Путь истинный

Разбудив их ни свет ни заря ужасным грохотом палки по ведру, бритый и мрачный паломник показал на столовую и молча удалился, не ответив на робкое Чиминово «доброе утро». Тэхён тоже не ответил — его глаза никак не разлеплялись, рот не закрывался от зевоты, и вдобавок его била дрожь от холодного горного тумана, тянувшегося по земле. Но ему хотя бы удалось поспать этой ночью. С завистью взглядывая на него, безмятежно сопящего, Чимин думал о том, до чего же сильно ему хочется жить. В эти страшные пару секунд, пока силуэт Шуги глазел на них из темноты окошка (подмененный его услужливым воображением на громил из группировки), он успел виртуально умереть несколько раз: застреленным, задушенным подушкой и утопленным в том самом пруду с пиявками, где вчера вздумал плескаться. С декоративным камнем с альпийской клумбы на шее. Даром что Чимин ничего у них не брал. Он даже не знал, что общак находится в квартире Кёити-сан! Пак был обычным карманником, промышлял на улице и в автобусах, и в иерархии ниже него были только мальчишки, выхватывающие у зазевавшихся прохожих телефоны и сумки. Раз в неделю они, «работающие» в разных районах Сеула, приезжали к своему куратору сдавать наворованное. Чимин предпочитал не видеть, какими масляными глазками ощупывает японец его фигуру, и все до поры до времени шло нормально, но в тот проклятый день парень, с которым они ездили вместе, заболел и остался дома. Он помнил жирное похотливое лицо куратора, загородившего ему выход из комнаты. С развязным «Куда же ты так торопишься, детка?» Кёити шагнул к нему, тесня к большой двуспальной кровати. Чимин помнил завязавшуюся потасовку, резкую боль в вывернутом запястье и злобное шипение японца: «Не хочешь по-хорошему? Хочешь стать подстилкой в нашем борделе? Могу организовать!» — и как он согнулся от удара коленкой прямо в причинное место, несвязно вопя и матерясь. Ни живой ни мертвый Чимин выскочил и понесся по улице, даже не обращая внимания на льющуюся из носа кровь. Видимо, Кёити-сан сильно обиделся на такой отказ. И обида в нем была настолько сильна, что он попросту подставил Пака, заявив, что именно он спёр… сколько там миллиардов вон? В любом случае, ему столько вовек не заработать и не отдать Донхвану, даже за несколько жизней. Обдумывая то дерьмо, в котором он оказался, Пак понимал, что выбраться даже из города (не то что из страны) ему будет трудно — на вокзале и в аэропорту наверняка уже ждут молодчики. И если он не придумает что-нибудь, да побыстрее… Чимин сидел на лавочке в каком-то парке и трясся, обхватив себя за коленки, когда к нему подсела бабуля. Божий одуванчик, определил он, оценив чопорно уложенную седую прическу и длинную «набожную» юбку. Она долго шептала что-то себе под нос — ему показалось, что молитвы, а потом вдруг обернулась к нему, меряя внимательным взглядом: «У тебя что-то случилось, мальчик? На тебе лица нет». Пак не знал, что на это отвечать — в двадцать лет его уже давненько не называли «мальчиком». Но она не стала лезть в душу. Впихнула ему в руку пару домашних пирожков, вынув из сумки, погладила по голове и произнесла наставительно: «Сходи в церковь. Бог — он всё управит и тебе поможет». Что-то в её уверенном голосе заставило его дрогнуть, а в загнанном мозгу вдруг блеснула идея. И тут же начал быстро созревать план. Простившись с доброй женщиной и в одно мгновение проглотив пирожки, Чимин понесся как ошпаренный и через десять минут был уже у церкви. Несколько нищих смерили его настороженными взглядами, но убедившись, что конкуренция им не грозит, вернулись к своим делам. Убедить падре, пожилого и подозрительного, было сложнее, но полчаса вполне искренних рыданий и сокрушений о своих грехах растрогали и его (слёзы сами наворачивались, стоило Паку вспомнить главу клана Шин и легенды, ходившие о его расправах над теми, кто крал у своих). Он дал