Париж, 1792 AD
15 января 2020 г. в 22:42
They seek him here, they seek him there,
Those Frenchies seek him everywhere.
Is he in Heaven? Or is he in Hell?
That damned elusive Pimpernel!
Scarlet Pimpernel
— Так что ты на самом деле здесь делаешь? — спросил Кроули, разваливаясь на стуле в привычной манере человека со смещённым центром тяжести.
Азирафель укоризненно посмотрел на него, снял колпак и пальцами прочесал густые кудряшки. Кроули не торопил с ответом, наблюдая, как он прихорашивается.
Дневной свет пыльными лучами пересекал зал, за высокими окнами громко курлыкали голуби. Под потолком, расписанным цветочными гирляндами и амурами, висела огромная хрустальная люстра, из каждого угла к ней тянулись трёхцветные ленты, будто к ярмарочному столбу на деревенском празднике. В кафе было шумно — со всех сторон слышались голоса, звон бокалов, смех, тосты и скрип стульев по полу. Времена были непредсказуемые, так что парижское общество, изрядно поредевшее за последние месяцы, каждому новому дню радовалось как последнему — тем более что для многих эта фигура речи могла приобрести пугающую буквальность.
— Я тебе уже всё рассказал, — ответил Азирафель тоном человека, которому есть что скрывать. — Я проголодался. А в Лондоне не найти ни приличных блинчиков, ни десертов.
— Ну-ну, — скептически сказал Кроули, качая отставленным в сторону коленом. — И ты махнул сюда во время революции.
— Я присматриваю за человеческими деяниями, а не за их политикой.
— Значит, баррикады на улицах ты просто не заметил, — насмешливо сказал Кроули.
— Заметил, — обиженным тоном возразил Азирафель. — Ходить по улицам стало довольно неудобно. И два моих любимых ресторана оказались закрыты.
— Держу пари, их владельцы познакомились с мадам Гильотиной ближе, чем хотели бы.
Азирафель полил свою порцию блинчиков апельсиновым сиропом. Кроули смотрел на него, гадая, сколько ещё тот намерен играть в оскорблённую невежественность.
— Ангел, — невинным тоном позвал он. — А на что это ты потратил столько чудес, что тебе аж выговор сделали? На завивку волос?
Азирафель оскорблённо поджал губы.
— На выписку модных журналов, — откровенно издевательским тоном предположил Кроули. — Нет — на полировку ногтей.
Азирафель продолжал молчать. Кроули постукивал пальцами по столику, выбивая ритм фривольной песенки. Он, разумеется, ни на секунду не поверил, что Азирафель в самом деле был таким балбесом, каким себя выставлял. Кроме того, после стольких веков работы бок о бок у них не было секретов друг от друга. Их интересы, формально противореча друг другу, на деле уже давно были одинаковыми: жить, наслаждаться этим миром и обществом друг друга, по мере сил разнообразить людскую жизнь разными происшествиями и писать наверх (или вниз) ничего не значащие отчёты.
Так что если Азирафель что-то скрывал, то это было личное, а не служебное.
— Ладно, мне всё равно не интересно, чем ты там занимаешься, — обронил Кроули и пальцами зажёг свечку, косо сидевшую в латунном подсвечнике. — Наверняка какая-нибудь благодатная глупость.
Азирафель бросил на него короткий внимательный взгляд, невольно улыбнулся и быстро опустил глаза. Кроули перевёл разговор на театр, пожаловался, что смотреть стало нечего — даже Мольера играют отвратительно пошло.
— И если тебя человеческая политика не волнует, то мне она здорово портит жизнь, — добавил Кроули, запивая блинчик вином. — Хороших актёров казнили, хорошенькие актрисы сбежали или подались в революционеры. Даже Маргарита Сен-Жюст куда-то пропала. Теперь в Париже совершенно нечего делать.
— Маргарита Сен-Жюст? — рассеянно спросил Азирафель. — Кто это?
— Одна актриса, — Кроули пожал плечами. — Она была неплоха, я даже хотел её тебе показать. Теперь вряд ли получится.
— Почему?
— Потому что сейчас она наверняка даёт представления нашим, — пояснил Кроули. И провёл пальцем по шее, намекая на причину путешествия актрисы в Преисподнюю.
Азирафель понимающе вздохнул.
— Люди всё время воюют сами с собой, — сказал он. — Почему им никогда не живётся спокойно?
— Потому что им так хочется, — коротко ответил Кроули, чтобы не пускаться в рассуждения о природе человека — он недостаточно крепко выпил, чтобы почувствовать непреодолимую тягу к философии. — Потому что им это нравится.
— Убивать друг друга?
— Йеп.
Азирафель длинно вздохнул. Повозил кусочком блинчика по жёлто-рыжему соусу, без аппетита отправил в рот, промокнул губы салфеткой. Кроули пригубил ещё вина, инстинктивно чувствуя, что ангел сейчас не выдержит и выболтает всё, что у него на уме. Азирафель помаялся ещё немного, пока Кроули, задрав голову к потолку, наблюдал за голубиной вознёй за окном.
— У меня есть приятель, — наконец признался Азирафель. — Увлечённый библиофил, мы переписываемся уже пятнадцать лет.
— Переписываетесь? — ревниво спросил Кроули.
— Он священник.
— Фу!..
— Однажды он спросил меня, не могу ли я помочь ему нанять корабль из Дувра в Кале и обратно. Неофициально. И недорого.
— С грузом?
— С пассажирами.
— Разумеется, ты отказался, — уверенно сказал Кроули. — Тебе же нельзя напрямую вмешиваться в людские дела. Твоя задача — укреплять дух и благословлять, чтобы люди сами справлялись с тем, чем ваш босс, — Кроули покрутил пальцем, — их испытывает.
Азирафель напряжённо смотрел на него пару секунд, потом в его глазах мелькнули понимание и благодарность.
— Да. Разумеется, я отказался.
— И никакого корабля не нашёл.
— Не нашёл.
Кроули поставил локоть на стол, подпер щёку ладонью, глядя на Азирафеля.
— Я боюсь, у него неприятности, — признался ангел. — Его последнее письмо пришло из Артуа. Он написал, что укрывается с несколькими детьми в монастыре Святого сердца. Это было неделю назад, с тех пор он молчит. На него могли донести — ты же знаешь, что сейчас происходит. Люди будто сошли с ума. Париж утонул в крови, в провинциях банды разбойников называют себя сторонниками революции и убивают всех, кто им не понравится, — даже без суда! Целыми семьями!
Кроули болезненно поморщился.
— А чего ты хотел? Они берут пример с ваших. Помнишь потоп? Египетские казни? Содом и Гоморру?
— Технически, Содом… — начал Азирафель и остановился.
— Разве всё это — не его великий и непостижимый План? — спросил Кроули. — Я бы на твоём месте не ввязывался, медальку на грудь не дадут.
Азирафель смотрел на него, сжав губы в точку — одновременно виновато и умоляюще.
— Я хочу найти своего друга, — вполголоса сказал он.
— Ну так сотвори чудо.
— Я не могу. Мне и так… — он стрельнул глазами наверх, будто боялся, что его подслушивают. — Михаил ясно дал понять, что моё расточительство чудес неприемлемо. А без них я справляюсь не лучшим образом.
— Не лучшим образом, — Кроули усмехнулся, показав зубы. Азирафель насупился, недовольный, что ему напомнили о Бастилии.
Кроули пренебрежительно фыркнул ещё раз, для верности, и отвёл глаза.
Ему не нужно было расспрашивать Азирафеля в деталях, чем тот занимается. Он и так всё понимал. Они оба не раз видели войны, им приходилось оказываться на полях сражений и смотреть, как с каждым столетием они становились всё кровавей. Но до гражданской войны такого размаха не доходило ещё никогда. Люди пьянели от крови и свиста ножей гильотин. Люди доносили на соседей, братьев, друзей. Люди ненавидели друг друга так яростно, что рядом с ними было трудно дышать.
Кроули всё понимал. Азирафель видел такое впервые — и оно его ужасало. Он думал, можно что-то исправить, кого-то спасти.
А Кроули помнил самую первую войну. И точно знал: ничего не исправить. И спасти никого нельзя.
Ты открываешь глаза в юной вселенной. Окидываешь её первым, удивлённым, любопытным взглядом. Она по большей части пуста — немного земли, немного воды — и нескончаемо много неба.
Ты оглядываешься — и видишь, что ты не один. У тебя есть братья и сёстры, такие же, как и ты, со светлыми лицами, от которых исходит сияние, с глазами, полными вдохновения. Ты поднимаешь взгляд ещё выше — и видишь Творца.
Он говорит вам о Замысле. Он предлагает вам разделить с ним радость Творения. И ты наполняешься радостью от макушки до пяток, ты наполняешься любовью и гордостью. Этот мир — молодой, как и ты. Он даже ещё не закончен — это только набросок вселенной, первый чертёж. Но вашими усилиями из Замысла он претворится в реальность.
И ты начинаешь работу.
Вы начинаете.
Вас множество, но забот хватает на всех. Кто-то взбивает тучи и пускает их по небу. Кто-то рассыпает по пустыням песок. Кто-то сажает цветы и деревья, очерчивает берега океанов, клеит перья на крылья птиц, рисует рыжие закатные полосы вдоль горизонта. А тебе достаются звёзды.
Огромные газовые облака дрейфуют в сияющей пустоте. Ты задаёшь им вращение. Ты задаёшь им форму. Первые звёзды выходят корявыми и нестабильными, лопаются, как мыльные пузыри, и межзвёздный газ расползается в густую туманность. Ты разгоняешь туман взмахом крыла и начинаешь всё заново. Лепишь. Взвешиваешь. Запускаешь лёгким толчком в огненный бок — и звезда начинает вращаться, сначала тяжело, медленно, потом всё быстрее, быстрее.
Ты расставляешь их по местам. Нанизываешь созвездия. Собираешь в галактику, встряхиваешь ей рукава, чтобы сидели свободнее. Подвешиваешь в пустоте — и смотришь, как она кружится.
Звёздных огней в пустоте становится больше. Голубых, красных, жёлтых. Ты увлечён ими, ты в них влюблён. Ты не знаешь ни усталости, ни грусти, ни скуки. Только радость — от созидания.
И любопытство.
Твои братья и сёстры создают такие удивительные вещи, что иногда тебе хочется ходить за ними, раскрыв рот, и смотреть, что они делают. Как река первый раз бежит по намеченному руслу. Как оброненное перо в вышине становится облаком. Как взрывается вулкан, рассыпая огненные брызги.
Мир так огромен и так прекрасен, что даже ангельской жизни не хватит, чтобы обойти каждый его уголок. Но когда у тебя выдаётся свободный вечер, ты уходишь в него — жадно слушать, жадно смотреть. Как штормовые волны накатывают на песок. Как птицы с острыми крыльями свистят в вышине. Как солнечные лучи, пролившись сквозь зелёную крону, смешными пятнышками трепыхаются на земле. Как листья поворачиваются за ветром, пчёлы гудят у цветов.
Ты не знаешь никаких других чувств, кроме любви. И тебе кажется, что так будет вечно. Но вечность кончается — когда старший из ангелов, Люцифер, впервые упоминает «людей».
Вы знакомы давно. Он — Утренняя звезда, ты — строитель небесного свода, и ваше знакомство, кажется, естественным образом предрешено. С ним интересно. Он никогда не отмахивается от твоего любопытства, как другие, серьёзные ангелы. Он любит шутить, он умеет смеяться, с ним здорово сидеть где-нибудь в красивом месте, любуясь проделанной за день работой, и хвастаться друг другу своими успехами.
— Ты никогда не думал, что будет потом? — спрашивает он однажды.
— Потом? Когда — потом?
— Когда всё будет создано. Когда работа будет закончена.
Это странный вопрос, ведь работы так много — кажется, она не кончится никогда. Разве Вселенная не бесконечна? Разве не в этом смысл и цель их ангельского существования — бесконечно творить её, никогда не зная покоя?
— Кому достанется этот мир? — спрашивает Люцифер.
Новый странный вопрос. Разве кто-то может обладать этим миром, этим закатом и облаками? Они просто существуют, сами по себе, потому что таков Замысел. Они никому не принадлежат.
— Всевышний задумал кое-что, — говорит Люцифер. — Он создаст новых существ и поселит здесь. Он называет их «люди». Он даст им тела из плоти и крови, чтобы они могли осязать этот мир. Не так, как мы. Лучше.
— Лучше? Как это — лучше?
— Не знаю. Он просто сделает людей прямо из него — из песка или глины, он ещё не решил.
