Плыви, плыви

К концу первого месяца гастролей казалось, что все выступления, часы, проведённые в дороге, и ограбленные Тиллем магазинчики на парковках слиплись в один комок. Перерывы между концертами были крошечными, в них невозможно было отдохнуть, и они были наполнены скукой. Жара, стоявшая здесь в середине лета, была невыносимой. От неё колебался воздух. И каждый раз, отыграв концерт, они спешили попасть в холодное нутро своего автобуса. Последние несколько дней Олли чувствовал себя странно, это нельзя было назвать обычной усталостью, но он нигде не находил себе места, ни на своей (слишком короткой) полке в автобусе, ни на диванчике в крошечной автобусной кухне, ни в номерах мотелей, в которых они останавливались, ни в бассейнах этих мотелей. Это расстраивало, ведь живые выступления всегда были его любимой частью существования в группе, но из-за окружающей их духоты и тоски он не мог толком получать удовольствие. Наверное, ребята чувствовали что-то подобное. Обстановка постепенно накалялась. Возможно, им стоило немного отдохнуть, провести хотя бы пару дней вырвавшись из этой рутины, и тогда выносить друг друга и происходящее стало бы куда легче. После сегодняшнего концерта усталость ощущалась особенно сильно. Всё тело ломило, голова болела, жабры пекло. Особенно сильно, почему-то, справа. Сейчас бы поплавать или хотя бы принять солёную ванну. Но, как и всю последнюю неделю, на это нет времени, после выступления по плану нужно выезжать немедленно: до следующего города большое расстояние. Олли раньше всех отправился в кровать, задёргивая шторку — свет бил в глаза и раздражал. Голоса тихо переговаривающихся ребят напоминали отдалённый шум моря. В мечтах о купании в прохладной морской воде Олли быстро заснул. Но сон не был спокойным. Снилась какая-то ерунда, он постоянно просыпался ни то от снов, ни то от качки автобуса. Чуть согнутые колени начало ломить. В отчаянной попытке хоть немного облегчить боль в суставах, Олли присел и руками вытянул согнутые ноги и, чуть морщась от боли, вытянул их в проход. Если кто-то решит бродить среди ночи, он споткнётся об них, но это будет только его вина. Этот манёвр принёс ещё полтора часа беспокойного сна. Он тонет в чём-то горячем, липком, вязком. Воздуха кругом нет, всё заполнено мерзкой густой жидкостью, через нос не вздохнёшь. Олли попытался пропустить жидкость через жабры, но это фатальная ошибка. Слизь застыла в жабрах комом, забила нос и горло, он задыхается, тонет, вокруг темнота, не ясно где низ, где верх, не видно солнца, к которому можно было бы рвануться в последней отчаянной попытке… Олли очнулся в своей койке, влажное бельё многократно обмоталось вокруг туловища, неприятно раздражало кожу. Но хуже всего была шея. Если вчера жабры справа просто сушило и жгло, то сейчас это ощущение превратилось в настоящую боль, усиливающуюся с каждым движением шеи. Такого раньше никогда не было. Олли сглотнул сухим ртом. Верхнюю жабру справа задёргало. Чувствуя, как колотится сердце, он медленно отвернул край занавески и выглянул наружу. Было раннее утро, солнце ещё не встало, но в предрассветных сумерках окружающие предметы были ясно видны. Все спали на своих койках. Тишину нарушал только шум двигателя и свистящий храп Тилля. Рихард неразборчиво пробормотал что-то во сне и снова притих. Какое-то время Олли смотрел на качающуюся руку Флаке, высунувшуюся за пределы койки, пока не почувствовал тошноту. У него определённо был жар. Надо было найти аптечку. Олли осторожно вылез со своего места, стараясь издавать как можно меньше шума, и направился в сторону кухни. Растревоженная движениями шея заныла сильнее. Решившись, Олли поднял руку и слегка коснулся правой верхней жабры. Она была распухшей, сухой и горячей. Отёкшая складка больше не закрывала жаберную щель целиком, она очевидно зияла. Из неё сочилась какая-то слизь. Олли отдёрнул руку. Наклонившись над раковиной, он набрал в горсть воды и приложил воду к больному месту, испытав небольшое облегчение. Напор из крана был слишком слабым, промыть всё полностью не получится, придётся ждать остановки. Чувствуя как его потряхивает, Олли вытянул из шкафчика аптечку. В ней он нашёл баночку с надписью «Парацетамол» и выпил одну таблетку, запив водой из бутылки. Внезапно поняв, как сильно хочется пить выпил практически полную пол-литровую бутылку воды. Надо будет решить что делать, но сначала надо посмотреть как выглядит жабра. Может всё не так уж и плохо. Олли вернулся на свою койку, решив полежать, пока они не сделают первую за сегодня остановку. Аккуратно, стараясь