Cigarettes After Sex — Nothing's Gonna Hurt You Baby
В мире есть всего три вещи, которые кажутся продолжением руки — руль гоночной тачки, рукоять ножа и кнут. — Расслабь кисть, — Ён щупает его запястье, пальцы у неё твёрдые как железо. — Расслабь всё остальное тоже. Куда спешишь? Пульс как у зайца. Кит прикрывает глаза и старается выровнять дыхание, а с ним и сердцебиение. Он научился прилично связывать, освоил стек, флоггер и много что ещё, но кнут ему не даётся — удар то слишком сильный, то его вовсе нет. И то, что он наконец перестал попадать себе по лицу и рукам, слабое утешение. — Чего скис? — дразнит Ён, пока расставляет на лавке для порки авокадо, недозрелые апельсины и бутылочки с водой и отходит в сторону. — Знаю, что нелегко. Будешь тренироваться — научишься. Она знает, о чём говорит. В родной Корее Ён изучала боевые искусства, потом почти тридцать лет ездила по миру со знаменитым цирком — показывала трюки. Причин, почему она осталась в Денвере, всего две. Первая — для смертельно опасных трюков реакция стала не та, а без них что за шоу? Вторая — Лусита, мексиканка втрое младше, громкая и смешливая. Кит даже сейчас, несмотря на музыку и обилие людей, слышит её голос с другой стороны зала. Нужно сконцентрироваться. Покрутив запястьем, Кит взвешивает в руке оплетённую кожей рукоять, перехватывает удобнее и бьёт. Один апельсин разлетается в клочья, два других катятся по полу. — Ай, Кит! — Ён хлопает в ладоши. — Ты только что сломал нижнему плечо! Кит закатывает глаза. За время тренировок на апельсинах он искалечил и убил не один десяток воображаемых нижних, и до сих пор удивляется, что Ён не отказалась от попыток его научить. — Привет! — Рядом с ней к стене прислоняется Мэтт, у него на щеках и воротнике белой рубашки отпечатки помады — красной и фиолетовой, — в руках неизменная бутылка с шампанским. — Свежевыжатый сок входит в стоимость билета? Ён берёт из корзины апельсин — спелый, оранжево-красный, — бросает Киту и снимает с пояса свой кнут. — Для почётного гостя, — улыбается она, языком перекатывая сигарету в уголок губ. — Смотри внимательно. Свист, щелчок — и апельсин у Кита на ладони разбит почти пополам. — Ауч, — выдыхает Мэтт с таким лицом, будто ожидал увидеть Кита без руки. — Она кнутом сигареты тушит, — бурчит Кит и выдавливает апельсин в пластиковый стаканчик, а потом пихает Мэтту в руку. — Почему ты всё ещё учишь меня, Ён? — Потому что ты талантливый. — Ён хлопает его мозолистой ладошкой чуть выше локтя — до плеча не дотягивается. — Будь здесь кто-нибудь посмелее, показал бы ты им трюки с метанием ножей, да? — Что за трюки? — тут же оживляется Мэтт. — Видал цирковые номера? — Приладив кнут обратно на пояс, Ён вынимает сигареты. — Ставят тебя к доске, а фокусник в неё мечет ножи. Говорят, яйца знатно поджимаются. — Я бы попробовал, — Мэтт пожимает плечами и начинает снимать рубашку. Ён смотрит на него с новым уважением и открывает шкафчик для реквизита. — Эй, — у Кита холодеют руки. — Эй, я не настолько в себе уверен! — Бери чуток с запасом, — сипло смеётся Ён, — ему-то страшнее! — У меня хорошая страховка, заштопают, если что. — Мэтт кидает рубашку на стойку с флоггерами и уверенно направляется к стене с пробковым покрытием, на которой обычно Ён развешивает мишени для тех, кто хочет в конце вечеринки потренироваться в работе с хлыстами. — Не всё можно заштопать! — Кит ещё надеется, что Мэтт струсит и отойдёт, а Ён уже суёт ему в руки кожаный чехол с ножами. — Это не игрушечное оружие! — Ну, Вильгельм Телль? — Мэтт ставит себе на макушку авокадо со скамейки и закладывает обе руки за голову. — Поджилки затряслись? Ты с четырёх метров даже вслепую не промахнёшься. — А промахнёшься — и поделом ему! — хихикает