Есть ли жизнь после смерти? Существуют ли рай и ад? Что происходит после того, когда душа человека покидает его тело? Свет в конце тоннеля, а затем пустота и темнота? Перерождение? На эти вопросы человечество еще не скоро найдет ответы. И найдет ли вообще? Однако, ходят в народе сказания, что действительно существуют люди, которым Бог подарил второй шанс, вторую жизнь. Но что есть легенды? Это то, во что люди хотят верить, то, что служит для них утешением. Впрочем, подобное еще долго будет оставаться пустышкой, потому что нет научных, логических объяснений тому, что происходит после того, когда человеческая душа теряет свой сосуд. Конечно, в мире существует множество людей, переживших клиническую смерть, после которой они начинают сказывать различные истории, и в них обязательно прозвучит или свет в конце тоннеля, или то, как этот человек был призраком, невидимой оболочкой, кричал, звал на помощь, но никто его не видел и не слышал. Также нельзя не упомянуть о тех, кто помнит свою прошлую жизнь до малейших деталей — и это заставляет насторожиться и задуматься. Но, как уже было сказано выше: вопрос о том, что же происходит после смерти — еще долгое время будет оставаться неразгаданной тайной.
***
— Мираджейн, — позвал тихий голос матери, после чего белокурая голова выглянула из детской. Я быстрыми, но легкими, едва слышимыми шагами подбежала к женщине. Она сидела напротив двух кроваток, покачивая то одну, то вторую в такт стучащей по окну ветке дерева. В корзинках сладко посапывали маленькие существа: Эльфман и Лисанна, мои младшие брат и сестра. Мне было всего семь лет, но я уже прекрасно понимала все, что происходит вокруг. Меня можно охарактеризовать очень послушным ребенком, ведь родители никогда не объясняли и не ругали меня за самые элементарные вещи, касательные поведения или воспитания. Да, мне было всего ничего, но я уже вела себя как взрослый человек, более того — я ощущала себя таковой. Хоть и было сложно, но при том мне легко давалось то, чему детей учили долгое время. Сперва родители гордились мной и, бывало даже такое, что хвастались. Но затем соседи обвинили мою семью в сделке с дьяволом, а я, оказывается, была никем иной, как дочерью Сатаны. После этого нам пришлось сменить город и держать в тайне мою гениальность, если, конечно, это можно так назвать. Моя память была словно многоэтажный архив, в который можно было обратиться в любой момент. Удивительно, но я даже помню первые минуты своей жизни: слезы матери и счастливую улыбку отца. Помню, как родители вместе радовались моим первым словам, шажкам и прочим открытиям, которые мне удавалось совершать для себя. Но вместе с добрыми воспоминаниями в моей памяти остались и злые, печальные отрывки. Все случилось, когда мне исполнилось два года. Моя мама тогда только родила Эльфмана и была довольно слаба: несколько дней лежала в кровати и не могла оторваться от подушки, — папа тогда очень сильно уставал на работе, но даже так собирался с силами, чтобы позаботиться о своей любимой жене и драгоценных детях. Однажды ночью к нам в дом ворвались жители деревни: они кричали и грозились поджечь наше жилище. Отец тогда отправился на переговоры, но вместо того, чтобы успокоить толпу, он еще больше разозлил ее. Люди, словно одержимые, кинулись в детскую, где окружили мою кроватку. Перед глазами порой до сих пор мелькают перекошенные от ненависти лица, яростные, пылающие диким пламенем глаза и крики: — Ты — отродье дьявола! Бесовской ребенок! Один из них — высокий мужчина с длинной седой бородой — подошел ко мне и выдернул из кроватки за руку. Он смотрел на меня так, словно это я ворвалась к нему в дом с криками и беспочвенными обвинениями. Его глаза внимательно изучали крохотное тельце, лицо, толпа вокруг стихла, и только за пределами комнаты были слышны крики отца и детский плач. Я же молчала, оцепенев от страха; крик застрял в груди. Я с ужасом смотрела на мужчину, пытаясь предугадать его следующие действия. Слезы ручьем потекли из глаз. Казалось, что весь мир стих и замер, и только мое сердце продолжало бешено стучать. Мне было