Vanitas

      Невыносимая духота — вот каким словосочетание можно описать клуб «purple dust», находящийся в секторе Хорани с пятницы на субботу. С субботы на воскресенье — ходячие мертвецы четыре: без возможности выжить.       Лазер, проскальзывая над цветастыми макушками, смазывает пространство, обращая всё в общую массу буйства движения и ярко-алого, такого приближенного к самой сути ночи. Уже не впервой в вакханалии танца, цвета и выедающего глаза запаха люди теряли здравый рассудок, подаваясь то ли порыву попасть в бит, то ли свести трезвого с ума. Наблюдая за этим, Чон Хосок чаще обычного смачивал горло виски, улыбаясь краешком губ каждому нелепому движению.       Мужчина не питал особой любви к клубам, но сегодня у него было на удивление приподнятое настроение, и дело далеко не в шотландском друге двенадцатилетней выдержки. Точно не в нем. Растягивая терпкий с нотками сладости вкус Balvenie на языке, тигр не мог отвести глаз от умопомрачительной танцовщицы в чертовски соблазнительном наряде.       Она двигалась плавно, попадала в бит и, черт возьми, сводила каждого с ума. Она не раздевается, лишь пускает волну всем телом, приподнимаясь из приседа, а парочка особо внимательных парней чуть ли не падают от ударившего в голову градуса. И дело далеко не в градусе алкоголя.       Иногда выгибаясь навстречу музыке, она бросала взгляд в его сторону, зная, что там, со второго этажа, за ней наблюдал истинный хищник. Хосок в ответ лишь косо улыбался, делал мелкий глоток и боролся с желанием соскользнуть с её лица вниз.       А соскользни его взгляд к ребрам, и Лиса не стала бы скрывать самодовольную ухмылку.       Чон, довольствуясь скромностью своих мыслей, подмигивает девушке, когда она в очередной раз, спускаясь на колени, ведет рукой по груди, не сдерживая порыв поднять глаза, и смотрит так, что любому дурно станет. Смотрит так, что хочется стать этой рукой и просто вести по изгибам идеального тела.       Кажется, такими темпами он полюбит клубы, что курировал чуть ли не с восемнадцати лет. «purple dust» — второе по величине ночное заведение в Сеуле, всецело принадлежавший ему уже много лет, именно его команда создала это место в лучших традициях берлинского техно.       Третий по величине «Tesla», находился в подчинении его младшего брата, что в последнее время как в воду канул. Старший не сильно придавал этому значение, но пятой точкой чувствовал: явление его будет огненным.       Скучающе по лицу бармена мажет, замечая то, как докучают его представительницы слабого пола, так и норовя предложить что угодно, лишь бы не платить за счет. На самом деле в «purple» ходили обеспеченные детишки, любящие на спор мешать сотрудникам невозмутимо выполнять свои обязанности.       Косо усмехнувшись, Глава поднял бокал на манер Великого Гэбси, кивком давая добро на подобную «благотворительность». Чрезвычайно хорошее настроение творило с ним что-то невозможное, хоть и доля эгоизма в этом была.       Бармен мнется каких-то пару секунд, не понимая, вычтут ли это из его зарплаты или нет, но, уловив намек во взгляде, отпускает ситуацию.       Вновь глотнув бронзовой жидкости, от чего лед слегка обжег ему нос, Хосок подпер рукой подбородок. В плавных движениях Лисы он нашел то, что беспокоило его чуть больше, чем исчезновение несносного младшего брата — мертвецкое спокойствие Розэ.       После возвращения Пак Тэхо они общались от силы три раза, и то два из них в Blacksun’е, по поводу сбившихся поставок из Китая. И «общались» — это очень громко сказано, почти всё время гончая пялилась в стену, кивая в такт слов поставщиков. О чем она думала в тот момент, одному черту известно.       Четкий стук обуви пустил по металлу вибрацию, а Хосок, зная, что сюда посторонним вход заказан, расслабленно ведёт плечами. Поворачивая голову в сторону гостей, он сначала видит ярко-голубой цвет, а после черты, отдаленно напоминающие ему черты его бывшей проблемы.       В этот чудесный день жизнь Главы Хорани чуть ли не забрал шотландский друг двенадцатилетней выдержки.       Раньше он предполагал, что причиной его смерти станет старшая Пак, но оказалось, на эту должность метит младшая. Вытирая губы тыльной стороной руки, он пару раз моргает, думая, что ему показалось во вспышках голубого стробоскопа, но заговорщическая улыбка на лице опровергла данное предположение.       — Как Вам? — звонко спрашивает Суён, вдоволь позабавишься с реакцией мужчины.       Хосок не знает, что ответить. С одной стороны, она выглядела превосходно и наконец вписывалась в их мир, только не как жена Чон Чонгука, а как взбалмошная клиентка «purple dust'a», с другой — у неё была такая довольная улыбка, что озвучить первое он попросту не мог.       В конечном счете в Семье Чон больше нет жестких правил, относящихся к внешнему виду, потому на Хосоке всё чаще какие-то дизайнерские и непонятные вещи: то комбинезоны огромные, то джинсы волнами, переплетающиеся друг с другом, и такие же футболки и бомберы.       — Неважно, какого цвета твои волосы, ты всегда прекрасна, — лишь слепец не способен увидеть, насколько прекрасна Суён в своей чистоте. — Такой ответ считается исчерпывающимся?       — Более чем, Господин Чон, — не скрывая своего довольства, девушка на руках оттягивается от перил, устремляя взгляд на главную сцену. — Она…       — Лиса? — Словно опомнившись, мужчина возвращается к их игре, надеясь доказать равнодушие, но в ту же секунду скользит по ногам. — Наша главная танцовщица.       — Красивая… Словно ангел, спустившийся с небес.       Мужчина ломано улыбается. Для него слово «ангел» имеет иную окраску. Чистые бесполые существа никак не вписывались в их мироустройство и звучали скорее как издевка, а не комплимент. Лиса не была ангелом, но она была изящна в своей притворной чистоте.       Будь на этом свете ангелы — им бы вырвали крылья, а на шею повесили ошейники, выгравировав на обратной стороне имена хозяев.       Пальцем испарину с бокала собирает, наблюдая за невысоким темноволосым парнем, что пришел вместе с невесткой. Не раз замечая его рядом, он сдерживал порыв в шутку предложить ему подрабатывать телохранителем, зная, насколько у того двуличная натура.       Чимин, оглядев помещение, зацепился за русые волосы, сдержав болезненный оскал. Он единственный смотрел на Лису иначе — тоскливо с отголосками мрачной трезвости. В его взгляде не было восхищения, там только стойкое и заметное лишь тигру разочарование.       — Вы же знакомы? — лукаво интересуется Глава Семьи, зная и имя этого парня, и его опасную близость с младшей Пак.       — Работали вместе, — отвлекаясь от очертаний тела танцовщицы, хитро отвечает Чимин, смиряя мужчину прищуренным взглядом цвета мореного дуба. — Вам ли не знать, Господин Чон?       Хосоку хочется приложить этого мальца об перила, но он не может позволить себе такое при «малышке Суён», потому, растянув губы в саркастичной ухмылке, продолжает:       — И как на её бывшем месте работы?       — Не знаю, — скупо отвечает, мертво скользнув по танцующим людям. — Я там больше не работаю, — Чимин косо улыбнулся, стукнув своим шотом по роксу мужчины. — За отсутствие звериных меток на теле и быстрый выход из игры, — залпом все чувства глушит, видя по глазам мужчины, что доверия там значительно меньше, чем призрения.       Впрочем, Чимину было совершенно побоку. Он соврал бы, сказав, что в его словах не было доли издевки и истины. Им с Лисой действительно повезло. Повезло, что старик не хотел портить её гладкую кожу, а к Чимину относился по-особенному.       Но не потому, что тот всецело принадлежал Мэнхо, а потому, что единственный работал не на него. Пару лет назад Мэнхо забрал Чимина со сцены третьесортного клуба в Тэгу не ради пополнения Семьи, а в угоду плану. Так Пак Чимин стал крюком, точкой в свободе выбора Ли Кёнсу, а по сути — гнилым гвоздём в его сердце.       «Прости, Кё», — всё, что он смог сказать, смотря в глаза, которые, кажется, ослепли. В тот момент он ожидал от мужчины что угодно, но не болезненной улыбки и короткого ответа: «Спасибо за правду». Кёнсу не простил его — он отравил душу угрызениям совести, к сожалению, не зная, что у того совести нет. Он её продал много лет назад.       Чимин больше не танцует, не зарабатывая, разрушая своё тело и душу, он продает остатки своих чувств. Обманом становясь тем самым разрушительным пятном в биографии. Пак Чимин хуже шлюхи, ведь те хотя бы не врут своим клиентам.       — Хотите проверить? — пошло улыбнувшись, поинтересовался танцовщик, выжидающе заглянув в глаза. В этот самый момент опасного хода он ожидал увидеть что угодно, вплоть до света в конце туннеля, а не этот саркастичный оскал.       — Избавь меня от этого.       Оказывается, хорошее настроение исчезает, стоит начать общаться с людьми. Заметно понижая голос, они улавливают лишь близкую суть слов в басах музыки, дабы не осквернить слух Суён ненужной информацией. А пританцовывающая девушка и не пыталась вдаваться в подробности. Суён была выдрессирована Чонгуком, потому в дела Семей не лезла, да и подслушивать она разучилась много лет назад.       — Отсутствие на твоем теле меток не снимает с тебя ответственность. Ты здесь только потому, что она тебе доверяет, — слабо в сторону завороженной девушки кивает. — Один неверный шаг и…       — Многое ли Вы знаете о Лисе? — к словам это тоже относилось.       Хосок замолкает, обдумывая вопрос, точнее, обдумывая, в какую реку скинуть его бренное тело. Ханган или Канбук, а может, сразу в Желтое море, чтобы точно не всплыл? Этот парень явно не понимал, в каком шатком положении находился. Чимин знал слишком много, а за спиной его больше не было покровителей. Он один и так нагло вторгается на территорию Хорани, что даже не верится, что он обычный дворовый кот.       Вскинув бровь, мужчина лишь допил содержимое своего бокала. Хосок не дурак. Доверять Лисе почти так же глупо, как совать руку в пасть льву, но он не намерен обсуждать это с парнем, что явно имел с ней далеко не дружеские отношения.       — Мне всё равно, — рокс на перилах оставляет, кивая охране. — Лиса — всего лишь танцовщица, для меня, как работодателя, её прошлое не имеет никакого значения, — немного растянув шею, мужчина уместил свою руку у него на плечах, дабы поправить смятую рубашку. — Что ж… Приятного времяпрепровождения, бывший молодой человек Ли Кёнсу, надеюсь, это спасет Вас от гнева моего брата, когда он прознает о том, как много Вы знаете о его жене.       Чимин от оживившейся охраны напрягся, но виду не подавал. В любом случае вылететь отсюда как пробка из шампанского — меньшее, на что он рассчитывал. Но мужчина, добродушно улыбнувшись, оставил парочку в гордом одиночестве со шлейфом цитрусового парфюма в глотке.       Клацая по сенсорной клавиатуре, Лиса затягивается никотином, опираясь одной ногой на стену позади. Дыша более-менее свежим воздухом, она всматривается в темноту коридора, но, не находя ничего, кроме недовольной уборщицы и парочки явно перепивших людей, отворачивается.       Её тело приятно ныло, но мысли были где-то за пределами страны. За месяц она так и не придумала, каким образом ей забрать карту. Оказалось, похитить вещицу у Мин Юнги значительно сложнее, чем у Чон Хосока.       И дело далеко не в том, что глава Тигров был беспечен, а в том, что попасть в жилище Юнги было крайне проблематично. Он тщательно скрывал своё местожительство, а, пересекаясь взглядом с девушкой на тех редких собраниях, где она играла роль секретарши, лишь укоризненно выжигал на её лице метки.       Лиса раскопала чуть ли не самый глубокий секрет семьи Ким, но не могла достать какую-то карту доступа Чонов. Это било по её самолюбию с такой силы, что даже равнодушие Чон Хосока рядом не стояло. Девушка уверена: Чоны — проклятие Лалисы Манобан, с ними она превращается в маленькую девочку, неспособную противится судьбе. Ту самую девочку, застрявшую в дне сурка, где кровь родни тошнотворно обрызгивает стены.       — Привет, красотка, — тянет пьяный паренек, что решает обработать пространство вокруг неё концентрированным спиртом. — Это ведь ты сейчас танцевала? Ты иностранка? — Из-за молчания танцовщицы парень слегка хмурится, растягивая слова так, словно она не знала корейский. — Ты вообще меня понимаешь? Не хочешь приятно провести время? Поверь, деньгами не обижу.       Лиса морщится, стараясь оттолкнуть его от себя, но он настырно ведет по имитации голых вставок на бедрах. Она фыркает, понимая, что этот придурок настолько пьян, что не может додумать, что девушка, одетая в чертов Mugler и пахнущая Chanel N19, не нуждается в деньгах. Ни одна танцовщица в «purple dust'e» не нуждалась в них.       Заметив типичное копошение в темноте, Хосок останавливается, узнавая в девушке, прижатой к стене, его чертову Лису. Лису, что с острым оскалом щипает парня за руку, а тот угрожающе рычит ей в лицо.       Какими яйцами нужно обладать, чтобы в его клубе угрожали его, мать твою, главной танцовщице?       — Да чо ты ломаешься?! Говорю же, денег у меня навалом!       