Путь истинный

— Падре, разрешите? Чимин, вообще-то, кашлянул у входа в церковь, но его не услышали. Кашлял и еще, неуверенно приближаясь к обтянутой черной мантией узкой спине, но Шуга, видно, так глубоко задумался, что не слышал. Он сидел на скамье и что-то делал, склонив голову — локти размеренно и неторопливо двигались. Чимин, вообще-то, совсем сюда не рвался, ему вполне комфортно было у пруда с лилиями. Но живой и бодрый несмотря на жару падре Сокджин, пробегая мимо, сунул ему кружку с домашним лимонадом и велел оставить прополку клумб. И ему бы промолчать и пойти радостно отдыхать в тенёчек (Тэхён так и поступил бы!), но Чимин зачем-то спросил, не нужна ли какая-нибудь еще помощь. Отец Ким поглядел немного удивленно, подумал и отправил его к Шуге. Идя к церкви, Пак готов был откусить себе язык с досады. Это всё лимонад, будь он неладен! Просто к Чимину раньше никогда никто не проявлял даже такой копеечной заботы, и это было для него непривычно и трогательно. Он рос с крепко выпивавшей матерью, рано научился воровать, а когда попадался, его, бывало, били. Если ничего не приносил домой — колотила сама мать. Сейчас он сумел неплохо по собственным меркам устроиться, снимал хорошую квартиру, модно одевался, но всё это далось нелегко, и жизнь не жалела Чимина на его пути от мелкого магазинного воришки до карманника — полноценного представителя среднего преступного класса. А этот улыбчивый настоятель уже не в первый раз ставил его в тупик своей добротой. Чимину даже с Шугой было легче, хотя при одном воспоминании о пристальном и остром взгляде падре ему становилось неуютно. Хотя Мин и не мог знать, кто он такой на самом деле, но внутренний голос, а может, нечистая совесть, нашептывали ему разные страхи. Зато Шуга не готовил специально для него на ужин фасоль, вызывая растерянность: это что, всего лишь из-за того, что он обмолвился, что любит её? А Тэхёну отец Джин (так он попросил себя называть) испек кексы, на которые хмурый брат Мин и вовсе смотрел с подчеркнутым неодобрением. Хотя выпечки было столько, что досталось и ему, и Чонгуку, и паломникам, но… У Пака просто в голове не укладывалось, как так можно. А как же пост? А просветление? А суровость монастырских правил, в конце концов? Но отец Сокджин, видимо, понимал все это как-то по своему, потому что заявил со своей светлой улыбкой, что видеть румяные довольные лица господу богу приятнее, а монастырь не тюрьма, а место отдыха для утомленной души. Тэхён открыл было рот, чтобы поспорить, но благоразумно закрыл, когда Чимин наступил ему под столом на ногу. А смиреннейший послушник Чонгук в это время увел с его тарелки маленький кекс — Пак про себя усмехнулся дилетантству, с которым это было сделано. Сразу видно, что не профи… но почему он таскал у Чимина, но ни разу ничего не взял у Тэхёна? … Видит бог, Чиминов голос был тих, когда он подошел сзади и окликнул Шугу. Но спина падре вздрогнула, и под сводами церкви вдруг отчетливо прозвучало крепкое, совсем не молитвенное словцо. Он уронил то, что делал, и изумленный Чимин нервно хихикнул, увидев недовязанный яркий кружок из шерсти. Брат-близнец тех, что украшали стены и церкви, и столовой, и даже их с Тэхёном домика. Так вот кто их вяжет, оказывается! Никогда бы не подумал. Чимин удивленно перевел взгляд с вязанья на лицо Шуги, всегда бледное, а сейчас медленно заливающееся малиновым, и снова не смог сдержать смешка: занудливый падре сейчас очень напомнил ему испуганного школьника, сматерившегося перед учителем. Ему действительно двадцать шесть лет, а не пятьдесят, мелькнуло у Пака в голове, пока он рассматривал приоткрытые в смятении губы, пылающие щеки и растерянные глаза еще совсем молодого человека, который почему-то казался ему стариком. Наверно, из-за черных одежд, недовольного лица и скрипучего голоса. А может, из-за того, что его правая рука сейчас беспомощно висела, обмотанная бинтами. Чимину все еще было немного смешно из-за ругательства, но жалость уже коснулась его чувствительного сердца — он не минуты не сомневался, что людям нужно помогать, несмотря на то, что собственная жизнь все время учила его обратному. — Разрешите, святой отец? Он действительно хотел лишь помочь, а не подразнить, но Шуга понял по-своему: поджав губы, покраснел