— Значит, всё это — для них? Для людей?
— Да, представляешь? — с досадой говорит Люцифер. — Столько труда — а нам даже нельзя будет здесь жить! Как тебе это нравится?
Тебе это не нравится. Ты с досадой подтягиваешь колени к груди и укрываешь пальцы ног подолом от солёного ветра с моря. Ты чувствуешь что-то новое… Неприятное. Холодное, где-то в груди.
Разве ты — и вы все — не часть этого мира? Разве всё это придумано не для вас?
Оказывается, нет. Ты считал этот мир своим — вашим — ничьим — и вдруг понимаешь, что ошибался. Или тебя обманули?.. Отобрали у тебя что-то важное, просто так.
Какие-то новые «люди» будут здесь жить. Заберут себе все закаты, и солнечный свет, и жужжание пчёл — они получат тело из плоти и крови, а не из эфирного света, как у тебя. Они как-то иначе — не так, как ты — будут чувствовать ветер на коже.
— По-моему, это свинство, — говорит Люцифер. — Я не согласен. Почему это людям должно достаться всё, что мы сделали? Мы что, плохо работали, не заслужили награды?
— Может, Всевышний знает, что делает?.. Может, он готовит для нас что-то другое, не хуже.
— Я собираюсь с ним серьёзно поговорить, — хмуро говорит Люцифер. — Многие недовольны этим слухом про новых «людей». Мы работали не для того, чтобы всё это… — он окидывает горизонт взглядом. Горизонт тих и ясен, — …просто отдали каким-то его новым зверюшкам. Этот мир должен быть нашим!
Горизонт, тихий и ясный, раскалывается надвое. Из разлома веет холодом и чернотой. Мир разрывается пополам, и ты падаешь в пустоту. В мрак. В ужас. Больше нет никаких звёзд, никаких солнц, никакого песка, зелени, неба. Ты один. Ты не слышишь даже собственный голос. Даже не знаешь, кричишь ли ты. Существуешь ли ты всё ещё.
Тьма вокруг. Беспросветная чернота, будто та, в которой ты пребывал, когда ещё не открыл глаза. Ты не видишь своих рук, ты не знаешь, есть ли они у тебя. Ты не чувствуешь крыльев. Не можешь схватить себя за нос. Ты — пустота.
Озеро кипящей серы распахивается под тобой, как портал — и ты видишь, как смутные тёмные тени падают, падают в озеро — так много!.. С воплем взмывают, распахнув тлеющие крылья — или выползают на берег, обожжённые, безобразные.
Сотни их.
Восстав, они рвутся назад — наверх, туда, откуда упали. Но там, наверху, их уже ждут. В сияющих белых доспехах, с обнажёнными мечами в руках — прежние братья. И рубят без жалости. Каждого, кто взлетел.
Ты не сразу понимаешь, что случилось. Это трудно понять. Вчера вы смеялись вместе, вчера помогали друг другу в работе, вчера вы были едины. А сегодня ты видишь, как одни твои братья рубят других пополам, и на их прекрасных ангельских лицах нет ни сомнений, ни жалости, ни печали.
Только праведный гнев. И брызги золотой ангельской крови.
— Рано или поздно тебя казнят, — сказал Кроули, допивая горячий шоколад. — С твоими-то методами.
— Я не могу сидеть сложа руки, — тихо сказал Азирафель.
Кроули безнадёжно вздохнул и поставил чашку на блюдечко.
— Предпочтёшь лежать, сложив голову?
Азирафель упрямо насупился. Кроули снова вздохнул. Он уже видел, к чему всё идёт. Азирафель не остановится. А он сам не сможет сидеть спокойно, зная, что тот подвергает себя опасности. Зная, что после казни Азирафель может просто… не вернуться. Потому что его сочтут никудышным и неосторожным ангелом. Строго говоря, у Кроули не было выбора.
— За всем этим должен стоять какой-то человек, — сказал он.
— Для любого человека это слишком опасно! — воскликнул Азирафель.
— Если Комитет общественной безопасности всерьёз заинтересуется тем, куда это у них из-под ножа пропадают люди, они будут искать, кто в этом виноват, — объяснил Кроули.
— Пусть ищут, — горделиво заявил Азирафель.
— Нужно дать им человека, которого они никогда не найдут, — терпеливо продолжил Кроули. — Который вечно будет от них ускользать.
— Даже если ты знаешь кого-то настолько ловкого, я не собираюсь просить этого отважного человека рисковать собой, — отрезал Азирафель.
— Ангел, — ещё более терпеливо сказал Кроули, подаваясь вперёд, будто это могло бы придать его словам убедительности. — Они никогда его не поймают.
— А если поймают?
— Они не поймают, — настойчиво повторил Кроули, — потому что нельзя искать одного человека одновременно в Аду и в Ра… — он запнулся.
Азирафель понимающе ахнул, тоже наклонился поближе, перегнувшись через маленький столик:
— Ты предлагаешь мистификацию? — оживлённым шёпотом спросил он.
— Они смогут гоняться за ним хоть до Второго пришествия, — подтвердил Кроули.
— Боже, я надеюсь, это не продлится так долго, — пробормотал Азирафель.
— Мы будем действовать как обычно. Слушок в одном месте, слушок в другом. Маленькое чудо здесь, маленькое чудо там. А дальше люди сами подхватят и понесут.
— Если нам нужно, чтобы люди заговорили, — с уверенностью добавил Азирафель, — нужно, чтобы они связывали все события между собой. Надо оставлять им тайный знак. Какую-то метку. Тогда они увидят, что это система. Что это принцип. Нужно дать ему имя! — он оживился, глаза у него зажглись. — Благородное, как у рыцарей Артура. Например — Персиваль!
Кроули скривился, но спорить не стал.
— Ладно, имя твоё. Но фамилию дам я.
— Персиваль Кроули? Довольно необычно звучит.
— Нет, не Кроули, — с лёгким недовольством ответил тот.
— Что-то зловещее? Пагубное и демоническое?
— Блэк, — сухо сказал Кроули.
— Персиваль Блэк? — повторил Азирафель. — Нет, это совершенно не годится. Этот человек — сам посуди — для правдоподобия должен быть влиятелен: ему нужны деньги, связи… определённо, он должен быть благородным. Может… Блэкфоррестшир? Блэйкингем? Блэйкмильтон?
— Ни один француз не выговорит такую фамилию, — иронично сказал Кроули. — А нам нужно, чтобы о нём говорили.
— Да, нужно что-то более изящное, — согласился Азирафель. — И лёгкое.
— Блейкни.
Азирафель хмыкнул.
— Персиваль Блейкни… — проговорил он. — Мне нравится. И я думаю, — шёпотом заговорщика продолжил он, — что, появляясь в обществе, он должен производить впечатление человека образованного, остроумного, с манерами, и ему даже стоит быть щёголем.
— Появляясь в обществе? — фыркнул Кроули. — Да кто поверит, что щёголь с манерами способен проворачивать такие дела? Он должен быть скрытным, деятельным и ловким.
— Но такого куда легче заподозрить в причастности к нашим делам!
— Но нам-то это и нужно, — напомнил Кроули.
— Нам нужно, чтобы о нём ходили разговоры, но никто не мог его отыскать, — возразил Азирафель. — Светского повесу трудно заподозрить в помощи французским беженцам.
— Ах, он теперь ещё и повеса, — заметил Кроули.
— Немного, — едва смутившись, ответил Азирафель. — Для отвода глаз.
— А я считаю, что чем меньше он будет появляться в обществе, тем лучше.
— А я считаю, что он должен появляться в обществе в двух местах сразу, — немедленно возразил Азирафель. — Это внесёт полную неразбериху в его поиски.
Кроули щёлкнул языком в знак того, что он оценил предложенную интригу.
— Хорошо.
— И, как я уже говорил, сэр Перси будет оставлять вместо спасённых людей насмешливые письма с каким-нибудь элегантным символом, — не теряя энтузиазма, предложил Азирафель.
— Он у тебя уже сэр Перси?
— Элегантным, и в то же время простым. Например, это будет цветок. Скромный, типично английский. Примула, или шиповник… или первоцвет.
— Насколько я знаю людей, этим цветком они его и начнут называть, — сказал Кроули. — «Примула»? Ты бы ещё предложил герань. Только представь себе эту записку: «Гражданин Робеспьер, я забираю с собой этого приговорённого к казни — с уважением, ваша Ампельная Герань». Или — «Ваш Собачий Шиповник».
Азирафель недовольно надул губы.
— Я предлагал «Первоцвет», — сказал он, отодвигаясь от Кроули. Тот задумчиво хмыкнул.
— Просто «Первоцвет»? Бледно. Не романтично. Не вызывающе. Может, «Багряный»? Или «Алый»?
— Алый Первоцвет, — медленно повторил Азирафель и улыбнулся. — Да, черт бы!.. — он осёкся, прихлопнул губы ладонью. — Сэр Персиваль Блейкни, он же — Алый Первоцвет, — повторил он, влюблённо глядя на Кроули. — Превосходно!
К северу от Парижа, в холмах, стоял заброшенный гипсовый карьер. Сюда на тачках свозили тела убитых, найденные на улицах. Здесь среди мертвецов бродили бледные тени, оглядывали изувеченные лица, пытаясь отыскать среди них сына, мужа, брата. Найдя, они припадали к несчастному с сухими рыданиями, обнимая его в последний раз. Здесь трудились могильщики, растаскивая мертвецов по глубоким ямам, поскольку хоронить убитых по отдельности было уже невозможно. Все городские кладбища были переполнены, а некоторые даже закрыты.
Два могильщика неприглядного вида стояли возле тачки, из которой они только что вытряхнули очередное тело в глубокую яму. Ступенчатые края карьера поднимались над их головами, и темнеющее небо накрывало их сверху, как плоская тарелка.
Это были князья Ада, Хастур и Лигур, и кладбищенская атмосфера навевала на них приятные воспоминания о доме — насколько демоны могут испытывать что-то приятное, кроме злобы и зависти.
Они были одеты в сюртуки с чужого плеча, снятые с мертвецов, а у Лигура на голове сидела щегольская шляпа со сломанным пером. Не то чтобы он стремился подражать людям — скорее, ему нравился символизм сломанного пера: оно напоминало ему о борьбе и их будущей победе над Раем. Хастур назвал шляпу уродской, и Лигуру это понравилось. Хастур ничего не понимал в символизме.
Лигур был демоном так давно, что уже не помнил о себе ничего другого — и не хотел помнить. Его устраивала нынешняя жизнь, и если что-то и портило её, то только зависть. Огромная, безбрежная зависть ко всем, кто рядом, ко всем, кто обладает тем, чем он сам не обладал — даже если ему это было не нужно. Он мог завидовать нищему с кружкой мелких монет, потому что у него не было ни монет, ни кружки. Завладев и тем и другим, он мог с лёгкостью выкинуть и то и другое в мусор, потому что вещи в своих руках не представляли для него ценности — ему было интересно только чужое.
Он завидовал Хастуру, потому что тот был приближен к Вельзевулу. Завидовал и мечтал занять его место — чтобы потом начать завидовать самому Вельзевулу. Он был как ребёнок, который отбирает у друзей игрушки и ломает их просто затем, чтобы посмотреть, как они рыдают, — затем, чтобы нечто, принадлежащее другому, другому больше не принадлежало.
Он был упорным и последовательным в своей зависти, и с той же тщательностью, с которой он уничтожал всё ценное, принадлежащее другим, он собирал людские души, чтобы они больше не принадлежали другим людям.
Больше, чем Хастуру, он завидовал только Кроули. У Кроули было нечто, что невозможно было отнять, невозможно было даже понять. Кроули был другим, и Лигур страстно желал отобрать у Кроули эту его инаковость, сделать его обычным, понятным, простым.
— Мне это не нравится, — сказал Хастур.
Лигур выразил молчаливое согласие, отцепив красивую пряжку с ботинка у мёртвого тела, лежащего в тачке, и бросив её в кусты. Этот разговор был не первым и походил на многие прошлые разговоры, которые они вели между собой.
— Это не по правилам, — сказал Хастур.
— Нельзя менять правила, — согласился Лигур. — Не понимаю, почему Люцифер вечно выделяет его среди нас.
Зависть охватила его с новой силой. Он пока не осмеливался завидовать самому Люциферу — только украдкой, вскользь думал о том, что однажды придёт время — и он осмелится на такую зависть. А пока он лишь огляделся, будто опасался, что кто-то может подслушать его мысли. Но могилам не было до них дела, кусты ракитника равнодушно шелестели, а вдовы плакали, скорбя по своим мертвецам.