Ён, взобравшись на высокий табурет. Кит берёт короткий тяжёлый нож, подбрасывает, примериваясь. Он сотню раз такие метал, это расслабляет, Ён его научила десятку своих фокусов, и теперь Кит может прибить почтовую марку к мишени — не всегда с первого раза, но со второго точно. Только вот сейчас перед ним живой человек. — Смелее, котёнок, — окликает Мэтт, и Кит недоверчиво смотрит ему в глаза. Он не боится. В отличие от самого Кита, он почему-то не боится. Верит ему? Слишком пьян? Да какая разница. Кит ещё раз прикидывает траекторию и делает пробный бросок. Нож втыкается у Мэтта высоко над головой, в полуметре, покачивается, воткнувшись в дерево. — Ну как? — нетерпеливо интересуется Ён. — Яйца поджимаются! — бодро рапортует Мэтт и наклоняется отпить из бутылки, которую поставил у ног. Авокадо сваливается с его головы и катится в сторону. Кит останавливает его ещё одним броском. — Бери новое. — Теперь он чувствует себя увереннее. — Святые апостолы, этот взгляд. — Мэтт нарочно говорит с итальянским акцентом, и в его кривоватой улыбке появляется что-то незнакомое, что заставляет Кита напрячь каждый мускул. Будто он за рулём, и нет ничего, кроме него и трассы, уходящей за горизонт. Время замедляется; он не видит — чувствует, как летит нож, отправленный его рукой. Белая мякоть разлетается в стороны у Мэтта над головой. — Покажи ему, что умеешь, — требует Ён. — Пусть увидит, что ты такое, Кит. Рука сама отправляет нож за ножом. Мэтт прав — с такого расстояния Кит способен попасть в яблоко, не глядя, и ни разу не царапнуть свою мишень. Дело техники. По два ножа у Мэтта над плечами, один возле самого уха, один над головой, три вдоль правого бедра и два между колен. За спиной у Кита успела собраться целая толпа — никто дохнуть не смеет, не то что хлопать, а Ён смотрит с лёгкой насмешкой. Лусита обнимает её за плечи, взволнованно прикрыв рот пухлой ладошкой. — Ещё один? — Мэтт допивает шампанское и ставит бутылку на лавку к апельсинам и авокадо. — На бис, давай, Кит. — Он отводит руку в сторону и растопыривает пальцы. — Я знаю, ты попадёшь. — Задержи дыхание. — Кит сам знает, что звучит как приказ. Мэтт ехидно заламывает брови, но делает глубокий вдох. Нож пробивает доску точно между средним и безымянным. — Вау, — выдыхает Мэтт. Раньше, чем он успевает шевельнуться, Кит прижимает его к стене всем телом, ещё секунду смотрит в его дикие глаза, а потом под аплодисменты и крики одобрения они целуются. — У меня ещё на втором ноже встал, — шепчет Мэтт, беспорядочно целуя его шею и плечи. — Никогда в жизни никого так не хотел, как тебя сейчас. Никто на меня так не смотрел. — Заткнись, — рычит Кит, подставляя горло его губам. — Оттрахай меня, чтобы я стоять не смог. — Не получится, — хихикает Мэтт и выдавливает себе на ладонь столько смазки, будто собрался обмазать его всего. Для самой долгой дрочки Киту хватило бы раз в десять меньше. — Не люблю насухую. Дроча на порно, Кит запихивал в себя и три, и четыре пальца, и это всегда было немного (или не немного) больно, так что он морально готов стиснуть зубы и потерпеть. Но Мэтт начинает с двух, его поцелуи становятся влажнее, медленнее. Кит распускает его дурацкий хвостик, тянет его к себе ближе, массирует затылок, накручивая на пальцы мягкие волосы. — Остановись, — хрипло просит Мэтт, поднимая на него мутные от удовольствия глаза, — или я за себя не ручаюсь. — Я не ванилька, — огрызается Кит, и Мэтт снова начинает хохотать: — Зато я ванилька, эй! Люблю, чтобы всем было хорошо. Кит не особенно ему верит — и зря. Ему хорошо. Даже лучше, чем хорошо. Он кончает два раза, прежде чем Мэтт выпускает его из объятий, и ещё с полчаса валяется на диване, не в силах встать. Почему-то Мэтт не уходит — сидит рядом