Всё, что любовью названо людьми

Рим 41 AD Впервые за всю историю своего пребывания на Земле Кроули относился к своей работе всерьёз — так, как и полагается демону. Он больше не ограничивался маленькими и незаметными тычками, заставляя людей колебаться между добром и злом. Он решил развернуться в полную силу. Что ему было терять?.. Кого жалеть?.. В Риме опять правил Гай Юлий Цезарь — шестой по счёту. Он оказался податливым и внушаемым, так что Кроули было достаточно шевельнуть пальцем, чтобы тот с энтузиазмом бросался в безумства. Он подавал большие надежды в самом начале своего правления, был отлично образован, неглуп. Но влияние Кроули лишало его здравомыслия, и император, прозванный Сапожком (Калигулой), шаг за шагом терял человеческий облик. Прохладный ночной ветер, как вор, пробирался сквозь галереи дворца, залы Муз и Нимф, крался мимо фонтанов и статуй. Он таился у стен, дрожа, чтобы вдруг броситься в лицо свежим порывом. — Ты мне надоел, — Кроули стремительно шёл вдоль колонн, раскрашенных лунным сиянием в чёрный и белый. Тёмная тога будто не поспевала за ним, струилась тревожными складками следом. — Не оставляй меня! — Гай бежал за ним, едва накинув одежду. Но как бы он ни спешил, Кроули всё равно был впереди. — Я никому не могу доверять, кроме тебя!.. Останься! Останься!.. Он споткнулся, упал на колени, вскрикнув от боли. — Я приказываю тебе остаться! — яростно бросил он, распрямившись. — Я император Рима! Никто не может меня ослушаться! Кроули остановился. Помедлив, обернулся назад. — Станцуй мне, — сказал он. — Что?.. — неуверенно спросил Гай. Его заворожённый взгляд жадно скользил по демону — он почти ничего не слышал, будто отнял у себя слух, чтобы усилить зрение. Так и стоял на коленях, забыв подняться. — Станцуй мне, — потребовал Кроули. — Развлеки меня. И позови людей, с тобой скучно. Три сенатора, срочно вызванные во дворец, трепетали в ожидании самого страшного — приговора, яда, кинжала. Переглядываясь, вспоминали все свои ошибки, неосторожные слова, даже мысли. Кроули сидел у края сцены, выбирал с блюда оливки покрупнее и наблюдал, как людей захлёстывает панический страх. Их пальцы дрожали, вытирая похолодевший лоб, глаза бегали, дыхание замирало в груди. Они вздрогнули, когда раздались звуки флейт и трещоток. Император выбежал к ним в женском покрывале и тунике до пят. Сенаторы замерли, напуганные этим появлением до холодного пота. Они не двигались, пока Гай не отплясал своё до конца. — Кыш, — Кроули махнул рукой, отпуская зрителей по домам. Те исчезли, счастливые, что в эту ночь беда миновала. — Ты доволен? — требовательно спросил Гай. Раскрасневшийся, задыхающийся, он смотрел на Кроули со злым обожанием. Демон пренебрежительно бросил в него оливкой и ухмыльнулся. — Ладно. Я ещё задержусь. Похоть, тщеславие, алчность, гнев — Кроули был поражён, как легко они разрастались в душах. Император Рима, не найдя достойного объекта для зависти среди людей, обратился к богам. Представляя себя всемогущим Зевсом, он искал себе среди римлянок послушных любовниц и приглашал во дворец на обед вместе с мужьями. Растянувшись на ложе, подзывал их к себе и осматривал каждую внимательно, словно работорговец. Если женщина от стыда опускала глаза, он поднимал ей лицо своей рукой и велел смотреть на себя. Выбрав одну, он уводил её в спальню, пока музыканты и танцоры развлекали гостей, а потом приводил обратно — растрёпанную, красную до ушей. Вернувшись, громко хвалил или бранил её, перечисляя в подробностях, что хорошего и плохого нашёл в её теле и была ли она умела и горяча. Кроули, подперев рукой голову, щипал виноград и вселял в опозоренных мужей тихую ненависть. Ему нравилось дирижировать людскими пороками. Когда пир превращался в общую оргию, он вдохновлял их отдаваться своим страстям — самым тёмным, постыдным, тайным. Он