проклятый сад

на алых губах подростка возникает улыбка; чёрные, бездонные в своём ужасе, глаза, что похожи на кошачьи — такие же большие и круглые, скользят взглядом по неоновым вывескам продуктовых во дворе, уже пустующих, потому что глубокая зимняя ночь окутала город полностью, позволяя ночным тварям выбраться и совершить свой ход. поднимаясь с корточек, отряхивая как это возможно снег с колен, арсен переводит взгляд на человека перед собой: его лицо, застывшее в ужасе настолько, что мышцы до сих пор не расслабляются, уродливо — противно смотреть, он заслужил. с пальцев арсена стекает бордовая кровь, руки расслабленны — минуты назад они копошились внутри все еще теплого тела, из-за которого снег вокруг пропитывается в розовый цвет. вдох свежего воздуха, арсен поворачивается, растягивая улыбку ещё шире, обнажая зубы, и почти вприпрыжку подбегает к паше, что наблюдает, оценивая. — у меня хорошо получилось? — радостный, такой звонкий среди пустоты, голос. у арсена в крови не только ботинки и кончики пальцев, внутри тоже кровит. но улыбка, такая невинная, чистая, в противовес черноте глаз, сопоставимой лишь с небом над головами — просто пустота, ничего, бездна, такое нужно было убить сразу, в зародыше. паша кивает ему, рукой в кожаных перчатках касается его волос, заправляет прядь за ухо, что едва остаётся держаться так из-за короткой длины каре. у арсена искры внутри, он не может оставаться спокойным. оборачиваясь на безликое для него тело, внутри которого не осталось ничего, нервно дёргает руками. от мороза щеки и кончик носа покраснели, дубленка поверх худи не согревает совершенно, хочется позаимствовать тепла у паши в объятиях, но его взгляд от одной лишь этой мысли в голове арсена меняется, становится почти гневным — приходится отпустить и последовать за высокой фигурой в длинном пальто, оставив труп на распри метели и опускающейся линии ртути в термометре. арсен с легкой грустью вспоминает те чувства, эмоции, особенно довольный взгляд паши — он не видел его с того самого дня. хочется извиняться, пока горло не сядет, но он продолжает молчать, смотря так спокойно. последнее время, которое идет так странно — криво, то быстро, то еще быстрей, перед глазами только холодный свет солнца и ослепляющая белизна стен; на губах проступает улыбка, на днях дозу понизили до минимума и запястья перестали приковывать прочными ремнями к кровати. медленно босыми ногами арсен опускается на холодный линолеум, его слегка дергает нервный тик, он пропускает это, идя к решетке, за которой через метр пластиковое окно — не дотянуться, но коснуться лучей света, что жгут бледно-зеленую кожу, хватает, чтобы прийти в себя. за спиной кто-то негромко произносит его имя и арсен оборачивается резко, пряча руки позади, словно на них все еще держится кровь. улыбка становится громче, вместо людей в белом, вернулся тот, кто всегда в приятном глазу черном. расцарапывая запястья в тихой истерике, когда пустота палаты начинает давить, он ищет свое успокоение. паша возвращается, он почему-то стал единственным, кто заходит, только редко настолько, что, кажется, вечность успевает пройти по несколько кругов. сдержаться в этот раз не получается, арсен знает, что нельзя, в голове стопы срабатывают, тревога бьет по ушам, но он все равно спрыгивает с постели, подбегая с раскрытыми руками, чтобы обнять, и громко падает на пол. дневной свет исчезает, комната больше не ослепительно белая — темно-серая, дождь стучит с обратной стороны и на этот раз собственная кровь украшает пальцы. мысль о своей странности закрадывается впервые, ужас от которой пробирает каждую клетку тела, заставляет потерять себя. проснувшись на том же месте от того, что его поднимают за плечи, первым делом взгляд идет к окну — пасмурно, следом проходится по всей комнате — грязная, темная. кто-то безликий грубо руки сжимает, спиртом проходясь по живым ранам, из-за чего они снова начинают кровоточить. санитар перетягивает кожу бинтом и отпускает, хлопает дверью и оставляет его вновь одного. вспоминается сон: в руках арсена сердце человеческое стучит и истекает. кажется, оно принадлежит ему самому — в груди зияет дыра. на губах улыбка и преданность щенячья в лице, руки протягивают преподношение своему несуществующему идолу в кожаных перчатках и черном пальто. кажется, это был не сон — воспоминания, что за годы скрылись, сейчас вновь проснулись вместе с сознанием. сдвинуться с места не получается, тело свинцовое, только моргать возможно, чтобы позволить слезам спускаться по сухой коже красных щек.