— Люцифер слишком сильно его выделяет, — пробормотал Хастур. — Кроули нельзя доверять.
Лигур с досадой услышал в его голосе зависть — и почувствовал себя обворованным, будто Хастур забрал часть его зависти себе и теперь игрался с ней, дразнясь перед самым носом.
— Никому из нас нельзя доверять, — мрачно сказал Лигур.
— Ему — особенно, — с нажимом сказал Хастур. — Откуда он берёт все эти идеи? Никто не может в одиночку придумывать столько всего. Наверняка ему кто-то помогает думать.
— Никто из нас не стал бы ему помогать, — уверенно возразил Лигур. — Его все ненавидят.
— Кроме начальства, — злобно заметил Хастур. И угрюмо замолчал, глядя прямо перед собой.
Лигур тоже замолк. Неизвестно, откуда Кроули брал все эти идеи, как он убеждал людей, как заставлял вспыхивать войны. Лигур был уверен, что в этом кроется какой-то подвох. Но тон Хастура натолкнул его на одну идею. Все демоны ненавидели друг друга, но Хастур ненавидел Кроули особенно усердно и терпеливо — за то, что этот позёр прохлаждается на Земле, пока они должны работать в Преисподней, выполняя утомительную, нудную и бессмысленную работу — другой ведь в Аду и быть не могло. Если один отдел писал отчёты, второй отдел занимался тем, чтобы перекладывать их с места на место, подшивать в разные папки и распихивать по разным полкам. В то же самое время третий отдел был обязан проверять отчёты после того, как они прошли подобную обработку, а четвёртый — сверять отчёт проверки с первоначальным отчётом. Сотрудники отделов постоянно менялись, и того, кто вчера проверял отчётность, завтра могли отправить кормить адских гончих или красить стены коридоров едкой зелёной краской самого невнятного и унылого цвета, который только можно было вообразить.
— Мы можем этим воспользоваться, — задумчиво заметил Лигур.
— Чем? — мрачно спросил Хастур. Он ненавидел инициативность и нередко лично убивал тех, кто высказывал при нём какие-то предположения.
— Идеями Кроули.
— Хочешь их украсть? — в голосе Хастура послышался интерес. Больше, чем душить инициативность (в буквальном смысле), он любил только устраивать неприятные неожиданности. — Если он делает записи, записи можно украсть.
— В записях придётся разбираться, — Лигур помотал головой, хотя, конечно, мысль о том, что можно лишить Кроули какой-нибудь записной книжки, была приятной, — но он заранее знал, что ему будет лень её читать и думать, как применить прочитанное. — Нет. У него нужно украсть идею. Он постоянно что-то придумывает — нам нужно проследить за ним и дождаться, пока он не придумает что-то новое, вроде гильотины.
— И тогда мы это украдём, — догадался Хастур.
— Когда он доведёт дело до конца, — уточнил Лигур, — мы это украдём. Первыми доложим начальству и припишем себе его заслуги.
Хастур хмыкнул, явно обдумывая эту мысль.
— Мне не нравится, как он развращает людей, — сказал Лигур в неожиданном приступе откровенности. — Он превращает наше низменное искусство в балаган. И развлекается. Он слишком много развлекается, — с осуждением добавил он. — Он не страдает так, как положено демону. Он… наслаждается жизнью, — добавил он вполголоса, будто произносил нечто неприличное.
— Это раздражает, — согласился Хастур.
— Мне кажется, что иногда он даже притворяется человеком.
Зависть цвела в его сердце, и она же подсказывала ему, что сейчас — тот самый удачный момент, когда можно стравить двух соперников, чтобы, пока они возятся, выясняя, кто сильнее, убрать с дороги обоих. И тогда — тогда он мог бы рассчитывать занять место Хастура рядом с Вельзевулом. Это был бы неплохой карьерный рост — и он бы уж точно вытребовал себе право больше не появляться на Земле, а заниматься грешниками, которых в Преисподней, благодаря революции (и усилиям Кроули, угрюмо подумал Лигур) становилось с каждым днём всё больше и больше.
— Он странный демон, — продолжал Лигур, зная, что его слова падают во внимательные уши. — Я всё время чувствую в нём что-то неправильное. Он просто выводит из себя.
— Его нужно поставить на место, — согласился Хастур. — Он слишком много о себе думает. А ведь он даже не Князь.
— Он не Князь, он обычный демон. Я уверен, что он нам завидует. Хотел бы на наше место. Хотел бы себе и власть, и титул.
— А кто бы их не хотел? — усмехнулся Хастур, косо глянув на Лигура. Возможно, у него и промелькнула мысль, что Лигур тоже хотел бы себе и больше власти, и громче титул, но эта мысль была обыкновенной и будничной, а вот возможность навредить Кроули и при этом ещё и возвыситься — свежей и привлекательной, так что Хастур вернулся к ней.
— Кроули нам завидует, — согласился он. — Это очевидно. Поэтому из кожи вон лезет, чтобы его заметили. Устраивает все эти штуки, — Хастур пренебрежительно махнул рукой, указывая на мертвецов.
— А на самом деле они ничего не стоят, — тут же добавил Лигур. — Любой дурак может взять и убить человека. Для этого даже не надо быть демоном. Можно быть собакой. Или кирпичом. Или пирожком с ядом.
— Или дизентерией, — добавил Хастур.
— То, что он делает — это не мастерство, — настойчиво продолжал Лигур. — Это сплошной обман. Я бы не засчитал ему эти души. Есть наши традиции, есть правила. Если ты от них отступаешь — какой же ты тогда демон?
— От традиций нельзя отступать, — мрачно согласился Хастур.
— Настоящее искусство совращения душ — в том, чтобы делать это долго, трудно и медленно. Если ты получаешь десяток душ щелчком пальцев — это обман.
— Я не удивлюсь, — сказал Хастур, — если этих душ вообще не существует. Он их выдумал. Просто пишет в отчётах случайные цифры, думая, что никто не проверит.
— Не на тех напал, — уверенно сказал Лигур. — Мы проверим.
— Выдаёт себя за настоящего демона, а сам… — Хастур распалялся медленно, но, распалившись, действовал решительно и прямо. К сожалению, возможности его воображения исчерпались куда быстрее, чем взятый им разгон, так что Хастур был вынужден прерваться, подыскивая подходящее, достаточно оскорбительное противопоставление понятию «демон».
— Он просто не умеет развращать людей по-настоящему, — сказал Лигур, когда понял, что Хастур способен ещё долго так стоять и подбирать слова. — Поэтому выдумывает все эти гильотины, инквизиции, войны.
— Люди умирают и попадают в Ад после гильотины, — заметил Хастур, не зная, как приложить этот факт к своему доказательству бесполезности и никчёмности Кроули.
— Совпадение! — уверенно сказал Лигур. — Ему просто везёт. На самом деле он бы не смог развратить даже священника. По-настоящему смутить душу, а не вот так, — он кивнул на телегу обезглавленных тел. — С гильотиной любой бес-недоумок наведёт страху на город. Но у этого нет настоящей ценности, — проникновенно сказал он. — Сразу видно, что это фальшивка. Он просто старается произвести впечатление — но нас не проведёшь.
— Будем за ним следить, — решил Хастур. — За каждым его шагом. Однажды он совершит ошибку, и мы об этом узнаем.
— И все узнают, что на самом деле он и его идеи ничего не стоят.
— А потом мы присвоим его идеи, и за это нас наградят.
Робеспьер был маленьким, сухим человечком с огромной головой, которая казалась вдвое больше естественного размера из-за объёмного белого парика. Он пудрил лицо и подводил губы кармином. Кроули всё время мерещилось, что это не рот, а порез бритвой, и из него по белому подбородку на белый шейный платок вот-вот хлынет кровь.
Ему не нравился Робеспьер. Он был холодным, жестоким и умным. И опасным — не для Кроули, разумеется, а для своих же собратьев. Для людей.
Глядя на него, Кроули отвлечённо размышлял о том, что, окажись такой деятельный и упрямый человек на месте любого из князей Ада — он бы наверняка сумел изменить Преисподнюю до неузнаваемости. Навёл бы железный порядок, приструнил древних демонов вроде Шуб-Ниггурат, запретив тащить в рот каждого, кто плохо лежит. Нашёл бы общий язык с Люцифером, подвинул бы Вельзевула — а там, глядишь, недолго бы оставалось и до победоносной войны с Раем. Нет, всё-таки хорошо, что он был всего лишь человеком. Хорошо, что князья Ада были консервативными и держались за старые порядки, не замечая, как стремительно меняется мир людей. Если бы они, забыв о гордыне, хоть чему-нибудь научились у них, последствия были бы катастрофическими. Потому что жестокость людей росла вместе с их изобретательностью, и Кроули уже давным-давно не прикладывал рук к их делам — люди справлялись сами. Кроули только и оставалось, что слать отчёты, докладывая о своих успехах.
Как, например, установление режима Террора.
Впрочем, у каждой монеты были две стороны, и, получив благожелательное проклятие от самого Люцифера, Кроули теперь мог целыми днями околачиваться в Комитете общественной безопасности и приглядывать за тем, как идут дела, в надежде вызнать хоть что-то про священника, о котором волновался Азирафель.
Никто не задавался вопросом, кто такой Кроули и что он делает в Комитете, — все принимали его присутствие как должное, считая его то ли секретарём Робеспьера, то ли человеком для особых поручений.
Робеспьер работал в огромном зале — достаточно просторном, чтобы здесь можно было устроить бал. Кроули обычно сидел возле окна, маленьким ножичком чистил ногти или прохаживался вдоль стен, время от времени заглядывая Робеспьеру через плечо. Большинство бумаг, проходящих через руки Робеспьера, — дипломатическая переписка, распоряжения касательно конфискованного имущества дворян, кадровые перестановки — его не интересовало. А вот чужие доносы, приказы о казнях и арестные списки он изучал куда внимательнее, надеясь, что где-то однажды мелькнёт имя священника.
Гильотина, установленная на Гревской площади, каждый день с утра до вечера выполняла свою жуткую работу. Представители знатных семейств, в прошлые века составлявшие цвет и гордость Франции, теперь все до единого были объявлены врагами народа. Мужчины, женщины и дети были одинаково виновны перед Республикой за своё происхождение, а потому приговор им был одинаков. Смерть.
Век за веком простые люди проводили в нищете, грязи и болезнях, пока ослепительный королевский двор и старинная знать развлекались то на балах, то на полях сражений, затевая войны с той же лёгкостью, с которой устраивался очередной маскарад. А теперь бывшим придворным пришлось узнать, каково это — оказаться по другую сторону хлыста, каково это — быть бесправным, беспомощным, лишённым надежды.
Высокая двустворчатая дверь в кабинет приоткрылась.
— Шовелен! — крикнули оттуда.
— Входите, — отозвался Робеспьер, не отрываясь от бумаг. Кроули поднял глаза, изучая нового человека.
Это был высокий мужчина, одетый в тёмное, с аккуратно завязанным шейным платком. Чёрные, почти смоляные волосы были стянуты в хвост, а к тёмным глазам лучше всего подходил эпитет «яростные». Кроули мельком знал его — пару раз встречал в «Комеди Франсез». Шовелен, видимо, тоже был поклонником театра — или какой-нибудь очаровательной актрисы.
Он подошёл к столу Робеспьера, остановился.
— Садитесь, — пригласил тот, не поднимая головы.
Некоторое время он, не отрываясь, читал газетный листок, вынуждая посетителя ждать. Потом снял с носа круглые очки, отложил их в сторону.
— Гражданин Шовелен, — тихим, почти мягким голосом сказал он, — вы, кажется, из Артуа?
— Я там вырос.
— Хорошо… хорошо.
Робеспьер сложил пальцы домиком, повернув голову, посмотрел за окно. Сквозь пыльные стёкла виднелись серые парижские крыши.
— Вы читаете лондонские газеты? — невпопад спросил он.
— Нет, гражданин.
— А я читаю, — сказал Робеспьер, и перевёл на Шовелена внимательный взгляд. — У них нет недостатка в авторах, — он толкнул газету через стол, будто предлагал убедиться в этом самостоятельно. — Барон Тернье, маркиз де Ле Шамбо, граф Ленже. Они ускользнули от правосудия, бежали в Англию — и теперь выступают против Республики.
— Вы хотите, чтобы они замолчали, — с пониманием сказал Шовелен.
— Нет-нет, хватит с нас мучеников, — Робеспьер взмахнул изящной рукой.
Шовелен ждал, что он скажет дальше, глядя на него прямым взглядом.
