Семена Великого Древа

      Застывшая луна молча заглядывала в окно. В этом чудилась насмешка. Он знал — подобно мертвым глазам слепцов, ее бледное око не видит происходящего в тесной комнатке. Она лишь будила необъяснимую тоску, обостряла его чертовы чувства. В застывшей пустоте ночи он слышал не только дыхание лежавшей рядом женщины, но шелест крыльев нетопыря за окном и трудящегося в углу паука. Ощущал не только блуждающие по груди пальцы, но, казалось, каждый стебель в сбившемся матрасе. Наследие, доставшееся с отцовской кровью.       Луна обостряла и воспоминания о Ней. Среди прочих звуков ему мерещился Ееголос — единственной, кого он хотел чувствовать и видеть рядом. Но снова остался один. — Хей, сдулся? Мы только начали…       Эта девка была не в счет. Ее звали, кажется, Лилин. Это никогда не казалось важным. Большинство людей сторонились его, хотя он не зарос шерстью, не имел клыков и острых ушей. Лилин считалась красивейшей в городке, и единственная его привечала. Другой бы брачующейся жабой раздувался от гордости. Но это не было состраданием. Он чувствовал это в самом ее запахе. Расположение объяснялось надеждой получить за его счет фавор у Лиддена. Девка ничего не знала о нем. Он и сам мало знал — его жизнь началась семь лет назад. Во всяком случае, он не помнил ничего до той ночи…       С неба так же слепо смотрела луна. Дул резкий холодный ветер. Он лежал на остывшей сырой земле, запутавшись в древесных корнях. Он был голым и замерзшим, но не понимал этого. Он смотрел в лунный глаз и желал раствориться, исчезнуть, смешаться с корнями и землей — но не понимал и этих чувств. Он вообще ничего не понимал.       Он оставался там какое-то время. Небо меняло цвета: с черного на серый или голубой и снова на черный. Рядом с ним мельтешили, ползая черные точки — насекомые. А внизу так же мельтешили другие — люди, как узнал он позже. Та деревня носила нелепое имя: «Светлый ручей», но ни одного ручья вблизи не было.       Деревня стояла почти заброшенной — многие жилища пустовали. Однажды он прокрался туда, поближе рассмотреть оставшихся обитателей. Они были очень похожи на него, но их тела были чище и покрыты сверху. Тогда он тоже покрыл свое — тем, что нашел в оставленных домах, но выйти к ним так и не решился.       Он понял, что стены и крыша немного защищают от ветра и дождя, и оставался в деревне, невидимый и не слышимый для исконных обитателей. Но каждый раз появляясь в небе, лена гнала его наружу, к тем деревьям, под которыми он ее наблюдал. Там он и встретил Ее. Белая как луна, она жалась к древесному стволу, и не шелохнулась при его приближении. Он сел рядом. Вместе они молча созерцали луну. Когда небо стало светлеть, Она растаяла между стволов вместе с туманом. — Кто ты? — спросил он, увидев ее в следующий раз. — Дева леса. — Ничего не значившие для него слова, которые, однако, подействовали странно умиротворяющим образом. Он не понял даже, слышал ли их ушами, или они раздавались где-то внутри. — Ты… оттуда? — не зная, как указать на деревню, он просто смотрел в ту сторону, где сиротливо поднимались в верх пара столбиков дыма. — Я не видел тебя. — Отовсюду. Отовсюду, где есть хотя бы одно дерево. — Значит, ты везде? Ты знаешь больше меня… Кто я?       Он чувствовал, как дрожь рождается внизу шеи и бежит вдоль спины вниз, пока смотрел на нее ожидая ответ. Она слегка улыбалась. — Ты — семя, которое посчитали пустым. Кто не должен был появиться на свет.       Слабо понимая смысл прозвучавших слов, он тем не менее смог ощутить его. Нежеланный. — Я не должен… быть? — Смерть одного вскармливает жизнь другого. Ты умер в их мире, чтобы взойти в нашем.       Мягкий голос обволакивал, ласкал, баюкал. Все было как должно — он чему-то принадлежал. И не важно, чему… А с Ней хотелось, не расставаясь, сидеть рядом вечность.       