еще сильнее и потянулся, чтобы подобрать своё вязание. Но Пак успел чуть раньше, и их руки столкнулись: большая холодная ладонь накрыла сверху его теплую. От неожиданности Чимин не сразу её отдернул. Спица с легким звоном покатилась по каменным плитам церковного пола, и он машинально проследил за ней глазами. В следующую же секунду его рука вновь оказалась свободна, а Шугу, лицо, шея и даже кончики ушей которого стали помидорно-красными, точно ветром сдуло от него к широкому светлому окну. Наверно, монахам запрещено прикасаться к мирским грешникам, подумал Чимин, мимоходом ощутив себя униженным. Но тут же вспомнил, как мягко и почти по-отечески падре Сокджин трепал его вчера по плечу и вознегодовал на Шугу и его брезгливость. Конечно, это из-за того, что Чимин предпочитает мужчин! Он сразу невзлюбил их с Тэхёном именно из-за этого. Он поджал губы, осуждая про себя нетолерантного Мина, но вдруг услышал его смущенный голос: — Извини. Просто я привык справляться сам. Сейчас это прозвучало даже не скрипуче. У Шуги оказался мягкий приятный голос с еле заметной шепелявинкой, совсем не похожий на его привычное карканье. Чем дольше Пак смотрел на него, краснеющего и бессознательно потирающего ладони друг о друга, тем больше удивлялся: неужели всего лишь то, что он узнал о «немужественном» хобби, могло вогнать этого взрослого мужчину в краску? Серьезно? Сам не смущающийся почти никогда, он даже растерялся. Ну, вязание и вязание. Подумаешь! У него был знакомый, который вообще коллекционировал земляных червей. — Когда я вяжу, нервы успокаиваются, — пояснил падре Мин, неловко кашлянув. Хотя его щеки потихоньку принимали свой обычный цвет, он все еще избегал смотреть в глаза. Паку снова захотелось улыбнуться: кто бы мог подумать, что черствый на вид падре окажется таким застенчивым, почти уязвимым? Странный он всё-таки. Но обычный человек и не смог бы жить вот так, почти в полной изоляции, даже без связи где-то в горах. Интересно, от чего он сбежал, покинув мир? Одиночество? Вряд ли. По его обычному кислому выражению и неприветливым речам можно было понять, что оно для него скорее благо. А может, тоже совершил какое-то преступление и теперь скрывается? Чимин чуть не хихикнул, в последний момент прикрыв ладошкой рот — а то еще подумает, что это над ним. Интересно, обидно ли Мину, когда Тэ называет его старой вороной, религиозным эксплуататором и другими нелестными эпитетами, вдруг подумал он. Шуга никогда не оставался в долгу, ехидно отбривая его реплики, но Чимин видел, как он кусает сухие губы и хмурит брови. Да, это задевает его. Пак опустил глаза, вдруг ощутив себя неловко, потому что иной раз и сам посмеивался над ним вместе с Тэхёном — уж очень забавным и не от мира сего он выглядит. Но он не успел почувствовать невесть откуда взявшуюся вину, как Шуга его окликнул. Скрипучий сварливый голос звучал совсем как обычно, но Чимин все же расслышал в нем слабые отголоски смущения. — Тебя отец Сокджин прислал? Ну не сам же пришел, чуть не рассмеялся он про себя, и падре тут же эхом повторил его мысли, задумчиво его разглядывая: — Не сам же ты пришел. Чимину стало неуютно, и он прикрылся ресницами от темных проницательных глаз. Не начал бы опять допрашивать, мелькнула тревожная мысль. Ладошки тут же вспотели сильнее, и он нервным движением вытер их о свое длинное одеяние, с досадой отметив, что Шуга все ещё смотрит. И почему именно к нему такой интерес? Почему не к Тэхёну?! Видимо, эти мысли отразились на его лице, потому что падре вдруг отвернулся, ничего не спросив. Вместо этого он откашлялся и поправил на носу извлечённые откуда-то очки — странно, вдруг промелькнуло у Чимина в голове, что вязал он без них. — Я хотел бы научиться святым молитвам, падре, — проворковал Пак, скромно опуская ресницы. Ему совсем не хотелось в такую жару что-то намывать или полоть, и он нашел беспроигрышный способ этого избежать. В ответ Чимину почудился звук, похожий на тихое кошачье фырканье, и он едва сдержал улыбку: Шуге явно не понравилась его находчивость. Но как-нибудь он это переживет. Такая малость по сравнению с тем, чтобы ползать на карачках с тряпкой в зубах! — Хорошо, я научу тебя молиться, — услышал он бесстрастный слегка шепелявый голос. — Встань на колени, Чимин.