— Дети Ленже ещё во Франции, — сказал Робеспьер. — В Артуа.
— Там сейчас командует гражданин Буше, — сказал Шовелен. — Я напишу ему. Он найдёт их.
— Что вы знаете об этом Буше?
— Из крестьян, бывший разбойник. Организовал отряд, называет себя другом Революции. Жестокий, но преданный.
— Один из недостатков управления Республикой — в том, что приходится полагаться на неопытных, — вздохнул Робеспьер. — Если он их найдёт — повесит на первом же дереве. А дети Ленже нужны мне живыми, — негромко сказал он тоном человека, который привык к тому, что даже его вскользь высказанные пожелания воспринимались как приказ.
— Чтобы отец молчал, — сказал Шовелен.
— Может, рвение гражданина Буше и чрезмерно, но правительству нужны и пастухи, и мясники. Найдите детей и привезите ко мне, — мягко сказал Робеспьер. — А я позабочусь о достойной благодарности.
— Меня интересует только служба Республике, — сказал Шовелен.
Робеспьер изучил его долгим взглядом.
— И, раз уж вы будете там, поговорите с местными жителями. Возле Виссана в последнее время слишком часто видят английские корабли. Кто-то помогает беглецам переправляться через Ла-Манш. Разберитесь с этим, Шовелен.
Робеспьер взмахнул рукой, будто сгонял муху, случайно севшую на манжет:
— Вы свободны. Я уже сообщил гражданину Буше, что вы едете.
Кроули проводил Шовелена взглядом. Это могло быть совпадением — а могло быть и ниточкой, ведущей к священнику Азирафеля. Там тоже фигурировали дети, и дело тоже было в Артуа. Не графских ли детей прячет у себя священник?..
Экипаж, подпрыгивая и покачиваясь, катился по брусчатке. Копыта громко цокали по камням, стучали колёса. Париж вообще был городом шумным, особенно — в последнее время.
Кроули подождал, пока экипаж проедет мимо, огляделся, не смотрит ли кто в его сторону слишком пристально, — потом догнал его в два прыжка, рванул дверцу и ввалился внутрь. Азирафель возмущённо ахнул, но, узнав Кроули, сменил негодование на лице на приветливость.
— Мог бы предупредить, что хочешь поговорить со мной, — с лёгким упрёком сказал он.
— Нет времени, — пояснил Кроули, опуская занавеси на окнах с обеих сторон и устраиваясь на противоположном сиденье.
— Что-то случилось?
— Шпионы Робеспьера вот-вот сядут на хвост твоему другу с крестом на шее. Робеспьер знает, что кто-то в Виссане помогает беженцам. Он послал туда своего человека.
— В Виссан? — встрепенулся Азирафель. — Там же отец Паскаль! Его надо предупредить, чтобы он был осторожен!
— Ты же понятия не имеешь, где он прячется, — сказал Кроули. — Как ты собрался его предупреждать?
— Я рассчитывал явить ему маленькое чудо — обычно мы связывались именно так, — смущённо сказал Азирафель. — Но теперь… Я даже не знаю.
— А ты знаешь, хотя бы теоретически, где его искать?
— В Виссене есть старые каменоломни, штольни тянутся до самого города. Паскаль выводил людей через них прямо к морю, а там их подбирали на лодках. Я надеюсь, он где-то там — это лучшее укрытие, в тоннелях можно блуждать месяцами.
— Надо опередить Шовелена, — сказал Кроули. — И найти корабль, который сможет забрать твоего священника.
— Корабль есть, — быстро сказал Азирафель. — Он стоит в Кале, ждёт моего сигнала.
— Нам придётся разделиться. Я поеду в Виссен, чтобы опередить Шовелена. А ты займись кораблём. И постарайся организовать его побыстрее.
— Без чудес это будет сложнее… но я всё устрою, — деловым тоном сказал Азирафель.
— Если священник прячется в каменоломне, я его отыщу. Ты знаешь, как попасть внутрь?
— Возле скал спрятан выход к морю. А рядом есть монастырь, один из тоннелей соединён с его подземельями.
— Монастырь, — Кроули скривился. — Ладно. Как-нибудь разберусь. Может, прикинусь паломником.
Азирафель замялся.
— Это монастырь кармелиток, — пояснил он. — Они тебя не пропустят. Ты же выглядишь как мужчина.
— Как-нибудь разберусь, — с нажимом повторил Кроули. — Я найду его, и мы дождёмся вас в каменоломне.
— Робеспьер сильно обеспокоен побегами? — спросил Азирафель.
Кроули издал невнятный звук, который мог означать что угодно от «он не впечатлён, и я деликатно пощажу твою гордость, не сказав об этом вслух» до «он в бешенстве, но моя скромность не позволяет мне хвастаться».
— Ему стоит намекнуть про сэра Перси, — в полумраке кареты глаза Азирафеля азартно блеснули. — Ты не думаешь, что стоит нанести ему визит вежливости?..
— И думать забудь, — приказал Кроули. — Я не собираюсь постоянно вытаскивать тебя из Бастилии.
— Почему ты думаешь, что я обязательно туда опять попаду? — обиделся Азирафель.
Кроули помолчал, глядя на него. Потом сказал, негромко и нежно:
— Потому что я знаю тебя, ангел. Ты попадёшь.
Надвигались сумерки. Кроули попросил Азирафеля довезти его до ближайших городских ворот, и карета катила по улицам. Кроули, привалившись к дверце экипажа, разглядывал Азирафеля и молчал.
Ангел выглядел обеспокоенным и напряжённым.
— Ты знаешь, что за тобой следят? — вдруг спросил он.
— Кто? — равнодушно отозвался Кроули. — Люди Робеспьера?
— Нет. Это не люди.
Кроули поднял голову, будто прислушиваясь.
— Я чувствую демоническое присутствие.
— Это моё, — ухмыльнулся Кроули.
— Не твоё! Я знаю тебя, — сказал Азирафель. — Это чужое.
Кроули мгновенно собрался, сел ровнее.
— Ты чувствуешь других демонов? — серьёзно спросил он.
Азирафель кивнул. Он выглядел почти испуганным.
— А ты — нет?
— Зависит от обстоятельств, — нехотя признал Кроули. — Если они выше меня по рангу, они могут скрывать своё присутствие.
— Они пришли за тобой?.. — ахнул Азирафель. — Они знают, где ты?
Кроули осторожно подцепил пальцами занавеску, глянул в щель.
— Если бы знали — мы бы уже не разговаривали.
— Они не должны видеть тебя со мной!
— Отболтаюсь.
— Кроули!.. Это очень серьёзно!
Кроули и сам понимал, что это серьёзно. Он, конечно, полагал, что выкрутится из любой ситуации — да кто поверит, что он завёл дружбу с ангелом? Куда правдоподобнее будет давно заготовленная версия о том, что он выведывает планы Рая, чтобы искусно расстраивать их. Но это не означало, что ему стоит быть беспечным.
— Ты знаешь, кто это? Тебя в чём-то подозревают?
— Не паникуй, — вполголоса бросил Кроули.
— Но за тобой следят!
Кроули бросил занавеску, глянул на ангела.
— Давай узнаем, кто это. Они будут следить за мной — а ты будешь следить за теми, кто следит за мной, — он взялся за ручку дверцы. — Езжай дальше, оставь экипаж и возвращайся пешком.
Он на ходу выскочил из кареты, огляделся.
Маленькая улочка была тихой. Вдоль улицы тянулся ряд мрачных домов с тёмными окнами, по круглым булыжникам мостовой бесшумно струилась вода, распадаясь на сеть ручейков, исчезающих в решётке водостока. На стенах домов от ветерка шевелились обрывки афиш и листовок. В нишах у дверей густела тень.
С другой стороны улицы поднималась решётка сада. Сломанные ворота валялись на мостовой, в глубине виднелась тёмная масса разграбленного особняка.
Кроули с безмятежным видом поправил манжеты, поправил хвост волос, перехваченный лентой. Прогулочным шагом направился вдоль улицы.
Кто мог следить за ним? Кому он понадобился, зачем? Совсем недавно он получил благодарность за успех своей парижской миссии — как обычно, и пальцем не шевельнув. Никто в своём уме не взялся бы проверять его, если результат был нагляден и осязаем. Но если кто-то заподозрил, что он мухлюет?
А что, если его «успехи» заставят Рай насторожиться, и Азирафеля отзовут с Земли, пришлют взамен кого-то более ревностного? Что тогда?
Кроули повёл плечами, как от озноба. Его в самом деле пробрал холод. Невозможно было представить, что он больше не увидит Азирафеля. Целую вечность — до самого Судного дня. А там они встретятся по разные стороны баррикад — так, как им и предназначено, так, как Кроули не хотел ради всего святого и проклятого.
Впереди мелькнуло что-то светлое, и Кроули потянуло туда, будто лист, подхваченный ветром. Азирафель укрылся за углом одного из домов. Кроули, заставляя себя не ускорять шаг и не бежать, спокойно дошёл до угла и повернул.
Азирафель стоял, сцепив руки и нервно перебирая пальцами. Кроули поманил его за собой, обогнул дом, нашёл дверь чёрного хода. Запертую, конечно, но его это не остановило — стоило поднажать сильнее, как прочный замок покрылся ржавчиной, истлел, рассыпался прахом. Кроули раскрыл еле скрипнувшую в темноте дверь и кивнул Азирафелю — заходи. Тот скользнул внутрь.
Здесь было темно, слышно было только дыхание Азирафеля.
— Подойдём к окнам, — едва слышно сказал Кроули. — Посмотрим, кто меня ищет.
Они на цыпочках прокрались сквозь опустевшие комнаты, добрались до окон на улицу. Кроули, прильнув к стене, осторожно глянул наружу. Азирафель попытался сделать то же самое, но Кроули оттолкнул его в сторону:
— Ты же весь светишься! — прошипел он. — Тебя увидят!
Ангел больше не стремился щеголять соответствием своим «стандартам», но вкусу не изменял и одевался в светлое.
— Извини, не подумал, — шёпотом отозвался Азирафель — и придвинулся ближе, почти прижимаясь к Кроули, чтобы выглянуть в окно хотя бы краешком глаза. Кроули с тихим ворчанием вывернулся из сюртука, набросил его на Азирафеля.
В конце улицы показались две фигуры. Их тени пролегали по улице длинными и отчётливыми полосами, обрисовывая нечто, не вполне подходящее к человеческому облику.
— Вот паскудство, — пробормотал Кроули. — Это Хастур и Лигур. Что они здесь забыли?
— Я полагаю, ищут тебя, — шёпотом сказал Азирафель.
— Конечно, меня, кого же ещё, — проворчал Кроули. — Но зачем?
— Я боюсь, мы были немного неосторожны, — едва слышно прошептал Азирафель.
— Нет. Если бы они что-то знали — они бы действовали открыто. Наверняка у них ничего, кроме подозрений — да и то…
— Что?
— Если бы у них были подозрения насчёт сам-знаешь-чего, они не стали бы выслеживать меня тайком, — горячим шёпотом ответил Кроули. — Нет, здесь что-то другое.
— Ты полагаешь? — спросил Азирафель, слегка обнадёжившись.
— Демоны никогда не доверяют друг другу, — отозвался Кроули. — Они могут следить за мной просто из интереса, чем я занимаюсь.
— Значит, нам придётся быть ещё осторожнее, — сказал Азирафель.
— К тебе они не полезут. А я уберусь из города прямо сейчас, поеду искать твоего монаха.
— Священника.
Кроули издал недовольное тихое восклицание, которое означало, что ему нет дела до сана и чина. Он стоял, не поворачивая головы, прижимаясь плечом к облезлой штукатурке. Азирафель держался за отвороты сюртука Кроули, небрежно накинутого на его плечи. Они молча смотрели, как по улице тащатся два бродяги, заглядывая в проулки.
— Это очень опасно, — прошептал Азирафель.
Кроули знал это и без него.
Всё это было очень опасно. С самого начала. Шаг за шагом, капля за каплей, год за годом он всё дальше отступал от правил, предписанных демону, и сейчас, прячась в заброшенном доме рядом с ангелом, он вдруг осознал, что ушёл от этих правил так далеко, что вернуться уже не в силах. То ли это общение с Азирафелем так изменило его, то ли он с самого начала был никудышным демоном — так или иначе, стоило признать, что он не вписался, и не впишется уже никогда. Тот единственный раз, когда он по-настоящему повёл себя жестоко, до сих пор вспоминался ему как худший кошмар.
