Семена Великого Древа

      Утренний сумрак застал Альгетиса на дереве. И спроси кто, он не смог бы сказать, как впотьмах туда забрался. Тело за ночь онемело, бугристая кора старого дерева, казалось, навсегда отпечаталась на спине, глаз он так и не сомкнул. Страх за себя и за отца, и неудобная поза гнали прочь любой намек на сон. Мелко дрожа от холода, Альгетис раз за разом представлял себе встречу с Лидденом, перебирая в уме слова и любые способы повлиять на того. Ситуация сложилась не в его пользу.       Спрыгнув вниз, как только глаза смогли видеть дальше вытянутой руки, он наскоро перекусил захваченной из лагеря лепешкой, и двинулся в путь. Не смотря на быструю езду, Альгетис запомнил несколько ориентиров по пути. Стоило увидеть хоть один, и он нашел бы дорогу. Еще, казалось, лес лежал к востоку от гавани. Альгетис верил, солнце, показавшись сквозь листву, и мох на стволах будут в помощь. Но сколько ни шел, лес вокруг не редел, и ни намека на знакомую дорогу на глаза не попадалось. Наверное, время перевалило за полдень, когда вдалеке послышался голос ручья. В лесном безветрии солнце припекало, облепляла влажная духота — воздух парил.       Успевший подустать Альгетис, мрачно размышлявший, что вода может стать проблемой куда более серьезной чем он предполагал, облегченно выдохнул и ускорил шаг. Ручей так же давал ему другую надежду. Все они куда-то впадали, становясь полноводными реками и озерами. Если идти вниз по течению ручья, он будет обеспечен питьем и рано или поздно выйдет из леса. Ручей мог питать и лесное озеро… но думать хотелось о лучшем. Альгетис боялся признаться себе, что уже заблудился и не знает ни как покинуть лес, ни как вернуться к лагерю Пагриса.       Вдруг почудилось, что он не один. Впереди, в просвете между близко растущими стволами, мелькнула белая фигура. Показалась и пропала, как рыбья тень под поверхностью воды. — Кто здесь? — позвал Альгетис.       Никакого ответа. Над головой в ветвях тренькала птица, в траве пели сверчки, пытаясь заглушить близкое уже журчание. — Эй! Отзовись!       Фигура снова показалась меж деревьев, быстро, лишь сердце успело отсчитать удар, как она снова растворилась в дымке зелени. Альгетис еще ускорил шаг, что едва не стоило ему падения на предательски скрытых под травой и мхом камнях. Загадочная фигура показалась ему женской. Будь то дочь лесника или деревенская девушка, пришедшая по грибы и ягоды, она должна была знать дорогу.       Стоило приблизиться еще, как появился запах — одуряющий, сбивающий с ног, сладковатый и душный. Альгетис инстинктивно задышал ртом, но и это едва ли что-то исправило. Поискав глазами источник, он замер. Всего в нескольких шагах, наполовину опрокинувшись в воду, лежало тело. Судя по исходящему зловонию, человек был мертв не один день.       На безобразно распухшем лице и в остекленевшем взгляде равно читались следы страха и удивления. Мертвый паренек никак не ожидал получить распоровшую его грудь рану. Отчаянно борясь с рвотными позывами, Альгетис продолжал рассматривать мертвеца, перебирая в уме лица в попытке понять, почему его вид кажется смутно знакомым. Озарение настигло, когда уже не осталось сил выносить вонь. Посыльный, отправленный Грисом к Делефу.       С осознанием, он ощутил, как покрывается мурашками кожа, а лоб — холодной испариной. Прошла неделя! Всего неделя с того дня, как Грис отправил мальчишку! Этот раздутый, в багрово-синюшных разводах смердящий труп должен был находиться здесь две или три… Сквозь безвольные кисти пробила себе путь трава, пронзив набухшие плоть и кожу, а из раны на груди росло тоненькое деревце, подставляя сочно-зеленые листья пробивавшимся сквозь кроны старших собратьев солнечным лучам. К боку прилепилось семейство грибов.       Все это выглядело так дико и неправдоподобно!       