Против ветра

If I get her in my sight, Boom-boom! Out go the lights Little Walter «Boom-boom out goes the light»

К началу записи, когда Мартин представил на суд коллег несколько новых песен, стало ясно, как на самом деле сильно осмелел их озаренный вспышками фотокамер поэт-песенник. Речь шла уже не о юбках и прочих невероятно оригинальных конструкциях, которые Гор носил так же естественно, как иной дипломат – строгий двубортный костюм: Мартин заново открыл для себя немецкую философию времен Просвещения, немецкую же поэзию - достаточно мрачную, окрашенную в религиозные тона - и (отдельным пунктом) средневековые эпические сказания. И если раньше Мартин просто много читал, теперь в промежутках между попойками он утопал в завалах книг. «Хватит столько читать, Март! – призывал его Дэйв. – Живи - и тогда читать будут о тебе». Но Мартин оставался глух к агитации - он читал и читал. И даже если на его слог «Песнь о Нибелунгах» не повлияла нисколько, общее настроение и атмосферу его пытливый мозг жадно впитал. Блаженствуя в каше информации и впечатлений, Мартин удивительно органично сплел собственный лирический, томно-тоскливый настрой с осознанием неминуемой смерти, аскетическим и фанатическим привкусом католицизма, ликованием от факта собственного существования и целой бурей эмоций, которые вызывал у него секс (последнее в жизни Гора приобретало всё большее значение), - и эта новая манера пришлась Мартину впору, как сшитая на заказ перчатка. Мартин расцвел и радостно строчил песни, которые становились всё более черными. Сам Гор, однако, заявлял, что считает иначе, и вообще, он – чуть ли не луч света в их темном царстве трудоголиков и фаталистов. - Какие трудоголики? Какие, черт подери, фаталисты? - злобно бурчал Уайлдер, ниже склоняясь над звукорежиссерским пультом. - Эксгибиционисты и точка, - мимо него то и дело радостно пробегал либо Мартин в платье, держащемся на честном слове, либо дефилировал Дэйв, хранящий верность дичайшим узким кожаным штанам и как всегда где-то оставивший майку. Завершал шествие Флетчер – слава небесам про футболку он забывал не так часто, но и про микроскопические джинсовые шорты не забывал тоже. «А что такого? - удивлялся Энди, каждый раз, как Алан говорил ему, что такая форма одежды отнюдь не способствует продуктивной студийной работе – Удобно же…» Нет, что удобно-то сомнений быть не может, но при виде Флетчера в шортах, Алан начинал думать каким-то другим мозгом. Спинным, может быть, но не головным определенно. Уайлдер никак не мог взять в толк - вроде у него самого ноги есть, и колени есть, и все остальное тоже на месте, так почему же коленки Энди оказывают на него такой… поразительный, не сравнимый ни с чем другим эффект, начисто вырубая мозг и врубая совершенно иные мыслительные центры?.. Сверкая ляжками, Флетч во всей своей долгоногой красе (от которой Алан уже не впервой просыпался в поту и смущении), восседал в кресле - как и всегда свысока наблюдая за работой и иногда отпуская комментарии. И Алан, вежливо смотря в сторону (однако взгляд то и дело соскальзывал на гипнотические бледные колени), неожиданно понял, что теряет контроль над ситуацией и сейчас самое время вспомнить о неотложном деле, так что, срываясь со своего места, сухо объявил: - Этот чертов тройник мне не нравится. Слишком уж сильно греется. Надо поменять. Идем-ка, Флетч, поможешь. Всё равно без дела сидишь, - и Мартин только удивленно посмотрел им вслед. В этот момент Уайлдера не смущали даже гипотетические подозрения, которые подобный неожиданный маневр мог вызвать у присутствующих - на предварительную дуэль намеками и поиск благопристойного предлога его сил не хватило бы. - Вообще, к черту этот тройник. Надо поговорить, - провозгласил Уайлдер, прикрывая за ними дверь чулана, где десятки работавших в Hansa музыкантов держали запасные и сломанные инструменты. Энди, хлопая по выключателю, кивнул. Собственно, так он и думал: разумеется, поговорить, последнее время они только и делают, что беседуют. - Слушаю. - Убери