заставлял людей доходить до исступления и экстаза, царапать себе лицо, кричать и визжать. Он довольно улыбался, когда они, обессилев, падали друг на друга, всё ещё охваченные демоническим возбуждением, но уже неспособные двигаться. Иногда вдруг внезапная мысль колола его в висок, как игла: воспоминание о том, что когда-то он старался быть снисходителен к людям. Но Кроули отмахивался от неё, как от мухи. Он не собирался больше потакать своим слабостям. Он признал наконец и согласился всем сердцем с тем, что он — демон, существо, противоположное всем законам и добродетелям. Иногда, рассеянно скользя глазами по обнажённым телам, заполнявшим триклиний, он чувствовал странную тошноту и невыносимую скуку. Тогда он вставал и уходил, молча оставляя того или ту, с кем разделял ложе. Брал кувшин вина в ближайшей таверне и проводил за ним время, пока не прибегал посланник из дворца с сообщением, что император требует его назад. — Что у вас есть? — спросил Кроули тоном человека, у которого сегодня был трудный день, и никому не стоит даже пытаться сделать его ещё хуже. — Дайте кувшин чего-нибудь, что можно пить. — Домашнее тёмное, — недружелюбно отозвалась хозяйка таверны. — Два сестерция. Кроули положил монеты на стойку. Он предпочёл бы вино, но пиво его тоже устраивало. Он устал от Рима, императора и его безумия. Ему хотелось двигаться дальше. Заговор против Калигулы был составлен, и до убийства оставались считаные дни. После этого Кроули мог считать себя свободным. Хотя он больше не верил в свободу. Её не было ни на Земле, ни на небесах, ни в Преисподней — только ссаный божественный План, где каждый играет отведённую роль, не смея сделать шаг в сторону. И нет в конечном счёте ни добра, ни зла — есть лишь бесконечная пьеса, дешёвый трагифарс, где Кроули досталась маска учёного шарлатана Доссена. Спасибо, блядь, Господи, что избавил хотя бы от горба и уродства!.. Он подвинул к себе кувшин, но не успел налить, как рядом послышался голос. — Краули... Кроули? Азирафель, сияя улыбкой, радостно смотрел на него, будто встретил старого друга. Кроули обежал его недовольным взглядом. Весь в белом, разумеется, даже золотые крылышки нацепил. А раньше он так не радовался при встречах. Кроули с затаённой обидой подумал, что Азирафель упустил то время, когда они могли бы стать приятелями. После всего, что их сторона устроила с Восс-скресением, Кроули даже видеть ангелов не хотел, не то что говорить с ними. Особенно с Азирафелем. Особенно сегодня. И в этом году. И в этом тысячелетии. — Как удивительно встретить тебя здесь, — сказал Азирафель, присаживаясь рядом. Кроули отвернулся. Он не помнил про Азирафеля все эти восемь лет и предпочитал бы не вспоминать его ещё тысяч восемь, а лучше — не вспоминать никогда. Их разделяла пропасть, и он был наивным дураком, когда понадеялся, что между ними может быть что-то общее. Он ждал, что Азирафель поймёт молчаливый намёк и исчезнет, не пытаясь завязать светскую беседу, но ангел намёков не понимал. — Всё ещё демон? Кроули чуть не подавился. — «Всё ещё» — что за идиотский вопрос — «всё ещё демон» — кем мне ещё быть, трубкозубом? — раздражённо воскликнул он. Го... дьявол, этот ангел был просто феноменальным придурком. «Всё ещё демон!..» Как будто у Кроули был выбор — быть им или не быть! Эй, Всемогущий, можно я теперь выйду из угла и поиграю с другими ангелами?.. Кроули опять отвернулся. Но Азирафель не отвязывался. — Наше здоровье, — предложил он, со стаканом подавшись к Кроули. Он будто не заметил ни вспышки гнева, ни намеренной холодности. Проклиная себя за уступчивость, Кроули стукнулся с ним стаканами, отворачиваясь в третий раз и надеясь, что теперь-то ангел всё поймёт и отстанет. Потому что так будет проще для всех. Нельзя забывать, что каждый из них на своей стороне. Азирафель однажды станет точно таким же, как