Альгетис отшатнулся, затравленно озираясь по сторонам. Вряд ли тот, кто убил паренька оставался поблизости, но казалось каждое дерево, каждая травинка со злобой смотрят на него. Внутреннее чувство подсказывало, он увидел то, что не должен был. Огромных усилий потребовалось не пуститься наутек куда глаза глядят. Хотелось, как можно скорее убраться от этого места. Лишь тогда, когда тело и запах мертвечины остались позади, способность мыслить начала возвращаться к Альгетису. Он замедлился, размышляя, как поступить дальше. Кто-то в лесу убил их посланника. Убил скорее всего мечом, если судить по ране. Кто это мог быть? Некто преследовавший Тоссира?       Что-то говорило ему, нужно вернуться к Пагрису, предупредить, что послание не доставлено, а в лесу рыщет опасный человек. А может и не один. Но он понимал, что уже не отыщет лагерь. Где находится лагерь Делефа он так же не знал. Все, что оставалось, следовать плану и идти вниз по течению ручья. Странный вид тела так же не давал покоя, как-то объяснить увиденное Альгетис не мог. Если конечно, не приписывать все колдовству… В памяти всплыла неуловимая белая фигура и он снова поежился, ускоряя шаг.       Ночь застала его в пути, и прошла хуже предыдущей. Лес не замолкал ни на миг: все трещало, скрипело, шуршало. Стыдно было признаться себе, но Альгетис снова превратился в напуганного темнотой мальчика, прятавшегося в шкафу от собственных детских фантазий. Он уже не решался лезть наверх — охотившиеся хищники выглядели меньшим злом в сравнении с неведанным. Буйствующее воображение рисовало тянущиеся из темноты узловатые корни-руки, ветви и траву прораставшие прямо сквозь живую плоть, чужое дыхание за спиной. Как он ни крутился, наблюдатель оставался неизменно позади. Когда мрак начал рассеиваться, неохотно уползая в зеленую глубь леса, Альгетис едва верил, что все еще дышит.       Пересохшее горло саднило, но стоило потянуться к текущей в паре шагов воде, в памяти всплыло опрокинутое в ручей мертвое тело. Резко отшатнувшись, Альгетис уныло потянулся к болтавшейся на поясе фляжке. Вода в ней была уже не вкусная, но эти незначительные остатки, плескавшиеся на донышке — все, что у него было. Он шел весь день, голодный и мучимый жаждой. Тени начали сливаться, угрожая обернуться новой ночевкой в лесу. С усталостью и страхом подступало и отчаяние: посыльного убили, но он отчетливо представлял, как, истощенный жаждой, рухнет в тот же ручей. В журчании воды уже мерещилась издевка. И все же, уже невидимый глазу поток оставался единственной путеводной нитью. Лес справа и слева, позади и спереди смотрелся одинаковым до последней травинки. Если бы не ручей, Альгетис давно решил бы, что ходит кругами.       Когда в сумерках впереди слабо заблестела водная гладь, он едва ли поверил. Остановился и, забыв дышать, смотрел на неправильный овал темного зеркала, слабо отразившего склонившийся к нему кустарник и исполинских стражей за ним. Было какое-то величие в картине окруженного деревьями озера; лес, казалось, впервые молчал.       Мгновение спустя, оцепенение спало, на его место пришло досадное осознание, что на другом берегу озера высятся все те же сосны и ели. Однако, уже готовый сорваться стон замерз на губах — по мху вдоль берега вела слабо различимая тропинка, и проложена она была явно не животными. Озеро посещали люди.       Он был спасен! И мог спасти своего отца!       Окрыленный, Альгетис почти бежал по тропе. Мало кому давался второй, не то что третий шанс. Это должно было иметь значение, а именно — что все получится. Если бы в Гнезианской академии кто-то рассказал ему эту историю, он встретил бы ее скептично, и это самое мягкое. Закономерности они искали не в судьбе или случае, а в действиях человека, в воле их направлявшей. Но в этот день и час Альгетис истово верил в судьбу. На опушку он вышел, когда в небе уже стали появляться звезды. Тропа вела дальше, к группе лепившихся друг к другу низких хижин в окружении собранных на полях снопов. Вид до того мирный, что едва верилось в какую-либо войну. Здесь можно было переночевать и пополнить припасы на дорогу. Вряд ли здешние крестьяне опознали бы своего властителя, но ночь под крышей будет лучше еще одной под открытым небом. Даже сейчас, когда Альгетис шел прочь от леса, что-то неодобрительно смотрело ему в спину. Не в силах терпеть он обернулся: в темноте между стволов вновь мелькнула и пропала из вида белая фигура. И все пропало — взгляд леса отпустил его.

