Всё, что любовью названо людьми

— Испанцы! — крикнули с марса*. Три величественных корабля, оперённых белыми парусами, шли по левому борту от «Дестини». Шли медленно, тяжело. Кроули, вздёрнув бровь, повернулся к Уолтеру Роули. Тот поднёс к глазам подзорную трубу, прищурился, вглядываясь в корабли. Кроули, неспособный стоять и ждать без движения, развернулся и оперся локтями о перила фальшборта* позади себя, покачал коленом. Запрокинув голову, посмотрел на громады парусов над собой. Свежий ветер наполнял их, раздувая тяжёлые полотнища, будто это были шёлковые платочки. Уолтер вздохнул, отнимая трубу от глаз. — Испанцы, — с неприязнью подтвердил он. — Волочатся, как беременные улитки — нагрузились ромом и сахаром так, что едва держатся на плаву. — Слишком тяжело идут. Я бы поставил на золото, — сказал Кроули, даже не глядя в сторону кораблей. — Или на жемчуг с Рио-дель-Хача. Уолтер резким жестом сложил подзорную трубу, передал офицеру. Нахмурился. Кроули смотрел на него с тонкой улыбкой, покачиваясь из стороны в сторону. Он всегда находил забавным, как они с Уолтером оказались похожи. Он будто нашёл среди людей своего двойника — задиристого щёголя, галантного с дамами и вспыльчивого с мужчинами, любителя поэзии и математики, приключений и философии. Даже в их лицах было какое-то сходство, даже имена были созвучны — Уолтер Роули и Энтони Кроули. — Жаль, что ваш отец не смог присоединиться к нам. — Дела вынуждают его оставаться в Голландии, — отозвался Кроули, отводя взгляд. — Но он передавал вам самые сердечные приветы. — Он прекрасный человек, Энтони, — Уолтер покровительственным жестом уронил ему руку на плечо, тряхнул. — Берегите его. Кроули уклончиво угукнул. Уолтер с ностальгической грустью разглядывал его лицо. — Вы так похожи. Будто один человек. Иногда я смотрю на вас, а мне кажется, что передо мной — он. И я сам чувствую себя моложе. Он вздохнул, отвернулся. Кроули промолчал. — Тридцать пять лет мы с вашим отцом были добрыми друзьями, — сказал Уолтер, не отводя глаз от горизонта. — Чего мы с ним только не видели, где не бывали!.. Он не оставил меня, даже когда я сидел в Тауэре — все эти тринадцать лет я каждый месяц получал от него письма… Но ни в одном из них он не упоминал о вас, — огорчённо закончил Уолтер. Кроули с досадой скривил гримасу. Он не предвидел, что однажды придётся выдавать себя за собственного сына. Обычно люди умирали раньше, чем успевали заметить, что он не стареет — или инфернальные дела забрасывали Кроули в другую часть света, естественным образом не позволяя видеться с прежними приятелями. Или кого-то сажали в Тауэр, что аналогично препятствовало новым встречам. Кроули был уверен, что после обвинения в государственной измене — абсурдного, но всё же — из Тауэра Уолтер не выберется. Но тот умел выпутываться из любых передряг: по слухам, ему частенько помогал сам дьявол. Кроули улыбнулся. Тринадцать лет позорного заточения — и глядите: вот он, Уолтер Роули, во главе эскадры из пятнадцати кораблей плывёт покорять Новый Свет. Самоуверенный, как и в юности, полный дерзких идей и планов. — Мой отец не любил вспоминать о моём существовании, — сказал Кроули, на ходу сочиняя историю своего происхождения. — Я бастард. Моя мать была прачкой. — О, — с пониманием сказал Уолтер. — А я уж было подумал, что нашлась та удивительная женщина, которой удалось завоевать его сердце, но он скрывал её все эти годы. — Только меня. Уолтер неожиданно улыбнулся, будто вспомнил что-то забавное. — Так он назвал вас в свою честь? Об этом Кроули совершенно не думал. Но сейчас ему было лень придумывать троюродного дядюшку или перебирать всех святых, так что он просто кивнул. — Я тоже назвал сына Уолтером. Кроули сжал губы, чтобы не фыркнуть от смеха. В самом деле, это было забавно. Если бы было правдой. Он смахнул улыбку с губ пальцами, но та оказалась упрямой и спряталась в уголках губ, выглядывая оттуда, стоило Кроули хоть немного отвлечься. — Он правильно сделал, что отправил вас в Новый Свет, — сказал Уолтер. — Ловите удачу за хвост, Энтони. В нашем мире храбрость и ум — без удачи, поверьте мне, бесполезны. Помню, как-то мы с вашим отцом, — он улыбнулся, — должны были прибыть в Белли, арестовать лорда Роша и доставить в Корк. Задача невыполнимая: наши пятьдесят солдат против вооружённого замка с гарнизоном в семьсот человек. Кроули усмехнулся. По его воспоминаниям, соотношение сил было иным: сто против пятисот. — Как же вы справились? — Мы с вашим отцом взяли эскорт — полдюжины человек, и постучались в ворота, сказав, что прибыли на переговоры с лордом Рошем. Его светлость, разумеется, решил, что горстка солдат ничем не грозит ему в стенах укреплённого замка, и впустил нас. Чувствуя себя в полной безопасности, он предложил нам своё гостеприимство и даже пригласил к завтраку. Уолтер замолчал, улыбаясь. Его взгляд был устремлён за горизонт, к далёким дням. — Что было дальше?.. — спросил Кроули. — Мы попросили показать замок — и хозяин, не видя в этом никакого подвоха, провёл нас по дому, с удовольствием демонстрируя укрепления, башни и оружейные. Уолтер негромко засмеялся. — Среди них была одна, названная Сторожевой. Стоило нам всем оказаться внутри, как двери немедленно были заперты, а из укрытий высыпали наши солдаты. — Не может быть! — притворно удивился Кроули. — Откуда же они взялись в башне? Уолтер довольно посмеивался. — Ваш отец — я даже не знаю, каким дьявольским чудом он это узнал — рассказал мне, что из Сторожевой башни наружу ведёт тайный тоннель, который построили старые хозяева замка лет сто назад. Мы проверили — и нашли его в точности там, где он описал. Никто не охранял его, разумеется. Через него наши люди попали внутрь — через него мы и вывели лорда Роша. — И как же вы потом добрались до Корка? — спросил Кроули. — Было непросто обойти все засады, — признался Уолтер. — Но мы послали вперёд самого удачливого из нас. Вашего отца, — он опять улыбнулся. — И удача ему не изменила. Мы прошли сквозь лабиринт засад и отрядов, высланных за нами, будто нас вела сама Ариадна. Кроули усмехнулся. Они с Уолтером Роули встретились сырой лондонской зимой 1581-го года. Дождь вперемешку со снегом превратил улицы в грязное месиво, даже перед дворцовыми воротами растеклись лужи. Сапогам они были бы нипочём — но опускать в них атласные королевские туфельки, затканные золотом, волочить по снежнобурой жиже подол королевского платья?.. Елизавета стояла, уперев руку в бок, словно негодуя на безобразную выходку английской погоды. Придворные переглядывались, не зная, что делать — пройти в ворота, не замаравшись, было невозможно, но и поворачивать назад, отступив перед какой-то лужей, было ниже королевского достоинства. И вдруг перед Елизаветой появился молодой человек — высокий, темноволосый, с горящими глазами на красивом лице. Сорвав с плеча плащ, он постелил его под ноги королеве. Жест был сам по себе неожиданным, но по-настоящему Кроули оценил его, когда узнал, что этот плащ был единственным реальным богатством Уолтера — алый бархат, расшитый драгоценными камнями, стоил дороже, чем захудалое девонширское поместье Роули. Королеву этот жест впечатлил не меньше. Она приблизила Уолтера к себе, возвысила до своих придворных. Молодой, дерзкий, красивый, Уолтер обладал острым и едким умом, но больше ничем не мог похвастаться — ни титулов, ни денег у него не водилось. Он даже не был дворянином. Но он был ярким, а Кроули питал необъяснимую слабость к людям, которые старались вырваться из грязи в князи. Кроули быстро сошёлся с ним, познакомил со своими приятелями — Джоном Ди, Кристофером Марло, Филипом Сидни. Уолтер очаровал и их. Со свойственной ему тягой сначала действовать, а потом думать, Уолтер организовал в своём лондонском доме, подаренном королевой, кружок безбожников, и назвал его «Школа ночи». Их собрания напоминали Кроули о симпосиумах Медичи. Собираясь вместе, они точно так же рассуждали о загадках бытия и критиковали Писание, спорили о последних открытиях математики, астрономии, философии. Кроули испытывал странную ностальгию, когда кто-то принимался обсуждать работы Фичино или Пико делла Мирандолы. История ветвилась, дробилась, шла кругами по воде. Слово, оброненное сотню лет назад, всплывало из глубин истории и получало новую жизнь. Мысль одного человека продолжалась в другом, развивалась, росла. — Так вы с королевой… — с намёком начал Кроули, развалившись в кресле и закинув ногу на подлокотник. — Что? — спросил Уолтер, выбирая щипцами уголёк из камина, чтобы