел ставить её на место, заглядывая так глубоко в лживые глаза, что Чеён чувствовала себя нашкодившей девчонкой. — Сколько бы ты ни оттягивала, этот момент придёт, — он же этот момент ждал долгие 14 лет, надеясь, что она сама остепенится. — Разве Ким Уджин не говорил тебе, что я отвратительный вариант? — она видела их вместе лишь раз и запомнила эту фразу на долгие годы. — Уж лучше Су… — Ты ставишь мои слова под сомнение? — голову на свою привычную манеру склоняет, наклоном в сантиметр склоняя чужую волю. Чеён бы просто не посмела поставить его слова под сомнение. По крайней мере, не в этом возрасте и не в этот чертов день. Ветер подхватывает её волосы, прохладой заставляя упрямо присосаться губами к бокалу. — Приемных детей нельзя поставить на пост главы Семьи, — вернувшись к своему занятию, ладонью подпирает подборок, вжимая локоть в стекло. — Это закон придумал твой отец. — И твой дедушка, — Чеён, замечая, что он ловит её взгляд, спешно отводит глаза. — Ты моя дочь, и на этом всё. Ей хочется горько усмехнуться, разбив бокал об землю, но подобное поведение ничего бы не дало. — По документам я твоя приемная дочь, но ты же хочешь, чтобы я стала официально… — Это решаемо. Черт бы тебя побрал. Окончательно потеряв надежду на иной исход событий, Розэ спиной повернулась к бассейну, измученными локтями опершись на стеклянное ограждение. Желание жить ускользало, как вермут во рту. Кто бы мог подумать, что её затишье приведет к этому? Полагала ли Чеён, что её будущее — это отцовский кабинет? Конечно же, нет. Только это «нет» — скорее нежелание думать о будущем, чем реальный исход событий, предрешенный ещё лет семь назад. Мысленно блуждая по впечатавшемуся в сетчатку интерьеру, Чеён хочется очутиться где угодно, но не здесь. Самое ужасное, что на этой планете нет места, где она бы смогла существовать. Опуская взгляд на первый этаж, благо прозрачное ограждение это позволяет, она встречается с его темным и таким немым взглядом. Шатен стоит с руками в карманах брюк, не смея ступить на второй этаж, а Розэ, поняв, что всё катится в тартарары, допивает терпкий напиток. Недолго отцовскую спину провожает, вымученно откидывая голову назад. Как обычно, не здороваются и не прощаются — формальности были написаны для их окружения, а не для них. — Тэхо, — отец останавливается, молчаливо показывая, что он весь во внимании. — Шесть лет назад в Пусане… — не успевает она договорить, как мужчина руки за спиной сводит, а в пляске воды на лице заметно выделяются желваки. — Спасибо… И… С днём рождения. Возможно, эта ночь дала ей слишком много пищи для размышления. Возможно, эта ночь, такая же, как и все, отличалась, сверкая не алым, а таким убаюкивающим голубым. И в сиянии мертвых звезд был какой-то только ей близкий смысл. Оставив реплику дочери без внимания, мужчина спускается по лестнице, не поднимая глаз на шатена. А может, оно и к лучшему. Ему бы сбежать, спрятать от греха подальше, но, увидев то, как она сегодня прекрасна, он не смог сдвинуться с места. Правда, Чеён была прекрасна каждый блядский день, неважно было это: утро или вечер, одетая она или в чем мать родила. Ему бы о чем-то приличном подумать, а не пропуская отца девушки, слабо кивнуть головой в знак уважения. Он не мог не знать, кто он, но ему было всё равно. У него один курс, и это далеко не Пак Тэхо. Замедлившись, Глава Семьи кидает последний беглый взгляд в спину юноши, но не успевает что-либо заметить, как замерзает от её взгляда. Прямо глаза в глаза. На каждого пса найдется свой намордник. Пак Тэхо просто не был намордником Розэ. — Прокатимся? — тихо интересуется Тэхён, порабощенный рисунком её ребер на груди. Розэ задумчиво очерчивает горизонт горящих зданий, кидая на него взгляд из-под опущенных век. В полумраке он весь был подобен статуе Адониса, а переливающие бирюзовые узоры воды на лице, лишь добавляли четкости точеным чертам. Розэ роняет взгляд к его ногам, неспешно прокатывая пустой бокал в руке. Скажи мне, смертные, способен ли ты дотянуться до небес, не обратившись в анемон? Как глупо. Ведь будь они богами — Розэ была бы Лиссой, а он не дожил бы до рассвета, растерзанный нимфами и богами за чрезмерную красоту. Растягивая каждую проведенную с ним ночь, она в глазах темных познавала все оттенки черного. Черного мертвого, сгоревшего. Черного горящего, цветущего в сумерках подобно черной орхидее. Черного прекрасного и такого манящего. Мужчина голову в бок склоняет с улыбкой выжидающей, а волосы цвета молочного шоколада спадают на глаза, кончиками щекоча нос. Ждёт, взглядом повиснув на крупных застёжках кофты. Ждёт, зная, что она так далеко, что не достать. А пока она умоляюще смотрела на луну, цветущий лавр обвивал его ноги. Художник столько раз мечтал утонуть в яде лавра, но сейчас, имея возможность просто смотреть на неё, журил себя за эту мечту. За спиной девушки огни города безумцев, а Тэхён в волосах того самого белого, отвратительно чистого, видит черный. Церковь должна была стать их точкой, но стала многоточием. Безумным многоточием, оставляющим на теле росписи засосов, укусов и кровоточащих ран. Тэхён не знал мест, где не касался её, она же понимала каждый его вздох, каждый стон. Последняя доза, да? У Розэ последних доз было миллион. Единственная возможность почувствовать себя снова живым? Тэхён до неё и не жил. В языке тел они нашли общий язык, непонятный никому, кроме них. Тот самый язык, затянувший на человечности петлю, а повисни она перед ними, те бы даже не обратили внимания. В кромешной тьме они смотрели лишь на то, как в агонии горела их любовь, называемая страстью. Любовь? О какой любви может идти речь, когда они тонут в друг друге без слов и не хотят всплывать? Когда вот так грубо до основания? Когда она клыками рвет его губы до крови? Когда он тянет за волосы, так что она стонет от боли? Когда он готов отдать всё, лишь бы на дворе всегда была ночь? Когда она засыпает только рядом с ним? Это страсть и не более. Отношения — это условность. Условность, загоняющая в рамки, что им не нужны рамки, что они подожгли лишь бы до конца жизни вот так молча пылать, встречаясь при свете луны. — Ты за рулем, — в глаза не смотрит, и так знает, он улыбается.«Мы» — минутная слабость, всего лишь банальная страсть.