***

— Кто будешь? — хмурый и подозрительный взгляд немолодого мужчины, открывшего на стук, красноречиво советовал убираться. Одной рукой он придерживал некрепкую, тонувшую в земляном полу дверь, в другой можно было заметить вилы. Над его плечом, чуть позади виднелась косматая голова парня — видно сына — в глазах которого любопытство мешалось с теми же неприязнью и подозрением. А в закинутой на плечо руке можно было различить грубую дубинку. — Просто путник. Я отбился от каравана, заблудился в лесу и только сейчас вышел к вашему дому. — Еще по пути Альгетис решил не называться своим именем. Грязный, осунувшийся, истрепанный он мало напоминал княжеского отпрыска. И долго не был дома, чтобы крестьяне помнили его в лицо. Он ничего не смог бы доказать, возникни сомнения. — Я безоружен.       Захваченный с собой из лагеря клинок он так же припрятал по дороге. Против крепких мужичков с топорами, косами и вилами он не сильно помог бы. — Ага. — Грубый мрачный тон не давал подсказки поверил ли ему хозяин или нет. — Все, чего я прошу это переночевать. — А дружки твои в лесу прячутся? — Вы думаете, я разбойник, — со вздохом не спросил, скорее констатировал Альгетис. Приходилось признать, будет большим трудом доказать что угодно этим людям. — Уходи-ка ты добром. Брать у нас нечего, а что есть, то дешево не отдадим.       Сын согласно кивнул за спиной отца.       Спиной Альгетис снова чувствовал взгляд, но на этот раз знал, в чем дело. Двери двух ближайших хижин так же приоткрылись, подкрепляя услышанное ощутимым недовольством жильцов. — Будьте благоразумны! Если разбойники действительно решат у вас поживиться, эти двери, эта изгородь — он указал рукой за спину, на съеденные темнотой, грубо сколоченные друг с другом поперечные жерди, оставленные им позади, — не защитят вас. И вооружены они будут лучше моего. Зачем посылать меня, если им даже ночи ждать не обязательно? — Не убедил, — собеседник качал головой. — Может ты и один, но что помешает тебе ограбить нас, пока мы спим?       Парень за ним покрепче перехватил дубину. — Заприте меня.       Крестьянин сморгнул. — Можете запереть меня до утра где пожелаете, завалить двери, привязать собак, ходить караулом. Все, что даст вам чувство спокойствия. Крыша над головой на ночь — это все, о чем я прошу. — Альгетис старался, чтобы слова его звучали как можно более смиренно.       Крестьянин чуть посторонился, не для того, чтобы впустить, а пропуская мимо себя сына. — Позови Гвельду, — велел он, — говорят, ее род некогда учил сам Козлоногий. Она сможет узнать правду.       Ждать пришлось не мало, наконец, вернулся сын крестьянина, ведя под руку, как поначалу показалось, ребенка, укутанного в непомерно большую для него одежду. Когда они подошли ближе, глазам открылись длинные и редкие седые волосы, разметавшиеся по сгорбленным плечам, бледная, туго обтягивающая череп кожа и желто-бурые ногти, впивавшиеся в руку крестьянского парня. Глаза старухи были завязаны полосой вылинявшей ткани. Крючковатый тонкий нос над нитью рта смотрелся чрезмерно большим и гротескным.       Остановившись напротив Альгетиса, всего в паре шагов от него, старуха задрала голову, как будто ее скрытые повязкой слепые глаза могли что-то видеть. И чем дольше он вглядывался в ответ в это сухое морщинистое лицо, тем больше готов был верить в правдивость предположения. Снова стало не по себе, как в лесу возле мертвого тела, проросшего растительностью. — Дай руку, чужак, — тонко проскрипела старуха.       