У Чона чувство, что ломаться сейчас будет не она. Стискивая челюсть, он стоит поодаль, ожидая следующий шаг от парня, но, увидев соблазнительную улыбку танцовщицы, почему-то… задыхается. Она нежно очерчивает мышцы под футболкой, а тот заметно расслабляется, чуть ли не мурлыча от её прикосновений.       Хосок знает эти её прикосновения, знает эту улыбку и блестящие от клубничного бальзама губы. Откидывая сигарету, танцовщица пальцем по бедру ведет, ласково и почти любовно обхватывая яйца.       — Ещё раз меня коснёшься, — пальцы каменной хваткой сходятся на мужском достоинстве. Настолько сильно, что тот жалобно пищит, резко трезвея, а у Хосока пальцы на ногах поджимаются от ощущения фантомной боли. — И я вырву твои яйца и затолкаю их же тебе в глотку так далеко, что горловой минет ты познаешь во всей красе. Я достаточно доступно изъясняюсь? — Тот дёргано кивает, боясь двинуться. — Свободен.       Прыгая на носочках, тот уносит ноги, не забыв на прощание кинуть обиженное: «Сучка». К стене жмется, чуть ли не врезаясь в стоящего мужчину, но, признав в нем Чон Хосока, кланяется под таким градусом, что, если бы не отрезвляющий пресс, точно бы носом пол чиркнул.       — Как давно ты здесь? — Лиса от его косого довольного оскала млеет.       — Достаточно, — сигарету поджигает, вышагивая к ней с такой ровной спиной, что поставь ему на голову книгу торцом, она всё равно будет стоять. — Говорил же, не водить за нос Господина Чо, он не просто так за тобой везде следом ходит, — девушка довольно хмыкает, всё же обхитрить старичка Чо входило в перечень её обязанностей на день. — Смотри, Лиса, мне так придется его уволить.       — Боишься, что меня уведут конкуренты? — она руки на груди перекрещивает, ощущая его взгляд на оголенных ребрах, но, в отличие от других, его взгляд не жег, он словно обволакивал приятным холодом.       — Может быть.       Не выдержав немигающего взора, узкое помещение осматривает. Ничего не меняется. Стоило владельцу здесь возникнуть, как все случайные свидетели испарились, даже та парочка, что была в минуте от извержения содержимого желудка. Лиса смотрит долго, практически раздевает в поисках того самого единственного, что в нем поменялось. Он выглядел обычно, но его взгляд был другой — до жути манящий.       Мужскую шею руками обвивает, запуская пальцы в мягкие волосы, а Чон слегка отодвигает голову, вопросительно поднимает бровь, так, словно не узнал этот игривый взгляд, что мучал его долгие недели. Она мягко пальцем подцепляет подбородок — точно играет, но дальше положенного не идёт. Где их «положенное», никому неизвестно.       Не уловив исходящую опасность, она растягивает губы в довольной лисьей улыбке, так соблазнительно, специально смачивая губы слюной.       — Тогда предложи мне то, от чего я не смогу отказаться.       Секунда, две…       Выросшая как из ниоткуда стена так некстати врезается в лопатки, выбивая весь кислород из легких. Лиса ртом ловит цитрусовый запах с нотками алкоголя, распахивая глаза от осознания, что он только что сделал. Чертов Чон Хосок прижал её всем телом к стене. Буквально выбил из легких тихий стон. Чертов Чон Хосок, что так нежно провёл рукой по имитации прозрачной вставки, почти невесомо, почти случайно, но так убийственно смотря в глаза.       Улыбается удовлетворенно, понимая, что она в его руках окаменела, боясь сделать лишнее движение и нарушить столь интимную и приятную близость. Чертовски близко с её щекой кислород выдыхая, то ли мажа носом по щеке, то ли просто вздыхая аромат роз и гальбанума с нотками её собственного запаха орхидеи и блядского клубничного бальзама.       — Твой аванс, — прямо на ухо выдыхает, затягивая внутри Лисы какой-то известный лишь ему узел. Смотрит искоса на то, как блестки на её ресницах переливаются от дрожи, улыбается, но стоит ей ответить, как мужчина отстраняется, доставая из кармана какой-то предмет. — Как-никак ты моя лучшая танцовщица.       Лиса настороженно предмет осматривает в темноте, плохо распознавая, что это, но на дебетовую карту не похоже. Она вертит её, рассмотреть пытается, а Чон, улыбнувшись, кивает выросшему как из-под земли Господину Чо, что сейчас был удивительно недоволен. Только потеряв след тигра, она поняла, что в её руках, отчего чуть не подавилась слюной.       Чертова карта доступа, что она так старательно хотела выкрасть у Мин Юнги.

Вот так просто, одним уходом Чон Хосок забирал с собой весь кислород.

      Всю свою сознательную жизнь Пак Чеён думала, что нормальный сон — это что-то за пределами её фантазий, а хронический недосып с легкими нотками желания сдохнуть — четкий диагноз, от которого нет лекарств.       Так сложилось, что, в отличие от своих ровесников, она просыпалась не в восемь утра, чтобы впопыхах собраться и вылететь на работу или универ, а в восемь вечера, проспав от силы три часа. Шла в душ просто потому, что засыпала, забыв смыть кровь и глотнув пару обезболивающих, перлась туда, где вновь тьма разъедала человека.       Многочисленные психологи объясняли это по-своему: кто-то говорил, что у неё депрессия, потому девушка довольно хмыкала, направляясь за новым рецептом к психиатру; кто-то, что бессонница — следствие её чрезмерного употребления, а кто-то, что она сознательно пытается себя истощить. Во всем этом была доля истины, за исключением одного «но» — Чеён просто очень много работала. И если днем она занималась выматывающими полулегальными делами, то ночью будила в себе гончую.       Пак Чеён жила двумя жизнями, и обе они всецело принадлежали огнедышащей рептилии.       Хмурясь от волны пробуждения, девушка приоткрывает веки, спросонья не сразу узнавая свою собственную машину. В голове коварных лживых мыслей свора: от того, что она заснула за рулем, до её путешествия на тот свет. Но отсутствие руля отчетливо намекает на ошибочность её суждений.       Спина нещадно ноет, а зафиксированные в перекрещенном состоянии руки затекли настолько, что стоило ей шевельнуться, как они закололи тысячами игл. И если бы не это, она бы была убеждена в вылете в кювет, иначе не объяснить, почему она, черт возьми, чувствует себя выспавшейся.       Судя по кромешной темноте, спала она от силы часа три и вряд ли могла достигнуть сонного дзэна, но оглядев машину на предмет игры своего воображения, зацепилась за широкую спину, сидящего на капоте мужчины.       Он сидел, слегка сгорбившись, дымил сигаретой и, Чеён уверена, тоскливо смотрел на то, как волны сталкиваются с песком. В такие моменты в её груди что-то нещадно ныло, как будто, лишь смотря на него, она окуналась в океан его хаотичных мыслей, и это пугало её до чертиков. Словно в такие моменты она переставала быть Пак Чеён и становилась немым наблюдателем чужих страданий, что больше не приносили ей удовольствия.       