эти шорты, - потребовал Алан. - Убрать? – переспросил Флетчер, склоняя голову на плечо. – Совсем? - Алан вдруг понял, что сказал не совсем то, что хотел и рыкнул: - Не строй из себя идиота! Ты понял, о чем я. - Прекрасно понял. Но, Чарли… - Флетч улыбнулся, - Твое требование совершенно необоснованно… - Это, по-твоему?!.. – зашипел Алан. – Смешно?! – схватив Энди за руку, он положил его ладонь себе чуть ниже пояса, - Я. Не могу. Так. Работать – процедил Уайлдер. Его лицо было таким серьезным и одновременно страдальческим, что Флетч едва сдерживал смех. Останавливала его разве что вполне здравая мысль: начни он хохотать, Алан его придушит. - А я-то думаю, что ты всё куртку на поясе носишь… - Флетч уже совершенно откровенно издевался. – Оказывается, это не новая мода. Ты просто… - С-сволочь! - Приведи хотя бы три аргумента, - парировал Энди, и Уайлдер, прищурился. Его взгляд вполне ясно говорил о том, что последует за такими опрометчивыми словами. - Раз, - он положил руки на плечи Энди и надавил, заставляя Флетча сесть на стоявшую позади него коробку, – Два, - усмехаясь, произнес Алан, подходя еще ближе и начиная растирать плечи и грудь Энди, - Три, - выдохнул Уайлдер наконец, взял Флетча за подбородок и, задирая его голову вверх, жадно поцеловал. - Я достаточно ясно выразился? – почти мурча, поинтересовался Алан некоторое время спустя, ненадолго отрываясь от своего увлекательнейшего занятия. Прежде чем Энди успел хотя бы, удовлетворённо жмурясь, кивнуть: «Вполне ясно», в дверь дробно замолотили костяшками. Алан, переменившись в лице, мигом спихнул Флетчера на пол, за коробку, где Энди съежился, лбом впечатываясь в колени и чувствуя за поясницей спутанную массу проводов (и откуда здесь столько хлама?). - Эй, Чарли, - звонко воскликнул Гаан, размашисто открывая дверь с ноги. - Ты там в Нарнию попал что ли? – Уайлдер достаточно убедительно проворчал, что в этих завалах (черт подери) сам сатана не разыщет нужного мотка проводов. – О как… но ты-то нашел этот?.. ну как его?.. - Дэйв, уставившись на Алана, сосредоточенно сощурился, вспоминая. – Тройник, во! Нашел? – не глядя, Уайлдер схватил первый же удлинитель, что оказался поблизости. – Чудно. Кстати, ты часом не видел Флетча?.. - Он пошел за кофе, - тотчас же выдал Алан. Это вранье прозвучало до того подростково-неуклюже, что Энди, притаившегося за штабелями коробок, снова начала разбирать смеющаяся легкость. Риск быть «застуканными» приятно щекотал распаленные нервы. - За кофе?.. - А что, нет, что ли? – и, заверив Дэйва, что он сейчас вернется («Еще штуку найду – на всякий случай, про запас»), Алан деловито открыл ближайшую к нему коробку, сразу по локоть погружаясь в завалы барахла. - Если хочешь, можешь помочь, - по-рыцарски предложил он, и Гаан тотчас испарился. Стоило Дэйву исчезнуть, Уайлдер прекратил «поиски», свесился с коробок, служивших укрытием Энди, и довольным шепотом сообщил Флетчу, что ему теперь придется идти за кофе. - И мне возьми, - прибавил Уайлдер, редкостно собственническим жестом одергивая на Энди шорты, прежде чем, сгрести в охапку парочку удлинителей и отчалить в сторону студии. - Покрепче какой-нибудь, хорошо? *** Они странные – после долгих размышлений, вывел Флетчер. Другого определения ему в голову не приходило. Странные, и с этим ничего не поделаешь, надо как-то крутиться с таким лестным логотипом на лбу. Англичанин до мозга костей – равно как и Алан, которому пару раз уже сказали, что он выглядит как герой викторианского рассказа Конан-Дойля – Энди, поддаваясь вековой типично британской привычке, втайне считал себя ну просто форменным безумным шляпником, не зная, что в действительности, он совершенно адекватен и даже смотрится обычным в пошлом, загибающемся, распополамленном Берлине. Но ярлык «ненормальных» оказался очень удобен: «странность» объясняла всё. Ведь не существовало никаких логических предпосылок того, что они однажды склеятся в неуклюжем безудержном поцелуе, а потом продолжат (по крайней мере, со своей стороны Энди