Как завороженный, Альгетис исполнил ее просьбу. Схватив его ладонь, да так, что желтые ногти казалось проткнут кожу, старуха долго вглядывалась, проводя над ней скрюченным пальцем другой руки. — Можно впустить, — проскрипела она наконец, роняя его руку и словно еще больше скукоживаясь. — Отведи его, — кивнул мужчина сыну. Подозрительности ни во взгляде, ни в позе которого не убыло.       Просторное низкое помещение куда отвел Альгетиса парень было темным и пахло сырой землей и немного плесенью. Пока не захлопнулась дверь за спиной, он успел разглядеть смутные очертания перевернутого плуга, крупных закрытых чем-то грубым коробов и пары колес, прислоненных к стене. Вероятно, эти крестьяне хранили здесь урожай с хозяйственным скарбом. Справа от двери стояло подобие стойла, наполненное сеном. Зарывшись в него по шею, Альгетис наконец-то уснул, провалившись в бездонную темноту без сновидений.       Он не знал, сколько времени проспал. Внутри было так же темно, но под дверью он заметил робкую полоску света — снаружи стоял день. Кто-то оставил ему миску с бобовой похлебкой и ломоть грубого серого хлеба. На вкус еда была не ахти, но в последние дни радовала и она.       Снаружи, однако было тихо, словно деревенька на опушке вымерла. Никто не ответил на зов. Перед глазами на несколько мгновений встала до тошноты яркая картина: проросшие кусты и деревца, украшенные посиневшими мертвыми телами, как невеста лентами. Альгетис тряхнул головой, отгоняя злое видение. Было и куда более разумное объяснение — местные ушли на покос или уборку урожая. Нужно было просто подождать их возвращения.       От бездействия он снова задремал. Проснулся, услышав скрип и сопровождавшие его быстрые шаги. Женщина снова принесла еду –еще помнившие жар печи лепешки. — Благодарю за пищу, — Альгетис принял глиняную миску у нее из рук. — Еще больше я буду благодарен, если у вас найдется для меня лошадь. — Нет. — Женщина скрестила на груди руки. — Жаль. — Альгетис опустил взгляд к носкам сапог. — Пусть сейчас я заплатить не смог бы, в будущем… Что ж…       Он снова посмотрел на нее, такую же неприветливую, как местные мужчины. Должно быть тяжелый труд и жизнь на краю столь странного леса не могли не оставить отпечатка на этих людях. Возможно в будущем, когда все разрешится, и если они с отцом останутся живы, он подумает, куда переселить этих людей. Что до леса… лес он вырубит, и найдет то…существо… которое мерещилось ему между деревьев. — Утром я покину вас. — Нет, — снова ответила женщина, не меняя прищура глаз на лице.       Это было уже странно и возмутительно. — Нет? — переспросил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Могу я узнать, как смеете вы… — Тут Альгетис осекся. Ведь он не рассказывал этим людям кем является на самом деле. — Мы знаем. Старуха раскрыла нам кто вы. Ваш батюшка пал, и теперь соседний князь ищет вас, как его наследника. Ему мы вас и отдадим. — Что?       