в кое-как натянутых брюках, травит байки про прошлые походы в клуб, приносит Киту стаканчик капучино, а себе — ещё шампанского, и Кит не чувствует опустошения или отвращения, которого так боялся. Потом они вместе идут на улицу, и Кит предлагает Мэтту сигарету, но Мэтт с улыбкой забирает его, прикуренную, и затягивается всего один раз, а потом возвращает с путаной историей про романтику непрямого поцелуя, одну на двоих чашку, одну на двоих сигарету… Для Кита, у которого с девяти до шестнадцати не было вообще ничего своего, в его болтовне нет никакой романтики. Он и на десятерых одну курил, а сколько владельцев поменяли до него потрескавшиеся и сколотые чашки в приютских столовых — лучше не думать. Но в том, как Мэтт целует его, вынув из его губ сигарету и ловя ртом дым, есть что-то, что не хочется забывать.***
Гонка — это инстинкт. Твоя тачка — часть тебя. Ты летишь по трассе, принимая моментальные решения, ориентируясь не на мозг — на рефлексы и только на них. Ты не человек, не животное, не механизм. Ты — сгусток чистого адреналина, шаровая молния, концентрированная энергия. Мир за пределами трассы не существует. Нет будущего, нет прошлого, есть только момент между ударами сердца и те, кто пытается отнять у тебя победу. Перед Китом двое — восьмой и третий номер, оба правее. За ним с отрывом теснятся сразу четверо, Кит не смотрит на номера. Его интересуют только те, кого он должен обойти. Он ждёт момента, чтобы сделать рывок, и когда он выжимает газ, третий подрезает восьмого и вырывается вперёд. Восьмой не справляется с управлением, его тачку швыряет на ограждение, переворачивает, и водителя выбрасывает из кабины. Всё происходит медленно, как в фильме. Кит не знает, жив ли парень, катящийся к нему под колёса, и у него есть доля секунды, чтобы принять решение. Гонка — это инстинкт. Инстинкт прийти первым, но не инстинкт убийства. Кит выкручивает руль вправо и говорит своей тачке последнее: — Прости. В наушниках взрываются крики. Кит видит, как сминается блестящий капот с надписью «КОГАНЕ». Дальше ничего нет. Вообще ничего.***
Аллура опять плачет, и Кит жалеет, что она так далеко. Что нельзя вытереть ей слёзы, прижать к себе и сказать, что всё уже хорошо, что он уже ходит почти сам, и что никакой трагедии не случилось. Он же выжил. — Прости, — в сотый раз говорит она и запивает очередной всхлип водой, — я тебя во всё это втянула… — Если бы не ты, я бы никогда не стал чемпионом. Я ещё получу свой приз. И ты будешь мной гордиться. — Кит, — она отводит глаза, — я… я не говорила тебе. Тот парень. Он был уже мёртв, когда вылетел на трассу. И ты… понимаешь, ты бы мог… — Я бы не мог, — упрямо говорит Кит. — Кем бы я был, если бы переехал человека, может, ещё живого? — Это был форс-мажор. Зрители бы тебя поняли. Я бы поняла. — А я бы — нет. Гонщика может убить только его тачка, а не другой гонщик. Мы же не на войне. Она часто кивает и снова сморкается в бумажный платок. — Кстати, — продолжает Кит, — как ты уговорила Мэтта со мной поехать сюда? — Я его не уговаривала, он сам предложил. Мне, понимаешь, некому было больше позвонить, когда озвучили твой диагноз, а я… я сама не могла. Я бы очень хотела, но… — Аллура, остановись, — мягко просит Кит. — Не вини себя. Ты сделала для меня больше, чем кто-либо ещё в моей жизни. Я очень скучаю. Не плачь. Когда прилетим, целый день буду тебя обнимать. — Мэтт тебя не обижает? — спрашивает она, и Киту хочется прямо сейчас обнять её поникшие плечи и поцеловать в лоб. — Что вообще между вами происходит? Он как-то… изменился. — Значит, мне не одному так показалось, — улыбается Кит. — Выше нос. Уже через месяц увидимся без всяких камер. Аллура первый раз за звонок неуверенно улыбается.***