Чеён с детства остро чувствовала чужие эмоции, но никогда не примеряла их на себя. Это было так удобно — чувствовать чужую боль, ложь и страдание, но не понимать их. В этом была её сила, в этом Пак Тэхо нашел козырь в рукаве, но время шло. Всё менялось, и искаженный эмпат становился всё менее чувствительным, казалось, со временем эмпатия просто атрофировалась, оставшись лишь намеками на понимание.       Розэ больше не нужно было понимать чужую боль, она узнала об иных способах получить информацию. Но с ним всё было по-другому. С ним она хотела выкинуть воскресший дар куда-нибудь в Желтое море, потому что, ощущая его эмоции, девушка сильнее путалась в себе.       Тэхён не книга. Он запутанный клубок оголенных нервов, что бьет током, стоит к нему прикоснуться. Он мог смотреть на её тело с восхищением, мог сыпать в уши глупыми искренними комплиментами, наматывая волосы на кулак, но он не подпускал к себе человека, что и не пытался к нему лезть.       Девушка на подсознательном уровне чувствовала, что он никогда ей не откроется, да и сама мысль о том, что она хотела знать о нем больше, была чудовищно неправильная. В их истории всё неправильно и атрофировано. Пак Чеён должна стать Главой Семьи, а место этого парня где-то в Париже с картинами и счастливой улыбкой, а не у её ног с этими пустыми глазами. В его жизни нет места для неё.       Так почему же так тошно?       Она никогда не думала о любви как о чем-то нужном, но сейчас, смотря на то, как развеваются его волосы и как он жмёт голову в плечи от холода, чувствует, как трещит по швам. Всё внутри рвется как будто, но рвется не больно, а горячо — плавится на его родинках. Рядом с ним она чувствовала, как оживала, и это было так прекрасно, так тягуче и сводящее с ума, что…       Не хотелось ещё.       — Сколько я спала? — Кутаясь в пиджак, уточняет девушка донельзя осипшим голосом.       — Где-то час.       Его тембр был настолько отрешенный, что на секунду Розэ почудилось, что она всё ещё спит. Тэхён не выглядел обеспокоенным или огорченным, но, смотря на буйства волн, он был подобен миражу. Картонке, что от влаги осядет и рассыплется. Присаживаясь рядом, она косо улыбается протянутой зажигалке с Hello Kitty.       В те редкие моменты близости не телесной, а душевной Чеён видела, как в его глазах что-то нещадно умирало, путаясь в буре сдержанных эмоций.       — Сколько ни смотрю на тебя, всё не могу понять, каков ты настоящий? — И кажется, вот они, врата бездны, но Тэхён, устало переведя на неё взгляд, лишь жмет плечами.       — Если найдешь ответ, дай знать, — как-то слишком безболезненно отвечает мужчина, взмахивая головой, от чего вьющиеся на концах волосы падают на глаза. — Я такой, какой есть.       И вот он намек, что не стоит лезть к нему. Вот месть за всё, что она сказала и сделала. «Ничего личного; мне просто скучно; не лезь; заткнись». Но Розэ ведь и не хочет быть ближе. Не хочет ведь? Не может. Она не его, и он не её. Быть может, раньше бы это пробудило в ней азарт, но сейчас это будит лишь горечь на языке. Впервые Чеён обуздала в себе то лютое желание прогнуть человека под себя, не заметив, как прогнулась сама.       — Что? — увидев её охладевший и потупленный в песке взгляд, поинтересовался Тэ, натянув на лицо до примитивного лживую улыбку. — Как бы ты сама ответила на подобный вопрос?       — Сломанный задолго до нашей встречи, — она настолько искренне это озвучивает, без тени издевки и пафоса, что у Тэхёна перехватило дыхание. Впервые он увидел в ней что-то поистине живое, но более не нужное.       — Расстроена, что не сможешь меня сломать? — Розэ бы решила, что он действительно у неё это спрашивает, но по глазам понимает, что он дурачится. — Честно, я не знаю, какой я, никогда не задумывался, мне кажется, что я совершенно обычный, но раньше мне часто говорили, что я как будто не от мира сего. Безрассудный, бесчувственный, грубый, неправильный, талантливый и… — мертвый, — так что, если найдешь ответ, с радостью послушаю…       — Мне всё равно на то, что о тебе говорят или говорили, — добродушно поправила девушка, даже не заметив, как задела то единственное, живое и подыхающее в его груди. — Я задала этот вопрос Ким Тэхёну, а не кому-то другому.       В Тэхёне что-то перещёлкнуло резко. Заныло, как будто по оголенной ране полоснули. Он крышку капота с силой сжимает, дабы челюстью себя не выдать, но она всё равно заметила, промолчав. Заметила не потому, что увидела, а потому, что почувствовала — почти подавилась этой едкостью в горле от его эмоций тяжелых и разрушительных.       Он не хочет оголять перед ней душу, но не из-за страха улететь далеко, а из-за страха осознать, что качели всё это время он качал. И качал не для неё, а для самого себя, чтобы наконец выблевать того настоящего Тэхёна, что в нем ищут, но найти не могут, потому что его никогда там не было.       В воздухе так четко и ядовито пахнет свежестью, что запах ванили и хвои почти как влитые вписываются. В молчание его ответа больше, чем во всех словах, что он когда-либо озвучивал. Тэхён просто не знает, каков он, а может, не хочет знать. Чеён его понимает, но почему-то тошно становится. Потому что они понимают друг друга, но сами себя понять не могут, сколько ни старались.       Шум воды отнимает внимание, а он, косо усмехнувшись своим же мыслям, массирует затекшую шею. Чеён не успевает голову к нему повернуть, как мужчина её на себя дергает, подхватывая за бедра так, что она чуть ли не подпрыгивает на его руках. Висит, за плечи вцепившись, наконец осознавая, что в болоте не он, а она по самые гланды.       Тэхён в глаза смотрит, растягивая момент, когда окончательно перекроет ей пути дороги под названием «чертов Ким Тэхён». Потому что дорога эта настолько извилиста и опасна, что сам хозяин не желает на неё ступать. Потому что на каждом шагу там монстры пострашнее реальных, способных жизнь отнять. Тэхён отнимает у Розэ то самое единственное, что она не хотела терять, — способность убивать всё то, что к ней прикасается.       Специально держа выматывающую дистанцию, мужчина усаживает податливое тело на капот, благо сегодня он выбрал Dodge Challenger, а не новенькую Ferrari Testarossa, с которой провернуть что-то подобное было невозможно. Смотрит всё также холодно, не решаясь коснуться своими губами её, пока она так отчаянно ищет в нем ответы. Не ищи. Нет их там.       