Однажды ее напугал деревенский. Луна была еще бледной, а небо густо лиловым с алой кромкой над верхушками далекого, и такого маленького с их холма, леса. Она рассказывала ему о травах и деревьях, а он купался в ее голосе. Вдруг встрепенувшись, она бросилась бежать, по-змеиному прошипев что-то о «мертворожденном». Думая, что вина на нем, он не знал, что делать: то кидаясь следом, то замирая, то бросаясь назад, пока не увидел поднявшегося по склону деревенского. Все встало на свои места. Разве боялась Она его когда-либо? Разве злило Ее его присутствие? Разве бросила бы Она его? Нет. Значит боялась этого деревенского, на него злилась, от него бежала. Он — «мертворожденный». Яркое, едкое, жгучее чувство свалилось на него, захватив, даже небо в глазах вспыхнуло огненно-алым. Прыгнув как дикий зверь, он повалил деревенского навзничь и рвал его пальцами и зубами. Что-то глубоко впилось в плечо, окатив волной боли, но он почти не обратил на то внимание. Лишь когда деревенский затих, он понял что топор почти отделил от плеча правую руку.       Он посмотрел на луну и на распростертое тело. Было что-то завораживающее в застывших глазах, вырванных из рук и шеи сухожилиях, рваных ранах… Это было его первое убийство, и Она вновь стояла рядом. — Смерть одного вскармливает жизнь другого. — повторила она.       Словно пробужденные звуком голоса, из-под покрытой льдом земли вырвались корни, прокладывая себе путь к мертвому телу. Очень скоро они спеленали его коконом, потащив с собой назад, под землю. Он наблюдал, как тончайшие из них врезались в кожу, зарываясь в нее, окрашиваясь в красный. Он трепетал. Много позже он понял что, кажется, завидовал этим корням и деревенскому. — Я тоже? — просто спросил он тогда. — Нет. Ты еще не вскормлен достаточно. — Повинуясь Ей одна из ветвей наклонилась к разрытой корнями земле, вычерчивая символы. «Наэсол» — прочел он с Ее помощью. Спросил: — Это я? — Имя для мертвого и родившегося во второй раз.       С тех пор он долго Ее не видел. Ждал, пока холм не покрылся холодной белой шапкой. На ней хорошо отпечатывались следы, он научился различать их — свои и деревенских. Ее следов не было. Да и могла ли Она оставлять следы?       Деревенские искали своего, приходилось прятаться. Однажды, когда они почти нашли его в одном из полуразвалившихся жилищ, пришлось уйти.       Он искал всюду. Поиски таскали его по самым разным краям. Он начал заходить в города и деревни, оставаясь в них все дольше. Но куда бы ни приносили его ноги, нигде он ни чувствовал себя на месте, нигде не было того умиротворения, что было с Ней. Вокруг встречались самые разные люди: старые и молодые, сытые и голодные; все они суетились, беспорядочно носясь мимо него, галдели, хватали, требовали. Объединял их только страх. — Он странный… — шептались девушки у забора. — Страшный дядя, — ныл розовощекий мальчишка, тянувший женщину за рукав, — мамочка я боюсь!       За годы наблюдений он понял лишь две вещи. Он не был похож на них. Они помнили свою жизнь — матерей, помогавших сделать первый шаг; отцов, выводивших их в большую жизнь, учивших держать в руках инструмент; сестер и братьев. У большинства с первого дня был дом. Эти люди знали кто они. Их чувства не обострялись в полнолуние, никто не слушал луну, пытаясь различить отзвук знакомого голоса. Их не завораживала смерть. Покойника с плачем носили по городам и деревням, иногда ограничиваясь несколькими дворами, после чего непременно зарывали в землю. Иногда, придя в очередное полнолуние к могиле, он ощущал, как корни шевелятся в земной толще.       «Смерть одного вскармливает жизнь другого», — слова звучали почти осязаемо, но Ее все так же не было рядом.       Наконец, страх — чудесное сближающее чувство. И животные, и люди боялись одинаково. Даже Она боялась, он знал это.       Осознав все это, он вспомнил другие Ее слова: «Родившегося во второй раз». Был второй — значит, должен был быть и первый? Где-то, должны были быть его «отец» и «мать»?        И сейчас, когда он, возможно был в шаге от них, какое ему было дело до желаний Лилин? Но чужую алчность всегда можно использовать в собственных целях. Из-за прикрытых ставнями окон просочились далекие звуки смеха и музыки. Большая ярмарка служила не столь возможности добыть вещи недоступные у местных крестьян и ремесленников, сколь зрелищным праздником, не смолкала и ночью. Необъяснимый парадокс — люди, столь подозрительные к чужакам, радовались толпам этих самых чужаков, стоило зазвенеть монете, а забавному коротышке показать пару фокусов. Что ж, будет им скоро отменное веселье. — Ты обещал, что мы посмотрим представление, — встрепенулась, услышав, как и он музыку, Лилин. Значит играли не так далеко. Пальцы лениво заправили ей за ухо прядь чуть влажных волос. — Хочешь пойти прямо сейчас?       