разжечь трубку. За окнами его дома стоял сырой и холодный ноябрь. Кроули, едва угнездившись, передёрнул плечами и встал, чтобы передвинуть кресло ближе к огню. — Вы с королевой, — повторил он, расположившись в прежней позе и подставляя подошву сапога жару камина. — Ты сам знаешь, не заставляй меня говорить это вслух. Говорят, ты влюблён. — Возможно, — сказал Роули, устраиваясь в соседнем кресле. Положив ноги на скамеечку, он с наслаждением затянулся и выпустил густой клуб белого табачного дыма. — И каково это — любить недоступную женщину? — Она не женщина, — с укором сказал Уолтер. — Она королева. Кроули пренебрежительно фыркнул. — Какая разница? Она женщина, а ты — мужчина. Она дала тебе титул, адмиральское звание, она зовёт тебя всякий раз, как ей скучно, отдаёт тебе первый танец на каждом балу — и ты будешь мне говорить, что между вами ничего нет? — Она королева, — со значением повторил Уолтер. — Я не могу забывать об этом. — Не можешь, не должен, или не хочешь? — Не могу, не должен и не хочу. Я не смотрю на неё как на женщину, — с нажимом сказал Уолтер. — Она больше, чем женщина. Она — Англия, она сама почти божество. — Ты пишешь ей стихи, вырезая их алмазом на окнах дворца! — воскликнул Кроули. — А она пишет тебе ответы!.. — Ну, в некоторой степени она всё же женщина, — с улыбкой признался Уолтер. — Значит, ты всё же влюблён. — Это куда больше, пойми ты! — Уолтер порывисто вскочил, прошёлся по кабинету. — Я люблю её, да, всем сердцем — но я мечтаю служить ей, а не обладать ею! Я хочу быть с ней рядом в часы досуга, на охоте, в политике — быть её опорой, её вассалом, вернейшим из подданных. Там, где другие ищут в своём положении выгоду, я хочу лишь отдавать! — Но без выгоды ты не остаёшься, — язвительно заметил Кроули. — Она сделала тебя богатейшим человеком в Англии. — Я её об этом никогда не просил, — негромко ответил Уолтер. — Я с благодарностью принимаю каждый её дар, но если она попросит вернуть их — я расстанусь с ними без сожалений. Кроули скептически хмыкнул. Уолтер, пройдясь от стены к стене, вернулся, сел на краешек своего кресла. — Я не хочу, чтобы она принадлежала мне, — сказал он. — Это я хочу принадлежать ей. Если нами правит высшая сила, Елизавета — её избранница, служить ей — всё равно что служить Богу. — Ты же отрицаешь существование Бога, — напомнил Кроули. — Христианского Бога, как о нём говорит Библия — да. Но я верю, что нами правит высшая сила. Я чувствую в ней… — он прервался, пошарил глазами по комнате. — Я не знаю, как объяснить. Это величие, от которого захватывает дух. Это больше, чем любовь. Что-то высшее, нечеловеческое. Кроули смотрел на него, кисло сложив губы. — А по-моему, ты просто влюблённый дурак, — сказал он. Если Роули и был влюблён в Елизавету лишь как в королеву, то Елизавете этого явно было недостаточно, и простить этого она не могла. Когда Уолтер женился на её фрейлине, Елизавета отдалила его от себя. Уолтер был в отчаянии, но все его мольбы о возвращении оставались без ответа. Он был изгнан из своего рая. Кроули, переживая за него как за себя, не покидал друга. У них было слишком много общего. Возможно, их дружбу связала сама судьба — или та высшая сила, в которую верил Уолтер. После смерти Елизаветы трон занял Яков. По абсурдному обвинению в государственной измене Роули был приговорён к казни. Как и предписывалось изменнику, его ожидала страшная смерть после долгой пытки. Но за него вступились дворяне, и исполнение приговора отсрочили, заперев Уолтера в Тауэр. Он провёл там тринадцать лет. Там бы и умер, если бы дела Якова не пришли в упадок, если бы стране не понадобились деньги, если бы Роули не сумел убедить Якова, что экспедиция за золотом в Новый Свет пополнит казну. И его отпустили. Роули знал, отправляясь из Англии, что обратно должен вернуться с драгоценным грузом — либо ему лучше не возвращаться, потому что смертный приговор был лишь отсрочен, а не отменён. И теперь Уолтер с сожалением смотрел на испанские корабли, проходящие мимо. Он был связан по рукам, как верёвкой, требованием короля — во что бы то ни стало сохранить мир с Испанией, даже косо в её сторону не смотреть. Король Яков боялся войны — он знал, что ему не выстоять. Испания быстро богатела за счёт Нового Света, а Англия оставалась в стороне от этих сокровищ. Если бы можно было грабить испанцев, Роули вернулся бы назад в Англию уже через пару месяцев, набив трюмы золотом. Но грабить было нельзя, и Роули верно выполнял королевский приказ. И все испанские корабли, плывущие из Нового Света с грузом золота, серебра, жемчуга, сахара и рома, проходили мимо эскадры Роули неповреждёнными. Во времена Елизаветы пиратство считалось достойным занятием — если пираты, возвращаясь к английскому берегу, делились с короной частью своей добычи. Взамен их не старались отыскать и повесить, так что положение вещей устраивало всех. Роули был удачлив, а Кроули полюбил морские путешествия. Но эти времена прошли. Как хрупка человеческая жизнь!.. Отвернёшься — а она уже оборвалась. Кроули не сводил глаз с Уолтера, будто боялся, что стоит ему отвлечься, как Смерть отберёт его. Он остро ощущал ценность мгновений — таких, как сейчас, когда его друг стоял рядом с ним на квартердеке* «Дестини» и с досадой смотрел на испанские корабли, по которым нельзя было сделать ни единого выстрела. — Черт бы побрал короля и его трусость, — с досадой сказал Уолтер. — У нас пятнадцать кораблей! Мы могли бы разорить испанский Мэйн и вернуться с достойной добычей. Но Яков так боится войны с его кастильским величеством, что я не могу в их сторону даже плюнуть. Елизавета бы этого не допустила. Но её больше нет, — горько сказал он. Кроули вздохнул, развернулся и навалился грудью на планшир*, уставился на кильватерную струю*, которая пенилась на волнах. «Дестини» шла полным ветром, испанцы вскоре остались далеко позади вместе с сожалениями по поводу упущенной добычи. Кроули, конечно, мог бы куда ревностнее выполнять распоряжение Преисподней, и без большого труда подбить Уолтера нарушить королевский приказ и напасть на испанцев, что привело бы к новой войне — но Кроули не старался усердствовать. Уолтер и так едва вымолил себе возможность покинуть Тауэр, абсурдные обвинения в государственной измене с него так и не были сняты. Если бы он прельстился испанским золотом и натянутые отношения между Англией и Испанией стали бы ещё более натянутыми, в Лондоне Уолтера ждала бы благодарность в виде четвертования. Король Яков, судя по всему, шутить не был намерен. Впрочем, была и ещё одна причина, по которой Кроули не сильно старался подбить Уолтера на безрассудство. Эта причина, в камзоле цвета персиковой розы, стояла на полубаке* и расправляла на плечах широкий кружевной воротник, который небрежно сминал ветер. Ветер вообще был игрив — качал завитые локоны, трепал пучок лент и белых страусиных перьев, приколотый к широкополой шляпе. Наблюдая за Азирафелем с видом совершенно незаинтересованным, Кроули склонил голову сначала на один бок, потом на другой. Он так и не решил, как ему относиться к новой моде. Широкий кружевной воротник вместо стоячего — это было радикально, но в этом определённо был шик. А шляпа? Такие широкие поля, что их пришлось приколоть с одной стороны к тулье брошью. Будь это кто-то другой, Кроули бы обязательно пошутил, что эта шляпа может служить дополнительным парусом, а в безветренную погоду ею можно махать, поднимая ветер. Но Азирафель понимал в моде едва ли не больше самого Кроули — ангел всегда был щёголем, и не раз так случалось, что демон перенимал у него новые идеи. Свежий бриз колыхал перья на шляпе, и Кроули не мог отвести от них взгляд, как кот, которого дразнят пёрышком, привязанным к ленте. Засмотрелся — сам не заметил, как оказался рядом. Азирафель приветливо улыбнулся — как улыбался всегда — придержал рукой шляпу, когда ветер попытался сорвать её. — Через пару дней будем у Тринидада, если погода позволит, — сказал Кроули. Навалился спиной на высокий планшир, оперся локтями позади себя, скрестил ноги. Нерешительно покачал коленом. Каждый раз рядом с Азирафелем ему приходилось выдерживать нелёгкую борьбу с собой. Он никак не мог решить, стоит ли рассказывать ангелу, в какую пьесу один его старый друг превратил их маленькую стычку в Севилье. Лопе, конечно, переврал всё, что мог, напихал туда романтической дребедени и тайных признаний, и всё это было бы крайне забавным, если бы только этот паршивец додумался изменить имена или хотя бы не устроил такую интригу вокруг