Он не хотел никого убивать. Он не считал, что жестокость — это весело. Может, ему забыли выдать положенную всем демонам злость и ненависть ко всему живому? Может быть. Было бы забавно. Кроули усмехнулся почти против воли.
Его падение было досадной, несправедливой случайностью. Вторая случайность — чья-то ошибка или просто клякса в ведомости напротив его имени — не позволила ему стать настоящим демоном. И теперь он болтается между Раем и Адом, не принадлежащий ни тем, ни другим. Ищет лазейки, выкручивается, выбирает меньшее зло…
Его работа — быть мусорщиком на побегушках у Рая. Поддерживать популяцию праведников, собирать падшие души, подталкивать к падению тех, кто и так сам готов оступиться. Только праведных впустят в Рай — и он отделяет зёрна от плевел, сортирует людские души, как старьевщик — кости и тряпки. И всё это, в конечном итоге, выгодно только Раю.
По крайней мере, это было то объяснение, которым Кроули себя успокаивал. Он никогда не стремился к победе своей стороны. У него не было стороны. С небес его сбросили, в Аду он не прижился. Он был на своей собственной стороне. И будет на ней, пока никто не догадается, чем он занят.
Однажды они догадаются. Однажды — и это уже очевидно — они поймут. Он знает это уже сейчас.
Но остановиться не может. Он не перестанет помогать Азирафелю, он не перестанет спасать людей — хуже того, он не перестанет хотеть их спасать. Даже сейчас, среди этого обезумевшего мира, среди людей, которые пьянеют от крови и убийств, остаются те, кто сохраняет свою душу, кто готов жертвовать собой ради того, чтобы другие выжили. И он по-настоящему хочет их спасать.
И это уже не просто поиск лазеек для своей совести. Он уже давно действует вопреки интересам Преисподней, он уже давно только делает вид, что искушает и развращает — с этим люди справляются сами. Больше всего ему хочется защитить их всех — и от Ада, и от Рая. Чтобы и дальше жили по своему разумению и по своей воле, пусть даже иногда ему всё это не нравится — всё равно, сами, пусть живут сами, как умеют, как знают. Пусть учатся.
Пока он может жить среди них, пока он может прятаться среди них и тайком встречаться с Азирафелем, пока никто ни о чём не узнал — Господи, если ты слышишь, пусть это длится. А что будет потом — будет потом.
А пока — он будет уверять Азирафеля, что всё это только ради забавы. Эти встречи, поездки, совместные планы и авантюры. Ради забавы, конечно. Ради бегства от скуки бессмертной жизни.
Белые скалы задирались над морем, как края плохо скрепленного пирога. Светлый песок, выглаженный волнами, тянулся вдоль невысоких холмов. Море выносило на берег мусор — ракушки, деревяшки, пучки бурых водорослей.
Найти старый выход из каменоломен Кроули бы сумел даже без ясных указаний Азирафеля. Груда камней, завалившая вход, была очень красноречивой. Кроули стоял и смотрел на неё, будто задал вопрос и теперь ждал ответа. Но камни молчали.
Впрочем, и без их ответов по следам, оставленным рядом, было очевидно: тоннель обвалился не сам. Его взорвали. Священник был где-то там, за обвалом. Возможно, даже живой — если ему хватило ума как следует спрятаться и спрятать детей.
Кроули постучал носком сапога по белым камням, поморщился, когда на чёрную кожу осела пыль. Копать это руками? Бессмысленно — он даже не знал, как далеко тянулся завал.
Помочь себе маленьким чудом?.. Он не Азирафель, ему никто не сделает выговор за злоупотребление силой. Наоборот, злоупотреблений от него и ожидают. Но если Хастур и Лигур следят за ним, чудо они заметят. И явятся вынюхивать, чем он тут занимается. На этот случай заготовленного объяснения у Кроули пока не было.
Значит, заходить нужно было с другой стороны. Со стороны монастыря.
Кроули тоскливо вздохнул. Ему совершенно не хотелось соваться в этот приют христовых невест. Но выбора не оставалось.
В отряде гражданина Буше было человек тридцать. Все они были людьми достаточно решительными, чтобы при прежней монархии уйти в разбойники — и достаточно умными, чтобы теперь присягнуть Республике и считать себя представителями новой власти.
В провинциях было неспокойно. То там, то здесь возникали группы мятежников-роялистов, которым новые порядки пришлись не по душе. Так что ничего удивительного не было в том, что гражданин Буше разместил свой отряд в самом укреплённом месте Виссана — в монастыре.
Ворота стояли распахнутыми, во внутреннем дворе виднелись телеги. Два охранника играли в карты на перевёрнутой бочке.
— Эй, подружка, — окликнул один, когда мимо него к воротам проскользнула монашка в скромном истрёпанном платье. — Поцелуй на удачу!
Кроули, изображая на лице неподдельное смирение, покачал головой.
— Ишь, пугливая какая, — усмехнулся охранник, провожая его взглядом.
Оказавшись за воротами, Кроули быстрым шагом пересёк двор, с любопытством окидывая взглядом внутреннее пространство монастыря — ему ещё не доводилось бывать в таких местах. И не довелось бы никогда — если бы святость этого места не была разрушена расположившимся в этих стенах лагерем гражданина Буше.
Двор был заставлен палатками, горели костры, в котлах что-то варилось. Тянуло запахом жареной баранины и чеснока. Новоявленные солдаты Революции, для вида облачённые в форму, сидели у костров, разговаривали, играли в карты и пили. Кроули пригляделся, но не заметил никого, кто выглядел бы среди них главным. Скорее всего, гражданин Буше побрезговал палаткой и захватил одну из комнат монастыря.
За распахнутыми дверьми часовни виднелись огни свечей. Настоятельница монастыря, высохшая старуха в чёрном облачении, молилась в окружении нескольких сестёр. Огоньки свечей дрожали, будто боялись за свою жизнь. Пара человек особенно разбойничьего вида заглядывали внутрь, но войти не решались.
Неразбериха в монастыре была Кроули только на руку. Единственное, чего он опасался — что люди Буше уже успели наткнуться на вход в старые каменоломни и вытащить оттуда священника. Если это было так — он уже опоздал.
Азирафель сказал, что вход где-то в подземельях. Значит, сначала нужно было попасть туда. Кроули прошёлся по галерее, опоясывающей внутренний двор. Когда навстречу попадались другие монахини — опускал глаза и старался придать лицу побольше простодушия. Было бы неприятно, если бы святые сёстры, заподозрив в нём что-то странное, подняли шум. Кроули надеялся сделать всё тихо, без привлечения демонических сил — иначе следом за ним сюда явятся Хастур и Лигур. С них бы сталось сровнять монастырь с землёй просто для своего удовольствия.
Возле покоев настоятельницы на страже стоял один из разбойников. Буше с парой своих товарищей шарил внутри — в столе, шкафах и сундуках. Какая-то монахиня пыталась им возражать, но её просто вытолкнули из комнаты, посоветовав убираться к дьяволу. Она запнулась на пороге, наступив на свой подол — и упала бы, если бы Кроули не подхватил. Монашка вполголоса пробормотала испуганное богохульство, сунула руки в рукава. Кроули заметил мелькнувший у неё в руке клочок бумаги.
— Благодарю, сестра… — удивительно знакомым голосом сказала монашка.
— Антуанетта, — подсказал Кроули, заглядывая ей в лицо.
— Что за пташки к нам прилетели? — с грубоватой игривостью спросил стражник, подходя ближе.
— Мы уже улетаем, — отозвался Кроули.
Стражник преградил ему путь, радостно улыбаясь. Он явно решил, что если командир отвлёкся, можно поддаться естественному порыву и позволить себе маленькое развлечение.
Драться Кроули не хотел. Это привлекло бы ненужное внимание — на шум сбегутся люди и, учитывая обстоятельства, он сильно рискует пропустить случайный удар и развоплотиться — а это крайне затруднит дальнейшие поиски.
— Мы идём на молитву, — сказал Кроули, и монахиня рядом согласно закивала головой. — Если хотите, помолимся и за ваше здоровье.
— Может, возьмёте с собой? — улыбаясь ещё радостнее, предложил стражник. — Покажете, как это делается.
— На это придётся испросить разрешения у настоятельницы, — поддержала вторая монашка, и Кроули больше не сомневался, где он слышал этот голос раньше.
— А может, помолимся прямо здесь? — не отставал стражник. — В соседней келье сейчас пусто.
— Это будет очень неблагочестиво, — отозвался Кроули, отступая назад и увлекая монашку за собой.
— А мне не хочется ждать, — заявил стражник, шагнув вплотную и схватив монашку за локоть. Она вскрикнула от боли, разжала пальцы — что-то белое выпало у неё из рукава. Кроули наступил на обрывок бумаги и загрёб под край одеяния. Поманил стражника ладонью к себе, намекая, что хочет что-то сказать. Тот оказался значительно выше, пришлось поднять голову к его недоумённому лицу.
— Будешь лапать чужих невест, — вполголоса сказал Кроули, отбросив притворство, — всё высохнет и отвалится.
Стражник ещё мгновение пялился на него, хмуря брови — потом отшатнулся, схватился за промежность обеими руками, с утробным мычанием согнулся пополам. Кроули даже не улыбнулся. Что-что, а в проклятиях он хорошо разбирался. Он наклонился, подобрал из-под ног смятый листок бумаги.
— Сестра Маргарита? — он протянул руку монахине, вздёрнув бровь.
Та бросила на него настороженный и почти весёлый взгляд — его маскарад (по крайней мере, его часть) явно был ею разгадан.
— Сестра Антуанетта, — она взяла Кроули за руку жестом женщины, которая привыкла покорять мужчин.
Стражник за их спинами медленно завалился на колени, продолжая мычать.
Маргарита утянула Кроули дальше по коридору, остановилась, только когда они оказались в укромном уголке за поворотом.
— Письмо! — спохватилась она.
— Вот это? — Кроули продемонстрировал ей смятый листок.
Маргарита выдернула его, сунула в рукав.
— И как же вы из актрис стали монахиней? — спросил Кроули.
— Меня больше интересует, как вы ею стали? — рассмеялась Маргарита.
Кроули улыбнулся.
— Интересно, что в этом письме, — сказал он.
— Любовная переписка.
— С настоятельницей? — Кроули задрал бровь. — Тогда я понимаю, почему вы так стремились его вернуть.
Маргарита смешливо фыркнула.
— Мне почему-то кажется, что это письмо от друга, — вкрадчиво сказал Кроули. Маргарита перестала улыбаться, отодвинулась от него. — Письмо, адресованное отцу Паскалю. Письмо, которому нельзя было попасть в чужие руки — и ради него вы рискнули выйти из старой каменоломни, — Кроули смахнул белую пыль с её плеча, — и забрать его.
— Что вы об этом знаете? — сверкнув глазами, гневно спросила Маргарита.
— Я знаю этого друга, — успокаивающим тоном сказал Кроули. — А вы как в это впутались?
— Граф Ленже был моим покровителем, — призналась Маргарита. — Я в долгу перед ним. Меньшее, чем я могу ему отплатить — помочь его детям переправиться в Англию.
— Действовать придётся очень быстро, — сказал Кроули. — Робеспьер послал сюда своего человека. Шовелен прибудет завтра с приказом отыскать детей и доставить в Париж.
— Шовелен? — Маргарита ахнула, прикрыла рот ладонью.
— Вы знакомы?
— Ближе, чем мне хотелось бы. Этот человек одержим революцией. Он страшен. Он ни перед чем не остановится, чтобы найти нас.
— Постараемся, чтобы и не нашёл, — сказал Кроули.
— Они взорвали тоннель, ведущий к морю, — сказала Маргарита. — Я не знаю, как нам теперь выбраться. Здесь везде солдаты.
— Если бы вы знали, кто помогает вам — вы бы не теряли надежду, — сказал Кроули.
— Вы говорите о себе? — с привычной игривой усмешкой спросила она — но её глаза оставались испуганными.
— О, мои заслуги слишком скромны, чтобы о них упоминать, — Кроули хотел было поклониться — но вспомнил, что в монашеском одеянии это будет выглядеть странно. — За этим стоит один человек. Алый Первоцвет, — понизив голос, сказал он.
— Кто? — непонимающе спросила Маргарита.
— Человек, которому множество французов обязаны жизнью. Человек редкой дерзости и редкостного ума. Отважный, находчивый и упрямый.
— Кто же этот ваш Первоцвет?
— Это таинственная личность, и я не могу раскрывать его имя. За его головой охотится сам Робеспьер. Но помощь близка, — Кроули взял её за руку. — Возвращайтесь к отцу Паскалю. Сегодня ночью я выведу вас, встретимся у входа в тоннели. Кстати, где он?