Двумя месяцами позже Кит сам не понимает, что между ними происходит. От Мэтта неделю нет вестей, и когда Кит приходит к нему домой и открывает дверь своими ключами, всё на месте, не хватает только рабочего ноутбука. — Чё как? — спрашивает Пидж и наклоняется к камере своего компа. — Кит, ты чего? — Мэтт куда-то запропастился, — угрюмо отвечает Кит. При мысли о том, что с ним могло что-то случиться, начинают трястись руки, он промахивается по кнопке и случайно выходит из игры. — Эй. Его что, вызвали куда-то? Он мне ничего не сказал. — Мне тоже. Я выкинул у него тухлую пиццу из холодильника и домой поехал. — Кит комкает в кулаке покрывало, пытаясь успокоиться, но паника подкатывает к горлу. — Мы… вообще, встретиться собирались. Ещё позавчера. Я думал, он хоть напишет. — В его духе, — отмахивается Пидж. — Не бери в голову, он с детства такой, просто сбегает, если пугается. — Пугается? Чего? — Он же утверждает, что никогда не влюбляется, — фыркает она. — А сам торчал возле тебя целыми днями и глаз с твоего лица не сводил. Думаешь, он ради кого угодно стал бы так напрягаться? Кит растерянно пожимает плечами. — Я, наверное, вообще об этом не думал, — признаётся он, помолчав. — С тех пор, как мы познакомились, он постоянно оказывался рядом со мной. Я даже не удивился, когда увидел его в больнице. Как будто ждал, что так и случится, и… О том, что ему может быть тяжело, я тоже не думал. — Дай ему время, — тихо говорит Пидж. — Он вернётся. А если не вернётся, я скажу маме, она его из-под земли достанет! — Обойдёмся без крайних мер, — смеётся Кит.***
Три недели спустя Кит в очередной раз приезжает выбросить из ящика Мэтта накопившуюся почту и наудачу заходит в квартиру. Никаких признаков того, что кто-то здесь был после него, нет. Он обходит две небольшие комнаты, цепляет по пути воротник оранжевой рубашки, висящей на спинке стула, прижимается к нему лицом. Запах почти выветрился. Выключив везде свет, Кит открывает дверь — и вздрагивает, замерев на полушаге. Мэтт стоит на пороге, бледный, озябший, до упора засунув руки в карманы, на плече болтается сумка с ноутбуком. — Котёнок, — сипит он и обнимает Кита за шею. — Прости. Я… я тоже тебя люблю. Прости. Прости, я… Он шмыгает, уткнувшись Киту в плечо, Кит прижимает его к себе обеими руками, зарывается носом ему в волосы и улыбается. — Мне не нужны извинения, — шепчет он. — Мне нужен ты. — Мэтт. — Что? — лениво откликается Мэтт. Они лежат под одним одеялом, и Кит никак не может перестать его обнимать. — Я должен кое в чём признаться. — Валяй. — Ты у меня был первым. — Твоим первым хакером? — Мэтт поворачивается к нему, сияя улыбкой, и Кит невольно улыбается в ответ. — Или твоим первым гением? — Это тоже. — Кит целует его в лоб. — Аллура знала, но я её попросил тебе не говорить. Извини. — За что? — Наверное, я должен был предупредить. — Шутишь, котёнок, — Мэтт тискает его, прижимаясь ближе, — думаешь, я сам не понял? — Да как?! — искренне возмущается Кит. — Просто понял и всё. — То есть я не вёл себя как девственник? — Почти нет. — В смысле «почти»?! Мэтт выкатывается из постели и, как был голый, с хохотом мчится на кухню. Обмотавшись одеялом, Кит догоняет его у холодильника. — Мэтт, — вздыхает он. — Я правда был настолько… неопытным? — Да нормально всё было, — откликается Мэтт, жуя сэндвич из супермаркета. — Поедешь завтра со мной в Гонконг? У меня в номере будет кровать кинг-сайз с видом на весь город. Кит кивает и обнимает его со спины, укутав в своё одеяло. Он тоже не хочет расставаться.***