сонета. Кроули и впрямь его написал — в пьяном мелодраматическом припадке, как он предпочитал думать — и Азирафель, разумеется, никогда его не читал. Кроули следовало бы заречься посвящать людей в свои непростые отношения с ангелом. Если бы слух о событиях из этой пьесы достиг Райских врат, никому бы не поздоровилось — счастье, что весь тираж пьесы бесследно исчез. Уцелел лишь один экземпляр — тот, что Кроули взял на память, прежде чем подпалить типографию. — Погода кажется благоприятной, — с довольной улыбкой сказал Азирафель, придерживая шляпу. — Не очень-то на неё полагайся, — отозвался Кроули, с досадой отвлекаясь от размышлений о пьесе, чтобы поговорить о погоде. — Сейчас осень — самый сезон ураганов. Он развернулся, оглядел горизонт. Тот выглядел ясным, но буря могла прийти откуда угодно, и у Кроули было предчувствие, что она придёт. Он сам не знал, почему хотел отдать пьесу Азирафелю. Наверное, надоело мучаться от недосказанности. Слишком уж всё это было… неизъяснимым. Они прекрасно ладили в последнее время, и если бы Кроули мог довольствоваться их дружбой, всё было бы замечательно. Но он не мог. Эта дружба сидела у него в печёнках. Он хотел большего, жаждал большего. Легко было Лоренцо рассуждать о высокой любви к бесплотной Музе, когда этой любви суждено было продлиться лишь пару десятков лет. А как насчёт пары сотен?.. Как скоро бы он взвыл?.. — Я видел корабли, — поделился Азирафель, будто хорошее зрение было особенным предметом его гордости. — Думаешь, это были пираты?.. Или отважные путешественники, захваченные энтузиазмом открытия новых земель? Как жаль, что мы лишены этой возможности — открывать неизведанное, идти вперёд, не зная, куда приведёт путь!.. — вдохновенно сказал он и замолчал, будто смутившись своего порыва. Кроули кисло скривился. — Если там и был кто-то захваченный, то я бы поставил на рабов, которым предстоит радость открытия новых плантаций в испанских владениях. Если им повезёт, каждому достанется целых шесть ярдов чудесной неизведанной земли, в которой их похоронят. — Ты мрачно настроен, — с упрёком сказал Азирафель. — Прости, что сбросил тебя с небес на землю, — огрызнулся Кроули. — Сбросить меня с небес не в твоей власти, исчадие ада, — снисходительно сказал Азирафель. Кроули ответил ему долгим взглядом. У него на языке так и крутился ответ, что он знает один превосходный, гарантированный способ сбросить Азирафеля не просто на Землю, а куда пониже, и это вполне в его власти. Азирафель кинул на него косой подозрительный взгляд, будто и сам догадался об этом способе — и отвернулся, снова заулыбался, подставляя лицо ветру. Кроули тяжело вздохнул. Они, конечно, отлично ладили, но в последнее время почти каждый их разговор превращался в обмен колкостями. Кроули, так ничего и не сказав, уставился на перья на шляпе Азирафеля, сдерживая желание поделиться с ангелом, какой дурацкой он находит эту новую моду. — Так это были испанцы? — после недолгого молчания спросил Азирафель. Кроули утвердительно угукнул. — Любопытно, — мечтательно вздохнул ангел, — где теперь наши друзья. Помнишь их — Альдемаро и Лауренсио? Кроули, едва устроившийся верхом на планшире, от неожиданности едва не потерял равновесие. — Друзья? — панически фыркнул он. — У меня нет друзей. Демоны не заводят друзей. Я никого не помню. Он отвернулся, уставился на волны. — Надеюсь, у них всё хорошо, — сказал Азирафель, будто ничего не услышал. «Дестини» скользила с волны на волну, поднимая брызги. Кроули чувствовал, как желудок внутри прыгает вверх и вниз вслед за качкой. Будто он падал — и взлетал. Взлетал — и падал. И так без конца, снова и снова. Сидя на самой высокой рее грот-мачты*, Кроули выколачивал пятками по раздутому парусу застрявший в голове мотивчик. Трам-пам-там, тром-бом-бом. Мотивчик был похож на заковыристое имя реи, на которой он сидел — грот-бом-брам*. Кроули, привалившись плечом к мачте, глядя на бескрайний океан с высоты, думал, что если сложить вместе все названия парусов, мачт и прочего рангоута* с такелажем*, получится бодрая песенка. Над океаном занималось утро. Огромное красноватое солнце, похожее на раскалённую пуговицу, медленно выползало из-за горизонта. Кроули смотрел на него, не щурясь — в рассветной розовой дымке оно было совсем не ярким. Шелест волн далеко внизу слышался будто шипение горячего металла. Кроули любовался светилом, наслаждаясь одиночеством. На корабле было слишком людно — толчеи ему хватало и в Преисподней, благодарю покорно. Краем глаза он заметил, как внизу, на палубе, мелькнуло что-то белое. — Хэй, ангел! — крикнул Кроули и махнул рукой. — Не хочешь подняться? Азирафель, задрав голову, оценил высоту мачты. — По вантам*? — иронично переспросил он. — Ангел, ты же — ангел, — отозвался Кроули. — Воспари. — Я бы не хотел привлекать к себе лишнее внимание, — осуждающим тоном сказал Азирафель, будто предложение Кроули было неприличным и неприемлемым. — Люди никогда не замечают то, что выходит за рамки их понимания, — ответил Кроули. — Но если тебе нравится толкаться там, внизу… — он многозначительно замолчал. Азирафелю, разумеется, толкаться не нравилось. Он огляделся, чтобы удостовериться, что в его сторону никто не смотрит. Повёл шеей, двинул плечами — и распахнул огромные белые крылья, взмыл вверх, сквозь паруса. Опустившись на рею рядом с Кроули, Азирафель постарался сдержать радостную улыбку. — Давно не практиковался, — сказал он, будто извиняясь. — Не было подходящего повода. — А по-моему, если хочется что-то сделать — это уже повод, — отозвался Кроули и чуть подвинулся, предлагая ангелу сесть рядом. — Не для меня, — с достоинством ответил Азирафель. — Я руководствуюсь добродетелью и благопристойностью, а не сиюминутными желаниями. — Это какая же из добродетелей предписывает тебе украшать воротник кружевами? — уточнил Кроули. — Та же самая, что предписывает украшать храмы фресками и скульптурой, — мгновенно нашёлся Азирафель. — Созерцание красоты возвышает душу, а значит, это богоугодно. — Созерцание такой красоты может возвысить не только душу, — с ухмылкой заметил Кроули. Азирафель, едва польщённо заулыбавшись, вдруг сообразил, о чём речь, и мгновенно насупился. Ему пришлось плотно сжать губы, чтобы те не расползались обратно в улыбку — и всё равно та пролезала в уголки губ, раздвигала складку бровей, придавая ангелу вид скорее смущённый, чем сердитый. «Дестини» переваливалась с волны на волну, верхушка мачты широко качалась — то вправо, то влево, то вперёд, то назад. Крепкий бриз гудел в парусах и канатах, и они сидели словно на гигантских качелях, взмывая вверх и падая вниз. Кроули балансировал крыльями, ловя ветер. Азирафель, следуя его примеру, распустил свои. Вид у него был довольный — как у мальчишки, сбежавшего из дома, чтобы пошляться с товарищами. Кроули следил за ним краем глаза. — У тебя перо сломано, — вдруг заметил он, разглядывая, как длинные белые перья упруго гнулись от ветра. — Где? — встревожился Азирафель. Развернулся всем телом, вывернул шею, чтобы заглянуть себе за спину. — Не вертись, — Кроули, протянув руку, поймал его за крыло, выдернул косо торчащее пёрышко. Азирафель ойкнул от неожиданности, передёрнулся. — Вот, — Кроули показал добычу. Азирафель поёжился, будто от сквозняка, расправил крыло, сложил. — Больно? — сочувственно спросил Кроули, поджав тонкие губы. — Н-нет, — Азирафель опять передёрнул плечами, покрутил шеей. Крошечная ранка, оставшаяся от выдернутого пера, наверняка раззуделась — Кроули по себе знал это чувство: пока не почешешь — не утихнет. — Ну-ну, — он провёл ладонью по гладким и плотным перьям, успокаивая неприятный зуд. — Сейчас пройдёт. А тебе стоит чаще за ними ухаживать. — Знаю, — огорчённо признался Азирафель. — Но то одно, то другое — всё время вылетает из головы. И ведь нельзя же прийти к цирюльнику и попросить их расчесать… или почистить. Он исподлобья покосился на Кроули и поджал губы. — И правда, — с фальшивым сочувствием согласился тот. — Но я думаю, ты мог бы довериться другу. — Мог бы? — с надеждой спросил Азирафель. — Ну, — Кроули склонил голову набок, — такому, у которого есть опыт в подобных делах. Азирафель, глядя на Кроули, выглядел наивнее фарфоровой пастушки с ягнёнком на руках. — Мне, — пояснил Кроули, ставя точку в их маленькой игре. — Ты мог бы довериться мне. Мы же друзья. — О, я не хочу тебя утруждать, — радостно заявил Азирафель. — Мне будет в радость, — тоном соблазнителя сказал Кроули, и ангел опять нахмурился. Кроули покрутил пальцем, намекая, что