Переживания

      На волосы Питера серебром ложатся воспоминания прожитых жизней. Он срезает словно посыпанные пеплом пряди, но они отрастают снова, оставаясь серыми навсегда.       На волосах Питера серебро, а на руках шрамы, не идущие ни в какое сравнение с открытыми рваными ранами на душе. У Питера в душе дыры, сквозь которые дует холодный злой ветер нарнийской зимы.       Питер пьёт горячий кофе, кутается в толстый шерстяной свитер, но не может согреться (у Питера на волосах не седина, а иней).       Питера сжигает изнутри холод, и в другое время он бы посмеялся над оксюмороном, но ему не до этого — Питеру холодно.       Холодно.       Холодно.       Питер настолько погружён в свои попытки не показать слабость, что не замечает цепких, острых, как бритва, взглядов Сьюзен. А Сьюзен слишком хорошо понимает причину бессонных ночей брата, потому что сама несколько лет назад задыхалась ночами и, проснувшись, хрипло хватала ртом сухой раскалённый воздух, содрогаясь от рыданий.       Сьюзен знает, что этот холод, сжимающий рёбра до хруста, именуется отчаянием.       Питер тщится разобраться, но он слишком погружён в свой холод, чтобы понять его причину. Каждый вздох даётся ему с трудом, с каждым выдохом он теряет частичку драгоценного тепла.       Питеру холодно не от холода, а от осознания прожитых лет.       Питер надрывно и хрипло плачет в ванной, опершись на раковину и занавесив лицо волосами, а Сьюзен не знает этого, но догадывается, потому что сама раньше ночами утыкалась в подушку и сжимала со всей силы зубы, чтобы не выпустить наружу ни звука. Сьюзен знает, Сьюзен слишком много понимает и практически обо всём догадывается, и Питер, кажется, ненавидит её временами за это.       В остальное время ему за это стыдно, но жгущий стыд не задерживается в его сердце, уступая место бесконечным попыткам понять.       А Сьюзен не сердится, хотя видит всё, и Питер думает, что нарнийское её имя подходило ей лучше любого другого. В своём понимании она схожа с Люси.       Холод Питера ищет выход и находит его в неприязни к брату, в непонимании сестёр, в отдалении от друзей. Холод Питера не его внутренний демон, но он сам, хотя ему и удобнее не признавать этого.       А Сьюзен внимательно наблюдает и ждёт.       И ждёт.       Ждёт.       Ждёт, пока Питер тонет в себе. Ждёт, пока Питер ненавидит весь мир. Ждёт, пока он пытается сдержать эмоции.       Но когда он срывается, обнимает.       И Питеру становится до ужаса стыдно, когда он понимает, как необходимы были эти объятия самой Сьюзен, когда остальные только осуждали её и пытались исправить. Стыд поднимается в нём жгучей волной, вытапливая застывшие колючими льдинками воспоминания.       И объятия неожиданно согревают исстрадавшуюся отчаянием душу Верховного короля.