Чимину полное отпущение грехов в маленькой исповедальне, а потом от чистого сердца порекомендовал пожить немного тихой монашеской жизнью. А чтобы тот не передумал и не встал снова на путь порока, ведущий в преисподнюю — даже быстренько запихнул его в машину какого-то прихожанина, по счастливому совпадению направлявшегося как раз к святым местам. «Теперь Донхван со своими псами может хоть обыскаться», — думал Пак, подставляя лицо солнцу и ветру, пока они петляли по горным серпантинам, наслаждаясь видами девственной природы. — «Если даже я сам не знаю, куда направляюсь!» Тогда показалось, что бог действительно каким-то невероятным образом решил его проблему — закрытый от всего мира глухой монастырь и симпатичный, хоть и немного наивный сосед по домику. Если бы Тэхён не бунтовал так дерзко, настраивая против себя монахов! Чимин каждый раз дергался, когда он принимался выводить из терпения падре Шугу — ему, избалованному, не понять, что их жизнь здесь может быть и гораздо хуже, думал он. Сейчас Пака всё устраивало, даже несмотря на необходимость полоть клумбы. Да, он был городским жителем со слабыми нервами и его, если честно, напрягала местная фауна вроде ящериц и мерзких пауков с длинными ногами, которые тут были буквально повсюду. Они его в пот бросали и заставляли по десять раз проверять все сиденья, подушки и одеяла, как параноик. Но это всё было так несущественно по сравнению с тем, что здесь его не найдут! Но монастырь все же какой-то странный. Правда, в других он не бывал и сравнивать не с чем, но все-таки. Вид у Шуги с Чонгуком, рысью торопящихся к воротам с ящиками подмышками, был… подозрительный? Так выглядел один его знакомый — кокаиновый курьер, когда забирал крупную партию. Чимин пару раз помог ему, чтобы подзаработать довольно крупную по его меркам сумму, но потом зарекся: громилы из враждующей группировки усердно пасли их, и с трудом оторвавшись от этого заботливого сопровождения, они едва не угодили в полицейские лапы. Но плевать ему было на самом деле, кто здесь чем живёт, если бы не пугала так Шугина неожиданная проницательность. Он явно понял, что Чимин врёт! Судя по тому, как предостерег его от «греха лжи в святых стенах»… Задумавшись, он вздрогнул, когда Тэхён громко и сладко, с подвыванием зевнул рядом. Чимин невольно повторил за ним — бессонная ночь сказывалась. — Понятия не имею, зачем мне… ааааах-м!.. зачем так рано вставать, — буркнул Ким, отчаянно растирая норовившие закрыться глаза. — Вот пойду и завалюсь снова, и никто ничего мне не сделааа… аааааам-мм! — Ты пойдешь сейчас умываться, а потом — в храм на молитву, — каркнули рядом, и оба парня подпрыгнули, узрев рядом бесшумно подкравшегося падре Шугу. Он окинул их цепким взглядом, под которым Чимин, испугавшись своих мыслей, поспешно опустил глаза. Одна рука у духовного пастыря почему-то была перебинтована, под глазами углубились тени, и глядел он еще мрачнее, чем вчера. Рядом стоял такой же сонный, как исправляемые, послушник Чонгук с ведром воды. Он вылил ее в рукомойник, к которому Тэ и Чимин поплелись, дрожа и зевая. Поездка в горы за травами отменилась. Отец Шуга, единственный в монастыре, кто водит машину, ночью вышел постоять на свежем воздухе, оступился с крыльца и ушиб руку — таково было объявление настоятеля, падре Сокджина. Монах, похожий на айдола, выглядел с утречка ни на грамм не менее великолепно, с завистью отметил Тэ. Его белая кожа и сияющие глаза так и подмывали спросить, какой косметикой против старения он пользуется. Тэхён чуть не взвыл от досады, когда он легкими движениями омыл лицо и руки в той же ключевой водичке из ведерка, а затем любезно пригласил всех к молитве. Во время неё Тэхён пару раз заваливался то на стоящего рядом Чимина, то на побеленную стену, засыпая прямо стоя. Сокджин снова бормотал слова на латыни, а Шуга то и дело как будто невзначай косился на