Азирафелю стоит развернуться к нему спиной. Азирафель одарил его очень строгим взглядом, явно призванным напомнить демону, с кем он имеет дело, и пригрозить, что любая вольность будет незамедлительно пресечена. И повернулся спиной. Кроули поймал его за крыло, потянул на себя, расправляя во всю длину. Азирафель расслабленно и довольно охнул, пошевелил лопатками, прогоняя скопившееся напряжение. Кроули провёл ладонью по плотным и жёстким перьям, потёр кончики пальцев, принюхался к ним. — Воск? — недоверчиво спросил он. — Немного розового масла, — признался Азирафель, повернув голову. — Ангел, ты же не утка, тебе не нужно смазывать перья жиром. Их надо пудрить. — Пудрить? — удивлённо переспросил Азирафель, оборачиваясь через плечо. — Не вертись! — Кроули легонько ткнул его пальцем в щёку, и Азирафель послушно отвернулся. Кроули запустил руки под перья, погладил, пропустил их сквозь пальцы. Азирафель издал вздох, который в других обстоятельствах можно было бы назвать томным. Кроули, проявляя непомерное для самого себя прилежание, принялся поправлять ангельское оперение, стыкуя пёрышко к пёрышку как чешуйчатую кольчугу, формируя плотный гладкий покров. Ветер цеплялся за его распущенные волосы, бросал их в лицо. Кроули фыркал от щекотки, тряс головой, останавливался почесать нос о плечо. Пёрышко к пёрышку — упругие, белые… — Это никуда не годится, — строго сказал Азирафель, когда Кроули в третий раз за последние пять минут прервался, чтобы чихнуть и убрать волосы от лица. — Почему ты их не завяжешь? — Не отвлекай меня, — велел Кроули. Он как раз примерился запустить пальцы в основание крыльев, к нежным и мягким пуховым перьям, и ему меньше всего хотелось думать про какие-то там волосы, лезущие в лицо. — Ты сам отвлекаешься, — возразил Азирафель. — Ничего подобного!.. Азирафель, не вступая в спор, отодвинулся, снял шляпу и отцепил от неё бледно-розовую ленту. — Даже не думай, — возмущённо сказал Кроули. — Это не мой цвет. — Это временное решение, — пообещал Азирафель. — Вернёшь, как только мы спустимся. — Ни за что! — Повернись, — настойчиво сказал Азирафель. — У тебя уже колтуны в волосах. Протянув руку, он взялся за рыжую прядь, провёл по ней пальцами, распуская крошечные узелки. Кроули замер, ощутив тепло руки у лица — или это был жар его собственных щёк? Он отвернулся. Спорить было уже бессмысленно. Сел на рею верхом, перекинув ногу. Парус под ним раздулся от внезапного порыва ветра, мачта вздрогнула. Кроули ногтями вцепился в просмолённую балку, ссутулился. Услышал, как Азирафель пододвинулся ближе. Потом почувствовал руки в волосах — ловкие, нежные пальцы, которые тщательно собирали в горсть его гриву, спутанную ветром. Потом по ней прошёлся гребешок — тщательно, аккуратно, и очень настойчиво. Кроули даже не шипел, когда спутанные пряди цеплялись за зубцы, причиняя боль. Ветер суетился вокруг, набрасываясь с разных сторон, Азирафелю пришлось приложить немало усилий, прежде чем он смог заплести короткую косицу под самым затылком и завязать её лентой. — Вот и всё, — сказал ангел, одновременно с удовольствием и сожалением. — Так-то лучше. Он поправил ещё несколько вздыбившихся волосков на макушке. Пружинистые волнистые волосы его не слушались, так и норовили растопорщиться во все стороны. Лёгкая ангельская рука скользнула по затылку Кроули, будто приглаживала результат своей работы, и исчезла. — Маленькая дружеская услуга, — сказал Азирафель. Кроули не нашёл, что ответить. Они сидели рядом, смотрели на встающее солнце. Ветер пушил их крылья, пробирался до самой кожи, заставляя вздрагивать от прохлады. Было приятно чувствовать, как потоки воздуха скользят по перьям, ловить ветер, подставляясь ему. Они были вдвоём, они были одни. Утренняя суета на палубе, крики офицеров и свистки боцмана доносились до них вместе с шумом волн. Но здесь, на мачте, они были одни. «Сейчас, — вдруг подумал Кроули с какой-то отчётливой обречённостью. — Если признаваться ему, то — сейчас». — Ангел, — небрежным тоном позвал он. Азирафель вдруг насторожился, бросил тревожный взгляд. — А знаешь, один мой друг написал пьесу про тех испанцев. — О, я полагаю, — отозвался Азирафель и замолчал, так и не сказав, что он там полагает. — Напомни, как там их звали?.. — ещё небрежнее сказал Кроули. — Альдемаро. И Лауренсио, — сказал Азирафель, невежливо глядя в сторону. — Да, про них. Азирафель промолчал. Кроули подождал немного, но ангел будто воды в рот набрал. Пришлось дальше двигаться самому — раз начав, Кроули не хотел отступать. С этой стеной молчания между ними нужно было что-то делать. — Забавная была история, — сказал Кроули. Азирафель издал напряжённый смешок. — Ты там тоже есть, — сказал Кроули. — В этой пьесе. — Это Лопе её написал? — зачем-то уточнил Азирафель. — Помнишь Лопе? — обрадовался Кроули — не столько памятливости Азирафеля, сколько разрушенному молчанию. — Такой пройдоха! — Ты ведь дружил с ним? — Азирафель вдруг развернулся. — Как ты мог с ним так поступить? — Как? — изумился Кроули. — Ты заключил с ним сделку! С другом!.. как ты мог? Такой талантливый человек попадёт в Ад из-за тебя. — Нет, нет, никуда он не попадёт, — кривясь, ответил Кроули. — Я не просил его душу. Условием было «отдай самое ценное из того, чего ещё не нашёл». Такое отмаливается, — Кроули небрежно взмахнул рукой, сообразил, что съехал с первоначальной темы, и пристально взглянул на Азирафеля. — В этой пьесе… — опять начал он. — И что он отдал? — перебил Азирафель. — Да какая разница? — Что ты у него забрал? — Да не я!.. А высшие силы, — Кроули показал глазами на небеса. — Семейное счастье, неважно, он хотел быть известным, — быстро заговорил он, чтобы поскорее отделаться от темы, — я дал ему эту возможность, чем-то всегда приходится жертвовать. Я другое хотел сказать! Он написал пьесу. — Он ужасно талантлив, — с нажимом сказал Азирафель. — Выдающийся молодой человек. — Ему скоро шестьдесят, — поправил Кроули. — Не очень молодой выдающийся человек, — послушно поправился ангел. — Надеюсь, мир с Испанией продержится достаточно долго — я бы хотел побывать в Мадриде и посмотреть пару его новых пьес. — Да! — подхватил Кроули. — У него есть одна пьеса. Про тебя. Про нас — про наш спор, — в последний момент поправился Кроули. Азирафель резко отвернулся, живость исчезла с его лица. Кроули тяжело вдохнул, ещё тяжелее выдохнул. Разговор и так давался ему с трудом, а тут ещё Азирафель постоянно перебивал его, так что раз за разом возвращаться к теме пьесы было всё сложнее. — Люди, — опять начал он, — знаешь, черпают сюжеты из жизни. Постоянно. Вот, как Шекспир. Лопе… тоже. Вдохновился всем этим спором… и твоим маскарадом. Азирафель неожиданно рассмеялся, глаза у него вспыхнули. — О, да! — с энтузиазмом воскликнул он. — Я помню! Это было так увлекательно! Настоящее приключение! — Да, и Лопе его изложил… по-своему. Ну, не так чтоб совсем по-своему, — торопливо добавил Кроули, — я бы сказал, суть он ухватил верно, просто подал её по законам жанра, я думаю, тебе было бы любопытно взглянуть на… — Это было так весело! — оживлённо перебил Азирафель. — Боже!.. я будто сам был на сцене! — Где? — переспросил Кроули. — А ты подыгрывал мне так мастерски! — восхищённо заявил Азирафель, блестя глазами. — Мы сами были как будто в спектакле! — Подыгрывал? — возмущённо переспросил Кроули. — Я же знаю, что ты догадался, — покровительственным тоном сказал Азирафель, качнувшись поближе. — Когда я был в платье. Когда у нас было «свидание», — отчаянно манерничая, сказал он. — А ты будто всерьёз пытался меня соблазнить — ну, не меня, конечно, а очаровательную незнакомку. Это была прелестная шутка, Кроули, — доверительно сказал ангел. — Я до сих пор вспоминаю её с удовольствием. — Шутка? — оскорблённо переспросил Кроули. Азирафель принял растерянный и холодный вид. — Конечно же, шутка, — сказал он, смерив Кроули взглядом. — Ты не посмел бы пытаться всерьёз. Соблазнить меня?.. Ха! Просто смешно! Даже если бы ты попытался — уверяю тебя, ты испытал бы огромное разочарование. Огромнейшее!.. Кроули молча смотрел на него, не двигаясь, не говоря ни слова. Азирафель, будто неподвижный взгляд подстёгивал его, говорил всё быстрее, почти глотая слова: — Я же ангел!.. Мне это неинтересно! Ничуть. Ни капельки! Разумеется!.. Как я могу… интересоваться подобным? — он беспомощно всплеснул руками. — Это вздор! Чем ты можешь меня соблазнить? Радостью плотских утех? Человеческими удовольствиями? Нельзя даже вообразить, что мне это понравится! Кто мог бы