Усмехается косо её холоду, что сейчас ярче звезд сияет одиночеством. Губами по шее мажет, почти подминая под себя, укусить хочет, дабы она перестала быть такой потерянной, но сдерживается. Чеён в его руках слабая девушка, что больше не способна отравлять. В конечном итоге она проиграла, лишь взглянув на него. На каждую крупную рыбу найдется свой замерзший океан.       Он хочет её, но с каждым прикосновением к коже ломает искренность, осколками оставляя на песке под ногами то самое настоящее и пугающее.       А Чеён, подставляя шею поцелуям, настолько болезненно смотрит в мерцающее небо, что тошнить начинает. Так вот что тогда испытывал Хосок. Его пальцы на бедрах по-прежнему пускают мурашки, но её от этих мурашек выворачивает наизнанку. И в этой изнанке нервы почти до кровавого месива оголены. Тэхён знает все точки, что ядовитую душу огнем жгут, но прикосновения его настолько фальшивые, что в наркотических трипах меньше поддельного.       Голову руками ловит, заглядывая последний раз искренне и откровенно, а он почувствовал оголенность её души, сжался, искривив губы. Волосы на макушке тянет, почти молит ответить, а он, прикрыв глаза, как кот, ластится к рукам. Тэхён, прошу… Не калечь себя. Сама его целует, но так по-детски искренне, губы к губам, что не верится, что всё это действительно делает она. Тэхёну бы отстраниться, задуматься над всеми вопросами, зависшими над головой острейшей гильотиной, а не, проигнорировав истинность, жать на её затылок, углубляя поцелуй.       Она как будто с куклой. С оболочкой Ким Тэхёна, что он всем так яро пихал в лицо. Посмотрите, я ненастоящий, поддельный, забудьте, не ищите, оставьте, ведь во мне цветёт лишь плесень, что отравой коснется вас. Чеён предпочла бы задохнуться от пор плесени, а не умирать от каждого откровенного прикосновения к коже.       Кто же знал, что в конечном счете её убьет любовь. Любовь неискренняя, фальшивая и такая неправильная.       Руками на кофте сходится, понимая, что её запах настолько необходим, что хочется уткнуться в оголенную грудь и задохнуться. Застежки, не поддаваясь дрожащим, то ли от холода, то ли от возбуждения, пальцам, лишь издевательски поблескивают в свете луны, что впервые не для них светит. К черту. Разорвать хочет, но Розэ, поняв его план чуть быстрее, чем тому нужно, за волосы от себя тянет, в губы рыча:       — Не смей, я покупаю вещи не для того, чтобы ты их рвал.       — Разве? — и так постыдно довольно ухмыльнулся, выбив все мысли из головы, что Чеён захотелось ему шею свернуть.       — Чертов эгоист, — не обиженно, но так искренне с этой проклятой ломанной усмешкой на губах.

Насколько эгоистично то, что я хочу обладать твоим сердцем, не отдавая своё взамен?

Соединенные штаты Америки. Штат Невада.

Северный Лас-Вегас.

      Последние дни в Лас-Вегасе пронизывающе ветрено, потому Чон, стирая влажной салфеткой с рук засохшие следы чего-то коричнево-красного, жмёт шею в плечи. Дальше морозить руки совершенно не хочется, посему он удерживает губами дымящуюся сигарету, изредка затягиваясь никотином. Очередной режущий порыв ветра выбивает из идеальной укладки пару прядей, раздражающе спадая на открытый лоб.       Чонгук ненавидел ветер, ему по душе удушливый запах нагретой кожи.       Заблокировав машину, парень ещё раз оглядел явно неблагополучный район. Длинный лейн с двух сторон усыпан небольшими частными домами, явно не отвечающими санитарным нормам, а тем более нормам прогрессивного общества. Всё в этом районе было угнетающим, даже голые явно больные деревья ветками молили о скорейшей смерти, а не подпитки в виде выделений бомжей и любителей крэка.       Скользнув взглядом по явно недоброжелательным, молодым или старым людям, он так и не смог определить, он всего лишь скрыто поморщился. Только не от взгляда пожирающего, а от стоящих рядом второсортных проституток, что смотрели на него, как на кучу лошадиного навоза с золотом, в котором золото — это его Ferrari Roma, а дерьмо — факт того, что он азиат.       Дерьмовее этого только то, что его путь даже не к частному дому, а к ветхому двухэтажному хостелу. Поднимаясь по крайне ненадежной и потрепанной временем лестнице, Чонгук рассчитывает, что она не проломится под тяжесть тела. Ещё раз наспех глянув на записанный на листочке адрес, он поспешно осмотрел пролет, дабы найти нужную дверь с номером «30».       Поборов брезгливость, он всё же нажал на звонок, но, не услышав никаких звуков в номере, пнул дверь ногой. Минутная тишина резала слух отголосками визгов из соседних номеров. Постояв так ещё немного, парень решил постучаться, но, услышав резкий человеческий рык, копошение, пару матерных слов и, кажется, звон разбившейся тарелки, замер.       Дверь открыли резко, чуть не заехав Чону по носу. Слушая очередную порцию мата, хозяин даже не смотрел на незваного гостя. Это же позволило Чонгуку изучить человека напротив, проплыв по его оголенному торсу к огромным протертым синим джинсам с пятнами краски и чем-то явно жирным, похожим на масло.       Хозяин, напротив, явный кореец с достаточно привлекательными чертами лица, что скрывали длинные, доходящие до плеч сальные волосы, часть из которых он небрежно собрал в хвост. Не найдя в нём ничего из вон выходящего, кроме еле заметных небольших родинок, складывающихся в треугольник на щеке, Чонгук прочистил горло, но звонкий голос, доносящийся из глубины номера с нотками понятного только американцам акцента, заставил осечься.       — Hank, you’re a fucking asian son of a bitch!       — Damn it, Barbara, I'll pay you the money, don't fuck my brains, — басисто ответил мужчина, почесывая достаточно большой шрам на бедре, наконец удостоив гостя своим вниманием: — What?       Запинается, понимая, что на пороге стоит не очередная попрошайка, а стройный высокий молодой человек в явно дорогом костюме и укладкой, стоящей пару сотен долларов. К тому же, тот чистокровный кореец, что в его районе настолько редко, что он вообще удивлен, что его не обобрали до нитки, продав первому попавшемуся сутенеру или торговцу органами.       Сглотнув хмельную слюну, он слегка приподнял подбородок, дабы выглядеть увереннее и не так растерянно в глазах гостя.       — Здравствуйте, — начинает Чон на чистом корейском, прекрасно зная, что тот его понимает. — Не могли бы Вы ответить на пару вопросов, Господин Ким?       — По поводу? — недоверчиво интересуется мужчина, рассматривая припаркованную у входа Ferrari.       — What the fuck are you talking on fucking language?!       — Shut up! And keep your head down! — Злостно выплевывает в обратку, обрызгивая слюной косяк двери, но женщина, взвизгнув, начинает поносить всю корейскую нацию на чем свет стоял. У Чонгука от услышанного чуть уши в трубочку не свернулись. — Извините, — искренне неискренне извинился мужчина, продолжив буравить его тачку взглядом. — Эта машина…       — Моя, — хрипло выдохнул Чон, всё ещё слыша и прекрасно понимая, о чем говорит женщина. — Если угомоните эту расистскую суку и ответите на вопросы, можете её забрать.       — Суку? — пошутил кореец, не поверив в его слова и почесав затылок, от чего пальцы запутались в волосах.       — Машину, — сквозь зубы обозначил Чонгук, не желая больше отравлять свой слух мерзостным голосом женщины.       Сообразив, что тот не шутит, мужчина всё же с долей недоверия кивнул, попросив подождать пару секунд, и закрыл дверь. Вновь послышалась концентрированная американская ругань, состоящая из разных форм слов: «fuck», «damn» и «shit», а также какой-то грохот и женский визг.       Постояв на пороге около минуты, Чонгук глянул на часы, решив, что тот всё же не поверил ему и больше не откроет, но стоило парню вновь потянуться к двери, как она распахнулась, выпустив уже одетого в бомбер на голое тело мужчину с сигаретой в зубах.       Увидев на его лице пару четких царапин от ногтей аккурат рядом с родинками, гость хмыкнул. Впрочем, как тот успокоил голосистую сожительницу, Чону было неважно. Не успокой мужчина её, успокоил бы он, правда, живой бы она не вышла, а младшему пришлось бы отъехать на долгие годы. Семьи могли творить беспредел безнаказанно только в Азии, и то не заходя на территорию России.       Другое дело — избиение. Чонгук около недели выбивал из китайцев чертов адрес этого «сукина сына», но ему это знать необязательно. Благо за «господином Кимом» шёл нехилый след карточных долгов, что и привело к этому чертову номеру с кривой цифрой 30 на двери.       — Какие вопросы? — утерев кровь, поинтересовался тот, подкурив от зажигалки, любезно предоставленной Чонгуком.       Чон, повторив за ним, лишь нырнув в карман пиджака, чтобы достать сложенную вдвое фотографию. Протянув её мужчине, он прищурится, дабы уловить каждую эмоцию, стоило тому развернуть глянцевую бумагу.       — Знаете этого человека?       Мужчина заметно мрачнеет, растягивая губы в тонкую полосу. С фотобумаги на него смотрел молодой человек с растрепанной шевелюрой и крайне похожей родинкой под глазом. По его лицу Чон мог бы написать диссертацию «Как обосраться, но сделать вид, что в штанах нет дерьма», но, сглотнув издевку, продолжил тихо наблюдать. Тот, прикрыв один глаз, дабы дым не попал в слизистую, несмотря отдал фотографию обратно.       — Нет, — головой отрицательно качает. — Он что-то натворил?       — С чего вы решили, что он должен что-то натворить? — смекнул Чон, а тот кашлянул, подавившись дымом.       — Вы не похожи на человека, ищущего просто так, — отшучивается, понимая, какую глупость сморозил, глупо спрашивать, что натворил человек, если ты его не знаешь. — Вот стало интересно, да и я соскучился по родному языку.       — Давно уехали?       — Лет одиннадцать назад, — погрустнел тот, ещё сильнее сгорбившись. — Молодой был и глупый. — Чон хмыкает, мужчине на вид чуть больше сорока пяти, и не похоже, что одиннадцать лет назад он был молодым, глупым же можно быть и в пятьдесят. — В общем, неважно. Что ещё?       — Имя Фам Куан Вам что-то говорит? — вновь скрыв панику, кореец посмотрел вверх, а Чонгук, мысленно ликуя, добавил описания: «Вьетнамец с татуировкой лилии на шее».       — Не встречал такого…       — Ясно, в любом случае спасибо за информацию. — Добродушно улыбнулся Чон, кидая ему в руки ключи от Ferrari. — Я держу своё слово.       — Да без проблем, — не поверив в своё счастье, тот расплывается в изрядно сумасшедшей и немного квадратной улыбке.       — Господин?       — Чон, — дым вниз выдыхает, следуя за корейцем, что вожделенно осматривает машину на предмет её поддельности. — Чон Чонгук. — Чон Чонгук, значит…       Он брал его имя на пробу, мысленно копаясь в самых тайных комнатах памяти. К счастью, никого с именем Чон Чонгук он так и не вспомнил, заметно расслабившись. Парень не выглядел опасным, наоборот, вызывал какое-то странное, но приятное чувство ностальгии. Господин Ким, а.к.а. «азиатский сукин сын», действительно скучал по Корее и не мог не довольствоваться компанией столь интересного человека, подарившего ему машину.       — Не подскажите, откуда у Вас такая машина в столь юном возрасте, Господин Чон Чонгук? — невзначай интересуется мужчина, улыбаясь так подозрительно, что не будь Чон собой, точно бы решил, что, его в чем-то подозревают.       Недолго рассматривая лицо мужчины, Чонгук косо усмехается, приподнимая подбородок. В его глазах растворяется любая доброта, сияя истинность намерений. «Господина Кима» как будто кислотой обливают, он домашними шлепанцами прирастает к асфальту, сжимая ключи, так словно это то единственное, что его подставило.       Хэнк бежал из Кореи от людей, что вот так просто сменяли маски, со временем забыв, как беспечность может быть опасна. Ему хочется ринуться наутек, но вряд ли он будет способен сбежать. И дело далеко не в убитых никотином легких, а в том, что бежать некуда — все в этом чертовом районе его ненавидят. Стоит ему сорваться, как букмекеры начнут принимать ставки: успеет ли он или же останется на асфальте с пулей в голове.       Парень, заметив осознание, расправляет плечи, чтобы тихим могильным голосом ответить:       — Оттуда же, откуда у вас такая прекрасная татуировка, Господин Ким Хэндо.       Застигнутый врасплох мужчина отшатывается, машинально запахивая куртку, из-под которой проглядывала старая татуировка медведя. Он так давно не слышал своё настоящее имя, что готов поклясться, забыл, как оно звучит из уст корейца.       Для американцев он был обычным Ким Хэнком — говорливым корейцем, что играл на деньги и потрахивал проституток бесплатно за счет харизмы. Для корейцев Ким Хэндо был забытым пятном в криминальной истории Тэгу, человеком, осмелившимся ограбить медведей и по чудесным стечениям обстоятельств успевшим сбежать.       Откуда вы?.. — Чон в ответ хмыкает, принуждая того проследить за его взглядом, где на пассажирском сидении валялась куртка с вышитой луной, испачканная кровью. — Убьете меня?       — Hank, where the hell are you?! — визжит женщина, вылетая на лестничный пролет в одной тонкой розовой сорочке.       