них с Паком. Но Тэ было глубоко плевать сейчас, какую им поручат работу. Его организм находился почти в коме, и если бы не дружеское плечо Чимина, терпеливо державшее на себе его вес — он досыпал бы прямо на полу. — Чадо, просыпайся, — ворковал над ухом приятный голос, под который так славно было досматривать сон. Тэхёну виделся Сеул и мама, подрумянивавшая сырнички к его пробуждению. Он бессознательно втягивал запахи, несущиеся из монастырской трапезной, и удивлялся, почему сырниками совсем не пахнет. — Чадо! Тэхён встрепенулся, вскидывая голову: оказывается, служба уже закончилась. Почему-то он обнаружил себя сидящим на длинной скамье с головой, покоящейся на широком удобном плече падре Сокджина. Тот со своей ангельской улыбкой смотрел на него, перебирая взлохмаченные фиолетовые пряди. Чимина в церкви уже не было, как и Шуги, и послушника — только парочка пугающих шкафообразных паломников возилась в сторонке, протирая пол и утварь. Хлопая сонными глазами, Тэхён подумал, что у них, должно быть, хватает грешков на совести. Но на угрюмых физиономиях не отражалось особого раскаяния — они без слов перетряхивали цветные вязаные кружки из яркой шерсти, которыми были украшены стены (как и в столовой), и скоблили подсвечники от воска и нагара. Его сердце тоскливо сжалось, когда он вспомнил, что ему предстоит так же усердно и в поте лица трудиться весь этот длинный-длинный жаркий день. А мог бы отрываться где-нибудь в пригороде Пусана, на вилле с бассейном у моря!.. Если бы не был таким идиотом и не поперся в тот чертов день в тот чертов клуб, гори он синим пламенем. — Идем сперва позавтракаем, чадо, — весело сказал Сокджин, видимо прочитав все эти эмоции на его лице. — Пусть и не сырники, как ты хотел, но есть свежие булочки с маком. И кофе. Тебе надо взбодриться, — подмигнув, он подхватил сонного Тэ и потащил к выходу из церкви — тот только успевал перебирать ногами. И как он узнал про сырники? — Ты во сне болтал, — добродушно хихикнул Сокджин. — О маминых сырниках и о том, чтобы поговорить с кроликом… ты что, знаешь кроличий язык? «Не то чтобы, но надеюсь узнать. Меня интересует один большой крол, обитающий здесь», — подумал он, с порога столовой вдыхая божественный запах кофе (кажется, даже не желудевого) и булочек. — Ты, значит, rabbittalker! Смех, похожий на предсмертные стоны пингвина, заставил Тэхёна проснуться и подозрительно посмотреть на ухахатывающегося над собственной шуточкой падре Сокджина — аж шея покраснела под белым воротничком и слезы на глазах выступили. Он что, пропустил что-то смешное? Тэхён только открыл рот, чтобы переспросить, но вдруг передумал. Просто Сокджин своей легкостью и веселостью (а еще кофе и булочками, которые они поглощали, оба блаженно жмурясь) не шел ни в какое сравнение с мрачным и едким, как уксус, Шугой — так не лучше ли иметь дело с ним, чем с Мином? Разумная мысль. Мама бы похвалила. Тэхён даже выдавил из себя улыбку, отхлебывая восхитительно ароматный кофе, пока настоятель Сокджин принялся рассказывать какой-то анекдот, перебивая его собственным же смехом. Лучше уж слушать его истории, чем идти полоть грядки, промелькнуло в голове у Кима, и он заулыбался еще шире, весь превращаясь во внимание. … — А ты знаешь историю про черного монаха? Вы с Чимином непременно должны послушать! Но только на ночь, — настоятель хитро заулыбался, а Тэ даже подвис немного: неужели здесь, как в лагере для скаутов, практикуют страшные истории на ночь? Действительно, более странного монастыря он еще не встречал… хотя это и первый монастырь в его жизни. — И Чонгуки тоже не знает этой истории. Он у нас совсем недавно. Эх, молодежь! Тэхён навострил уши, не донеся до рта очередную ложку джема, который разговорившийся настоятель подставил к нему поближе. — А знаешь что? — загорелся вдруг Сокджин. — Сходи, позови его сюда! Он тоже вроде не завтракал, как