вообразить?.. Уж точно не я! Я вообще — я вообще никому не должен внушать подобные мысли, я же ангел, я не создан для этого, я внушаю благочестивые мысли!.. — Я демон, — сухо напомнил Кроули, не мигая. — Неблагочестивые мысли — моя стихия. Азирафель рассмеялся, неловко поглядывая в его сторону. — Конечно, — подхватил он. — Ты демон. Исчадие ада! — с намёком добавил он. — Ты полон коварных замыслов. Но ты же прекрасно знаешь, — Азирафель принял гордый вид, — что любые твои поползновения были бы немедленно пресечены. Я не сержусь, что твоя природа толкает тебя на гнусные помыслы, и твои низменные порывы полны нечестивых желаний, но я выше этого, мой дорогой, — Азирафель приосанился, — и всегда буду выше этого, не забывай. Но я снисходителен к твоим порокам. — Так я тебе отвратителен, — сказал Кроули. — О, я этого не говорил, — мгновенно смягчился Азирафель. — Конечно же, нет. Я не могу испытывать к тебе отвращение. Я же ангел. — И что ты испытываешь? — спросил Кроули, доставая этот вопрос напрямую из окровавленного сердца. — Ко мне. — Сострадание, — негромко ответил Азирафель, попытавшись взглянуть ему в глаза, но не выдержав и секунды. — Огромное, необъятное сострадание. К тебе, и к любому другому живому существу — это в моей природе. Злоба и ненависть мне чужды. Даже если ты демон, я не могу относиться к тебе иначе, я умею только лю… Азирафель осёкся, когда Кроули вскочил на ноги, поднял на него дрожащий взгляд. — Куда ты?.. Кроули оглядел горизонт. Тот был чист — нежная утренняя дымка таяла, оставляя обнажённым яркое небо. Вокруг только океан, над ним только небо — и негде спрятаться, некуда деться. Даже под землю не провалишься, потому что до неё — километры воды. Азирафель тревожно смотрел на него, приоткрыв рот. — Меня тошнит от тебя, — сказал Кроули. — От твоей грёбаной святости. — Пожалуй, это вполне объяснимо, — смиренно сказал Азирафель. — Моё присутствие должно действовать на тебя угнетающе. Силе зла никогда не превзойти силу добра. — Да что ты, — с едким сарказмом сказал Кроули. — Так прям и не превзойти. — Разумеется, — сказал Азирафель, разглядывая свои сложенные на коленях руки, вертя ангельское кольцо на мизинце. — Даже если время от времени удача оказывается на твоей стороне, в конечном счёте это ничего не изменит. Бог на нашей стороне, это самоочевидно. Он не допустит вашей победы. — Тогда что ж мы здесь делаем, если всё решено заранее? — язвительно спросил Кроули. — К чему эта суета? Можно просто дождаться Судного дня и разойтись. Азирафель качнул головой, явно собираясь возразить — но Кроули не стал дожидаться ответа. Распахнув крылья, взмыл вверх, в пустое синее небо. Поток злого ветра ударил в него, но Кроули не чувствовал холода. Он ненавидел Азирафеля в эту секунду так яростно, что ему казалось, он объят пламенем, что кровь кипит у него в жилах, как бурлящая сера — и жжёт изнутри, пробегая по телу, вливаясь в артерии, в сердце, обугливая его до чёрной корочки, и отравой растекается дальше, душит горло, выжигает всё бесполезное. Все бесполезные чувства! Потоки воздуха дрожали под ударами крыльев, струились меж перьев, поддерживая полёт. Он сгорел, как щепка, брошенная в костёр, и больше ничего не осталось. Осталась холодная, благословенная пустота вместо вечно сжирающего огня. Ледяная тишина. Покой. Будто ангел своим смехом изгнал из него все чувства, и пока они не вернулись, Кроули отчаянно наслаждался свободой. Они не вернутся. Они не должны возвращаться. А если и вздумают (Кроули редко врал себе — слишком хорошо себя знал), то на их прежнем месте уже должно расти нечто другое, нечто громадное и непростительное. То, что прикуёт Кроули к его стороне пропасти и не даст никогда больше взглянуть на ангела. Война между Англией и Испанией сейчас была бы как нельзя кстати. Любая случайность могла спровоцировать взрыв, не хватало лишь искры. И Кроули мог её предоставить. — Три корабля под английским флагом, — сказал дон Диего. Кроули издал неразборчивое вальяжное «угу», означавшее «как я и говорил». — Что им здесь нужно? — Они ищут золото. — Но здесь нет золота! — воскликнул дон Диего. — Ближайшие прииски в сотне миль! — Скажите им об этом, когда они явятся, — предложил Кроули. — Уверен, они извинятся за беспокойство и отправятся дальше. Дон Диего покосился на него с подозрением, но решил не уточнять, был ли это сарказм или Кроули говорил всерьёз. С балкона губернаторского дома открывался отличный вид на бухту. Они стояли вдвоём, наблюдая, как три английских корабля входили в неё — медленно, убрав почти все паруса, явно опасаясь наткнуться на мель или риф. Дон Диего смотрел на них с возрастающей тревогой. — Они все ослепли? — наконец воскликнул он. — Они не могли не заметить испанский город! — Возможно, они всего лишь хотят пополнить припасы?.. — предположил Кроули. Губернатор вздохнул с некоторым облегчением, приняв такое предположение, но минуту спустя снова нахмурился. — Дон Антонио, — позвал он. — Вы можете заверить меня, что у нас с королём Яковом сейчас мир? — Я хотел бы, — уклончиво сказал Кроули. — Но со времени моего отплытия из Мадрида многое могло измениться. — Англия почти разорена, у них нет средств, чтобы вести войну, — напряжённо сказал губернатор. — Яков вынужден продавать титулы, чтобы хоть как-то сводить концы с концами!.. Какой позор. — Какое бесстыдство, — поддержал Кроули, который из чистого любопытства купил себе графский титул, к которому прилагался клочок земли в Сассексе, где-то возле Саут-Даунс. — Они не посмеют напасть на город, — сказал дон Диего. — Есть же у них хоть капля здравомыслия?.. — Молитесь, чтобы она нашлась, — посоветовал Кроули. Облокотившись о перила балкона, он стоял и смотрел на корабли. «Дестини» среди них не было, но он узнал «Столкновение» под командованием капитана Уитни. — Дон Антонио, вы прибыли в трудное для нас время, — вздохнул губернатор. — Мы едва успели обосноваться. Санто-Томе — крошечный город, у нас ничего нет, кроме плантаций. Кроули подумал, что собирается сделать это время ещё труднее, но вслух ничего не сказал. Если губернатор и молился, чтобы корабли прошли мимо, его молитвы никто не услышал. К одиннадцати часам утра корабли встали на якорь в дальней оконечности бухты. Вскоре на воду спустили шлюпки. — Они хотят высадиться на берег. Дон Диего выхватил подзорную трубу у капитана Градоса, направил в сторону англичан. — В каждой по меньшей мере пятьдесят человек. Слишком много для торговой делегации, которая просто хочет пополнить запасы, — добавил капитан. Маленький военный совет на балконе губернаторского дома состоял из трёх человек. Губернатор Санто-Томе, дон Диего де Паломека, был человеком немолодым, опытным и осторожным. Особенную осторожность ему внушало то обстоятельство, что отданный под его начало город в самом деле был крошечным — полторы сотни домов, церковь, два монастыря и смехотворный гарнизон из десяти человек. Главную ценность города представляли обширные плантации какао и кофе, но даже они ещё не были возделаны должным образом. Дело было в том, что всего десять лет назад Санто-Томе располагался куда выше по течению ближайшей реки, но из-за постоянных стычек с индейцами город пришлось перенести в более безопасное место — ближе к морю, дальше от поселений аборигенов. Капитан Джеронимо де Градос, командующий гарнизоном, в отличие от губернатора, опытным не был — молодому человеку едва исполнилось двадцать пять. Он страдал от скуки, сидя в этом захолустье, и частенько жаловался на то, что не успел застать расцвет елизаветинского пиратства. Его пылкие фантазии о том, как он очищал бы испанские моря от английских каперов, были полны искреннего отчаяния. Он мечтал о карьере, но сам понимал, что вряд ли она поджидает его в этих влажных лесах. Появление англичан заставило его взбодриться. Он старался скрыть боевой азарт, но глаза у него жадно блестели. Кроули, третий и последний участник совета, развалился в плетёном кресле, закинув ногу на ногу, и покачивал носком сапога. Его сложившаяся ситуация и не радовала, и не огорчала. Судьба сама раскладывала карты, и если ему достались козыри — это была не его вина и не его заслуга. — Я представляю Его величество Филиппа III на этой земле, в мои обязанности входит защита города и его жителей, — сказал дон Диего. — Даже если я не располагаю достаточными средствами — это не значит, что я позволю кому угодно прийти и взять нас без боя. — Что вы планируете делать? — спросил Кроули, разглядывая, как солнце блестит на носке вычищенного