— В винном погребе.
— Париж многое потерял, лишившись вас, — Кроули галантно поцеловал ей руку.
Оставшись один, Кроули задумчиво огляделся. В одиночестве он мог перемещаться довольно свободно, но вывести из монастыря людей, когда здесь было полно солдат — задача казалась нетривиальной. Солдат следовало отвлечь, а ещё лучше — и вовсе выгнать из монастыря. Без чуда было не обойтись, но где он мог взять чудо?..
Кроули в задумчивости прошёлся по галерее, поглядывая во внутренний двор. Какой-то из разбойников попытался прицепиться к нему, как недавно к Маргарите, но Кроули не стал его убеждать, что так поступать нехорошо — он просто явил ему на мгновение зубастую пасть огромной змеи, отправив чересчур дружелюбного бедолагу в глубокий обморок.
Размышляя над планом спасения, Кроули заметил, что ему навстречу по галерее идут две монахини. Выглядели они крайне непривычно: широкий шаг, злобные лица.
Кроули остановился, поджидая, пока они подойдут поближе. Эта встреча была неприятной и неожиданной. Он не думал, что за ним следят так тщательно. Он был уверен, что эти двое сейчас прочёсывают Париж — как они его выследили?..
Кроули небрежно взмахнул рукой в знак приветствия. Прятаться он не собирался, его лучшим оружием всегда был блеф.
— Слава Сатане, — мрачно сказал Хастур.
— Слава Сатане, — ещё мрачнее повторил Лигур.
Они бы крайне забавно смотрелись в монашеских одеждах, если бы Кроули не был слишком встревожен, чтобы смеяться.
— Привет, ребята, — как можно беззаботнее сказал он. — Как дела?
— Что демон делает в монастыре? — угрюмо спросил Хастур.
Кроули огляделся.
— Я бы сказал, вопрос должен звучать так: что три демона делают в монастыре?
— Ты что-то замышляешь, — прямо сказал Лигур, и в его голосе было неприкрытое обвинение.
Кроули пожал плечами:
— Ну, да — как и всегда, то одно, то другое… А что? — невинно спросил он.
— В монастыре? — спросил Хастур.
— Ну, это же женский монастырь, — пояснил Кроули, будто это не было очевидно. — Соблазняю, развращаю — обычная рутина.
— Ты что-то скрываешь, — ещё более обвинительным тоном сказал Лигур.
Кроули вздохнул с облегчением, но постарался вздохнуть исключительно внутри себя. Они ничего не подозревали. Пока. Хотя Лигур был посообразительнее Хастура, даже ему не хватило бы смекалки притворяться, если бы он знал хотя бы часть преступлений Кроули.
— А вы тут тоже инкогнито, — сказал Кроули, оглядывая их чёрные одеяния с белыми головными платками. Два демона в монашеской одежде выглядели одновременно комично и угрожающе. — Сестра Литургия, да?
Хастур двинулся на Кроули, заставив его отступить.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он.
У Кроули в голове пронеслась мысль, что эти двое от него не отстанут, если он немедленно не выдаст им что-то — что угодно правдоподобное, лишь бы они повелись.
— Ладно, ладно… сестра Ханука. Я расскажу, — сказал он, бегая глазами по галерее в отчаянных попытках выдумать хоть какой-то предлог для своего нахождения здесь. — У меня есть одна идея.
— Какая идея? — Хастур вновь вынудил его отступить, придвинувшись ещё ближе. Его чёрные глаза впились в лицо Кроули, как крючья. Кроули показалось, что если он промедлит — эта метафора станет реальностью.
— Ладно… Я подумал… — начал Кроули, надеясь, что идея придёт к нему сама по себе, стоит только открыть рот и начать говорить о чём угодно, — я подумал, это же монастырь. Монашеский орден.
И идея пришла.
— Босс готовит пришествие Антихриста на Землю, — быстро сказал Кроули. — Но это же будет ребёнок, человеческий ребёнок, его нельзя просто оставить в лесу, чтобы он сам о себе позаботился. Кто-то должен его вырастить. Воспитать, вскормить, и всё такое.
— И что? — спросил Хастур, до которого пока не доходила суть идеи.
— Я подумал, было бы неплохо создать монашеский орден, которому можно поручить эти заботы, — сказал Кроули. — Сатанинских монахинь. А для этого нужен монастырь.
— А почему здесь? — с подозрением спросил Лигур.
— Мы же не знаем, где он появится, — быстро ответил Кроули. — Антихрист. Он может появиться где угодно. Где захочется боссу. Значит, нам понадобится по ордену в каждой крупной стране. Почему бы не начать отсюда, раз уж я всё равно был рядом?
Хастур и Лигур, отступив от него, переглянулись. Лица у них были одновременно унылые и раздражённые.
— Мы сами этим займёмся, — наконец объявил Хастур. — Это дело не твоего ранга.
— Но мы упомянем тебя в нашем отчёте, — усмехнулся Лигур.
Кроули, если бы мог, перекрестился бы в знак благодарности за то, что эти двое купились. Они не просто заглотили наживку — они готовы были проглотить ещё и удочку, и рыбака впридачу.
Он поднял руки, показывая, что отступает и оставляет им поле боя.
— Конечно, конечно. Этим должны заниматься князья, а не простой демон. Слишком большая честь, такая ответственность… Я как раз собирался выставить отсюда солдатню, но если теперь вы здесь, я оставляю это вам.
— Зачем их отсюда выставлять? — удивился Лигур.
— Ну, они могут поубивать монашек, — пояснил Кроули. — Нельзя же создать орден, если они все будут убиты.
Хастур и Лигур переглянулись.
— Если они будут убиты, можно найти другой монастырь.
— Но зачем тратить время и силы, если вы уже здесь?
Видимо, возразить на это им было нечего, но и признавать правоту Кроули демонам не хотелось. Они ограничились тем, что хмуро уставились на него, явно намекая, что ему пора убираться.
— Правда, эту инициативу ещё никто не одобрил, — вставил Кроули. — Но об этом даже нечего говорить — вы же князья, кто решится вам отказать?
Хастур и Лигур переглянулись ещё раз. Одно дело — забрать себе удачную идею, другое — идею, которая могла обернуться неожиданными проблемами за неуместную инициативность. Бюрократия в Преисподней была поистине дьявольской, чем Кроули обыкновенно пользовался в своих интересах — проще было сначала сделать, а потом отчитаться, чем сначала получить миллион заверенных всеми инстанциями позволений.
— Ничего, — сказал Хастур. — Лигур получит разрешение у начальства.
— Почему я? — возмутился тот, явно досадуя, что не ему первому пришла в голову гениальная идея свалить всю работу на другого.
— А я пока осмотрюсь.
— Да, мы с сестрой Ханукой пока составим план работ, — поддержал Кроули.
— Да, — согласился Хастур. — Нужно составить план работ. А ты получи одобрение.
— Пусть он пойдёт со мной, — Лигур ткнул в Кроули. — Это его идея. Пусть он её объясняет.
Хастур заколебался. Могло выйти и так, что Лигур и Кроули распишут начальству все выгоды, а его забудут упомянуть. И если всё пройдёт удачно, награды достанутся этим двоим, а он будет в дураках.
— Нет, пусть будет здесь, — решил Хастур. — Я сам пойду с тобой. Прослежу, чтобы ты ничего не забыл.
— Я бы помог с переговорами… — начал Кроули.
— Нет! — оба демона уставились на него. — Оставайся здесь. Подготовь всё к нашему возвращению.
Кроули изобразил крайнее сожаление, чем окончательно убедил демонов в верности принятого решения.
— Чтоб вам провалиться, — вздохнул он, когда Хастур и Лигур в буквальном смысле слова провалились сквозь землю.
Он остался в выигрыше — в небольшом, но тем не менее. Он даже получил санкции от вышестоящих демонов на действия во благо Ада. Теперь оставалось разобраться с солдатами и вывести из катакомб священника, Маргариту и детей — так, чтобы никто ничего не заподозрил.
Впрочем, у него был план, как это можно устроить.
— Гражданин Буше, — окликнул Кроули.
Он сменил облик монашки на свой обыкновенный вид, и теперь стоял перед командиром отряда, который разглядывал его с интересом и подозрением. Кроули держался уверенно, хотя мысли его были беспокойны.
Буше занял кабинет настоятельницы, часть её вещей была свалена грудой в углу, на резном столе стояла бутылка вина и несколько разных бокалов. Рядом лежала пара пистолетов.
— Что-то не припоминаю, чтобы мы знакомились, — сказал Буше.
— Меня зовут Шовелен.
— А, — тот сменил подозрительное выражение лица на подобие улыбки. — Гражданин Робеспьер предупреждал о вашем прибытии.
— Значит, не будем тратить время на пустую болтовню, — кивнул Кроули. — У меня для вас важное дело. Вы должны найти Алого Первоцвета.
— Первоцвета? А фиалок и роз вам не нужно? — засмеялся Буше.
Кроули состроил неопределённо-суровое лицо, которое должно было подсказать весёлому разбойнику, что его веселье крайне неуместно.
— Вы не слышали об Алом Первоцвете? Он действует у вас под самым носом, переправляет роялистов в Англию — вам это кажется забавным?
— Нет, гражданин, — тот взял себя в руки.
— Это дело первостепенной важности, — сказал Кроули. — Возьмите ваших лучших людей… возьмите всех ваших людей и немедленно прочешите лес. У нас есть сведения, что Первоцвет скрывается где-то здесь.
— Да кто такой этот Первоцвет? — спросил Буше.
— Я слышал, что он англичанин, — сказал Кроули. — Сторонник монархии. Вы слышали о побеге барона Тернье? Маркиза де Ле Шамбо? Графа Ленже? Всё это устроил он. Крайне наглая и изобретательная скотина — он оставляет на месте своих преступлений записки с символом первоцвета. Его нужно найти как можно скорее.
Буше нахмурился, почесал лоб. В распахнутую дверь заглянул один из разбойников.
— Мы поймали шпиона, — доложил он. — Что с ним делать?
— Какого шпиона? — раздражённо спросил Буше.
— Шатался по берегу, одет странно, — объяснил тот. — Мы решили арестовать.
Кроули насторожился. Неужели Азирафель опять вляпался в неприятности? Он бы мог. А ведь сам просил Кроули быть осторожным — и сам снова попался. Только теперь вызволить его будет не так просто, как в прошлый раз. Потому что в прошлый раз Кроули не нужно было вызволять вместе с Азирафелем целую компанию.
— Шпион? Здесь? — Кроули пренебрежительно хмыкнул. — Все шпионы в Париже, гражданин Буше, что им здесь делать — ворон считать?
— Давайте на него посмотрим. Эй, — Буше махнул своему человеку, — приведите.
Кроули отвернулся, поигрывая богато украшенным бокалом. Раньше он явно принадлежал кому-то из местных аристократов, но прежний хозяин наверняка лишился всего имущества вместе с головой. А гражданин Буше теперь угощал монастырским вином своего гостя. Кроули мимолётно задумался — где окажется эта вещь лет через сто, в чьих руках?
От дверей послышался знакомый возмущённый голос.
— Не надо толкать меня в спину этой вашей штукой, это очень грубо.
Кроули на мгновение прикрыл глаза, будто его одолела усталость. Потом порывисто развернулся.
Азирафель отряхивал рукав, будто грубая рука могла оставить след на его камзоле. Кроули отстранённо подумал, что ожидал увидеть его в кандалах. Почти как в Бастилии. Этому ангелу удивительно шло быть закованным, в тот раз Кроули даже не сразу решил освободить его, настолько хорош был ангел в тюремной камере, с оковами на руках. Но разбойники не стали утруждать себя — наверняка были уверены, что он не сбежит.
— Не ожидали увидеть меня здесь? — хладнокровно спросил Кроули.
Азирафель кинул в него пронизывающий взгляд. К счастью, ему больше не нужно было объяснять, что делать, после стольких веков бок о бок он всё схватывал на лету.
— О, это вы. А я надеялся никогда больше не увидеть вас… господин душегуб.
— Гражданин Шовелен, — резко поправил Кроули.
Азирафель, ничем не выдавая своего удивления (а возможно, и не удивившись), поджал губы и посмотрел в сторону, будто смотреть на Кроули было ниже его достоинства.
— Вы его знаете? — спросил Буше.
Кроули, ничего не ответив, смерил Азирафеля взглядом, посмотрел на разбойника в криво надетой форме.
— Почему вы решили, что это шпион?
— При нём была бумага.