все остальные ангелы — твердолобым, упёртым в собственные принципы, жестоким. Поживёт — поумнеет, и не надо к нему привязываться. Привязываться? — с негодованием переспросил себя Кроули. — Никто ни к кому не привязывается! Пусть катится хоть прямо сейчас! Блажен, как говорится, кто верует. — Надолго в Риме? — светским тоном спросил Азирафель. — Заглянул на маленькое искушение, — соврал Кроули. Это было не удивительно — демонам свойственно врать. Но Кроули испытал какое-то подозрительное беспокойство от мысли, что Азирафелю станет известно, чем он на самом деле занимается при дворе Калигулы. Все его достижения показались вдруг такими пустыми и незначительными. Кому от них стало лучше?.. Никому и не должно становиться лучше! — яростно напомнил себе Кроули. — Должно становиться хуже — демоны делают хуже, а не наоборот! Воздух будто бы потеплел, стал чище от ангельского присутствия. У людей посветлели мрачные лица, раскрылись улыбки. Даже недовольная хозяйка таверны разгладила хмурые брови от ангельской, мать её через Веспасиана, благодати. Даже в нём самом сдвинулось что-то, что Кроули страстно желал оставить недвижимым. — А ты? — буркнул он, почти против воли поддерживая разговор. — Я хотел навестить новый ресторан Петрония, — охотно отозвался ангел. — Я слышал, он изумительно готовит устрицы. В этом было что-то до странности человеческое. Это люди, встречаясь, обменивались новостями и сплетнями — а чем было обмениваться им двоим? У них не было общих знакомых, семей, друзей, да даже козы или собаки, чьими щенками можно было похвастать. Кроули понятия не имел, что на это ответить. — Никогда не пробовал устриц, — бездумно заметил он, намекая, что ему плевать. Он не интересовался едой — только выпивкой. И иногда сладкими фруктами. Его обострённый вкус с наслаждением различал оттенки вина, мёда, хмеля, фиников и винограда. Но еда казалась ему грубой и скучной. — О! — Азирафель, кажется, был поражён его пробелом в знаниях. — Позволь соблазнить тебя… Кроули развернулся к нему всем телом. Азирафель осёкся, смущённо заулыбался. — Нет, — поправился он. — Нет, это же… по твоей части. Кроули смотрел на него, будто прозрел. Соблазнить, да?.. Соблазнить? Какой интригующий выбор слова. Азирафель улыбался в ответ, едва заметно краснея от своей оговорки. Оговорки ли?.. Азирафель смотрел на него, и Кроули знал этот взгляд. Эту искру интереса, этот крошечный огонёк влечения — который, к слову, не должен был быть свойственен ангелу. Люди часто смотрели на него именно так — и куда жарче. Но люди, не ангел. И что-то раскрылось в нём. Будто на остывшие угли налетел порыв ветра, смахнул сизый пепел — и они зарделись, готовые дать жизнь новому пламени. Возбуждение, так называлось это чувство. Влечение. Будь Азирафель демоном, Кроули бы подумал, что всё это неспроста. Но нет, Азирафель был ни при чём — по крайней мере, по части чудесного внушения похотливых желаний. Кроули не чувствовал особого влечения к людям. Они были такими маленькими, такими короткими. Их жизнь пробегала стремительно — как можно увлечься тем, кого завтра уже не станет? Но Азирафель был ангелом. И это меняло всё. Кроули мысленно раздел его, лишив белой тоги — и нашёл открывшееся зрелище более чем приятным. Мягкое светлое тело, идеально гладкое и наверняка очень ухоженное. Чем он пахнет?.. Есть ли на нём волосы?.. Как они вьются?.. Кроули немедленно захотелось узнать эту чрезвычайно важную информацию. Каким был бы его голос, если бы Азирафель вздыхал, охваченный страстью?.. Покажется ли его кожа прохладной, если взять его за бока?.. Каково это — совратить ангела? Мысль мелькнула, пропала, потом вернулась. Каково это — утянуть его за собой в бездну Ада, потому что лишь там можно познать все наслаждения этого мира, пресытиться ими, возненавидеть их и умирать от скуки среди пыток, воплей и