сапога. — Капитан Градос, — позвал губернатор. Молодой человек с готовностью обернулся. — Женщины и дети должны немедленно покинуть город. Потом соберите людей — всех, кого сумеете отыскать. Выдайте им оружие. — Мы дадим бой? — с надеждой спросил капитан. — Мы не станем нападать на них первыми, — резко ответил дон Диего. — Но ответим, если придётся. Сколько у нас пушек? — Две. Губернатор оглядел холмистый берег, сбегающий к морю. Повсюду была густая, сочная зелень, лишь у самой воды тянулась белая полоса пляжа. — Две пушки, — протянул Кроули. — Против трёх кораблей. И если я не ошибаюсь в счёте, только на этой красавице, — он взмахом руки указал на самый большой из кораблей, — их восемнадцать. Они сравняют город с землёй первым же залпом. — Не предлагаете ли вы сразу сдаться? — возмущённо спросил губернатор. — Я лишь указываю на очевидное превосходство противника, — миролюбивым тоном заметил Кроули. — А что с ним делать — решать вам и дону Джеронимо. — Мы можем установить пушки на возвышенности и направить на место высадки, — предложил капитан Градос. — Если дойдёт до драки, они будут бить почти в упор. — Действуйте, — приказал губернатор. Около трёх часов дня, когда губернатор тревожно мерил шагами свой кабинет, а Кроули, устроившись в тени полотняного тента, маленькими глотками тянул обжигающий чёрный кофе, вернулся капитан Градос. К тому времени шлюпки с кораблей совершили пять рейсов, оставив на берегу примерно пятьсот человек. — Сколько наших людей удалось собрать? — первым делом спросил губернатор. — Тридцать семь, — сказал Градос. — Я отозвал всех, кто работал на плантациях. Кроме них, в нашем распоряжении двадцать индейских лучников — но это все наши силы. — Храни нас, Дева Мария, — обречённо вздохнул губернатор. — А что делают англичане? — Они встали лагерем на берегу. — Возможно, хотят напасть ночью, — предположил Кроули. Губернатор и капитан повернулись к нему. — Почему вы так полагаете? Их пятьсот человек — этого достаточно для настоящей осады, а у нас даже нет городских стен, за которыми мы могли бы укрыться! Планируй они нападение, хватило бы сотни! — Если вы ждёте, что они просто пройдут мимо — тогда почему вы отослали женщин и вооружили ополчение? — резонно спросил Кроули. — Мы должны быть готовы к любому повороту событий. — Вы умный человек, дон Диего, — спокойно сказал Кроули. — Вы знаете, чем всё кончится. Вы это предчувствуете. С того самого момента, как корабли вошли в бухту — ваше сердце вам всё подсказало. Губернатор опустил руки, его лицо на миг потеряло гордое выражение, на нём мелькнула растерянность. — А вы, дон Джеронимо, — тем же гипнотическим тоном продолжил Кроули, — неужели вы верите, что всё кончится мирно?.. Они вторглись на вашу землю. Ради чего?.. Ради золота?.. Но всем известно, что его здесь нет. Тогда зачем? Спросите себя, дон Джеронимо — зачем они пришли, зачем Все… всевышние силы послали вас охранять Санто-Томе? — Это было само Провидение, — капитан ответил ему вдохновлённым взглядом. Кроули развёл руками, демонстрируя, что ему нечего больше добавить. — Наши силы — один против десяти, — сказал Градос. — Но они этого не знают! Мы можем их обмануть. Он порывисто подошёл к столу губернатора, где была расстелена карта. — Мы поставили пушки вот здесь, — он отметил место чернильницей, — мне нужна будет дюжина человек, два бочонка пороха и несколько ярдов запального фитиля. Я устрою так, что англичанам покажется, будто нас как минимум сотня. — Набьёте травой чучела? — с любопытством спросил Кроули. — В темноте и правда будет не отличить. — Нет, — капитан очертил пальцем волнистую линию по краю холма, — мы разложим порох и фитили. Если завяжется бой, часть людей будет вести огонь из засады — остальные будут поджигать порох, чтобы создать видимость выстрелов. Англичане подумают, что попали под настоящий обстрел, и отступят. — Прекрасная мысль! — обрадовался дон Диего. — Но я не могу дать вам две дюжины людей. Вам придётся обойтись десятком. — Как прикажете, — капитан поклонился, прежде чем отправиться отбирать людей. — Они не сдержат пятьсот человек, — сказал губернатор, глядя на карту. — Даже с этой хитростью. Но они выиграют нам время. Если англичане войдут в город, мы будем драться до последнего человека. — Похоже, что сражение — дело уже решённое, — заметил Кроули. — Я не дурак, дон Антонио, — гордо ответил губернатор, вскинув голову. — Его величество доверил мне людей, а люди доверили мне свою жизнь. Если кому-то придётся умереть, то я буду первым. — Как пожелаете, — пробормотал Кроули и вскинулся из своего кресла. — Я присоединюсь к капитану, если позволите — лишние руки ему не помешают. — Благослови вас Бог, дон Антонио, — искренне пожелал губернатор. Кроули передёрнулся, отвернувшись. Он наблюдал за лагерем англичан, развалившись на ветке огромной цветущей жакаранды. Налетающий ветер заставлял цветы трепетать, и на плечи и волосы Кроули осыпались нежные фиалковые лепестки — такие же, какими была усыпана трава под деревьями. Люди заполнили весь берег. Бывшие корсары, бывшие головорезы — все, кого Роули сумел заманить в экспедицию в отчаянной попытке собрать достаточно людей, чтобы разместить на пятнадцати кораблях. Жажда золота привлекла к нему людей разного сорта, по большей части из обыкновенного портового сброда. Даже среди его офицеров с трудом можно было бы отыскать порядочного человека. Кроули смотрел, как они разжигают костры на берегу. Между ними мелькала белая фигура — Азирафель. Кроули старался не смотреть в его сторону, но глаза всё равно притягивались к светлой точке. Он не чувствовал ни обиды, ни гнева — только странное болезненное любопытство. Ему хотелось знать, чем занят Азирафель, но он объяснял себе это тем, что просто хочет понять его планы. Чтобы эффективнее противодействовать им, разумеется. Капитан Градос распределил людей по укрытиям, раздав каждому порох и отрезок запального шнура. Все ждали, что будет дальше. Густые тропические сумерки упали на берег. Воздух был тих, небо над океаном рассыпалось звёздами. Кроули смотрел на них сквозь чёрную крону жакаранды, качая ногой. — Идут! — послышался шёпот. Кроули выпрямился, отвёл в сторону ветку. От лагеря отделилась маленькая группа людей — человек двадцать. Азирафель шёл среди первых, заложив руки за спину и оглядываясь по сторонам. С такого расстояния его лица было не разобрать, но Кроули был уверен, что Азирафель улыбается. Буйство тропиков, пышная зелень и свист ночных птиц наверняка внушали ему благоговение перед могуществом мысли Творца. Кроули спрыгнул на землю. — Я поговорю с ними, — предложил он. — Вы пойдёте один? — шёпотом возмутился Градос. В его голосе ясно читалась зависть — наверняка он бы сам предпочёл выйти к английским собакам и предложить им убираться отсюда. — Будьте готовы стрелять, если придётся, — велел Кроули, не давая ему времени возразить. Он спустился с холма по неровной тропинке, остановился под шелестящей акацией. В темноте он так надёжно сливался с корой дерева, что маленькая процессия миновала бы его, не заметив, если бы он не окликнул: — Кто идёт? — Люди Его величества короля Якова! — отозвался молодой офицер в первом ряду. — Людям Его величества короля Якова должно быть известно, что это земля Его величества короля Филиппа. — Кроули? — напряжённо спросил Азирафель. — Это ты там прячешься? Кроули вдруг подумал — сколько раз он слышал такое неласковое приветствие?.. Сколько раз он отмахивался от этого тона, не придавая ему значения? Сотни? Закрывал глаза на высокомерную снисходительность, льстил в ответ, опускал голову… Ему стало тошно. — Что тебе нужно, ангел? — спросил он. — Это испанская земля, а за моей спиной — испанский город. Ты привёл сюда англичан, чтобы облегчить мне задачу? — Мы понятия не имели, что здесь испанское поселение! — возмущённо ответил Азирафель. — Теперь имеете. — Город нас совершенно не интересует, — ответил Азирафель. — Ты же знаешь, что Уолтер ищет золотые прииски. Завтра мы уйдём вглубь континента. А сегодня я и эти достойные джентльмены хотели нанести губернатору визит вежливости. Кроули молча смотрел на него, не улыбаясь и не шевелясь. Они стояли друг напротив друга на узкой тропинке, и за каждым из них стояли вооружённые люди. Строго говоря, за Кроули они лежали, укрывшись от постороннего взгляда, но сейчас ни ангелу, ни демону было не до строгости речи. — На картах город расположен куда выше по реке. — Был, — сказал Кроули. — Теперь он здесь. Азирафель недовольно нахмурился. — Кроули, что