На краю

Следующие несколько дней Карасев как испарился. Издалека Дима видел его Ладу, спрятанную в тени в кустах на подъезде к колледжу, но ни разу — его самого. Зато Саша Морозова, послушно посещающая пары, являла собой живое напоминание о Мише, и смотреть на нее было почти физически невыносимо. Диме категорически не нравилось то, что с ним происходило, но остановить этот процесс он уже не мог. Он не переваривал гоповатых и хамоватых ровесников, которые здесь были в изобилии. Дима хотел быть другим, не таким, как серая масса пацанов в спортивных костюмах на жигулях и «девятках», не хотел вообще видеть и пересекаться с ними. А поэтому от осознания того, что Карасев именно такой, было тошно. Мысленно Дима пытался оправдывать его: находил тысячу причин, почему с его-то возможностями Миша не уехал в Питер учиться в хорошем месте, почему общается с придурками, чередующими пиво с турниками, почему встречается с безнадежно глупой, хоть и красивой Сашей. Мысль цеплялась за мысль, и только начавшаяся пара по технической механике проходила мимо. Тучная преподавательница отвернулась, чтобы что-то начертить на доске, и Дима задумчиво буравил ее покатые плечи взглядом, пока Соня не ткнула его в бок. Парень дернулся и глянул туда, куда кивнула девушка. Карасев пнул приоткрытую дверь ногой и беспардонно зашел в аудиторию, ведя за руку опоздавшую Сашу. На губах его играла все та же озорная улыбка: он знал, что нарушает правила, и явно получал от этого удовольствие. — Вот сучка, — шепнула Диме в ухо Соня и поджала губы. Конечно, взгляды мигом обратились с доски на вновь пришедших, все зашептались. Проходя между партами, Карасев пожимал знакомым парням руки, а Саша послушно семенила за ним. Дима замер и весь напрягся. Поздоровается ли Миша с ним? Ведь тогда, ранним утром у гаражей, он был так дружелюбен и даже назвал его «ровным пацаном», что в целом не было приятно, но дарило хоть какую-то надежду… Но Миша скользнул по нему равнодушным взглядом и подал руку парню за его спиной. — Карасев! Морозова! Грозный оклик преподавательницы и удар железного угольника по столу заставили Карасева только шире улыбнуться. Галантно усадив Сашу за последнюю парту, он нарочно неторопливо двинулся к выходу. — Вы что себе позволяете, Карасев? — возмутилась Исаева, уперев руки в полные бока. Недоделанный чертеж выглядывал из-за ее спины. Жаждущие зрелища взгляды были прикованы к ней и старшекурснику. И только Дима отвернулся и бездумно смотрел в окно, на зеленеющую вдали кромку деревьев, будто это могло успокоить. На душе было горько. Парень и сам понимал, что расстроился из-за сущего пустяка, но чувство не отпускало. — Извините пожалуйста, — радостно бросил Карасев и ни в голосе, ни в глазах его не было и капли раскаяния. Возмущенная такой наглостью, техничка Исаева безмолвно открыла и закрыла рот, а старшекурсник уже скрылся в коридоре, напоследок бегло оглядев сидящих в аудитории. Дима ненавидел себя за то, что в последний момент таки отвлекся от созерцания природы и проводил Карасева взглядом. — Морозова, ты опоздала, вот теперь иди к доске и доделывай чертеж, — требовательно объявила преподавательница. — Давай-давай, открыла учебник и вперед, иначе отправишься в коридор. Дима вцепился взглядом в лениво ползущее по небу белое облако и не отпускал его до тех пор, пока техничка не встала перед первой партой, перегораживая весь вид. Осень уже чувствовалась в воздухе и давала о себе знать сумерками, теперь гораздо раньше и быстрее опускающимися на маленький северный городок. До темноты еще было далеко, но, когда подходила к концу последняя пара, солнце уже стало ярко-оранжевым и клонилось к закату, пронзая лучами сгущающиеся темные облака. Соня ушла уже час назад по звонку бабушки, оставив Диму в гордом одиночестве на проектировании. Саша Морозова тоже куда-то исчезла, и стало еще легче наконец забыть о злополучном Карасеве, который не удостоил его рукопожатием. Чертить планировки по ГОСТу не было так уж вдохновляюще, но, по крайней мере, за отточенными движениями карандаша по миллиметровке время пролетало быстро. Дима и не заметил, как