***

— Значит, не хочешь поговорить? Снова не услышав ответа, Тэхён растерялся и почувствовал себя глупо, а потому медленно начал закипать, сверля в упор его широкую спину. Для грязной работы в конюшне Чонгук надел простую футболку и свободные штаны, но даже через это скромное одеяние было видно, какая ладная и крепкая у него фигура. Какие бицепсы выступают из-под рукавов майки и как перекатываются бугры мышц на спине, когда он поднимает руки. Тэхён внутренне пищал, видя большие натруженные ладони, широкие удобные плечи и вспоминая невероятную легкость, с которой Чонгук забросил его вчера себе на плечо. Они одного роста, но насколько же он сильнее, закаленный тяжелым трудом… Тэ сглотнул слюну, скользя взглядом по стройному телу, но отнюдь не собираясь прекращать перепалку. — Значит, местной элите разрешается иметь телефон, а мы с Чимином здесь заключенные на правах рабов?! Вы просто эксплуатируете людей, лицемерно прикрываясь своим богом! Чонгук хотел ответить, но тут конь, блестящие черные бока которого он начищал скребком, вдруг фыркнул, задрал голову и издал такое оглушительное ржание, что Тэ аж присел. Огромное копыто ударило в землю в метре от него, и Ким поспешил отскочить, пока это чудовище случайно не проломило ему череп. Но подол его подрясника зацепился за какой-то гвоздь. Треск, ругательство и тихий смех прозвучали одновременно, а потом Тэ ощутил боль в коленках и понял, что грохнулся на них посреди конюшни, а послушник серебристо смеется над ним, согнувшись пополам. На морде коня было написано презрение ко всем идиотам вообще. А потом уже знакомый запах сена и парного молока защекотал ему ноздри и мощные увитые венами руки дернули вверх, поднимая с колен — подальше от страшных копыт, что топтались рядом. Тэхён увидел совсем близко черные глаза с веселыми искорками в глубине и сам расплылся в ответ широко и глупо, мигом забыв об отстаивании интересов трудящихся. Прикосновение рук парня было таким бережным, не грубым, несмотря на всю его силу, что Ким вдруг подумал — даже если ему придется каждый день притворяться дураком, вляпываясь в истории, чтобы Чонгук его спасал — это определенно того стоит. — Я наблюдал за тобой вчера и сегодня и не видел, чтобы ты перетрудился, — весело сказал парень, отпуская его. Тэхён онемел на секунду — то ли оттого, что послушник наконец заговорил, то ли от его голоса. Такого же красивого и серебристого, как и смех. Чонгук за ним наблюдал. Чонгук. За ним. Наблюдал! Все это время, пока Шуга тиранил их с Чимином работой, пока они ели в трапезной, пока он сражался с козлом Арнольдом (выкуси, бородатая скотина!) — Чонгук был где-то рядом. Поэтому у него получилось так быстро прибежать Тэхёну на выручку, стоило ему только позвать. Внутри разлилось тепло, а легкое смущение от воспоминания уже хотело расцвести в груди, как вдруг внезапно его обдало холодком. Чонгук наблюдал за ним, торчавшим на яблоне два с лишним часа. Стремительно стирая с лица улыбку, оскорбленный Ким прожег его взглядом, пока радостные бабочки дохли в его животе, прекращая трепетать бесполезными крылышками. — Хорошо, что ты снизошел до разговора со мной, но на вопрос так и не ответил. Разве монахам положены айфоны? И шоколадки? Ты прятался — значит, нет! — Я не прятался, — но его уши тут же начали предательски краснеть, подтверждая правоту Кима. Чонгук быстро отвернулся и снова взялся за скребок, полируя и так гладкие лошадиные бока. — Не рассказывай сказок! Честно, мне