отказывался замечать хоть какие-то шаги к сближению, тем более к такому). Факт оставался фактом: Алан отныне считал, что он вправе объявиться на пороге квартиры Энди в любое время дня и ночи, дабы потребовать свою порцию внимания, или звонить, звонить-звонить, измочаливая телефонный провод – убедиться, что Флетчер дома, а в противном случае получить право изводить себя едчайшими подозрениями и снова звонить, пока наконец Энди не возьмет трубку. Уайлдер желал контролировать и знать, что ничьи руки не посягают на «принадлежащее ему». И будто бы этих вечных звонков было мало - он постоянно ругался, клял, проклинал и недобро сверкал глазами, каждый раз, как в опасной, по его мнению, близости от Энди оказывалась какая-нибудь девушка. Как-то Алан даже не поленился разыскать Флетчера в огромной толпе на выходе из Олимпийского стадиона, когда тот вместе с Мартином отправился на футбол – исключительно чтобы убедиться в том, что Энди сегодня будет спать один (ну или у Алана, а то эти чертовы футбольные фанаточки больно шустрые, ему-то не знать). Хоть это и могло показаться непонятным, но поначалу Энди не имел ничего против подобного положения вещей. Беспокойство Алана - такое удивительно не наигранное - приятно льстило его самолюбию. Он еще не задумывался над тем, каким лицемером надо быть, чтобы осуждать неверность, когда сам ты очень, очень далек от получения нимба и медали за чистоту деяний и помыслов. Энди упускал из их уравнения какую-то очень важную постоянную, которую не желал принимать. Ему даже нравилась своеобразная двойственность их действительности: На людях – почти сухо. Учтиво кивнуть, пожать руку (стиснутые губы кривятся вежливо), и мы снова приступаем к работе, кидая кастрюли и педантично перебрасывая звук из канала в канал, чтобы окончательно дезориентировать слушателя. Настолько убедительной была эта приятельская, отстраненная манера, что Флетч иногда начинал сомневаться – а не примерещились ли ему те душные вечера. Затем, правда, он радостно разубеждался в этом, когда Алан украдкой хватал его за запястье и тотчас опускал, как обжегшись, или… Когда второй час ночи, за ширмами предлогов и стенами вранья - яркий румянец, закрытые глаза, прилипшие к потным вискам пряди. Тень угловатого птичьего профиля склоняется над другой, обмякше-расслабленной тенью - хоть пиши картину. И рот, что еще днем громко ругал его, Флетчера, «идиотские идеи», извергает, жадно глотая воздух, такие признания, что кровь в жилах вскипает. Или… пять утра, бары уже закрыты – вжавшись лопатками в холодную кирпичную стену зацеловывать чуть ли не до потери пульса, прячась в желтеющей предутренней темноте. В то время они еще жили на приличном расстоянии друг от друга – что лишний раз заставляло Уайлдера кусать локти от беспокойства (ведь он не может тотчас примчаться и убедиться, в том, что Флетч честно ответил «Да, чтоб тебе подушкой подавиться! Я один!»). Решение съехаться было принято достаточно неожиданно: Флетчер уже собирался ехать к себе – даже куртку надел и зашнуровал ботинки – когда Уайлдер, недовольный тем, что Энди опять ускользает из его поля зрения, достаточно мрачно глянул на него и поинтересовался: - А зачем тебе вообще уезжать? Ведь завтра… «Ведь завтра я всё равно вернусь» - мысленно закончил за него Энди и точно в голове что-то разомкнулось. А в самом деле, что им мешает?.. а если действительно?.. если он и правда бывает дома только чтобы переодеться торопливо ну и максимум провести жалкий один вечер в обществе никого, отдыхая от разговоров и шума… - Что, опять в астрал ушел? – хмыкнул Уайлдер, прислоняясь к стене и скрещивая руки на груди. - Я переезжаю к тебе, - провозгласил Флетч, торопливо вытаскивая себя из омута размышлений. - Лучше сразу смирись с этим. Алан безуспешно попытался скрыть торжество, бросаясь к Энди и срывая с него куртку. Слово Флетч сдержал и со следующего же дня начался эксперимент, который Энди позднее называл про себя: «сколько вы продержитесь в одной квартире, без того, чтобы поубивать друг друга».