Мерзко скрипнула кровать — Лилин приподнялась на локте, заглядывая ему в глаза сверху. Волосы, каскадом упавшие на грудь, щекотали кожу. — Ты знаешь, чего я хочу прямо сейчас…       Запах возбужденной женщины будоражил сознание, но лишь вполовину. В такие моменты существовало два Наэсола. Один, как животное, был подвластен инстинкту, другому плотское было отвратительно. Этот «второй» по большей части и помогал сохранять рассудок. Интересно, так ли чувствовал себя когда-то отец?       Поиски семьи шли не лучше, чем Ее поиски. За годы скитаний он многому научился. Перемерил шкуры нищего, разбойника, наемника. Побывал даже в святая святых мелкого князька, но все, что смог узнать — на холме возле «Светлого ручья» был похоронен младший сын экономки Лидденов. Попасть к ним в свиту оказалось не так сложно, как он думал — в то время Аэгор нуждался в людях, способных шпионить за соседями, а если требовалось устранять их. Но след снова оборвался. Сын экономки умер в младенчестве, за годы от него едва ли остался скелет.       Все снова изменила Она, придя в один из мутных, беспокойных снов, полных суеты, бега и крови, после которых у него ныло тело и раскалывалась голова. — Хочу пригласить тебя в мой край. В мой дом. — Журчал, завораживая ее голос. — Ты пойдешь со мной?       Разве можно было сомневаться? Его принял огромный лес, каких он прежде не видел. Деревья исполины так густо сплели свои кроны, что сквозь них не видно было неба. Даже пробивавшийся сквозь них свет имел зеленоватый оттенок. Босые ноги утопали в густом мягком мху, ноздри щекотали бесчисленные запахи, но все они отличались от тех, что сопровождали людей. Леса близ их жилищ несли отпечаток их запаха, здесь жил запах первобытной дикости. Лес был чужд людям, как и люди — лесу. Но и он, Наэсол, не был своим здесь, как была Она. — Я хотел бы остаться здесь, — признался он. — Остаться с тобой.       Они опустились на мох, утонув в нем. Держа его голову на коленях, и тихо перебирая тонкими пальцами волосы, она шептала: — К сожалению, это невозможно. Не сейчас.       Он поймал ее руку: — Когда? — Лес чувствует в тебе кровь мертворожденного, и он зол. Тот, кто породил тебя, совершил ужасное преступление. Хранитель границ нашего леса, он провел сквозь них мертворожденную. Сам явил ей Глиф. — Я убью отца! — заверил он со всей горячностью, на которую был способен.       Да, отец умрет. Все, кто причиняет боль Ей, все, из-за кого он не в силах с ней остаться умрут тоже. Да и не вина ли отца и матери, что он такой? — Конечно. Но теперь, когда мертворожденным известно о Глифах, их не сберечь. Тот, с кем ты объединился хочет стереть их все, чтобы так же избавиться от нашего леса. — Его я тоже убью. — Не нужно. Напротив, помоги ему.       Помочь? Приподнявшись, он снова осмотрелся, каждой толикой своего существа пропитываясь этим местом. Стереть глифы, убить лес? Впервые, сколько он себя помнил, мысль об убийстве не казалась ему правильной. — Помнишь, что я говорила тебе о смерти? Убив лес, они взрастят новый, напитав его собой, как палая листва питает землю.       Помня эту встречу, теперь он каждого убитого посвящал Ей. Особенно, если удавалось лишить их жизни в лесу, как того, последнего мальчишку. После этого подношения, он и узнал, где вскоре окажется отец. Что до матери… он имел некоторые подозрения. Не кто иная, как тень своего брата Амия свидетельствовала, что он верно определил Глиф. Тот самый, что должен был хранить отец… — Ты отнесла подарок страже? — он вернулся мыслями в настоящее. — Хм… дай вспомнить, может отнесла…а может и нет.       Лилин игриво накручивала локон на палец. Но игры надоели ему. А если подумать — то и Лилин со своей жеманной манерой опостылела окончательно. — Ты ведь наградишь меня, если я была хорошей девочкой? — Конечно. — Что ж, я не только отнесла, я даже подтвердила, что своими глазами видела, как они швыряли это в колодцы. Сделаешь массаж? У тебя выходит незабываемо…       Руки легли покатые плечи. Сдвинулись к основанию шеи, нажали…       Когда лунный свет перетек на ее запрокинутое лицо, он подумал — это все же красиво. Луна, плещущаяся в уже стекленеющих глазах. Было немного жаль, он не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь видел ее такой. А те, кто придут с утра уже не смогут оценить. Смерть прекрасна только в первые свои мгновения.       