страшно. Страшно за мать и отца, Эльфмана, но больше всего мне было страшно за саму себя. Что произошло дальше и как нам удалось выбраться из горящего дома, и почему, собственно, он загорелся — этого я не помню. Возможно, я на столько была напугана, что мой мозг просто отключился или же специально выбросил ненужные воспоминания — не знаю. Этого отрывка в моей жизни будто вообще не существовало: вот меня держит за руку озлобленный мужчина, а потом меня к груди прижимает друг отца, убегая прочь от дома. Пылающего дома. И затем снова пустота… Мне до сих пор неизвестно: почему эти люди обвиняли меня — стало ли причиной этому моя прекрасная память или что-то другое — и как нам удалось выбраться. Я старалась не подавать виду, что случившееся до сих пор тревожит мой детский разум, не хотелось заставлять родителей нервничать. Они считают, что я все забыла. Пусть будет так. — Мама, — снова вернемся в реальность, — как долго еще папа будет отсутствовать? Женщина перестала напевать колыбельную и замерла, уголки ее губ покосились вниз, сияющие голубые глаза потускнели. Она перевела взгляд на меня и покачала головой. Месяц назад отец ушел на фронт. Я не знаю подробностей всего этого: в следствии чего произошла война, с кем, где. Но невыносимо каждый день наблюдать за переживаниями матери, за тем, как она увядает на глазах, каждую ночь молится и, уткнувшись лицом в подушку, тихо, едва заметно всхлипывает. Я ее понимала. Мне уже было известно, что на войне умирают люди, и не сложно догадаться, что одним из павших мог оказаться мой отец. Скорее всего, мама даже не задумывалась о познаниях и размышлениях своей маленькой дочери, но она держалась ради нас, а я ради нее. Так мы и жили, пока однажды на пороге нашего дома не появился Герри, друг отца. Он был молчалив и долго не мог поднять головы. Это не сулило ничего хорошего, и об этом догадалась не я одна… Мамино лицо побелело, пропал тот красивый и милый румянец, в который отец, с его слов, влюбился с первого взгляда. Она поджала губы и обхватила предплечья. — Милая, иди к себе в комнату, — я не сочла нужным перечить и тут же удалилась, притаившись на лестнице. Они же проследовали в гостиную, в которой расположились на диване в паре сантиметров друг от друга. Герри молчал, а женщина боялась прервать эту паузу, понимая, что после произнесенных мужчиной слов жизнь ее семьи изменится. Прошло всего две минуты, но это время казалось вечностью: тиканье настенных часов сливалось с биением сердца, за окном подвывал ветер, голая ветка била по стеклу, огонь в камине сбавил свой аппетит и уменьшился в размерах — казалось, что все вокруг находилось в напряжении. — Маркус, — прошептал Герри, все также не поднимая головы, — Он… — и тут мужчина не выдержал, боль распирала и резала его изнутри, прожигала сердце. Он пробыл на войне несколько лет и, казалось, видел все возможные ужасы жизни, но не смог подавить глухой стон, сорвавшийся с его губ. Герри закрыл лицо рукой, его плечи задрожали. — Он умер? Ответь мне: он умер? — мама схватила старого друга за руку, впившись ноготками в огрубевшую кожу. Уголки плотно сжатых губ опустились, слезы бежали по лицу, шее, ключицам. Герри махнул головой. — Плен? — в ее голосе прозвучала едва заметная надежда. И снова отмашка. — Неужели?.. — она побледнела еще больше, издала короткий вздох и упала на пол без сознания. — Мама! — я подорвалась с места. Герри уже склонился над ней, аккуратно положил ее голову к себе на колени, и пытался привести в чувства, шлепая ладонью по щекам. Услышав шаги, мужчина обернулся, и я не выдержала, увидев его лицо, выражавшее нестерпимую боль, бесконечное сочувствие и неизбежность всего происходящего. Стена самоконтроля разрушилась, я упала на колени возле мамы и, зарывшись головой в подол ее платья, зарыдала, срываясь на крик. Мой отец пропал без вести. Просто исчез, испарился, словно его никогда и не было. Это самое худшее, что могло случиться: не знать, где сейчас находится твой близкий, родной человек, все ли с ним хорошо или, быть может, он сходит с ума, страдает. В сердце селится надежда о возвращении, воссоединении, мы