плевать, что ты делал — хоть дрочил, я не ханжа, — он чуть не прыснул, когда скребок упал, а Чонгук зажал себе ладонью рот и повернулся к нему, в шоке округлив глаза. Но даже так он был все равно красив и мил, и Тэхён в который раз с досадой поймал себя на том, что никак не может перестать им любоваться. — Просто я в этой вашей дыре вроде как Пушкин в ссылке, смекаешь? Был такой русский поэт. В общем, чтобы надолго не нарушать твой обет… — Тэ скептически покосился на него, давая понять, что в обет он не верит, как и в остальную Чонгукову добродетель. — В общем, если ты позвонишь моим родителям и скажешь, что я веду себя примерным паинькой, а в святой обители разрешён интернет — то так и быть, я не заложу тебя падре Сокджину! И Шуге тоже, — поспешно прибавил он, не без оснований подумав, что настоятель скорее простит оступившегося. Тэхён соврал бы, если бы сказал, что его сердце не сжалось при виде больших укоряющих оленьих глаз, но он все-таки решил дожать до победы, вспомнив ещё кое-что. — А еще можно сказать, что на нужды обители неплохо бы пожертвовать… скажем, долларов пятьсот. Хватит этого нам на шоколадки, как думаешь? — Останется ещё на орехи. Уголок рта парня скептически дернулся — он усмехнулся этой неуклюжей попытке подкупа. Обычно Тэ управлялся изящнее, но почти двое суток без интернета сделали его немного нервным. Он думал о Хосоке и представлял, как тот волнуется — лучший друг пропал с концами. Хорошо, если мама догадалась ему позвонить. И голосок Лиён он был бы рад услышать. За пару суток соскучился так, что готов был уйти отсюда хоть пешком, но что толку, если всё равно сошлют обратно? — Выражайся яснее, — рыкнул он. — Яснее? Отлично! — послушник тоже оказался не промах. Не такая вяленая вобла, каким выглядел сперва, и в другое время бы это порадовало Тэ, но не сейчас. — Как ты себе это представляешь? Твои родители вели переговоры с настоятелем, а тут появлюсь я! Это же проще простого — перезвонить падре и узнать, что никакому Чон Чонгуку он сбор денег для монастыря не поручал. Тогда и ты, и я огребём по полной! — И то правда. Но что же делать? — Тебе — не знаю, — отрезал Чонгук, возмутив его этим до глубины души — у самого, значит, есть блага цивилизации, а другим помочь?! — Интересно, что скажет на это всё падре Сокджин? — как будто в задумчивости произнес Тэ, обведя неопределенным жестом валявшуюся на полу обёртку от сникерса и светящийся в полутьме конюшни айфон. — Он как раз послал меня за «бедным голодным Чонгуки»! А падре Шуга? Ох, он расстроится, наверное! Он осознавал, что играет с огнем, поэтому не удивился, когда его спина вдруг оказалась сильно прижатой к стене конюшни, а Чонгук навис над ним, сверкая глазами. — Только попробуй меня заложить! — Ого, значит, ты не только молитвы знаешь, — удовлетворенно усмехнулся Тэхён. Страшно ему не было — и не такие, бывало, грозились. — Пойми правильно — мне плевать на всё это, — он снова показал на свидетельства чонгукового «грехопадения». — Я о себе забочусь, а ты, конечно, можешь делать вид, что тебя нисколько не интересует мирская жизнь! Прячься и дальше по углам, отказывайся от радостей жизни во имя неизвестно чего. По лицу он видел, что стрела попала в цель. Хватка Чонгука на его плечах ослабла, морщинка между бровей разгладилась, и он, после секундной борьбы с собой, вдруг стал похож на одного из бесстрастных плосколицых паломников, напоминающих каменных идолов. — Но я действительно хочу уйти от мира. Это