— Что за бумага? — спросил Буше.
— Письмо.
Солдат протянул ему сложенный лист. Буше развернул его, пробежал глазами. Кашлянув, вгляделся пристальнее, поднял глаза на Азирафеля, глянул на Кроули.
— «Гражданин Робеспьер, прошу прощения, что лишил вас удовольствия лично познакомиться с Бланш и Огюстеном Ленже. Их отец желает встретиться с ними, и я взял на себя смелость сопроводить их в Англию. Ваш Алый Первоцвет».
Кроули мысленно застонал. В эту секунду он искренне ненавидел любовь Азирафеля к театральности.
— Так это и есть Алый Первоцвет? — Буше изумлённо смотрел на Кроули.
— А что вас удивляет? — хладнокровно спросил тот.
— Он не выглядит опасным.
— Именно поэтому он так опасен, — веско произнёс Кроули. Приблизившись к Азирафелю, он обошёл его кругом. — Не позволяйте его ангельской внешности обмануть себя. За ней скрывается самый дерзкий и хитроумный разум из всех, что когда-либо рождались на этой земле.
Азирафель, чуть заметно порозовев, смерил Кроули взглядом.
— Как вам должно быть досадно, что меня схватили не вы, — сказал он.
— Я не тщеславен, — негромко сказал Кроули, чуть склонившись к его уху. — Я просто служу Республике.
— Вы крайне самонадеянны, гражданин Шовелен, — сказал Азирафель.
— Даже будь у вас в услужении сам дьявол и все демоны ада, вас это не спасёт, — сказал Кроули.
— Иногда можно обойтись и одним демоном, — заявил Азирафель.
— Так вот кого вы позвали к себе на службу? — язвительно спросил Кроули. — Демона? Так призовите его, пусть он вам помогает!
— Так я и сделаю, — невозмутимо сказал Азирафель.
Кроули фыркнул и обернулся к Буше, будто предлагая разделить негодование: каков, мол, наглец — признаётся в колдовстве, словно не боится ни костра, ни гильотины.
Он нервничал. В любой момент сюда могли вернуться Хастур и Лигур. И если даже под их присмотром Кроули всё равно был уверен, что вытащит священника с детьми из катакомб, то присутствие Азирафеля делало его задачу в сто раз сложнее.
Кроули в растерянности вернулся к столу, выпил ещё вина. Он лихорадочно придумывал план, идеи вспыхивали одна за другой, но ни одна не была достаточно безумной, чтобы сработать.
— Чем бы вы ни прельстили этого демона, который бегает у вас на посылках, — со значением сказал Кроули, — сейчас вас сможет спасти только настоящее чудо.
— Настоящее чудо? — переспросил Азирафель. — Но я… — начал он и прикусил язык, будто собирался добавить — «не могу, ты же прекрасно знаешь».
— Я представлял Первоцвета более внушительным, — разочарованно сказал Буше.
Кроули развернулся к нему.
— Вам не нужно было его представлять, гражданин! — оборвал он. — Сила вашего воображения не имеет значения. Вы искали разбойника, главаря бандитов — а он всё это время скрывался у вас под носом, что неудивительно, с таким-то невинным видом. Но теперь всё кончено, — Кроули развернулся к Азирафелю. — Вы отправитесь на гильотину.
Буше злорадно усмехнулся.
— Посмотрите на него, мой дорогой гражданин Буше, — предложил Кроули, взмахнув рукой в сторону Азирафеля. — Это вам не рядовой шпион или роялист. Все они безобиднее мухи, которую можно прихлопнуть газетой. Но этот человек, — значительно сказал он, локтём оперевшись о плечо разбойника, — это легенда. Он так искусно скрывался от правосудия, так ловко проворачивал свои трюки — и что в итоге? Он попался вам в руки, гражданин Буше.
Буше, не удержавшись, глянул на свои ладони и ухмыльнулся. Грубая лесть обволакивала его, как мёд, а он даже не старался барахтаться.
— Я лично расскажу Робеспьеру о ваших успехах, — вкрадчиво продолжал Кроули. — Первоцвета нужно казнить, и как можно скорее. Но — казнить показательно, чтобы все знали, как мы поступаем с предателями. Безымянные головы могут лететь с плеч без огласки, но этот случай — особенный. И я сам этим займусь, — почти интимным тоном сказал Кроули.
Но тщеславие, которое он разжёг, пылало так ярко, что гражданин Буше и представить себе не мог, что кто-то вынет добычу у него из рук, оставив его с пустыми восхвалениями.
— Казнить! — согласился он, встряхнув головой. — Немедленно! Без суда.
— Без суда? Но вы же не хотите сделать из него мученика, — укоризненно сказал Кроули. — Это же всё равно что надеть на него терновый венец. Толпа мигом назовёт его святым. Нет-нет, Первоцвет должен быть осуждён и казнён публично — в Париже, на виду у всей Франции.
Каменные плиты пола вздрогнули и вспучились, встали дыбом. Гражданин Буше отскочил в сторону, схватил первое оружие, что подвернулось — бутыль вина. Из-под камней вылезли две фигуры. Отряхнувшись, привычным жестом смахнув землю с плеча, Лигур глянул на Кроули, потом на Буше — и мотнул головой в сторону:
— Этих — вон. Теперь это наш орден.
— Нет, — перебил Хастур, явно недовольный тем, что Лигур первым отдал приказ. — Солдаты пусть остаются. Мы их завербуем.
Кроули деликатно кашлянул и пальцем показал за их спины. Демоны развернулись. Азирафель растерянно улыбнулся и сцепил руки под грудью.
Кроули дёрнул бровями — ну же!.. Необязательные чудеса под запретом, но столкновение ангела с двумя (тремя, формально) демонами — разве это не достаточно веский повод?!
Азирафель перехватил его взгляд, улыбнулся смелее. Взмахнул рукой — в воздухе раздался тихий звон, с потолка пролился столп сияющего света. Хастур и Лигур отшатнулись, Кроули заслонился пальцами — смотреть было больно, из глаз брызнули слёзы. Свет не был особенно ярким, но он обжигал, заставляя жмуриться и отворачиваться.
— Вы немедленно оставите это место, — сообщил Азирафель, сопровождая свои слова мановением руки.
Кроули показалось, что он задыхается. Его охватило невыносимое желание оказаться как можно дальше отсюда, но он вцепился всеми пальцами в стол, будто противостоял ураганному ветру, который пригибал его к земле.
— Ты здесь не командуешь, — прошипел Хастур. Его глаза почернели, лицо утратило сходство с человеческим. Он стоял, прикрываясь локтем от ослепительного света, с ненавистью смотрел на Азирафеля. Лигур стоял чуть позади, его взгляд метался от Азирафеля к Хастуру и обратно. Он явно колебался, будто стоял перед тяжёлым выбором, будто у него так и чесались руки втолкнуть Хастура в этот ослепительный свет.
Буше рядом с ним забормотал молитву. Лигур поморщился, передёрнулся, глянул — и Буше отлетел к стене, тяжело врезался в неё всей спиной и свалился на пол.
— С минуты на минуту, — нервно начал Азирафель, поправляя шейный платок, сбившийся в результате его приключений, — здесь будет наш передовой отряд.
— Нет, не будет, — издевательским тоном сказал Хастур. — Я помню тебя. В прошлый раз ты говорил то же самое.
— Строго говоря, в прошлый раз Михаил всё-таки появился, — осторожно подсказал Кроули. Лигур зашипел на него:
— Я велел тебе разобраться с солдатами.
— А он не велел, — Кроули ткнул пальцем в Хастура. — Я не могу подчиняться двоим сразу!
— Делай, что я говорю, — сквозь зубы прошипел Лигур, шагнул к нему — но Лигура отшвырнул Хастур:
— Он будет делать, что я скажу.
— Ты здесь не главный, — ощерился Лигур. — Это была моя идея!
— Теперь она стала моей.
Лигур изменился в лице. Казалось, по нему промелькнула гримаса боли. У него отобрали идею — его идею, кто-то взял и присвоил её, и теперь он не мог думать ни о чём, кроме своей потери.
Он схватил со стола пистолет, направил Хастуру в лоб.
— Это была моя идея, — бешено повторил он.
— Можешь пойти и пожаловаться, — предложил Хастур, наступая на него, будто не зная о назначении пистолета. Гримаса на его лице была ужасной.
Кроули, на всякий случай обогнув стол, чтобы оказаться подальше от демонов, переглянулся c Азирафелем. Тот выглядел испуганным, нервно крутил на мизинце кольцо. Кроули покачал головой, надеясь, что Азирафель сейчас ничего не выкинет.
— Почему бы мне не пустить тебе пулю в лоб, чтобы в голове стало не так пусто? — задыхаясь от ярости, прошипел Лигур.
— Это была моя идея, — издевательским тоном передразнил Хастур. — Моя, моя!
— У нас тут ангел, — напомнил Кроули. — Пока только один, но это только пока…
— Покиньте это место! — потребовал Азирафель, повысив дрогнувший голос. — Немедленно. Я уже изгонял ваших — и могу сделать это опять.
— Он может, — подтвердил Кроули. — Мне ли не знать.
Ситуация накалялась. Азирафель заметно паниковал, Кроули тоже было не по себе. Он никогда ещё не оказывался в такой близости от провала. Ему казалось, всё висит на волоске. Стоит одному из демонов поймать их переглядки — и их притворство будет разрушено. Всё будет кончено. Он должен был придумать что-то, сделать что-то, но от ужаса он едва мог дышать. Он может разлучиться с Азирафелем — навсегда — и эта мысль парализовала его, остановила все мысли. Он видел, как Азирафель бросает на него тревожные и умоляющие взгляды, но не мог даже пошевелиться, чтобы что-то сделать.
— Ладно, — с усилием сказал Азирафель, — я пытался вас предупредить. Вы не слушали, так что если что-нибудь ушибёте — пеняйте на себя.
Он взмахнул рукой. Земля разверзлась, раскрыв чёрный провал. Стол, накренившись, съехал в него, следом провалился Хастур. Лигур уцепился за край провала, пытаясь выбраться обратно, схватился за ногу Кроули, дёрнул — и они рухнули вместе.
— Признайся, это была твоя идея, — сказал Люцифер.
Кроули сидел как на иголках. Азирафель остался там, наверху, и он не мог не думать, что там сейчас происходит. Сумел ли он выбраться? Сумел ли спасти своего друга?
— Сатанинский монашеский орден, — сказал Люцифер, будто наслаждался звучанием этих слов. — Когда эти двое явились с таким предложением, я ушам своим не поверил.
Он прохаживался по огромному залу, играя в пальцах тонко скрученной сигарой и поддерживая руку под локоть. Чёрные зеркала в паутинке трещин отражали огромное тяжёлое тело с кожистыми крыльями и голову, увенчанную рогатой короной.
— В последнее время было столько разговоров про Антихриста, — пробормотал Кроули. — Кто-то должен будет за ним присматривать.
— Ты куда-то спешишь? — Люцифер развернулся, уставился прямо на Кроули.
— Ну, — тот кивнул наверх. — Там был ангел. Намечалась маленькая казнь. Я надеялся посмотреть.
Люцифер тихо хмыкнул.
— Кроули, Кроули, — вздохнул он. — Что-то с тобой не так.
— Со мной всегда всё было не так, — признался тот. — С самого начала.
Он сидел, положив ногу на ногу, на маленьком диванчике с витыми ножками, обитом блестящей парчой, на которой чернели пятна от затушенных сигар.
— Мы были созданы несовершенными, — согласился Люцифер. — Слишком гордыми, чтобы молча склоняться перед чужой волей. Слишком свободными. Наверху предпочитают покорность и смирение. Но мы всё изменим, — он весело улыбнулся, в одно движение перетёк на диванчик рядом с Кроули, вгляделся в его лицо. — Я знаю, как тебе нравится жить на Земле, — сказал он, чуть наклонившись к нему. — Я помню, как ты её любил. Мы её отвоюем.
— А как же, — согласился Кроули. — Обязательно.
Люцифер вскочил на ноги, будто не мог долго сидеть на одном месте, бесцельно прошёлся по залу. Паркет вспучивался под его ногами, плашки шатались. В Преисподней ничто и никогда не бывало новым и цельным — всё здесь было потрёпанным, старым, грязным. В одном углу зала с потолка, будто снежок, тихо сыпалась побелка.
— Беги, — разрешил Люцифер. — Любуйся на казнь. Ты молодец. Но, — он поднял палец, — курировать мой орден будет Хастур. Без обид, — Люцифер улыбнулся, — но это он принёс мне идею. Ему и вся честь.