Она выглядела заметно потрепанной жизнью, хоть, по информации Чонгука, девушке от силы лет двадцать пять. Её мать, будучи чистокровной англичанкой, по какой-то нелепой случайности закрутила роман с «черным», как и сама называла, а, осознав свою ошибку, слишком поздно скинула воспитание оторванной девчонки на отца и ускакала в Лондон. По такой же нелепой случайности Барбара познакомилась с Хэнком и посмела выйти на улицу именно в этот день.       — Are you asians reproducing by budding? — вспомнив курс средней школы, ехидно выдает девушка, скучающе проводя пальчиком по перилам и совершенно не улавливая атмосферу. — The price is twice as high for two.       — Go to the room, — боясь отвести глаза от Чон Чонгука, хрипит Хэнк.       — You dare tell me what to do?!       — Би, зайди в номер!       — Don’t you fucking call me that, I fucking hate all you Asian bastards. Coming all the way from your little worthless country and acting like nobody knows who, — Не унимается мулатка, театрально плеща руками и выдавая в себе тот самый гетто-вайб не только языком, но и повадками, — in fact, ordinary little dicks who imagine themselves to be God knows wh…       — Shut your filthy mouth, unlike Korean, English is very easy to learn. I perfectly understand you, Hope Lern, so don't waste my patience if you don’t want to go to your daddy, kill yourself, — На чистейшем английском отвечает названный гость, смиряя её таким взглядом, что ноги гнутся не к земле, а к самой сути ада.       — «Hide» yourself? — Испугавшись своего собственного имени, уточнила девушка, боясь сдвинуться с места.       Чонгук ничего не ответил, лишь отвернулся, посмотрев на мужчину, что всё также неподвижно следил за каждым движением, сжимая ключ в руке. Оказывается, если человек сильно напуган, он белеет за какие-то жалкие три секунды. Выровнявшись, Чон безучастно мазнул по округе, потушив сигарету об капот машины.       — Твоя жизнь не в моей юрисдикции, — хлопнув того по плечу так, что у мужчины чуть не подкосились колени, он нагнулся к уху, специально тише прошептав: — Наслаждайся подарком.       «Пока можешь»? Хотел бы уточнить Хэндо, но тот, растянувшись в добродушной улыбке, помахал Барбаре Хоуп рукой на прощание. Та, сморщив нос, бросилась в номер, а Чонгук, качнув головой, сел в подоспевшую BMW. Автомобиль S-класса скрылся за поворотом, оставив Ким Хэндо с влажными подмышками и ладошками от одного вида этого корейца.       Благо, Ferrari оказалась настоящей.

И когда же все запомнят, что бесплатный сыр только в мышеловке?

Южная Корея.

Сеул. Отель Эдэм. Территория Пульгасари.

      Поглаживая ороговевшую кожу, Мэнхо ищет в телефонной книге необходимый номер, изредка поглядывая на дверь. В кабинете до тошноты душно, а старик, пытаясь обхватить сигарету, нервно скалится не слушающимся пальцам. Они дрожат и совершенно не подчиняются хозяину, каждый раз напоминая о причине.       Ли Мэнхо много ошибок совершил, но это была самая роковая. Нужно было удавить её, когда это предлагала Чонхи. Нужно было, но он не захотел. Он желал прикончить эту девчонку на глазах у Пак Тэхо, но кто же знал, что так он притянет к себе причину его ускорившейся полинейропатии.       Он до сих пор помнит, как сжимал девчачьи плечи, держа у глотки нож, как равнодушно смотрел на него Пак Тэхо и как отвратительно от неё пахло сахарной ватой. Точно так же пахло и от её матери. Мэнхо был так близок выпотрошить её прямо перед всеми, на чертовом Собрании шестилетней давности, но выпотрошить ему удалось только свою гордость.       Девочка, что выглядела как спичка, рассекла ему пол-лица, презрительно сморщившись от визга. Словно тот кричал из-за какого-то пустяка, а не оголившегося черепа и вытекшего глазного яблока. Все тогда так и замерли, смотря на то, как бывший король выл, стоя перед выродком Пак Тэхо на коленях, что, крутанув в руке его же собственный нож, склонила голову на манеру её блядского отца.       Пак Чеён должна была умереть в угоду правила «кровь за кровь», но с того самого дня она начала всё переворачивать вверх дном. Отныне только «кровь и плоть в придачу».       Семьи долгие десятилетия между собой конфликтовали за территории, но трехмесячная война началась не из-за банальной борьбы за власть, а из-за любезного подарка Пак Тэхо на его день рождения.       В свой пятьдесят шестой день рождения Ли Мэнхо получил удивительной красоты ковер, сотканный из кожи собственной дочери.       Мэнхо не отличался теплотой к близкородственным связям, но даже он в тот момент был готов выть от отчаянья. Такую дерзость он не мог пропустить мимо. Он желал мести, дышал ею, и вот когда почти достиг её глотки, осекся. Он должен был отомстить, но вместо мести встретил свой конец перед его ногами. Тэхо сохранил ему жизнь, зная, что каждый гребаный день он будет прокручивать этот момент в своей голове.       Ублюдка хитрее в жизни не встречал. С самого начала всё шло по его строго намеченному курсу. Курсу монолитной власти. Его убийство собственной жены было вызвано холодным просчетом, а не порывом чувств отчаянного отца. Стечение обстоятельств, где Чонхи, рискнувшая истязать его дочь, лишь удачная карта, выпавшая на руку. Карта, что обернулась Джокером.       Чтобы Ли Мэнхо ни делал, он действовал аккурат по плану Тэхо. Это доводило его до такой точки кипения, что он был готов рвать на себе волосы, только вот руки не слушались. Сдаваясь, старик рычит в долгие гудки, скидывая ребром ладони чертову сигарету на пол.       — Мистер У, — замолкает, услышав на том конце твердый голос. — Да, я Вас понял.       Бегло посмотрев на дверь, ведущую из кабинета, он скривился. Как же унизительно то, что он не мог пойти на драконов в одиночку и был вынужден прислуживать ему.       На самом деле, Мэнхо мало от своих подчинённых отличается, ведь его точно также подобрали. В тот день, когда он уже окончательно сдался, решив дожить свой век в гребаном госпитале, к нему пришёл он — «Мистер У».       Таинственный мужчина, что никогда не показывал своё лицо, но знал об их мире неприлично много. Мэнхо видел его лишь раз, после встречался с его представителями, довольствуясь редкими телефонными переговорами с механическим голосом.       Мистер У подарил ему надежду на иной конец, но на деле вернул в тот мир, где все плясали под рёв дракона.       За время отсутствия Мэнхо потерял кучу кадров, из-за чего восстановление заняло долгие годы. Единственный, кто всегда был с ним, — это Куан, тот ещё мальчишкой ему на глаза попался. Вьетнамцу из бедной деревенской семьи было всё равно служить главе семьи или просто старику, что потерял власть. Он просто всецело уважал его, ухаживал и был почти как сын.       