мое желание, никто меня не принуждает. И правила обители не запрещают пользоваться телефоном и чревоугодничать, просто нам всё это не нужно… — он запнулся под насмешливым взглядом. — Считается, что не нужно. Только привычки трудно побороть. Он как будто убеждал в этом самого себя, и добрый по натуре Тэ не выдержал. — Если бы это было разрешено, ты не щемился бы по углам, — покачал он головой. — Может, я и не сдал математику, но всё же не полный идиот. Не удержавшись, он перевел взгляд на коня, словно приглашая его в свидетели. — Я буду тебе очень благодарен, если ты не станешь доносчиком, — негромко сказал Чонгук в тишине, нарушаемой лишь аппетитным лошадиным похрустыванием и редким фырканьем. — А что мне за это будет? — прищурился Тэхён. — А ты просто так не помогаешь людям? — Как и ты, — отпарировал Ким. — Но я охотно сделаю вид, что слепой и глухой, если ты сейчас дашь мне позвонить! С этими словами он ловко, не без удовольствия прижался к Чонгуку и шустро выхватил из кармана его хламиды айфон, который тот типа незаметно спрятал. Но не успел даже попытаться разблокировать: в следующую секунду его руку сдавили словно клещи, и он уронил аппарат на пол, вскрикнув от испуга и боли. — С ума сошел?! — Это ты сошел! — зашипел на него почему-то не менее испуганный Чон. — Не смей трогать этот телефон, понял? Вообще ничего здесь не трогай! — Да пошел ты! Тэхён рванул у него свою руку, но Чонгук уже отпустил, видимо, сам испугавшись того, что сотворил. Тэ потерял равновесие и чуть не сел на задницу прямо в навоз, но как-то удержался и, не говоря ни слова, метнулся к двери. — Постой! Чонгук в два прыжка нагнал его и преградил дорогу, но уже куда более деликатно. — После отбоя, как заснёт твой сосед, выходи к живой изгороди и жди там… только на глаза никому не попадись! — выпалил он, краснея. — Я принесу тебе телефон. — И чего-нибудь вкусненького, — быстро добавил Тэ, сразу меняя гнев на милость. — Чипсов там, шоколадок парочку… Не могу я этот ваш суп из водорослей жрать, я же не черепаха! — А черной икры или скатерть-самобранку не надо? Где я тебе возьму в горах шоколадки с чипсами? Его раздражение было так натурально, что Тэхён едва не проникся, но все же удержался, и его взгляд выразительно упал на валявшуюся на полу обёртку от сникерса. — Это мне родители привозили! — Значит, угостишь из своих запасов, не будь жадиной. Вам же все равно нельзя, — прибавил он издевательски. Чонгук надулся. Но он был такой милый со своей детской жадностью — точь-в-точь как у маленькой Лиён! Тэхёну пришлось приложить усилия, чтобы выдержать свое суровое лицо, но внутри он чуть не верещал от милоты. К тому же встреча после отбоя у густой живой изгороди — это уже кое-что. Почти свидание, а если знать умение Тэхёна обращать такие ситуации себе на пользу — то и не почти. Радовало, что святоша оказался не таким уж и святым. Если человек любит сникерсы и Марвел, то просто не может быть тупым фанатиком, а Чонгук любит. Тэ сам видел. Значит, человеческое в нем ещё живо, и им найдётся о чем поболтать в тени нестриженного колючего кустарника, отделяющего домики от монастырского сада! — Только чтобы никто тебя не видел, понял? — повторил Чонгук, снова берясь за скребок и этим явно показывая, что считает разговор законченным. — И твой сосед тоже! — Какой сосед? — удивлённо спросил Тэ и лишь спустя секунду вспомнил: точно. Чимин. Чимин, который засыпает позже него, почти перед самым рассветом. Вот ещё проблема-то!