На краю

Все было словно сон. Карасев заезжал за Димой на блестящей «девятке», а потом они предавались греху, да так, что хотелось повторять это еще и еще. Несколько раз Дима приглашал его к себе, и это было настоящим безумием, просто лежать вместе под одеялом и разговаривать обо всем на свете. Неожиданно Карасев оказался интересным собеседником: он отказывался обсуждать чувства, но неплохо поддерживал диалог обо всем остальном, даже выбирая красивые выражения и часто избегая мата. Наедине Миша был совсем другим, но Дима старался не задаваться вопросом, какой из Карасевых настоящий — тот, который ржет над похабными шуточками и лапает Сашу, или тот, кого он без раздумий пустил к себе в постель. Просто трогать друг друга и дрочить вскоре оказалось недостаточно. Дима поискал в интернете форумы и пришел в трепетный ужас, когда увидел фотографии. Но в жизни все оказалось гораздо приятнее, и вскоре он сходил с ума от удовольствия и эмоций, когда Карасев входил в него. Лучше всего было сидеть у Миши на коленях на краю кровати в собственной комнате, обнимать его за шею, тяжело дыша куда-то в висок, и двигаться на его члене, стараясь опуститься до конца и ощутить его всего в себе. Карасев целовал его плечи, и узоры на ковре за его спиной плыли перед глазами, так было хорошо. Сказка прерывалась только на время: в колледже и на улице они даже не здоровались, а Карасев продолжал как ни в чем ни бывало везде ходить за ручку с Сашей. Конечно, Дима не мог занять Сашино место публично, но как Миша умудрялся так бессовестно продолжать улыбаться ей и лгать, он не понимал. — Поехали смотреть закат, — неожиданно предложил Карасев однажды. Дима, пролистывающий старую ветхую книгу, найденную где-то в завалах в гараже, обернулся. Карасев лежал на диване в одних трениках, и одинокая лампа под потолком гаража отлично освещала красивое тело и широкие плечи. В хитрых голубых глазах блестели блики. — Поехали, — согласился Дима, мысленно припоминая, сколько раз он уже говорил это простое слово Мише, соглашаясь на все на свете. «Девятка» шустро ехала по прокатанным колеям посреди желто-коричневого пропитанного влагой леса. Дима кутался в Мишину куртку, потому что в открытые окна машины врывался холодный ветер. Но закрывать их не хотелось: он ни за что бы не променял бы свежесть и запах грибов, хвои и опавших листьев на вонь бензина и ароматизатора-елочки. — Теперь пешком, — вздохнул Карасев, когда колеи потерялись в сухих ветках, опавшей хвое и листве. Между стволами высоких сосен, подпирающих низкие облака, уже был виден серый, покрытый рябью Финский залив, мелкими волнами накатывающий на коричневатый песок. Дима быстро зашагал по ковру из желтой хвои, а потом и вовсе пустился бежать. Так хорошо здесь было — что хоть кричи от счастья. Та свобода, к которой он так стремился в грязных Питерских подъездах, неожиданно нашлась здесь, буквально на краю земли. — Ноги вымочишь, — предупредил откуда-то издалека Карасев, и слова его отнесло ветром, так, что парень едва различил их. Опомнившись, Дима отскочил от волны, которая едва не облизала носки красных кед. Пятки утопали во влажной земле, пробирал холод, но все равно ему казалось, что он попал в какой-то рай на земле. И пусть он был здесь всего пару лет назад, казалось бы, не так давно, тогда вся эта красота не произвела на Диму настолько яркого впечатления. Дима обернулся. Карасев, скрестив руки на груди, сосредоточенно смотрел куда-то вдаль. Он предпочел встать в отдалении, там, где еще осталась пожелтевшая трава и куда ночью не захлестывала вода. Ветер трепал светлые волосы, брови были слегка нахмурены, будто Миша думал о чем-то тяжелом. Но Дима неожиданно отметил, что ему очень идет это серьезное выражение лица и холодная северная красота вокруг, стойко выносящая местный тяжелый климат. Дима плотнее запахнул чужую кожанку на груди и поспешил к Карасеву. Некстати подумалось о том, что, скорее всего, тот нередко приезжал сюда с Сашей. Может быть, эти же мысли тревожили и Мишу? Дима прижался щекой к его плечу и замер так, глядя как между темными облаками небо окрашивается в красно-оранжевый. — Спасибо, — наконец произнес он. — Я хотел бы вернуться сюда еще. Карасев ответил не сразу. — Посмотрим, как жизнь сложится. Потом, спустя еще полминуты добавил: — Я ненавижу врать. Я очень устал. Дима частично понимал, о чем он. Но ему приходилось только обманывать отца, когда он говорил, что уходит гулять с Соней, и то редко, потому что отец особо и не расспрашивал. В остальном он просто немного не договаривал, и