с утра пришел с… — он слегка запнулся. — … с ночной молитвы. Я расскажу вам ещё пару шуток, а потом вы пойдете очищать праведным трудом свои души! Идет? Он еще говорил, а Тэхён уже вскочил так стремительно, что деревянный тяжелый табурет буквально отлетел из-под его задницы. Легкая вина перед Чимином, который наверняка сейчас стоит в интересной позе над очередной клумбой, шевельнулась в нем, но ее тут же прогнала эгоистическая радость и предвкушение: он будет завтракать с Чонгуком! Почти наедине, если не считать доброго падре, столь увлеченного своими рассказами и шутками, что не заметил даже, как наполовину опустела баночка с джемом, пододвинутая к Тэ. Без всяких там бесячих паломников, чьи суровые лица прямо кричали об осуждении. Конечно, он не упустит свой шанс! (Прости, Чимин). А потом как-нибудь исхитрится и попросит, чтобы его назначили Кролу в помощники — настоятель Сокджин выглядит добрым, в отличие от Шуги. За работой они разговорятся и подружатся. И тогда, возможно… — Тэхён-а? — вдруг прорвался через поток мыслей голос падре, возвращая сладко замершее сердце в нормальный режим. — Да, падре? — невинно переспросил он, опустив глазки — святой отец не должен был увидеть в них возбужденного блеска. — Он сейчас прибирается в конюшне. Но видишь ли, наш Чонгуки дал обет молчания, — как-то даже виновато произнес Сокджин. — Поболтать вам вряд ли удастся, какая жалость. С другой стороны, это даже хорошо, что он молчаливый, утешал себя Тэ, определив конюшню по запаху и уверенно двигаясь к ней. Значит, не будет ни претензий предъявлять, ни жизни учить, ни на грехи всякие там указывать… но то, что он не услышит, как стонет очаровательный послушник в постели, все же расстраивало Тэхёна. (То, что до этого дойдет, он даже не сомневался — зря, что ли, у него такой огромный опыт?) Зачем ему эта добровольная немота? Неужели нельзя просветляться и искать нирваны другими способами? Ведь бог, если он есть, зачем-то дал человеку язык… чтобы делать приятно друг другу, например. Странно, что ученые богословы не рассматривают этот вариант всерьез. Приблизившись к дверями конюшни, он прислушался — внутри было тихо. Кроме фырканья и редкого глухого стука копыт, никаких звуков. Внутри длинный сарайчик оказался разделен на несколько стойл, где стояли и хрумкали чем-то вкусным лошади. И не только они. Зрелище, представшее вдруг глазам Тэхёна, заставило его изумленно проморгаться: строгий послушник Чонгук с обетом молчания, присев на скамеечку, безмятежно жевал шоколадный батончик и что-то листал в новеньком айфоне. Самой свежей, наипоследней модели — уж кому, как ни ему было знать. Точно такой же Тэ отдал родителям у ворот монастыря, потому что «связи здесь все равно нет, ведь мы в этой обители отдыхаем от мира с его суетой»… Вот же лицемеры! — Ну нихрена же себе! — вырвалось у него. Послушник вскинул на него глаза, издал странный звук и уронил гаджет прямо в кучку свежего конского навоза, который по всей видимости еще не успел убрать. — Ах, как жаль, — злорадно сказал Тэ, проследив за полетом. Чонгук ответил взглядом, полным немой печали. — Ну давай, скажи что-нибудь, — подбодрил его Ким. — Облегчи душу, чего уж там! А я уж было поверил в сказки про твой обет молчания, — он усмехнулся, видя, как поджались красиво очерченные розовые губы. Чонгук склонился, брезгливо пытаясь выудить телефон из навоза, но Тэ мог бы поклясться, что видел в его глазах промелькнувший испуг — это еще больше его раззадорило и укрепило в собственных догадках. — Не знаю, почему ты здесь, но что-то подсказывает мне, что ты совсем не святоша. Но это твое дело, — заключил Тэхён с довольным видом. — Я тоже далеко не праведник, так что мы поладим, да? Главное, что связь здесь все-таки ловит! Как воспользоваться своим открытием, он еще не знал, но это была несомненно отличная новость. Даже две отличные новости.