резких щелчков бича. Азирафель улыбался, ожидая ответа. Смотрел на Кроули с таким наивным видом, будто был сотворён вчера. Он забыл, с кем связался, кому предлагает свою компанию? Похоже, забыл. Похоже, ему стоило напомнить. — Я соблазнён, — протянул Кроули и облизнулся почти незаметно. Азирафель вспыхнул, заметив. О, да. Азирафель прочёл целую оду, разве что не стихотворную, талантам Петрония. Но солёные скользкие устрицы, которые так впечатлили Азирафеля, Кроули не впечатлили. Это был интересный опыт, не более того. — Как там ваш этот — Месс-сия? — спросил он для поддержания разговора. — Музицирует с ангелами и ублажает слух праведников мудрыми наставлениями? — О, с ним очень непросто, — вздохнул Азирафель. — Мы всё ещё пытаемся разобраться с последствиями его… импровизаций. У врат Рая до сих пор стоит очередь грешников, которых он поднял из Ада. Всех надо как-то разместить, а мы были совершенно не готовы к такому повороту… никто не ожидал, что он подойдёт ко всему так серьёзно. И ему трудно возражать, — ангел поднял брови, явно рассчитывая на понимание со стороны демона, — он же формально стоит выше ангелов. Гавриил только зубами скрипит, когда слышит, что теперь не он устанавливает правила. Кроули злорадно оскалился. Ему это понравилось. — Он должен был просто выполнить свою задачу, воскреснуть и дальше спокойно жить на небесах, разбирая молитвы. Гавриил всё время ходит с таким лицом, — шёпотом поделился Азирафель, округляя глаза. — Он навёл у вас шороху, да? — откровенно ухмыляясь, спросил Кроули. — Поделом за ваше мошенничество. Азирафель принял оскорблённый вид. — Это было не мошенничество, — вполголоса заявил ангел. — Это была секретная спецоперация. — Спецоперация? — с откровенным сарказмом переспросил Кроули. У него не было шанса высказать в лицо ангелам всё, что он думал об их затее со Спасителем, а высказать хотелось многое. — Вы нас надули! Нарушили правила, поменяли баланс! Это что — теперь людям можно грешить, сколько хочешь, ни в чём себе не отказывая — хоть гусей ебать, хоть коней, хоть детей — но если перед смертью покаяться вашему жрецу, или как там называются эти мобильные пункты искупления грехов — тебя забирают в Рай! Это как вообще? — Но раскаяние должно быть искренним, — значительно, но не без смущения, ответил Азирафель. — Перед смертью-то? — спросил Кроули. — Когда к тебе уже подступают черти с вилами? Да кто угодно от всего сердца раскается, лишь бы не заставляли платить по счетам! Азирафель обиженно сложил губы. — Я знаю, почему вы так сделали, — сказал Кроули. — Потому что мы побеждали. Потому что мы вели счёт по душам, праведных становилось всё меньше, и ваши поняли, что проиграют. И тогда вы решили придумать Мессию, чтобы он всех простил. Кроули откинулся назад, уперся спиной в стену. Скрестил руки на груди. — Нет, идею — идею я оценил, — сказал он. — Гениально. Вот так, — он щёлкнул пальцами, — взять и переписать на себя все наши очки. Просто взять и забрать все души из Ада, потому что они, видите ли, теперь прощены. Четыре тысячи лет работы — моей в том числе работы — взять и приписать себе. Он изобразил беззвучные аплодисменты. — Это не соревнование, Кроули, — сказал Азирафель. — Нет! Это война! — прошипел тот. — И это было бесчестно. — Нет бесчестия в том, чтобы посрамить зло, — сказал Азирафель, стараясь гордо держать голову. — А, вот так вот? — изумился Кроули. — Нет бесчестия, да? Ну тогда плюнь мне в лицо, если я зло. — Я не собираюсь плевать в тебя, Кроули, — Азирафель заискивающе сдвинул брови. — Но ты должен сам всё понимать. — Я всё понимаю, — бросил тот. — Ты неправильно всё понимаешь. — О, просто заткнись. Азирафель оскорблённо замолчал, вороша пустые устричные раковины ломтиком лимона. — А Иуда? — спросил Кроули, не выдержав молчания и полминуты. — Почему всех забрали, а его оставили? — Он