Мысли скакали и разбегались. «Пал»? Его отец мертв? А его… После всего, что терпели Пагрис и его люди, эти клятые крестьяне собирались просто… выдать его? — Почему? — сухо спросил он, сам не зная на что надеется. Что поймет, или напротив, не поймёт мотивов. У него и без того было право казнить их: изгнать — лишив земли, выпороть, повесить… Вот только не было возможности. — Война закончится, — просто ответила женщина. — Пока вы, благородные тешитесь, бренча оружием, мы теряем посевы, теряем скот, теряем жизни. На полях, год от году всходит больше мечей и копий чем ячменя и ржи. Наши отцы, мужья и сыновья становятся вороньим кормом. А наши дочери торгуют телами, не способные прокормить детей тащить хозяйство. Что нам с вашей чести и лишней завитушки на гербе?       Это было немыслимо! Отец никогда за всю жизнь не развязал войны, он знал бы, будь иначе. Напротив, защищал жизни этих неблагодарных. Они же сговорились помочь врагу — вонзили нож в спину. — Клянусь землей и небом, мой отец всегда заботился о своих людях! Вы, предатели, не могли видеть от него зла! Женщина фыркнула. — В чем же была его забота? Посмотри, где мы живем. Как мы живем. Земля тверда- почти что камень, а растут на ней одни сорняки! Только успевай выдергивать. Торговцы сюда не заходят, а кто приходит — бандиты да собиратели десятины. И мы должны ее платить, чтобы не лишиться еще и скота. В другое время мы для вас, благородных, не существуем. — Лжешь! — Зачем мне? — в ее голосе зазвучали ноты холодной меланхолии. — Нам не важно, кому платить десятину. А новый князь, возможно и вспомнит о нас, если подсобим. — Стой!       Альгетис попытался схватить собравшуюся уйти женщину, сам не зная в тот момент, что сделает с ней. Но та оказалась неожиданно прыткой, вывернулась из рук и захлопнула тяжелую дверь у него перед носом. — Стой! — еще раз заорал он, раз за разом опуская кулак на неподатливую деревяшку и почти не чувствуя боли.       Его никто не слушал.       Следующие часы прошли в бессильных блужданиях от стены до стены. Он обыскал каждый угол в поисках того, что могло бы помочь — все бесцельно. Ничего не приходило на ум — в висках пульсировала единственная мысль: «Отец мог умереть». Альгетис уже готов был рвать на себе волосы.       Дверь снова скрипнула. В проеме, чуть более светлом, чем темнота внутри, на фоне далеких звезд застыла странная фигура — словно дым и тени сплелись вместе. Альгетис невольно сделал шаг назад. В сознание опять полезли непрошеные образы опутанных корнями мертвецов. — Кто вы? — отрывисто спросил он, немного взяв себя в руки. — Это не важно, — прошептала или прошипела фигура. Голос ее казался бесполым и бесплотным, свистящим как ветер и трескучим как старая древесина в мороз. Лицо скрывала густая тень от капюшона — или, его вовсе не было? Как не было и рук в широких рукавах плаща. Или безвольно поникших крыльев? — Ты хотел покинуть это место — так иди. Во дворе ждет конь, он знает дорогу. — А если я не верю вам? Для чего вы мне помогаете?       Фигура не ответила. Просто шагнула в ночь, и растаяла, словно не было. Альгетис ущипнул себя за руку, но так и не проснулся. Дверь оставалась открытой, наглядно свидетельствуя, что визитер, кем бы ни являлся, определенно не был бредом воспаленного сознания. Помявшись всего миг, Альгетис быстро вышел наружу. Он определенно уже находился в ловушке, даже если его заманивали в западню. Крестьяне собирались выдать его Лиддену, но если был хоть малейший шанс что отец еще жив, он должен был явиться сам.       Он действительно нашел коня — вороного, под стать хозяину. Животное нетерпеливо рыло копытом землю, кося на него желтоватым глазом. Стоило только оказаться в седле, тот сам крупной рысью понес Альгетиса прочь из деревни.