это не было преступлением. — Брось Сашу, — набравшись смелости, предложил Дима. — Нет, — едва заметно вздрогнув, холодно отрезал он. — Прости меня, если сможешь. Больше об этом они не разговаривали. Карасев мягко обнял Диму за плечи и так и стоял рядом, пока огненный шар солнца не закатился за горизонт и не исчез последний лучик, однако, казалось, замкнулся в себе и тщательно обходил личные темы стороной. Дима не хотел так. Не хотел, чтобы их разделяли табу, «но» и ложь — но по-другому не получалось. Весь оставшийся путь они перекидывались ничего не значащими фразами, но Дима нутром чувствовал, как что-то тяготит Карасева. Сам он пребывал в таком же настроении. Эйфория от проведенного вместе времени постепенно спадала, обнажая сложность ситуации, в которую они вляпались, когда позволили чувствам взять верх над разумом. — Может, туда? — неожиданно предложил Миша, притормаживая у съезда к гаражам. Все тонуло в вечернем сумраке, хотя было еще не так поздно. Рассудив, что отца все равно нет дома, Дима согласно кивнул. Едва заперев дверь гаража изнутри, Карасев даже не стал включать лампочку, довольствуясь рассеянной полоской света из вентиляции, и сразу притянул Диму к себе за талию. Тот увернулся от поцелуя в губы и наклонил голову, позволяя целовать шею. Димой все еще владела тягостная задумчивость. То, что раньше казалось сказкой, на деле являлось его личным кошмаром и наваждением. Но отказываться от этих чувств, теплом разливающихся в груди, он все равно не хотел. Иногда Диме казалось, что он не смог бы забыть Мишу даже если бы тот предал и бросил его. Но пока что Карасев жадно целовал его в губы, мягко поглаживая по щеке и скуле, а потом вплетал пальцы в пряди темных волос. Дима приподнимался на носки, тянулся к нему, прижимался, желая быть еще ближе и чувствовать тепло чужого желанного тела. Карасев опустился на низкий диван и потянул его за руку к себе. Под ногой хрустнула жестяная банка из-под пива, но это была уже ничего не значащая мелочь, и Дима поспешно устроился на его коленях, крепко обхватив его бедра ногами. Карасев прижал его к себе и тут же забирался руками под толстовку, чувствуя, как Дима весь напрягся в его руках и заерзал, задевая задницей его пах и возбуждая еще сильнее. Ненужная одежда полетела куда-то в сторону, несмотря на обжигающую прохладу воздуха в легко промерзающем гараже. Уже было не до холода: Дима прижимался к горячей груди Карасева, а от разгорающегося желания бросало в жар. Сперва было всегда немного больно и некомфортно, но когда Карасев начинал двигаться в нем плавнее и чаще, от удовольствия все плыло перед глазами. Теперь, сидя у него на коленях, вцепившись в его плечи и размеренно двигаясь, Дима запрокинул голову назад, приоткрыв губы в немом стоне — малейшая неосторожность могла выдать их. Карасев прижался губами к ямочке между его ключицами, скользнул выше, целуя чувствительную шею. Наконец, притянув его к себе за затылок, коснулся губ, и Дима с готовностью отдался ему весь в этом долгом поцелуе. После они завернулись в покрывало, вытянувшись на диване и тесно прижавшись друг к другу. По коже бежали мурашки от свежести, но одеваться, как и выкручиваться из Мишиных объятий Диме категорически не хотелось. Где-то между гаражей зашуршали шины. Дима инстинктивно напрягся, больше всего в жизни боясь быть обнаруженным. — Тише, — шепнул Карасев, мягко погладив его по волосам. — Может, дачники путь срезают. Но вскоре прямо у двери гаража раздался шум, а потом кто-то ударил кулаком о железо. — Карась! Ты тут? — раздался снаружи громкий мужской голос. Оба подскочили как ошпаренные и принялись поспешно натягивать одежду. Сердце у Димы неистово колотилось от страха — он и так плохо врал, а с ходу придумать причину, что он делал с Мишей в гараже, было просто невозможно. — Карась, если ты там с Сашкой, то не надо стесняться, — добавил незнакомый Диме голос и заржал. Ему вторили еще несколько голосов. — Мы купили хренову кучу пива и ждем только тебя, чтобы уехать. По железной двери снова постучали. — Ты там спишь что ли? Карась! — снова позвали снаружи. Дима, натянув толстовку, обернулся к Карасеву. Тот уже оделся, но взгляд его выражал полнейший ужас и панику — Дима никогда прежде еще не видел его таким, и от этого стало только страшнее. Карасев быстро сократил расстояние между ними, одними губами прошептал «прости» и занес руку для удара так резко, что Дима не успел бы отскочить, даже если бы догадался. Боли он не почувствовал: свет перед глазами стремительно померк и все провалилось в темноту.