ты здесь делаешь? — требовательно спросил он. — Свою демоническую работу, — сказал Кроули — и сам удивился, как спокойно это прозвучало. Будто всё, что было меж ними раньше — всё было неправильно, и правильно стало только сейчас, когда они встали друг напротив друга — враг напротив врага. Каждый на своём месте. — Какую работу? — Не делай такой удивлённый вид, — сказал Кроули. — Ты же сам недавно напомнил мне, кто я такой. Я исчадие ада. Чего же ты ждал? — Я полагал, мы друзья, — сердито сказал Азирафель и возмущённо поджал губы, одарив Кроули одним из своих укоряющих взглядов. Но этот укор лишь едва-едва оцарапал тот лёд, в который было заковано сердце. — Друзья, — повторил Кроули. — Что-то припоминаю. Мы вроде бы договаривались не вставать на пути друг у друга, верно? — Ты мог бы говорить потише! — шёпотом потребовал Азирафель, кинув опасливый взгляд наверх. — Верно, — ответил Кроули сам себе. — Ну так уйди с моего пути. — Почему это я должен тебе уступить? — возмутился Азирафель. — Потому что я пришёл сюда первым. — Это ничего не значит, — заявил Азирафель. — Я здесь представляю силы добра, так что уступить должен ты. — Силы добра, — с издёвкой повторил Кроули. — Ну, давай померимся силами, сила добра. — Кроули, мне не нравится твой тон, — сказал Азирафель. — Здесь не о чем говорить. Ты много раз был свидетелем моего торжества, так что будь добр, не усложняй своё положение. — Я поддавался тебе, — тихо сказал Кроули. — И ты это прекрасно знаешь. Я подыгрывал тебе. Я никогда не вставал против тебя всерьёз. Ты это знаешь! — Ты шутишь, — оскорблённо заявил Азирафель. — Ты не можешь в самом деле думать, что у тебя хватит сил противостоять мне… — Боже, о чём мы вообще говорим? У тебя нет ни единого шанса против меня, я же ангел! Я не могу проиграть — это противоречило бы Божьей воле! — О, ни единого шанса? — с усмешкой переспросил Кроули. — Так может, сравним их честно? Ты должен сохранить мир — а я должен разжечь войну. Проверим без поддавков, кто сильнее? — Это абсурд! — панически воскликнул Азирафель. Кажется, он наконец начал осознавать своё положение. — Всё ясно и без проверки! — Тогда тебе нечего бояться, да? — Кроули зло ухмыльнулся. — Уложишь меня на лопатки в два счёта. — Разумеется! — испуганно бросил Азирафель. — Чисто из любопытства… — Кроули понизил тон голоса. — У тебя пятьсот человек. Все — бывшие пираты, головорезы, убийцы. За моей спиной — беззащитный город. Что им помешает его разграбить?.. — Они никого не собираются грабить, они даже не знали об этом городе! — воскликнул Азирафель. — Но теперь они знают. И что же их остановит? — Высокий моральный дух. Разумеется. — Ты же не будешь против, если я подвергну его испытанию, — Кроули показал глазами на небо, — как любит делать ваш босс? — Я буду против. — Боишься? — Не в твоих полномочиях испытывать людей, Кроули!.. — В моих полномочиях — развязать войну. Поверь, внизу никого не волнует — какими средствами я это сделаю. А суровое неодобрение сверху… Кроули сделал паузу, предлагая Азирафелю самому догадаться, что высшие силы уже не в состоянии наказать Кроули сильнее, чем они это сделали тысячи лет назад. — Кроули, что на тебя нашло? — взволнованно спросил Азирафель, шагнув ближе к нему. — Боишься, — с улыбкой кивнул Кроули. — Я боюсь не за себя! Люди могут погибнуть — они не должны погибать из-за наших разногласий! — Правда? — с напускным изумлением спросил Кроули. — Тогда почему ваши инквизиторы жгут людей на кострах якобы за сношения с дьяволом? — Но я не имею к этому отношения! Ты не можешь обвинять меня в том, что люди совершают ошибки, пребывая в заблуждении! — Тогда и ты не обвинишь меня в том, что сейчас произойдёт, — спокойно сказал Кроули. — Когда один из стрелков там, на холме, совершит ошибку. — Кроули, нет!.. Грохнул выстрел, на миг осветив сумерки. Все вздрогнули. Азирафель порывисто обернулся. Его люди, в молчании стоявшие на тропе всё то время, что шёл разговор, будто очнулись — озираясь, схватились за оружие. В воздухе потянуло едким пороховым дымом. — Засада! — крикнул молодой офицер. Азирафель кинулся к своим людям. — Это было первое и последнее предупреждение! — крикнул капитан Градос с холма. — Уходите или вы пожалеете! — Кто нам указывает? — возмутился молодой офицер. Кроули казалось знакомым его лицо, но никак не мог вспомнить его имя. — Меня зовут дон Джеронимо де Градос, я командую гарнизоном Санто-Томе. Мои пушки направлены в вашу сторону, — раздался ответ. — Убирайтесь. Возмущённые возгласы и лязг оружия дали понять, что это требование никто не принял всерьёз. Азирафель пытался утихомирить людей, но его старания были напрасны — выстрел разозлил англичан. В лагере его тоже услышали, там поднялось волнение. Кроули, скрестив руки на груди, смотрел, как волна людей поднимается на возвышенность. Азирафель уговаривал своих людей успокоиться, но те, ошалев от долгого плавания, жаждали наконец размяться, и по старой привычке под разминкой они понимали грабежи и убийства. Азирафель беспомощно оглянулся в его сторону, будто просил вмешаться. Кроули замер, пронзённый взглядом. Его первым порывом было — шагнуть вперёд, влиться в толпу, заговорить с ними. Он едва устоял на месте — смотрел в ответ, ждал. Ждал просьбы, хотя бы слова. Но Азирафель отвернулся, ничего не сказав — и Кроули, холодея от ночного бриза, остался стоять на месте. — Дайте нам пройти — и мы не станем марать о вас руки! — крикнул молодой офицер, имя которого вертелось у Кроули в голове, но не давало вспомнить себя. — Или вы пожалеете о своей наглости! — Я вижу, английская смелость зависит лишь от числа людей за вашей спиной, сеньор невежа! — отозвался Градос. — Вы можете бросаться угрозами, лишь когда вас несколько сотен, не так ли? — Вы назвали меня трусом? — вспылил молодой человек. — Если вам будет угодно, я также могу назвать вас свиньёй! — Вы мне за это ответите!.. Офицер с обнажённым клинком бросился вверх по холму, оскальзываясь на мокрой траве. — Сочту за честь, — Градос вышел из своего укрытия, хладнокровно вынул из ножен шпагу. В лунном свете сверкнула сталь. Два силуэта сошлись на открытом пространстве. Кроули, прислонившись плечом к стволу акации, наблюдал за дракой. Оба противника были молоды и горячи, неизбежный исход приближался — ему оставалось только смотреть и ждать. — Кроули, ты должен их остановить! — взволнованно воскликнул Азирафель. — Разве я должен их останавливать, ангел?.. — с усмешкой спросил Кроули. Азирафель издал неразборчивое восклицание и ринулся вверх. — Господа!.. Господа, прекратите немедленно! Уолтер! Уолтер, приди в себя! Какой пример ты подаёшь остальным? Ты нарушаешь приказ! Имя Уолтера что-то всколыхнуло в Кроули. Он огляделся, будто очнувшись. Англичане держали наготове мушкеты, но никто не решался стрелять, опасаясь задеть своего. Испанцы — он был уверен — точно так же сейчас замерли, гадая, чем кончится схватка. Градос, наседая на своего противника, вдруг поскользнулся, неловко упал на спину. Англичанин торжествующе рассмеялся. — О, вы уже сдаётесь, сэр — или у вас от страха подогнулись коленки? Именем короля Якова, — он взмахнул шпагой, — я милостиво позволяю вам уползти обратно в свой жалкий город. Мы даруем вам жизнь, если вы поклянётесь выпить сегодня за нашу победу! — Ты будешь праздновать свою победу в преисподней! — яростно вскрикнул Градос. Вскочив на ноги, он с такой силой ударил по клинку противника, что вырвал его из рук и отправил в ближайший куст. Следующий удар пришёлся по шее. В тот же миг загрохотали выстрелы с обеих сторон. Градос метнулся в укрытие, схватил отложенный мушкет. Воздух затуманило дымом и криками. Испанцы били почти в упор, но в темноте и сумятице от этого было много шума и мало толка. Англичане быстро сообразили, что их пытаются обмануть: грохот со всех сторон никому не вредил, никто даже не был ранен. Дождавшись подкрепления из лагеря, англичане с криками бросились к вершине холма. Решив, что бесславно и бессмысленно умирать пока ещё рано, Градос скомандовал отступление. Их проводили проклятиями и улюлюканьем — однако преследовать почему-то не стали. Пушки ударили по городу ночью. Они били одна за одной, словно издеваясь над городом, растягивая его агонию — восемнадцать со «Столкновения», двенадцать с «Храбрости» и шесть с «Гарпии». Как только канонада утихла, англичане хлынули в город. Обе стороны понимали, что испанцам не удержаться. Вопрос был лишь в том, какой ценой они отдадут свои жизни. Когда пал гарнизон, Градос скомандовал