не можем просто так взять и отпустить. И это чувство нам приходилось переносить в себе изо дня в день. С каждым разом мама ела все меньше, ее тело высыхало: глаза, уже давно потерявшие свой блеск, впали, щеки осунулись. Всем своим видом женщина напоминала скелет, труп. Хотя, скорее всего, она и была мертва… Больше чем уверена, что мы были ее единственной причиной, из-за которой она продолжала просыпаться каждое утро и изнемогать от напрасных надежд. Каждый вечер мама сидела перед окном, подперев руками голову и вглядываясь в даль улицы. Каждый вечер она выходила за двери дома и возвращалась только на рассвете. Каждый вечер, день и утро она плакала, устремляя свои молитвы к Богу. И если вы, вдруг, решите осудить ее, сказав, что у нее есть дети и ради их благополучия женщина должна натягивать на лицо маску счастья, то ответьте: среди вас, готовых обвинить ее в слабости, есть те, чей любимый ушел и не вернулся, пропал? Если так, то я вам сочувствую, присоединяюсь к вашей скорби. Я тоже страдала, каждый день плакала и молилась, чтобы все это оказалось всего лишь страшным сном, очнувшись от которого, спустилась вниз и увидела отца, который бы задорно смеялся и нежно обнимал маму. Я так давно не слышала ее смех, не видела ее улыбки. Счастливой и беззаботной улыбки… Когда женщина, сделав все дела дома и уложив детей спать, уходила на улицу, то мое сердце замирало, а сама я, забравшись на скамью возле окна, ждала ее возвращения. Осознание беспомощности человека перед жизнью пришло ко мне слишком рано. Я чувствовала себя слабой и ничтожной, не способной даже на то, чтобы осчастливить и спасти от безумия родную мать. Как же мне хотелось стать сильнее, стать тем самым волшебником, про которых твердили вокруг. Тогда бы я смогла отправиться на поиски отца, и обязательно бы нашла его! Или то, что от него осталось, чтобы похоронить должным образом. Но я всего лишь ребенок… Слезы покатились по щекам, разъедая и без того сухое лицо. Мне хотелось кричать, рвать на себе одежду и крушить мебель вокруг от нестерпимой боли, раздирающей все внутри. Я зарыдала, упав на колени и припав лбом к деревянному полу. Где же ты, папочка? Мой милый, любимый, хорошенький… Я так скучаю, мое сердце с каждым днем болит все сильнее, пропало желание просыпаться по утрам. Пожалуйста, вернись домой, к своей семье, обними нас и скажи, что больше никуда не уйдешь. И мы будем жить вместе, как прежде. Я бы все отдала за это… — Мирочка, дорогая, — холодные худые руки обняли меня и приподняли, а мамина голова легла мне на плечо. — Я понимаю, как тебе тяжело, любимая, — женщина нежно гладила меня по спине, сама еле сдерживая слезы. — Потерпи, папочка скоро вернется, он не умер, сердцем чувствую, что жив, — она стиснула меня сильнее, припав ледяными губами к моей щеке. Вот только вера ее пошатнулась… Одним из вечеров женщина, как обычно, ушла из дома. Наступила ночь, а ее нет. Вот уже солнце выглянуло из-за горизонта, а страдалица так и не вернулась. Я слонялась из угла в угол, не зная, что делать. В голове царил хаос. От набегавшей каждый раз новой волной паники становилось трудно дышать. Я боялась потерять и ее, боялась больше никогда не увидеть пусть и исхудавшего, но все такого же красивого лица, не услышать нежного, родного голоса. Вечером, накормив младшеньких и уложив их спать, я не нашла ничего лучше, чем отправиться на поиски. На улице было холодно. Мороз щипал за щеки и нос, а ледяной ветер беспощадно бил по лицу, пробирался под мою шубку, замораживая все части тела. Дороги были покрыты толстым слоем льда, буквально катившему меня по улицам. Я ходила из дома в дом, спрашивала прохожих, но никто из них не видел мою мамочку. Ноги слабели, коленки подкашивались. Холод перестал ощущаться так явно. Мне хотелось лечь и больше не подниматься, заснуть и забыться. Излечить истерзанную душу, разбитое сердце. В голову закрадывались ужасные мысли, но я гнала их прочь. Оставалось лишь одно место в городе, в котором я еще не была. Шоркая ногами по ледяным дорогам, я вернулась во двор и, дойдя до сарая, не сразу смогла отворить