***

      Путь пролегал мимо золотых полей созревшего овса, уже собранных в снопы ячменя и ржи, тронутых первой желтизной рощиц с говорливыми ручьями. Конь незнакомца сам выбирал дорогу, ни разу не сбившись — то здесь, то там, Альгетис узнавал места, но ни разу не решился больше завернуть на ночлег в деревню. Все еще внутренне полыхая, он говорил себе, что не может рисковать, боясь признаться, что так и не нашел ответ на обвинения крестьянки. Благодаря странному незнакомцу, у него не было в том нужды — седельные сумки ломились от снеди, а флягу можно было наполнить в любом ручье. Правда, образ мертвого тела все еще преследовал его… По той же причине, Альгетис избегал сна в рощах.       Третья ночь пошла на убыль, сменившись промозглым серым сумраком. Потянув носом воздух, Альгетис почувствовал взвесь застарелой гари. Сердце глухо ударилось о ребра, а рот пересох, наполнившись мерзким кисловато-железным привкусом, хотя разумом он и понимал — радостной картины не увидит. В этих краях прошло его детство: каждое дерево, каждый небрежно разлегшийся в еще зеленой траве валун, все было знакомо, будто только вчера он охотился здесь с отцом, или скакал на перегонки с друзьями. Выдохнув, он направил коня к дороге, за поворотом которой должны были лежать окружавшие их крепость пашни. Свернув глазами, скакун подчинился, выворачивая на широкую, пошедшую новыми рытвинами, ленту дороги.       Пашни стояли заброшенные, истоптанные сапогами и копытами, вороны усыпали разбитые борозды как урожай, подняв крик при появлении человека. Исчезли стада и табуны. Печальное зрелище довершал вид родной крепости. Даже издали были заметны пробитые в каменных боках бреши. Осыпавшиеся каменным крошевом стены и разрушенные башни почернели от копоти. Над главной из них, казалось, до сих пор вился дым.       Его путь лежал дальше погибшей крепости, не стоило думать, будто Лидден останется с пленником сидеть и поджидать его на руинах. Но повинуясь внезапному импульсу, Альгетис спешился, оставив коня недалеко от дорожной развилки, и пробрался ближе. Возможно не стоило этого делать. Вдоль дороги, и возле ворот красовались ряды грубо сколоченных виселиц, с болтавшимися в петлях посиневшими, изувеченными телами. Мухи и птицы во всю пировали свою кровавую трапезу, мало оставив от глаз носов и ушей. И все же, Альгетис узнал многих. Не выдержав, он остановился напротив Делефа, едва чувствуя, как сжимаются до побеления костяшек кулаки. Вот она — судьба верного человека! И напрасно бы они с Грисом ожидали ответа… В этом не было вины его или отца. Вина была того, кто родился зверем, но носил облик человека. В том и состояла разница между отцом и извергом, которому желали служить те крестьяне! Хорошо было бы вытащить их сейчас хоть из-под земли, показать…       Движение за полуразрушенной стеной заставило Альгетиса нырнуть в ближайшие кусты, сожалея, что не оставил коня ближе. Верхом шансы уйти повышались — вряд ли в крепости оставили много людей, а значит, вряд ли стоило ожидать погони. На своих ногах его застрелят едва заметив.       Недовольный храп за спиной заставил его обернуться. Конь стоял рядом, нетерпеливо роя землю и зло сверкая золотистыми глазами. — Спасибо… — прошептал Альгетис, сам не понимая кого и почему благодарит.       Дальнейшая дорога прошла без приключений. Альгетис думал, что будет говорить, встретившись с Лидденом. Только получив послание, он был объят тревогой за отца, не мог ни о чем думать и был готов на все, лишь бы того отпустили. Возможно, он бы просто умолял, наплевав на гордость. Тревога никуда не делась, но перемешалась со злобой, противящейся самой мысли, чтобы тот, кто поступил так с их людьми, с его людьми, получил свое, чего бы он там ни желал. Если же отец мертв…       Каждый раз дойдя до этой мысли, Альгетис встряхивал головой, отгоняя ее. Земли вокруг родовой крепости Лиддена, вопреки подспудному желанию, не оказались зачахшими и заброшенными. Крестьяне убирали урожай с полей, бурлила жизнь в оставленном за спиной городке. По дорогам стояли заботливо расставленные указатели. Альгетис сверялся с ними, пока конь под ним по-прежнему безошибочно выбирал дорогу.       Мрачные воины у внешних ворот крепости пропустили его, стоило Альгетису показать родовую эмблему, заботливо спрятанную им на время пути. И так же мрачно сверлили глазами спину, пока он пересекал опущенный мост. Стоял день, успевшее побледнеть солнце лениво раздвинуло лучами завесу с ночи стоявшего тумана, но казалось, этим местом правят сумерки. Виной была тень массивной главной башни, однако, она заставляла вспомнить все сказания о мрачных злодеях, в чьих владениях никогда не наступал день. Альгетис чувствовал себя так, словно легенды оживают, а сам он становится их героем, вот только какая роль была ему уготована? Ни один герой не одолел с наскока мрачного владыку.