же самоубийца. — И что? — требовательно спросил Кроули. — Его оставили в назидание другим, — объяснил Азирафель. — Он предатель. — Но это же вы его подтолкнули, это был ваш план! — Это не мы внушили ему мысль пойти и повеситься. — А кто? — изумлённо спросил Кроули. И вдруг понял — кто. Осёкся. Он же просто хотел помочь. Он не собирался — тогда — делать зла, он просто хотел утешить, как мог. Утешил. Даже милосердие из его рук оборачивалось проклятием — потому что такова была его природа. — Ты давно такое ешь? — спросил он, чтобы сменить тему. — Тебе не нравится? — обеспокоенно спросил Азирафель. — Нет, почему, — Кроули обмакнул пальцы в миску с водой и встряхнул ими. — Люди научились готовить, делать вино. Придумали разные игры, театр. Мне нравится. — Посоветуешь к чему-нибудь присмотреться? — с любопытством спросил Азирафель. — Что тебя развлекало в последнее время? — Сенеку отправили на Корсику, так что достойного общества тут больше не найти, — сказал Кроули. — Мелисс пишет комедии о жизни высшего общества. Все смеются, узнавая друзей, и негодуют, узнав себя. Думаю, скоро ему запретят давать представления. — Мне нравятся комедии, — мечтательно сказал Азирафель. — Ты читал его «Безделки», кстати? — Я не люблю читать, — Кроули скривился. — Это скучно. Даже секс лучше, чем чтение. Азирафель высоко поднял брови. — О, ты пробовал секс!.. И как он тебе показался? Так хорош, как о нём говорят? Кроули склонил голову набок. Такой интерес со стороны ангела был необычным, и он не удержался, чтобы не подразнить: — Не впечатлил. По-моему, его переоценивают. Азирафель показался расстроенным. — Но люди придают ему такое значение! Я предполагал, это должно быть нечто захватывающее. Я… — начал он и остановился. Кроули заинтересованно подался вперёд. — Я знаю, — полушёпотом сказал Азирафель, подаваясь навстречу, — что иногда люди испытывают нечто особенное в такой момент, если увлечены друг другом. Любовь. — Ты что, подглядывал? — оскалился Кроули. — Я не подглядывал! — оскорбился Азирафель. — Я чувствую любовь даже на расстоянии! — Ты подслушивал, — ухмыляясь, поправился Кроули. — Ничего подобного! — Разве ты вообще должен этим интересоваться? — Я не собираюсь этим интересоваться, — твёрдо сказал Азирафель. На его светлой коже румянец проступал очаровательным розовым оттенком. — То есть — мой интерес чисто теоретический. Это способ людей выражать друг другу свою любовь, а в любви не может быть ничего дурного. Кроули пренебрежительно фыркнул. — Ты не можешь это понять, ты же демон, — сказал Азирафель. — И мой удел — низменные, изощрённые и разнообразные плотские наслаждения, — выразительно сказал Кроули. — Не рассказывай, мне это совершенно не интересно, — быстро сказал Азирафель. Кроули красноречиво посмотрел на опустевшее блюдо с устрицами, но ангел сделал вид, что не заметил намёка. Кроули поставил локти на стол, наблюдая за ним и машинально поглаживая себя по мочке уха. — Итак, что дальше? — спросил он, когда Азирафель с довольным вздохом промокнул губы. — А что дальше? — с ноткой беспокойства спросил тот. Кроули пристально смотрел на него, ничего не говоря и вынуждая беспокоиться ещё сильнее. — Ты свободен? — наконец спросил он. — Никаких дел, чудес, благословлений? — Нет, — с облегчением улыбнулся тот. — А у тебя есть предложения? — Да. Любезность за любезность, не хочу оставаться у тебя в долгу. Сегодня в термах у Клавдия будут поэтические состязания. Не хочешь понаблюдать? Азирафель шевельнул бровями, будто сомневался в уместности предложения. — Будет интересно, — подбодрил Кроули. — Что же, — сдался Азирафель, бросив на него короткий взгляд. — Возможно, мне в самом деле не помешает освежиться и послушать, что говорят люди. — В основном ерунду о политике, но общество будет приятным, — заверил Кроули, намекая, разумеется, на себя.