двери. Затаив дыхание, я замерла, прислушиваясь. Что хотела услышать? Не знаю… Догадка терзала, жуткая картина вырисовывалась перед глазами. Но не может же быть все так, как рисует мне мое детское воображение? Глубоко вдохнув, я все же решилась и, раскрыв двери, оцепенела от ужаса. В паре шагов от меня висело тело худой женщины. На ней было то самое белое платьице, в котором мамочка ушла из дома вчера вечером, те же самые волосы, которые мамочка вчера причесала и завязала в тугую, длинную косу, и то же родное и любимое лицо. Хотелось кричать, но я словно лишилась голоса. Хотелось рыдать, но слезы высохли. Сеце разбилось на множество осколков, впившихся в мою и без того истерзанную душу. Голова закружилась, ноги больше не могли меня держать, и я со всего размаху рухнула на колени. Но боль была не ощутима. Я вообще больше ничего не чувствовала. Словно это все происходило не со мной, а я был всего лишь безучастным наблюдатель столь жестокого зрелища. Совсем недавно мама впервые за столь долгое время улыбнулась и даже рассмеялась на нелепый танец Эльфмана, пытавшегося ее подбодрить. Совсем недавно у нее появился аппетит. Совсем недавно я решила, что все налаживается. Но как же я ошибалась… Поднявшись, я, шатаясь, вышла на улицу, зашла домой и, закрывшись у себя в комнате, легла на кровать. Сперва я просто лежала на спине, изучая потолок, в эту минуту казавшийся еще темнее обычного. Но затем, как по щелчку, я перевернулась и, уткнувшись лицом в подушку, завопила, выпуская наружу душевных демонов, отчаянье, накопившееся внутри. Я извивалась, дергала ногами, била руками по матрасу, но легче не становилось. В мыслях проносился мамин образ, в голове стоял ее голос, шепчущий: «Все будет хорошо, родная». Я вцепилась пальцами в волосы, выдирая клочок за клочком, впивалась ногтями в лицо, выводя на щеках кровавые полосы, кусала подушку и истошно вопила. Я задыхалась от бушующих в голове мыслях, противоречивых чувств, одолевающих меня: непонимание, скорбь, ненависть, несогласие принять реальность. Какая же ты лгунья, мама! Все будет хорошо, правда? Сердцем чувствовала, что он жив? Тогда почему ты так поступила? Что тобой двигало в этот момент? Разве нашей любви было мало, чтобы исцелить твои раны? Чтобы хотя бы удержать тебя на этом свете? Ты ведь даже не попрощалась! Зачем ты оставила нас? Кто позаботится о твоих бедных сиротках? Неужели твоя любовь к отцу была настолько сильной, что ты решила оставить нас? У нас ведь больше никого нет… Нет… Я не буду обвинять тебя в этом, я постараюсь понять. Может, не сейчас, но потом, спустя время. Ты до конца оставалась сильной, хоть и не могла улыбаться и жить, как прежде, не теряла надежду о возвращении мужа и воссоединении семьи. Ты была загнана в угол горькими проделками судьбы, из которого не смогла найти выход. Господи, зачем ты так сурово обошелся со мной? На кой черт моя детская голова размышляет обо всем этом? Я не должна быть такой в свои годы. Что такого я сделала в прошлой жизни? Удары в дверь и крики младшеньких как будто вывели из транса, вернули в реальность, спустившись с кровати и прошаркав ногами по холодному полу, я открыла ее. На пороге с красными и опухшими от слез глазами стояли Эльфман и Лисанна. Маленькая девочка прижимала одной рукой к груди игрушечного зайца, а другой крепко сжимала руку брата. Увидев меня, мое вытянувшееся лицо, красные опухшие веки и кровавые полосы на бедных щеках, она вздрогнула и замерла, пораженная. Я задрожала, в груди образовалась дыра, ноющей болью поражая легкие и сердце. Я опустилась на колени и обняла их, прошептав, как когда-то это делала мама: «Все будет хорошо, мои милые, не плачьте, я рядом». Теперь я их опора и поддержка, больше у них никого нет. Теперь я за них в ответе и должна их защищать. Я не только рано повзрослела из-за того, что загадочными обстоятельствами помню все, начиная с первых минут моей жизни и осознавая все глубже, ежели любой другой ребенок в моем возрасте, но и тем, что жизнь уготовила мне такие испытания, благодаря которым мое детство закончилось очень давно, и, видимо, уже точно.