— Разве я против? — Кроули мгновенно оказался на ногах. — Мне же меньше работы!
Люцифер рассмеялся.
Помост с гильотиной на площади был оцеплен людьми Буше. Они стояли широким кольцом, оттеснив толпу к стенам домов. Кроули протолкался в первые ряды, вытянул шею. Загрохотала повозка, в которой везли заключённых. Кроули узнал Азирафеля — тот стоял, бережно поддерживая какую-то старуху. Та держалась за борта телеги, шатаясь каждый раз, когда повозка подпрыгивала на камнях. Неприбранные седые волосы рассыпались по её плечам. Настоятельница монастыря.
Рядом с ней стоя молились несколько монахинь, запрокинув лица к небу. Не знали, глупые, что их Бог им не поможет.
Цепь солдат расступилась, пропуская повозку, и снова сомкнулась.
— Граждане! — громко воззвал Буше. Он выглядел, будто с похмелья. Но голос у него был сильный, он разнёсся по площади над толпой, загасив шепотки, как ветер гасит едва занявшееся пламя. — Врагам революции не будет пощады! Этот человек, — он указал на Азирафеля, — известный как Алый Первоцвет, сегодня ответит за все свои преступления!
Толпа на площади была плотной. Самое время было творить чудеса, но Азирафель почему-то не торопился. Может, у него там, наверху, решили, что даже самозащита от демонов — это неуместное расходование чудес?..
Кроули не мог ждать.
— Стойте! — заорал он, взмахнув руками. — Гражданин Буше!
Тот шагнул к краю помоста, вгляделся в толпу, нашёл лицо Кроули.
— А! — обрадовался он. — Шовелен! Я рад, что вы это не пропустите.
Он сделал знак своим людям, и те расступились, пропуская Кроули к гильотине. Кроули забрался на помост. Азирафель дёрнулся было к нему с взволнованным восклицанием, но один из солдат грубо пихнул его назад.
— Вы не сможете казнить Первоцвета, пока его нет у вас в руках, — сказал Кроули.
— Как — нет? — удивился Буше.
День был холодным, облачка пара вырывались изо рта. Кроули огляделся. В его жизни было всякое, но переживать казнь ему ещё не доводилось. Он шагнул к гильотине, задрав голову, посмотрел на блестящее лезвие.
— Я указал вам не на того человека, — сказал он. — Как же вы наивны, гражданин Буше. Посмотрите на него, какой из него Первоцвет? Это обычный простак.
— Кроули!.. Что ты себе позволяешь! — возмутился Азирафель.
— Настоящий Первоцвет — это я! — громко объявил Кроули. — Я сдаюсь. Отпустите этих людей.
В рядах солдат произошло замешательство, они обернулись к своему Буше, ожидая приказаний.
— Взять его, что вы стоите! — приказал тот.
— Нет! — рявкнул Кроули, когда солдаты дёрнулись к нему. — Сначала отпустите людей!
— Арестовать! — крикнул Буше.
На дальнем конце площади загрохотали копыта. Толпа, заворожённая сценой на помосте, распалась в стороны. Шовелен с отрядом солдат въезжал на площадь. Направив коня прямо к гильотине, он остановился рядом с ней, упёрся рукой в бедро, оглядывая происходящее. Его люди, повинуясь его приказу, нацелились на разбойников, а те целились в них в ответ.
— Что за спектакль вы здесь разыгрываете? — раздражённо спросил Шовелен.
— Это Первоцвет! — объявил Буше. — И его сообщники!
— Первоцвет? — Шовелен изменился в лице, обшарил глазами людей. — Кто из них?
— Я! — Азирафель шагнул вперёд.
— Ангел, чёрт бы тебя!.. — отчаянно воскликнул Кроули. — Ангел, что ты творишь!..
— Прикажите своим людям сложить оружие, — сказал Шовелен.
— Да кто ты такой? — возмутился Буше.
— Не забывайтесь, гражданин. Если вы окажете сопротивление, мы будем стрелять, — хладнокровно заявил Шовелен.
Его солдаты выглядели решительно, их строй стоял ровно, длинные ружья замерли, направленные в грудь разбойников. Те начали оглядываться, стараясь отыскать поддержку в товарищах, но находя только растерянность и страх.
— Если бы мы встретились раньше — я бы вздёрнул вас на первом же дереве, гражданин Буше, — сказал Шовелен.
Азирафель нервно крутил на мизинце свой перстень.
— Всё это — одно большое недоразумение, — сказал он. — Я уверен, нам всем стоит успокоиться и поговорить…
— Сложите оружие! — потребовал Шовелен.
Буше выхватил шпагу из ножен, болтавшихся на поясе. Шовелен не стал больше взывать к его разуму — он скомандовал стрелять.
Два ряда ружей грохнули разом, будто взорвалось несколько десятков хлопушек. Необычно густой пороховой дым заклубился над площадью, окутал её туманом. Тишина упала на площадь — ни криков, ни стонов раненых. Белая мгла была такой плотной, что Кроули не видел ничего дальше собственной руки. Потом сквозь туман, будто в отдалении, послышались голоса, выкрики, приказы. Из мглы рядом с Кроули вынырнул Азирафель, схватил его за руку:
— Бежим!
— Ангел? — изумился тот. — Но как… как же твоё взыскание?
— Я приберёг одно маленькое чудо, — торопливо объяснил тот. — Вчера, когда мы встречались с твоими приятелями.
— Но если твои об этом узнают?..
— Не узнают — это было всё равно что наполнить фляжку из водопада, — сказал Азирафель. — Скорее, нужно найти и увести отсюда Паскаля, пока ветер не разогнал туман.
Они спрыгнули с помоста, Кроули на бегу разбил кулаком повозку с приговорёнными к казни, и та рассыпалась, освобождая пленников.
— Вот они! К монастырю! — раздалось за их спинами.
Они прибавили шаг.
Маргарита мерила шагами винный погреб. Она была одета в дорожный мужской костюм, на поясе висела шпага в ножнах.
— Простите за опоздание, — выдохнул Кроули, ввалившись внутрь, почти скатившись по каменной лесенке. Азирафель только теперь отпустил его руку, он глубоко дышал, обмахиваясь ладонью.
— Боже!.. Я думала, вы уже не придёте!..
— Выводите их, — Кроули махнул рукой. — У нас мало времени.
Грохнула дверь, распахнувшись второй раз.
Маргарита ахнула, отступила.
— Шовелен? — с ужасом спросила она.
— Марго!.. — тот сбежал по лесенке, но замер на последней ступени, сжимая в руке клинок. — Марго! — с тихим отчаянием повторил он. — Что ты делаешь?
Она вскинула голову, распрямилась. Вытянула шпагу из ножен.
— Я защищаю невинные жизни от таких, как ты.
— Невинные? — гневно спросил Шовелен.
— Хочешь стать убийцей детей — сначала убей меня.
Шовелен смотрел на неё.
— Ты же знаешь, я не могу этого сделать.
Маргарита шагнула к нему, заглянула в лицо. Шовелен смотрел на неё, как околдованный. Она положила пальцы на его запястье — они разжались, клинок зазвенел на каменных плитах.
— Марго, — тихо сказал Шовелен, будто просил о чём-то.
Маргарита, шатнувшись назад, носком сапога отбросила в сторону его клинок, перекинула свою шпагу Кроули:
— Задержите его! Помогите вывести детей! — это было уже Азирафелю.
Кроули едва сумел поймать клинок, не порезавшись. Он не умел фехтовать — у него никогда не возникало такой надобности. Но думать об этом уже было поздно. Шовелен, подобрав свою шпагу, бросился к двери, за которой исчезла Маргарита. Кроули пришлось преградить ему путь.
Он не умел фехтовать. Он беспорядочно размахивал шпагой, надеясь, что это сработает как-нибудь само собой. Шовелен легко отбивал удары, и это кончилось бы довольно плачевно, но…
Но Кроули умел призывать неудачи на чужую голову. Шовелен промахивался. Путался в собственных ногах. Натыкался на бочки, врезался клинком в столбы. Его заносило, как пьяного. Он гонялся за Кроули, но не мог ни поймать, ни зацепить, и собственная злость ослепляла его, мешая сосредоточиться.
— Кроули!..
Он едва не пропустил удар, успев пригнуться в последний момент. Азирафель и Маргарита были уже на лестнице, за них держались двое детей — мальчик-подросток и напуганная, заплаканная девочка лет пяти.
— Маргарита! — крикнул Шовелен, забыв про Кроули.
Та даже не обернулась.
Кроули сбил Шовелена с ног, взбежал по ступеням.
— Передайте привет Робеспьеру от Алого Первоцвета! — крикнул он.
На бегу подхватил на руки девочку, распахнул дверь, выпуская остальных. Придержал только Азирафеля:
— Где твой друг?
Ангел покачал головой.
Кроули бросил шпагу, выскочил наружу. Пинком уронил под дверь тяжёлую скамью: когда Шовелен выберется из погреба, они будут уже далеко.
Азирафель сидел на корме. Ссутулившись, опустив плечи. Смотрел на исчезающий берег, потирал ладони одна о другую. Кроули сидел рядом, вытянув скрещённые ноги.
— Что случилось с твоим другом?
— Демоны наткнулись на него, когда поднимались в монастырь. Он успел спрятать детей, а сам…
Кроули посмотрел на его профиль.
— Мне жаль.
Ветер раздувал паруса, берег казался далёким туманным призраком.
— Я не должен был в это вмешиваться, — тихо сказал Азирафель. — Он погиб из-за меня.
— Не ты убил его, — напомнил Кроули. — Если бы мы не вмешались, погибло бы больше людей.
— Мы не имеем права вершить их судьбу. Это их дело. Они должны спасать себя сами. Они сами должны выбирать. Я забылся…
Он провёл ладонью по лбу, приложил её к щеке. Так и замер, держа себя за лицо.
— Ты спас очень многих, — сказал Кроули. — И ты дал людям надежду. Ты дал им Первоцвета.
— Его не существует, — горько сказал Азирафель. — Он выдумка. Но теперь его будут искать. Сколько людей окажется на гильотине из-за того, что на них донесут, будто они его сообщники?
— Это люди их туда приведут, а не ты. Это их дела. Ты хотел, как лучше.
— Благими намерениями… — Азирафель попытался улыбнуться, и эта вымученная улыбка полоснула Кроули, как ножом.
— Хочешь всё бросить? — спросил он.
— Да, — сказал Азирафель. — У людей свой путь, мы не должны мешать им.
— Я-то как раз должен мешать, — вставил Кроули, но замолчал, когда Азирафель обратил на него отчаянный взгляд. — А может, — предложил он после недолгой паузы, — просто отдадим идею людям? Пусть кто-то из них станет Первоцветом.
— Если бы кто-то хотел, — вздохнул ангел, — Первоцвета не нужно было бы придумывать.
— Может, им просто не хватало воображения? — Кроули привычно усмехнулся. — Кажется, у меня на примете есть один парень. Он близок к Робеспьеру, но он ещё не вполне пропал, ему и карты в руки.
Азирафель молчал. Кроули сидел рядом, глядя за корму. Волны шумели, ветер гудел в снастях.
— Знаешь, с годами всё тяжелее к ним привязываться, — сказал Азирафель.
— Знаю, — сказал Кроули. — В этом и смысл. Выбирая привязанность, ты всегда вместе с ней выбираешь боль.
Он осёкся, захлопнул рот.
— Да, — тихо согласился Азирафель. — Всегда.
Волны плескались в борта корабля. Маргарита стояла неподалёку, что-то говорила детям, показывая за горизонт.
— А знаешь, — непринуждённо начал Кроули, — Хастур и Лигур орали, как резаные, пока мы падали обратно.
— Ох, — смутился Азирафель.
— Они теперь лет сто даже носа не покажут на поверхность. Из-за тебя. Ты перепугал их до смерти.
— Разве? — Азирафель улыбнулся чуть веселее.
— Ты был просто неподражаем, — сказал Кроули. — Такой сияющий, грозный — настоящий карающий ангел.
— О, я не очень-то карающий, — скромно поправил Азирафель.
— Ты низвергающий демонов к своим ногам, — поправился Кроули, широко улыбаясь.
Азирафель посмотрел на него искоса.
— Не вздумай низвергаться, — предупредил он, стараясь спрятать улыбку.
— Даже не собирался, — соврал Кроули.
Азирафель глубоко вздохнул, повёл шеей, будто избавляя её от напряжения. Распрямил спину.
Кроули смотрел на его профиль и думал о том, что никогда, никогда не будет по-настоящему лоялен Аду.