Переживания

      Безысходность — это когда ты не можешь найти общий язык с родным братом.       Эдмунд молча развернулся на каблуках и пулей вылетел из комнаты, оставляя Питера позади. Тот ещё кричал что-то своему младшему брату, размахивая руками, но Эд уже его не слышал.       Слова больно резали по живому, заставляя рёбра трещать от тоски. Рёбра трещали, а перед глазами всё плыло от бешенства — безысходность тупо стучала в висках, давя даже эти эмоции.       А в груди что-то противно ныло, оставляя неприятный осадок.       Осадок резко пах кошачьей мочой.       Эдмунд уже не летел — медленно брёл, пиная ногами пустые нелепые банки из-под «Пепси». Банки, жалобно звеня, откатывались, ударялись о бордюр и затихали.       Лондон выкрасился в яркие ночные огни кафе и фонарей, словно уродливая девушка, наряжающаяся в лучшие наряды в надежде, что её возьмут замуж.       Очередная ссора оставила на сердце бледно-розовые шрамы. В серо-сыром Лондоне можно позволить себе быть неидеальными.       Эдмунд помнил, как Питер в детстве смотрел на него, какой дикой ревностью горели глаза Сью, какие синяки оставались на его теле от старших. И как сам он купался в лучах родительской любви и заботы.       А потом родилась Лу.       Маленький мальчик понял, что семья проживёт и без него, что он лишь обычный, посредственный, легкозаменяемый элемент.       А теперь былого не вернёшь — не раскрутишь жизнь, как карусель, в обратную сторону. Питеру он был не нужен. Он никому не был нужен.       Дождь противно моросил — лучше бы лил стеной.       В лужах отражались фонари, размазываясь по асфальту отвратительными пятнами, похожими на цвет гнилого лимона.       Настроение было хуже некуда — домой идти не хотелось: там злющий Питер, не ставший после ухода в одно мгновение добрым и улыбчивым.       Реальность злорадно скалилась в лицо: чудесный мир оставался за границей жизни.       Было отвратительно ощущать, что никто в целом мире не сочувствует юноше по имени Эдмунд; мир не заметит не то что горя — смерти отдельного человека. Огромный механизм общества будет работать, выпади хоть тысяча таких шестерёнок, как он.       Именно это и спасало.       С волос стекали капли, падая на мутный асфальт.       Эдмунд медленно побрёл домой.       Расклеился, презрительно думал парень, разнылся, будто девчонка.       Это звучало неожиданно жалко.