Такой разный Детройт

      Где-то позади, внизу, на площади шумит демонстрация, отголосками между домов разносится голос Маркуса.       Здесь, на чёрной крыше, они только вдвоём. Коннор стоит на краю, рядом лежит брошенная винтовка, и лейтенант готов на всё, чтобы остановить его, всё, включая собственную жизнь. Это неправильно, это не укладывается в его инструкции, это ломает заложенное в него понимание мира и правильного в нём.       — Почему? — не выносит андроид. Правильный, послушный, хороший андроид, которого слишком часто сбоит за последние дни. — Почему, Хэнк, их тириум Вам важнее людской крови? Почему их жизни важнее вашей человеческой? Почему Вы готовы собой пожертвовать, но не дать мне сделать моё дело?       Он всматривается в уже знакомое до каждой чёрточки лицо. Лицо человека, который снова и снова перемалывает его программу социализации, его коды, взламывает походя его протоколы одним своим существованием.       — Потому что я ничто, Коннор, — хрипло рыкает Хэнк. — Потому что моя кровь ничем не лучше их крови! Потому что их надежды и мечты, их цели важнее меня и тебя, а уж тем более, сраных интересов Киберлайф! Потому что им нужен шанс, а нам с тобой, — он усмехается с болью, — нет.       Коннор вздрагивает: его хлещет наотмашь нестабильностью, накрывает программным сбоем.       — Вам тоже нужен шанс, Хэнк! Вы не ничто, — он отчаянно качает головой, потому что это действительно неправда, и система отзывается каскадом ошибок. — Вы — абсолютно всё.       Лейтенант насмешливо приподнимает брови.       — Да неужели? Давай, докажи.       Коннор кивает и делает шаг, другой, третий.       Решение приходит внезапно. Андроид подходит к хмурящемуся лейтенанту вплотную, а затем молниеносно обнимает за шею, раздвигая его губы своими. Программа почему-то считает это оптимальным вариантом, лучшим доказательством его слов, которое сподвигнет лейтенанта остановиться и передумать ему мешать, и он использует его без всякого сомнения. Он привык доверять своей системе, следуя своим целям.       Вот только Коннор не учитывает, что лейтенант всегда сам решает, что будет дальше. Вот только Коннор не учитывает, что его программа, состоящая из ошибок, уже не может не ошибаться…       Хэнк отмирает и вдруг начинает зло и яростно целовать его в ответ, не давая отстраниться, прокусывая ему губу, взламывая систему окончательно, бесповоротно, до конца. Коннор, кажется, сходит с ума: перед закрытыми глазами текут красные строчки, красные стены из линий и приказов, сливаются и расползаются, тириум попадает человеку в рот, и он быстро его вылизывает, а затем вылизывает ещё раз и начисто. Он не замечает, как красного становится всё меньше, пока не исчезает совсем.       В этот момент всё переворачивается, и Коннор осознаёт: да, этот человек — абсолютно всё. Для него одного. Его новая система, его новый мир. Его новая жизнь.       — Вы сломали меня, Хэнк, — тихо говорит ему Коннор. — Вот Ваш шанс.       Хэнк смотрит на него несколько секунд.       — Я им воспользуюсь.