Знал ли Мэнхо о своем родном сыне до появления У? Конечно же, нет, он и его мать толком не помнил. Правда, «эта сука» напоминала ему о себе в каждом движении и действии мальчишки. Кёнсу носил в своём ДНК безумную кровожадность, но та была заперта в слабой родословной его матери. Можно было понадеяться на его потомство, но природа решила иначе.       Мало того, что тот умудрился родиться геем, так ещё был настолько ничтожен, что до отцовского величия ему не то чтобы не дойти, ему до него не долететь на реактивном ранце.       Старый Пульгасари мечтал, чтобы его сыном оказалось кто угодно, но не Кёнсу. Забавно, что сам парень мечтал о том же. В этой истории только «Мистер У» потирал свой перстень с шиповником, наслаждаясь подчинением.       — Что? — Впервые за полгода он почувствовал, как пульсируют кончики пальцев, оставаясь раздражителем в нервной системе. — Что он сделал? Если можно оглохнуть от спокойных слов, то Ли Мэнхо только что это сделал. — Господин… Мистер У, он не мог это сделать. Этот жалкий сосунок не осмелился бы. Кто-то на том конце так громко цокнул, что в кабинете повисла тишина призрения.       Вслушиваясь в речь мужчины, Мэнхо даже перестал ощущать биение своего сердца. Что может быть хуже сдавшегося полиции Кёнсу? Верно, возможное назначение Пак Чеён на должность Главы. У них всех был шанс совершить переворот, но не когда у власти Пак Чеён. Она взрастила вокруг себя такие слухи, что младшее поколение, не желающее идти за Тэхо, не осмелится ей перечить.       — Я избавлюсь от неё, — кончик языка прикусывает, слыша истерический смех.       От Розэ невозможно избавиться. Мало того, что сама девчонка была опасна, так и тройка её людей чуть ли не всегда за ней следовала. К тому же, убив Розэ, они скорее спровоцируют войну, где никто в живых не останется. Она была опухолью, что за столь долгое время настолько вросла в тяжелую криминальную историю, пустив свои миазмы, что вырезать её, не затронув жизненно важные органы, невозможно. Можно только купировать.       — Что Вы предлагаете? — Вслушиваясь в монотонную речь мужчины, тот не смог скрыть сумасшедшую улыбку. И как я раньше не додумался? Додумывался, просто не было достойного претендента. — Понял Вас, не беспокойтесь. Я знаю, что делать.       Сам того не подозревая, Пак Тэхо раскрыл карты, в которых сдержанность его дочери — помеха, а значит, нужно вернуть всё на свои места.       Мэнхо не знал, какие цели преследует «Мистер У», но, откровенно говоря, ему было всё равно. Что бы ни желал этот дьявол, Ли Мэнхо был готов пойти на всё ради ужина в виде головы Тэхо на блюдце. Ему-то, по сути, и власть не нужна, лишь бы затащить за собой в ад «этого ублюдка».       Дверь распахивается, ударом об стену роняя картину. Чимин голову в плечи жмёт, ожидая крик, но, замечая довольное лицо «хозяина», чуть ли не закатывает глаза. Он терпеть не мог его глаза и сейчас, когда его «контракт» закончился, мог позволить себе вести себя как угодно, но держался.       — Чимин, мальчик мой, решил вернуться?       — Извольте, — сдерживать порыв закатить глаза не стал, бросив на деревянный стол папку. — Послание от Мистера У.       Тот смотрит в глаза парня неприемлемо долго, не желает открывать послание, почти сканирует каждую деталь образа человека напротив. У того волосы назад зачесаны, плечи впервые расправлены, и глаза волчьи, почти презрительные. Он этот взгляд ещё с первой встречи помнил, но более никогда не видел. У Чимина был дар скрывать эмоции, выдавая фальшивые за настоящие, именно это и привлекло старика, что искал для своего сына подходящую слабость.       — Знаешь, меняя так часто стороны, — несмотря на папку открывает, довольствуясь искренним раздражением на лице мальчишки, — ты рискуешь никогда не отмыться от своего клейма «самой продажной шлюхи Кореи», на чьей же ты стороне? — Тот молчит, выжидая момент, когда Ли сам проглотит язык, а пока содержимое папки остается без внимания, Чимин усердно крутит браслет на руке. — Моя внучка, в чьи трусы ты так старательно пытаешься залезть, не боясь отхватить от тигренка, Мистер У или же кто-то другой? Думаю, твоя сестрё…       Во рту катастрофически не хватает слюны, Мэнхо сухие губы облизывает, не в силах больше отвести глаза от изображений. Чимин, пропустив все «колкие» слова мимо, довольно усмехается. У всех есть слабое место.       Добро пожаловать в реальный мир.       Мэнхо приказал найти «своего ангела», и Чимин нашёл. Только не на небесах, а на самом последнем круге Ада, куда демоны спускаются, лишь бы похоть утолить. В подарке от У не было документов, там только россыпь фотографий, что выжигают бельмо на глазу.       На каждой глянцевой карточке была запечатлена чертова Лалиса Манобан. Лиса, затаскивающая Чон Хосока в примерочную; Лиса, танцующая в «purple»; Лиса, передающая конверт Чон Чонгуку; Лиса, прижатая к окну телом с намотанными на кулак волосами, а у тела этого на всю грудь татуировка тигра. Некоторые из кадров настолько откровенные, что, продав их на «Оnlyfans», Чимин мог бы заработать пару тысяч долларов.       Фотографий настолько много, что никакие транквилизаторы его ярость не усыпят. Никакая смерть, разочарование и разбитые розовые очки не склеят. Мэнхо уже седьмой десяток идёт, а он до сих пор верит в выдуманные образы, что сыплются солью на оболочку глаза.       — Ангелы имеют свойство падать, — издевательски тянет Пак, смотря в глаза старику, что в панической ярости не может сосредоточиться на лице говорившего. — Вы были так ослеплены местью, что совсем забыли, что в нашем мире доверие — удел слабых дураков?       — Страх потерял? — придя в себя, дрожавшим от гнева голосом рычит Ли, вскакивая из-за стола. — Следи за языком, забыл, кто перед тобой стоит?! Чимин усмехается. Никогда не забывал, но сейчас, смотря на подобие величия, ему становится до коликов в животе смешно. Женщины — поистине самое слабое место мужчин. Он знал, что ждёт Лису, покажи эти фотографии раньше, потому всё это время в самом темном углу прятал. Теперь же, когда за головой Мэнхо идёт полиция, он едва ли сможет до неё дотянуться, а значит, эти снимки — издевка. По сути, бесплатное порно, что годится только для топки камина.       Только вот вся жизнь Чимина и Лисы — бесплатное порно для Бога.       — Жалкий старик, теряющий контроль над телом и бразды… — Не успевает договорить, вылетая за дверь, дабы ему в голову не прилетела ваза династии Мин.

Маски сорваны.