Наблюдая за ним в застывшем черно-белом мире, луна все так же насмешливо заглядывала в окно. Он оделся, надел доспех — цветом он буквально сливался с ночью, вышел в тихий сонный коридор. Лилин работала прислугой в местном трактире, и вместе с хозяином жила здесь же, в маленьком пристроенном крыле. Оставляя ее, он не боялся обвинений. Никто не знал, что сегодня он навещал ее.       Он — Наэсол, вышел в приветливо обнявшую его ночь. Ночь, которая любила его сильней и жарче любой шлюхи. Жаль только Она далеко и не увидит его триумфа. Но, быть может почувствует? — Эннемелен… — тоскливо и тихо прошептал он в ночь. ***       В гостиной Верхарда Аледари пылал жарко натопленный камин, но теплее от того в комнате не становилось, зато сырость обращалась в духоту. Хозяин стоял, полу отвернувшись от огня, локтем опираясь на каминную полку и поигрывая вином в серебряном кубке. На столе возле покрытого шкурами дивана стоял другой такой же кубок и графин с вином, тускло поблескивая в свете пары восковых свеч, сгоравших в массивном канделябре. Гость, однако, к вину не притрагивался. Полускрытый густой тенью, он, казалось, наблюдал за чем-то из узкого окна. Аледари нарушил молчание, налюбовавшись игрой отсветов на гладкой поверхности серебра: — Как здоровье твоей матушки? — На столько хорошо, насколько это возможно в ее годах, благодарю. — Гость мягко качнулся с пяток на носки и обратно. — Но разве вы пригласили меня, чтобы узнать о ее здоровье, Ваша милость?       Аледари залпом осушил кубок, утерев пышные усы тыльной стороной ладони. Затем он подошел к столу, по новой наполнив его. — Не нравится гнезианское? — спросил он полушутливо, пропустив обращенный к нему вопрос. — Нет, что вы. Очень изысканное вино. Особенно урожай тысяча двести девятого года. Но, с вашего позволения, я предпочту оставить голову трезвой.       Мягко произнесенный, вкрадчивый ответ заставил хозяина ухмыльнуться. — Скажи мне, Ярвит, хотел бы ты получить земли Лидден? В тебе как-никак та же кровь, что и в Аэгоре. А владения всегда наследуются по старшинству.       Гость, названный Ярвитом, склонил голову к плечу, изображая задумчивость. — Да, не прогони отец мать, и признай он меня, я был бы наследником. Но хотел бы я этого? Нет. Это тяжелое наследие, Ваша милость. Во мне видели бы в первую очередь отпрыска своего отца. Вы знаете, как прозвали его за глаза? — Да, его называли Бешеным. Бешеный пес, Бешеный волк… — Я предпочитаю оценку по личным делам. Но в чем дело, Ваша милость?       Аледари сел на диван. Его профиль, в огненных отсветах казавшийся отлитым из меди, приобрел выражение более серьезное и сосредоточенное. — Неделю назад к нам прибыл гонец от Васгари. Твой сводный брат разметал их армию и пленил самого князя. Теперь, его сын просит помочь ему отбить свои земли обратно. Я пока не дал ответа. Мое войско сильно, но пойти на помощь Васгари, значит ослабить защиту собственных земель.       Ярвит не перебивал хозяина, понимая, что это не все, что тот может сообщить. — А спустя день прибыл гонец от Лиддена. Аэгор приглашает меня посетить Къельру на празднование Рьеатама. Якобы там же я увижу нечто, что объяснит его мотив. Ему я тоже пока не дал ответа. Интересная ситуация, не находишь? — Весьма, — согласился Ярвит. — Вот я и хотел спросить тебя, велика ли вероятность ловушки?       Аледари откинулся на спинку дивана.       Ярвит хмыкнул: — Аэгор мне, конечно, брат, но лично мы не знакомы. Предположу, что он подобно, Васгари, хочет видеть в вас союзника, и действительно посвятит в Къельре некий свой план. Но если вы откажете ему… думаю, можно ожидать и ловушки. — Я тоже так подумал, — кивнул Аледари. — А знаешь ли ты, что это?       В его руках появился пергаментный свиток, сильно желтый, обтрепанный по краям. Он словно вот-вот готов был рассыпаться в державших его пальцах. — Это хроника Королевства Сентина, прежде чем оно распалось на княжества. Она же содержит доказательство, что пять фамилий ведут родословную от бывшего королевского рода. Две — ныне прекратили свое существование. Оставшиеся три: Васгари, Лидден и мой собственный род. — Желаете возродить корону? — догадался Ярвит. — Мне всегда нравилась твоя догадливость. Как ты сам говорил, мальчишка Васгари тоже схвачен? Что ж, у меня для тебя задание. Позаботься, чтобы он никогда не покинул казематов.