Кроме номера под крышей небоскрёба у них есть внушительная сумма на карманные расходы и спортивная «ауди» из проката, но большую часть времени на кровати кинг-сайз Мэтт проводит, непрерывно глядя в экран ноутбука. Иногда Кит оставляет его на пару часов, чтобы покататься по окрестностям и купить еды, а когда возвращается, следит, чтобы он ел и пил. На вторые сутки Мэтт пересаживается с кофе на ром, потом — на энергетики, и Кит регулярно пополняет его запасы. Вернувшись в номер на четвёртый день, Кит находит Мэтта спящим в обнимку с закрытым ноутом, и перекладывает его с ковра на постель. По дороге в аэропорт они заглядывают перекусить в кафе. Потыкав пальцем в меню, Кит объясняет повару, что нужно добавить в лапшу, и возвращается за столик. — Что за дело было? — спрашивает он, глядя, как Мэтт набирает очередное письмо. — Нужно было выманить ребят, которые занимаются кибератаками. Уже год трясут половину мира. У них база где-то тут. Одну я нашёл. — А они тебя не найдут? — интересуется Кит, расслабленно поглядывая по сторонам. На другой стороне улицы паркуется чёрный фургон без номеров, и из него один за другим начинают выпрыгивать покрытые татуировками китайцы со спортивными сумками. — Нет, у меня был полностью защищённый канал в номере, и… — Мэтт, — тихо окликает Кит, — скажи, что ты не подключился к местному вайфаю. Мэтт быстро нажимает на тачпад, и по его глазам Кит понимает, что угадал. — Тогда это, похоже, за нами. — Твою мать, — шипит Мэтт, панически оглядываясь, и начинает судорожно вбивать команды для полного уничтожения данных на жёстком диске. — Главное, добраться до тачки. — Кит наклоняется к нему через стол и непринуждённо целует в щёку, краем глаза наблюдая, как трое подозрительных типов с сумками идут через дорогу наперерез машинам. — Держись у меня за спиной. Как только экран ноута гаснет, Кит достаёт сигареты и спокойно выходит из стеклянных дверей кафе. Пока он чиркает зажигалкой, один из троих типов грубо отпихивает его плечом. Внутри кричат; Кит хватает Мэтта за руку, тащит его к машине, заталкивает на заднее сиденье, прыгает за руль и даёт по газам. — Я позвоню Блайтцу! — выкрикивает Мэтт, вытаскивая из-под сиденья запасной ноут. Кит сворачивает на двухполосную дорогу в строящемся квартале. Движение вялое, и он надеется для начала уехать как можно дальше. — Он что-нибудь сделает, это же его заказ! — На пол ляг! — Пролетая по перекрёстку на красный, Кит натягивает капюшон толстовки почти до бровей. — И держись за что-нибудь! Скорчившись между сиденьями, Мэтт трясущимися руками набирает длинный международный номер, и после первого гудка салон наполняет весёлый мужской голос: — Что, гений, проблемы? — Мы хрен знает где в Гонконге и за нами гонятся какие-то китайцы! — вопит Мэтт, только теперь, похоже, полностью осознав, в какой они заднице. — Гонятся, — быстро подтверждает Кит, выворачивая на трассу. Раннее утро, пробок пока нет, и он петляет между чужими машинами, а чёрный фургон уже маячит в отдалении, и вряд ли он один. — Куда нам ехать? — Координаты, — требует Блайтц. — О, да вы недалеко от аэропорта, там как раз наши. Водитель слышит? Навигатор есть? — Да и да, — откликается Кит. — Этот мост проезжаешь, потом строишься в крайний ряд, я тебе скажу, где повернуть. — Он с хрустом от чего-то откусывает. Кит следит за неумолимо приближающимся фургоном. — Направо! В тоннель, после тоннеля выезжай на встречную там, где по разметке нельзя, и гони на мост. За мостом будет ремонт, почти до самого аэропорта одна полоса чистая, там тапку в пол, наши уже ждут. Пока Кит петляет по развязке у моста, нарушая все возможные правила, над ними появляется вертолёт. — Надеюсь, это не китайская мафия, — невесело шутит Мэтт. — Китайская мафия у вас на хвосте. — Блайтц не теряет оптимизма. — А в вертолёте я, ребята подбросили. Вижу вас. Хорошая скорость, твой водитель, что, гонщик? — Уже нет, — напряжённо цедит Кит. У моста небольшая пробка, он