Плыви, плыви

Последние несколько недель в Берлине была исключительно промозглая погода. Солнце не показывалось из-за облаков ни на секунду. С унылого бледно-серого неба время от времени шёл редкий мокрый снег, мгновенно превращающийся в грязь под ногами. Олли возвращался домой пешком, бездумно уставившись под ноги. Грязь с неприятным чавканьем вылетала из-под подошв высоких ботинок. Народу на улицах почти не было, так что можно было беспрепятственно предаваться апатии. Иногда Олли думал — а что, если он и правда кто-то вроде лягушки или саламандры, и должен в холодные и безрадостные зимние месяцы проводить в спячке, просыпаясь только когда солнце пригреет по-настоящему? Процесс записи альбома всегда был мучительным. Даже на начальном этапе, в который они только вступили. Пауль иногда в шутку называл в интервью их группу «немецкой машиной», но сейчас эта машина работала с чудовищным скрипом. Каждый поворот метафорической шестерёнки давался с трудом. Олли обычно старался не задумываться об этом, но разве это не парадоксально, что-то, ради чего они собрались — создание музыки, доставляет столько боли, становится причиной самых больших размолвок. Но что-то, что ты любишь, никогда не оставляет тебя равнодушным, поэтому заставляет тебя страдать, выкладывая на алтарь этой любви всё что у тебя есть. Зато потом, когда песни будут выстраданы и готовы, можно будет поехать в тур, многократно играя их и обкатывая, как море обкатывает гальку, достигая идеальной формы. Ради этого Олли готов был и повариться в котле непримиримых творческих противоречий. Из-за позднего часа небольшой магазинчик около дома, конечно, был закрыт, но на один раз запасов соли должно было хватить. Олли толкнул тяжёлую дверь, ведущую в подъезд. Квартира встретила его темнотой и холодом. Щёлкнув выключателем, Оливер пошёл прямиком в ванную. Несмотря на мысли про саламандр и аксолотлей, амфибией он конечно не был. Это он уяснил ещё на уроках биологии в школе. На самом деле он был очень устойчив к холоду, ни ледяная вода, ни снег не доставляли ему особых неудобств. А настоящие земноводные холода не выносят, у них холодная кровь. Амфибией он себя называл скорее по привычке, в честь человека-амфибии из фильма. В детстве этот фильм оказался для него потрясением и практически откровением. А конец привёл в самый настоящий ужас, страх остаться навсегда в воде, если что-то пойдёт не так, и его лёгкие тоже перестанут работать, преследовал его до сих пор. Конечно, по трезвому размышлению он имел общего с Ихтиандром не больше чем с лягушкой. Но привычка раз в два-три дня принимать долгие солёные ванны осталась с ним. Солёные ванны были одним из первых его воспоминаний — вот отец, небрежно отмеряя на глаз, сыпет в полную ванну обычную пищевую соль из картонной пачки, прежде чем помочь Олли перелезть через бортик. Наверное, отец почерпнул идею с такими ванными из Человека-Амфибии, вряд ли у него была книжка о том, что нужно для воспитания кого-то вроде Оливера. Он был даже не уверен, что другие вроде него существуют. Заткнув слив пробкой, Олли выкрутил кран с холодной водой на полную мощность. Соблазн подбавить горячей воды был велик, но прогонять через жабры горячую воду было бы не очень приятно. Под горячим душем можно погреться и потом. Дождавшись, пока ванна наполнится на две трети, Олли высыпал туда остатки морской соли из пакета. Там было даже маловато, но, как говорится, лучше немного не досолить. После многочисленных экспериментов с дозировкой, он научился определять нужное количество практически на глаз. Раньше бывало, от излишне щедрой порции соли разъедало кожу, а жабры жгло огнём, но это не сравнится с тем случаем, когда он решил купить соль с ароматической добавкой, для разнообразия… Олли передёрнуло. С тех пор он не выносил химозного запаха клубничного ароматизатора, испытывая чувство тошноты и фантомного удушья, стоило Рихарду начать разводить в бутылке «клубничный» протеиновый коктейль. Аккуратно сев в ванной, Олли сполз под воду полностью, закидывая ноги на стену ванной, рядом с низковато прикрученной лейкой душа. Рассеяно потрогав душевой шланг большим пальцем ноги, Олли, наконец, открыл жабры, и прогнал через них первую порцию воды. Какое-то время лежал так, лениво перебирая жабрами, чувствуя, как постепенно неохотно растворяются под спиной крупные частицы соли. Конечно, с настоящим морем это не шло ни в какое сравнение. Для начала, он давным-давно перестал помещаться в ванну целиком, а торчащие из воды ноги мало способствовали ощущению полного погружения. Не говоря уже о мёртвой неподвижной воде. Олли вспомнил, как впервые нерешительно сидел на берегу Балтийского моря. Свинцовые волны казались неприветливыми, но при этом манящими, зовущими. Возможно, Олли и правда, сам того не осознавая, слышал зов в тот день. Тогда