отступать к рыночной площади. Когда англичане, разгорячённые боем, ворвались туда — они не нашли, с кем драться. Площадь была пуста. Но замешательство длилось всего пару мгновений — стены домов вдруг ощетинились ружейными дулами. Это была идея дона Диего — заманить англичан на площадь, окружённую покинутыми домами, провертеть в стенах дырки, достаточные, чтобы просунуть дуло мушкета — и расстрелять англичан в упор. Идея была эффективной: надёжно укрытые стенами, невидимые для противника, защитники города могли вести огонь хоть до утра. Нападавшим пришлось отступить. Но отступление было временным. Через полчаса деревянные дома запылали. Люди выскакивали из них, спасаясь от огня — прямиком под ножи и пули. Из пятидесяти семи защитников города осталась едва ли половина. Капитан Градос увёл уцелевших к последнему убежищу, последнему во всех смыслах: это был францисканский монастырь. Отступать было уже некуда. Всё, что они могли сделать — протянуть ещё час или два, чтобы бежавшие из города жители успели уйти как можно дальше. Опустевший город пылал. Тела, брошенные на улицах, лежали там, где упали. Английская и испанская кровь сливалась маленькими ручейками, собиралась в вязкие лужи, и уже нельзя было различить, где — чья. Англичане не оставили от города камня на камне. Они обшарили каждый дом, сарай, колодец в поисках хотя бы крупицы золота или серебра, но вся их добыча была — дешёвые побрякушки. И чем яснее становилось, что богатств здесь нет и никогда не было, тем сильнее была их ярость. Им пришлось довольствоваться сущей мелочью — зеркалами, табакерками, подсвечниками, одеялами, платьем. В отместку за свою неудачу, уходя, они подожгли город. Кроули шёл по огненной улице. Пламя с рёвом пожирало крыши и стены, дома рушились, тучи искр взмывали к тёмному небу, как раскалённые комары. Кроули смотрел на лица людей — с кем-то виделся ещё на «Дестини», с кем-то сошёлся совсем недавно, в этом городе, который теперь пожирало пламя. На рыночной площади, в круге огня, он увидел Азирафеля. Тот стоял, невредимый, с непокрытой головой, держа в опущенной руке свою модную шляпу. На ней не обуглилось ни пёрышка, только одной ленты всё ещё не хватало. — Это был Уолтер, — негромко сказал Азирафель, качнув шляпой. — Тот, кто погиб первым. Сын Роули. Кроули остановился у края площади — бывшей площади, которая сейчас гудела вокруг огненным смерчем. — Почему ты думаешь, что мне это интересно? — Он был твоим другом. Ты убил его сына. — Я убил? — карикатурно переспросил Кроули. — Я и пальцем его не тронул. Это ваш Господь призвал его к себе — разве не так вы всегда говорите?.. Так при чём тут я? — Кроули, что ты наделал?.. — с тихой мукой сказал Азирафель. — О, ты опять обвиняешь меня! — вспылил тот. — Конечно — я же демон! Исчадие ада, пыль под твоими ногами. — Кроули, — позвал Азирафель, шагнув к нему. — Я не понимаю. Что случилось?.. — Такая моя демоническая работа, — Кроули развёл руками. — Сеять вражду и раздор. А чего ты ждал? — Люди погибли. — Люди смертны! — прошипел Кроули. — Они всегда погибают! — Но не так!.. Не из-за нас! — А как? — с издевательским любопытством спросил Кроули. — Как они должны погибать? Откуда тебе знать, ммм? Разве всё это, — Кроули широким жестом обвёл площадь, — не часть вашего грёбаного Непостижимого плана? Может, это было предопределено? Может, наше противостояние — лишь формальность? Может, на самом деле никого не заботит, сколько душ ты спасёшь? Когда придёт Судный день, всё равно всё будет решаться заново, разве нет? Помнится мне, Иисус обещал, что христиане на Суд могут вообще не приходить — они ведь уже спасены. Так в чём смысл? Умрут они сегодня, через год, через десять лет — что изменится в итоге? — Они проживут этот год, — тихо сказал Азирафель. — Эти десять лет. Кроули развёл руками. — А мне-то что? — спросил он. — С чего мне об этом думать?.. Я демон, и мне плевать. — Ты лжёшь, — ещё тише сказал Азирафель. — Мне плевать! — крикнул Кроули. — На ваш План! И на ваш Суд! На все ваши небеса! Я ничего им не должен! Почему это я вечно во всём виноват? Ты тоже там был! Ты же ангел — почему ты не смог их остановить? Начудесил бы им что-нибудь добродетельное — что, не вышло? — Не вышло, — горько признался Азирафель. — Ты прав. Все эти люди… Это моя вина. Я не верил, что ты пойдёшь до конца. — А во что ты верил? — спросил Кроули, незаметно для себя подбираясь поближе к ангелу. — Что я, как всегда, отступлюсь? А ради чего? — прямо спросил он, останавливаясь в паре шагов от Азирафеля. Тот поднял потерянный взгляд. — Ради чего я постоянно должен тебе уступать? — повторил Кроули. — Полагаю, у тебя нет причины так делать, — сказал Азирафель и попытался ему улыбнуться. Кроули отшатнулся. Холод, сковавший сердце, испарялся в бушующем вокруг пожаре, Кроули чувствовал его жар на лице. На Азирафеля было больно смотреть. Он казался надломленным, Кроули впервые видел его таким. Азирафель всегда искал светлую сторону — во всём. Сейчас, очевидно, найти не мог. Никто бы не смог. Они стояли, не глядя друг на друга. Пламя ревело, рвалось ввысь, будто старалось добраться до облаков и подпалить пятки ангелам. Кроули думал о том, что у него получилось. И дело было совсем не в войне. Азирафель никогда не забудет, что здесь случилось. Их дружбе конец. Их договору конец. Азирафель никогда больше не подпустит его к себе — пропасть между ними теперь по-настоящему непреодолима. И можно забыть об этой муке — вечно видеть перед собой желанное и недостижимое. Давно пора было это сделать. Вырвать любовь из сердца, выкорчевать её корни, засыпать всё пеплом и солью. И надеяться, что ещё раз она не прорастёт. — Мне нужно идти. Я должен сообщить Уолтеру о смерти сына, — сказал Азирафель, будто извинялся за что-то. — Передать ему что-нибудь от тебя?.. — Передай, что я собираюсь гореть в Аду, — сказал Кроули. Лондон, 19 мая 1630 AD Сидя в кресле и закинув ноги на подоконник, Кроули в сотый раз листал пьесу, заложенную розовой лентой, повторял про себя выученные наизусть строки до тех пор, пока вдруг не споткнулся на давно известных словах. А чего он ждал?.. Нет, чего же он ждал от ангела?.. Что бы он мог получить в ответ? Азирафель никогда не сможет принять его чувств. Единственным разумным ответом будет отказ. Ведь, приняв их, он будет вынужден ответить на них — что невозможно. Поэтому он должен будет ему отказать. А сделав это, Азирафель откажется от всего, что происходило с ними за ширмой умолчаний и недоговорок, за притворством «мы ведь друзья», и даже за притворством «ты демон, я ангел, между нами нет ничего общего». Их отношения были реальны — возможны — только пока они оба делали вид, что их не существует. Лишь пока всё это — все эти чувства, слова и желания — оставалось неизъяснимым. Как этот грёбаный мать его План, не поддающийся облечению в слова!.. Кроули вздрогнул от шокирующего осознания. Потом выдохнул — нет, это не могло быть связано между собой — План, не облекаемый в слова, и чувства, не смеющие себя назвать… В полуденном небе за окном полыхнуло. Кроули, щурясь от яркого света, глянул. Там сияла звезда. В ярко-голубом небе, белая, лучистая. — Кассиопея, — пробормотал Кроули, узнав сверхновую. — Бахнула всё-таки. И замер на месте, не смея пошевелиться. Нет, это было бы чересчур. Нет, это было бы уже слишком. Кроули, прищурившись, с подозрением посмотрел на небо. — Да ты издеваешься, — сказал он. Звезда сияла. P.S. После возвращения в Англию Уолтер Роули по требованию Филиппа III был казнён за нападение на Санто-Томе. Это не помогло спасти отношения между Англией и Испанией. Война между ними была объявлена в 1624 году. Примечания Марс — площадка на вершине мачты для работы с парусами и наблюдения за морем. Фальшборт — ограждение по краям палубы корабля. Квартердек — приподнятая до линии фальшбортов кормовая палуба. Планшир — планка (брус), ограничивающая фальшборт по верхней кромке. Кильватерная струя — полоса воды, остающаяся за кормой идущего корабля. Полубак — носовая надстройка на баке корабля. Грот-мачта — средняя мачта на трехмачтовом судне. Грот-бом-брам-рея — четвертая снизу рея (поперечная балка на мачте, к которой крепится парус) на грот-мачте. Рангоут — собирательное слово для обозначения всех деревянных частей корабля: мачт, стеньг, рей и т. д. Такелаж — совокупность снастей для крепления и управления рангоутом и парусами. Ванты — канатные растяжки между мачтами и бортом парусного судна, служащие для придания мачтам устойчивого вертикального положения.