нервно оглядывается назад, не замечает погони, сдаёт назад и выезжает на встречку. Ему бешено сигналят со всех сторон, одинокая легковушка тормозит с разворотом прямо перед ним, и когда Кит снова даёт задний ход, чтобы её объехать, фургон выныривает из-за застрявшего в пробке автобуса. В окне показывается тот самый китаец, который толкнул его у кафе, с ярко-жёлтым тигром на предплечье. В руках у него компактный автомат. — Жми! — рявкает Блайтц. — Мэтт, под сиденье подвинься, если ещё не! Через сотню метров нужная полоса уже свободна, и Кит бы мог перепрыгнуть разделитель, будь у него больше времени. Но времени нет, от асфальта рикошетят пули, он виляет между редкими встречными и думает, что они же не в дурацком боевике, всё не может так кончиться, их не могут пристрелить какие-то китайские бандиты, они не… — Сейчас на свою полосу, потом сразу налево, — диктует Блайтц. Кит на полном ходу сворачивает в брешь в бетонном разделителе, цепляет крылом ограждение, случайно встаёт на два правых колеса, но быстро выравнивается. Фургон визжит тормозами, едва не влетает во встречную легковушку, сдаёт назад — и теряет бесценные секунды, которых Киту хватает, чтобы свернуть к аэропорту. Тачка летит, кажется, едва касаясь колёсами новенького асфальта, и впереди, под очередной развязкой, стоят два бронированных автобуса и ещё один фургон без номеров. — Это точно наши? — рявкает Кит, но Блайтц со щелчком отключается. — Надеюсь, да, — стонет Мэтт. От багажника рикошетит ещё одна пуля. Едва Кит проносится между автобусами, они съезжаются и перекрывают въезд. Кит плавно выжимает тормоз, глушит мотор и утыкается лбом в руль. Лёгкие горят, звенит каждая мышца, он хватает ртом воздух и всё равно никак не может надышаться. Кто-то пытается открыть заднюю дверь, Кит с трудом поднимает голову. Наклонившись к окну, ему машет японец с акульей улыбкой. На нём шёлковая синяя пижама с тропическими рыбками. Кит соображает разблокировать замки. — Вылезайте. — Ленивый располагающий тон и яркий акцент явно принадлежат Блайтцу, и Кит отрешённо смотрит на обкусанное яблоко и конверт в его руках, забитых цветными татуировками. — Вот ваши билеты до Сингапура. — Но мы… — начинает Мэтт, с трудом выползая из-под сиденья. Блайтц вытаскивает его наружу, Кит на подгибающихся ногах кое-как выходит сам. — До Сингапура, — повторяет Блайтц. — Спасибо. Без тебя бы никогда их не поймали. Не волнуйся, когда приземлитесь, от них уже мокрого места не останется. Но я бы вам советовал отсидеться недельку, город красивый. Альфору привет, а тебе, — он церемонно кланяется Киту, — моё бесконечное уважение. Дальше Кит помнит плохо. Их провожают к стойке регистрации, почти моментально оформляют все документы. Секьюрити пробивают им дорогу в толпе, как кинозвёздам, ведут по пустому коридору к машине, довозят до самолёта и с ними заходят в салон. У всех пассажиров проверяют документы и зачем-то просят показать татуировки. Мужчину, который громко отказывается расстегнуть рубашку, вытаскивают наружу. «Боинг» взлетает с задержкой всего в десять минут. — Это точно наша жизнь? — спрашивает Мэтт, глядя в иллюминатор, как у выведенного из салона пассажира из-за пояса достают пистолет, и Блайтц всё с той же весёлой акульей улыбкой заламывает ему руку за спину. — Мы как будто в кино снялись. Кит параноидально оглядывается по сторонам, пытаясь вычислить, кто ещё может быть опасен. Стюард подходит к нему, наклоняется и показывает кобуру под форменным пиджаком. — Всё хорошо, — ласково заверяет он, — экипаж проследит за вашей безопасностью. Желаю приятно провести время. Мэтт тянет Кита к себе, обнимает и наконец выдыхает. — Давай после Сингапура сразу полетим во Флоренцию. Я хочу познакомить тебя с семьёй.