Переживания

      — Как дела? — спросил Эдмунд, и Люси словно прорвало; сквозь дыру излились слёзы вперемешку с бессвязными словами.       Питер посерел лицом и, кинув умоляющий взгляд на брата, сбежал, прихватив с собой неоконченную курсовую работу. Эдмунд коротко выматерился сквозь зубы в плавно закрывшуюся дверь.       — Эй, — он встревоженно посмотрел на сестру, — что случилось? — осторожно спросил он, не надеясь на ответ; вопрос был риторическим.       Люси всхлипывала, утирая слёзы, но остановиться не могла. А Эдмунду всё было понятно и без слов. Парень неслышно втянул сквозь сжатые зубы воздух и приобнял девушку (девушку ли?), притягивая к себе и заставляя уткнуться мокрым лицом в тёплую вязь свитера.       Он прекрасно понимал сестру и в обычное время — именно это некогда позволяло ему безошибочно подбирать слова побольнее и пообиднее. Сейчас же понимание захлестнуло сознание Эдмунда, подобно волне, и все силы парня уходили на то, чтобы не захлебнуться в чужом отчаянии.       Что случилось. Родители, вернувшиеся из эвакуации, оказались лишь тенями бывших себя, и от их попыток быть «как прежде» становилось ещё страшнее.       Что случилось. Дом разбомбили, друзья чёрт-знает-где, в Нарнию хода нет. Война прошлась армейскими башмаками по судьбам людей, необратимо изменив их.       Люси стискивала в пальцах свитер брата и ревела, сжимая зубы до боли, а Эдмунд понятия не имел, что делать с плачущими девочками.       Что случилось. Добрая и понимающая, первая в утешении чужой боли Сьюзен превратилась в жестокое, не верящее ни во что создание, равнодушное ко всему, кроме собственной внешности, и вытащить её из-за старательно возведённых стен собственной отчуждённости было невозможно.       Что случилось. Весёлый и находчивый Питер отгородился от мира учёбой, сделав её смыслом жизни, и постепенно серел и терял ко всему интерес, терял себя, переставал быть Великолепным.       Люси заходилась рыданиями.       Что случилось. Люси не понимала, что с ней творится, а Эдмунд понимал слишком хорошо, потому что отлично помнил Сьюзен в пятнадцать. Вот только Люси уставала от постоянных перепадов настроения и пугалась их, потому что не понимала причин, а ни мать, ни Сьюзен ничего не объясняли.       Что случилось. Те, с кем Люси раньше общалась, внезапно озлобились и ожесточились, а Люси не могла их понять, но пыталась принять, хотя видела, что они уже не те, с кем она начинала знакомство. И Люси тонула в своём одиночестве — Королева Отважная, не привыкшая быть одной в пустоте.       Эдмунд молча сильнее притиснул сестру к себе и прикрыл глаза. «Как сказать пятнадцатилетней девчонке, читающей на ночь „Питера Пэна“, что мир — редкостное дерьмо?!» Поэтому Эдмунд молчал и чуть покачивался, убаюкивая Люси.       В конце-концов, если что-то разделить пополам, оно уменьшится вдвое (относится ли это к душевной боли?).       Люси тихо всхлипнула в последний раз и отстранилась. Эдмунд не стал удерживать — только присел перед сестрой на корточки и заглянул ей в глаза. Щёки девушки были красные то ли от слёз, то ли от смущения — всё же из возраста, когда за собственный срыв не стыдно, Люси уже вышла (и Эдмунду каждый раз становилось больно при мысли об этом).       Эдмунд улыбнулся, поднялся и снова обнял сестру, ероша ей волосы.       Почему-то он знал, что таких срывов будет ещё не один и не два, но был уверен, что не сбежит (он боялся, что Питер не сумеет утешить).       — Эй, — ухмыльнулся парень, глядя поверх головы сестры в стену и обнимая её за плечи, — не хнычь, мелкая. Мы вдвоём, а значит — мы прорвёмся!..       И в этот момент он не просто чувствовал, что Люси ему верит: он верил себе сам.