закончилась пара и как спешно ушла, подхватив листы и папки подмышку, преподавательница. Только встрепенулся, когда зашумели, загомонили вокруг, задвигались и заскрипели стулья. Когда тесная аудитория опустела, Дима все еще чертил, скрючившись на стуле и склонившись над бумагой. По темно-зеленой меловой доске заскользили оранжевые лучи, о стекла ударил ледяной осенний ветер, а звуки вокруг стали стихать с тем, как пустел колледж. Из приятного бездумного забытья его выдернула шлепнувшаяся на пол мокрая тряпка, которую уборщица тут же принялась возить по покрытому линолеумом полу с чавкающим звуком. Дима подскочил, тут же запрыгал на одной ноге, потому что другая занемела, и принялся складывать в сумку-почтальонку вещи. Потом прошелся по черной поверхности сумки ладонью, представляя, как славно бы там смотрелись значки, и с сожалением закинул ее на плечо. В этом городе его поняла бы только Соня в лучшем случае, а слушать шутки одногруппников не хотелось. На улице было свежо. Замерев на крыльце, Дима поежился, запахнул на груди джинсовку и улыбнулся закатному солнцу, прищурившись. Красота и спокойствие. Неожиданно захотелось порадовать себя чем-нибудь вкусненьким, и так как продуктовый был не по пути, Дима решительно свернул к киоску, надеясь, что продавщица еще не ушла. И, о чудо, дверь была приоткрыта, несмотря на то, что витрину уже заслонили фанерой. Парень постучал в закрытое окошечко, внутри что-то зашуршало и наконец недовольная дама уже без фартука наклонилась к нему. — Чего тебе? Я закрываюсь. — Вафли с шоколадом, штуки три. Пожалуйста. Продавщица исчезла в темноте ларька в поисках вафель. Позади зашумело. Сперва было непонятно, то ли поднялся ветер и всколыхнул деревья, но потом Дима явственно различил шум мотора, даже не одного, и обернулся. Минуя здание колледжа, к нему приблизились два автомобиля: темно-вишневые Жигули и до боли знакомая серебристая «девятка». Кто за рулем Лады, он не видел, но догадывался, а вот «семерку», словно аквариум, насквозь пронзали солнечные лучи, позволяя разглядеть всех. За рулем был взрослый парень, вроде, Витя, сын кого-то из местной администрации, смутно угадывалась пара лиц из окружения Карасева, а на заднем сиденье посередине маячила кудрявая Ирка из Диминой группы. Водитель Жигулей со скрипом поставил автомобиль на ручник, вылез из автомобиля и вальяжной походкой зашагал к киоску. Что-то подсказывало Диме, что пора валить, но за вафли уже было заплачено, да и вообще, не трус же он последний… — Че, пацан, тоже за пивасом? В продуктовом кончился, собака, — с усмешкой обратился к нему русоволосый парень, и теперь не было сомнений, что это тот самый Витя, который вернулся на выходные с учебы в Питере потусить. — Не-а, — протянул Дима, бросив на него опасливый взгляд. От парня существенно несло спиртным, и, похоже, пиво в продуктовом кончилось именно из-за него и компании. Дима редко пил сам и пьяные почему-то вызывали у него опаску, поэтому он поспешно сгреб с блюдца в окошечке вафли в целлофане и сдачу, сунул в карман и шагнул в сторону. — Восемь банок пива, любого, — бросил продавщице Витя и вновь обратился к парню: — Да постой, куда торопишься? Пятница, вечер, тусить надо. — Восемь не будет, — отозвалась продавщица. — Пять может, посмотрю еще. — Да я лучше домой… — тихо ответил Дима. В окошечке появились две банки, и Витя схватил одну из них, чтобы тут же щелкнуть колечком-открывашкой и протянуть Диме. — На, глоточек. А то больно ты грустный, — улыбнулся он. Дима сглотнул и все же потянулся за банкой. Большим желанием тусоваться с малознакомой пьяной компанией, в которой, тем более, мог быть Карасев, он не горел, но, рассудив, что от одного глотка все равно хуже не будет, Дима приложился к мокрому от пены краю банки. Было холодно и горько. — Айда с нами, — неожиданно предложил Витя. — А то у нас старая тухлая компания, нужна свежая кровь. — Я лучше домой, — уже капельку громче повторил Дима, с ужасом понимая, что все равно вышло нерешительно и слабо. — Да ну, — пожал плечами парень, положил деньги за пиво и сгреб оставшиеся банки, выставленные продавщицей. — Идем.