он впервые встретился с матерью. Встреча дала несколько ответов, но недостаточно. Как всегда недостаточно. Она была очень высокой. Даже выше Олли, за год до этого вытянувшегося на полторы головы выше своих самых высоких одноклассников. Бледновато-серая кожа, длинные конечности с очевидными сухими, но мощными мускулами, практически незаметные маленькие груди, открытые бордово-красные жабры, тянущиеся от ушей до самых ключиц, очевидно выделяющееся третье веко, неполностью закрывающее пронзительно голубые глаза. Кому-то она могла показаться существом из ночных кошмаров. Но Оливеру она казалась частью моря, такой же сильной и прекрасной. Она что-то говорила на своем языке, отрывистом, булькающем, рыкающим. Олли не понимал ни слова, честно говоря, он и отдельных слов различить не мог. Поняв, что её не понимают, она аккуратно взяла его за щиколотку, и потянула в море. Конечно, он плавал и до этого в реках, в озере, в городском бассейне. Но из страха никогда не заплывал дальше и глубже, чем это было положено обычному человеку. От мысли о том, что над ним сейчас сомкнутся эти тёмные волны, и ни один посторонний взгляд не остановит его от того чтобы погрузиться глубже, у него закружилась голова. Она нетерпеливо подёргала его за щиколотку. Олли соскользнул в воду одним плавным движением. Под водой они долго танцевали какой-то странный танец. Пусть её странный язык в воде стал практически мелодичным и вибрирующим, как любимая басс гитара, понятным он от этого не стал. Но движения говорили. Она учила видеть подводные течения и позволять им нести себя, посмеиваясь над его, в начале, неуклюжими попытками. С чем-то похожим на гордость оглаживала его непропорционально длинные руки. Когда глаза Олли привыкли к темноте, взяв за руку, повела глубже, аккуратно отстраняя от лежащих на дне камней и различного причудливого мусора. Кружась с ней у самого дна, в шутку охотясь за пугливыми рыбками, слыша её одобрительный смех, взмывая выше и зависая в толще воды, он наконец-то чувствовал себя собой. Словно до того момента он и не жил по настоящему. Словно теперь он наконец-то часть какого-то могущественного Целого. Но когда он резво устремился вдаль от берега, вслед за постепенно уходящим вниз дном, Она остановила его. Зависнув перед ним в толще воды, Она не давала Олли, сначала принявшему происходящее за очередную игру, обойти её и, в конце концов, взяла его плечо и крепко сжала. Чувство принадлежности к целому исчезло. Ему нельзя было дальше. Там, у неё за спиной он мог встретиться со своими сородичами. И их вряд ли можно будет обмануть так же легко, как людей. Здесь он тоже был чужим. Даже больше, чем на суше. Он взглянул в грустные глаза матери. Она понимала. Перед тем как исчезнуть в набегающей волне, на прощание она прислонилась своим лбом к его, держа длиннопалую ладонь на затылке. Он был рад встретить её. Ёжась и натягивая на мокрое тело испачканную в песке одежду, он думал, как же так получилось, что они с отцом сошлись. Встречались ли они долго и часто, или это было короткое знакомство? Прижималась ли она так же к его лбу на прощание? Как отец решился самостоятельно воспитывать такого как он? На эти вопросы ему было не суждено узнать ответ. Олли высунулся из воды. Кажется, он начал задрёмывать, а спать в воде он боялся — а вдруг во сне жабры перестанут дышать и он захлебнётся? Может жабры без проблем работали рефлекторно, но выяснять это, как и всё остальное, пришлось бы опытным путём. А такого опыта не хотелось. Вытянув пробку из стока, он сразу же включил горячий душ не дожидаясь пока вода сольётся полностью. Капли успокаивающе молотили по воде, смывая с кожи едкую соль. В последнее время дела у них шли в гору, и если так пойдёт дальше, можно будет купить себе целый дом с бассейном, наполненным солёной водой. Олли тихо усмехнулся — ребята наверняка были бы в восторге. Но можно просто ездить на море чаще. А ещё переехать жить к морю. Куда проще. Подальше от промозглого Берлина. Может когда-нибудь. Вытершись полотенцем, Олли пошёл в кровать, быстро юркнув под одеяло. Устроившись, он быстро начал засыпать. Конечно, может иногда было тяжело, но он ни на что бы не променял свою жизнь, такую, какая есть. Пусть временами всё шло не совсем так, как хотелось. В полусне ему виделось, как они всем составом группы решают поплавать в море, а потом спонтанно сыграть концерт на мелководье. Шумовые волны распугали всю рыбу в округе, ребята смеялись как сумасшедшие, Пауль перевернулся в воде вверх ногами, а Тилль начал в шутку гоняться за Флаке, рассекая воду на манер ледокола. Олли недоумевал — это же так просто, почему они не делали этого раньше, надо почаще устраивать подобное, а можно просто поплавать, исследовать прибрежные воды. Обычно он всегда делал это один, но почему? Во сне он не мог вспомнить.