не потревожить больную шею, Олли пристроил голову на влажную подушку. Ломота в мышцах немного отступила. Он прикрыл глаза на секунду, уверенный, что заснуть не удастся. — Эй, Олли! Олли! Свет, проникший из-за резко распахнутой занавески, ударил в глаза. Оливер дёрнулся, боль в шее дала о себе знать с новой силой. Не удержавшись, он тихо застонал. В следующую секунду он вспомнил о проблеме с жабрами, и быстро натянул на голову подушку. Стало жарко и влажно. — Слушай, у нас тут остановка, если хочешь спать — спи, а вот если хочешь побриться и почистить зубы до ужина… — настойчивый голос Пауля проникал сквозь подушку без всякого труда. Приспустив подушку, Олли страдальчески посмотрел на друга, щурясь слезящимися глазами. — Ооооо… Кажется, кто-то заболел, — протянул Пауль, обеспокоенно потрогав лоб Олли. — Ну, точно. У него жар! — Оповестил он весь автобус. — Это всё из-за кондиционеров, — сочувственно протянул появившийся сбоку Флаке, — Американцы постоянно выстужают свои автобусы, а в кондиционерах, между прочим, живёт куча бактерий. Мы все переболеем до конца этого тура. — Может, тогда ещё поспишь? Принести тебе что-нибудь из магазина? — предложил Пауль. — Нет, спасибо — тихо прохрипел Олли, вспомнив о своём намерении промыть жабры как следует — я выпил парацетамол ночью, мне нормально, идите, я вас сейчас догоню. — Ну, как знаешь, — Пауль, чуть сжав на прощание плечо Олли, вместе с Флаке направился к двери. Олли огляделся. Видимо, все остальные уже ушли, кроме Шнайдера, роющегося в своём рюкзаке. Радуясь, что накануне стянул и бросил свою толстовку прямо в своей ячейке, Олли схватил её и натянул, стараясь как можно сильнее растянуть горловину, чтобы не коснуться больного места. Натянув на голову капюшон, Олли пришёл к неутешительным выводам — было удобно, но шея, очевидно, всё ещё была на виду. Высунув руку, он стащил с кровати Рихарда тонкий шарф и намотал поверх толстовки. Грубая ткань неприятно коснулась больной жабры и даже, кажется, слегка прилипла, но зато шея наконец-то была надёжно скрыта. Олли, пошатываясь, отправился к выходу, у дверей его нагнал Шнайдер. — Ого, на тебе лица нет, — сказал он, обеспокоенно заглядывая Олли в лицо и осматривая конструкцию из шарфа Рихарда и толстовки. — Простудился вчера, наверное, проснулся ночью с температурой, — хрипло объяснил Олли. — Горло болит? — сочувственно спросил Шнайдер. Олли кивнул. Разговаривать особо не хотелось, его связки явно не совсем подходили к сухопутному образу жизни, поэтому он и в здоровом состоянии старался не злоупотреблять разговорами, а сейчас было ещё хуже обычного. Внутри здания заправочного магазина их встретила очередь из раздражённых помятых согруппников и работников сцены. — У нас тут небольшая заминка, — пояснил Флаке. Тилль, громко выругавшись, вышел из очереди и, решительно шагая, скрылся за дверью с пометкой W. — Тут раздельные туалеты для женщин и мужчин, но в каждом только по одному унитазу и раковине, так что мы рискуем застрять здесь на некоторое время, — объяснил Пауль. Из туалета с надписью M показался сонный Рихард, и с недоумением посмотрел на Олли, точнее на его одежду. — Это что, твой новый сценический костюм? Олли виновато улыбнулся. — Извини, что взял твой шарф. — Да ерунда, если тебе кажется, что он подходит к твоему новому… — Рихард сделал неопределённый жест рукой — стилю, то я могу тебе его подарить. — Риш, хватит! — возмущённо сказал Шнайдер — Олли простудился, у него болит горло… Подняв руки в защитном жесте Рихард начал оправдываться. — Я просто не представляю, как можно завёртываться в шарф в такую жару, тем более с температурой, вот и всё! Конечно, Рихард был прав. В магазине, наполненном шуршанием кондиционера, шарф мог бы быть кстати, но шея горела огнём, и Олли много бы отдал, чтобы её открыть. Но не при ребятах же. Ему уже достаточно повезло с неудачной организацией местных туалетов, которая позволит ему урвать несколько минут наедине с водой и зеркалом. Довольный Тилль показался из-за двери женского туалета. Пауль начал подталкивать Олли под локоть. — Давай, иди первым. На тебе лица нет, освежишься и вернёшься в автобус отсыпаться. Олли, благодарно кивнув, вошёл в помещение. Щёлкнув замком, он медленно выдохнул. Оттягивая момент истины, для начала справил естественную нужду. После этого тщательно вымыл руки с мылом. Подняв голову, посмотрел в зеркало. Ребята были правы, выглядел он более чем плохо. Зеленовато-серое лицо, покрытый испариной лоб, запавшие глаза. Аккуратно размотав шарф, он медленно отделил прилипшую к шее ткань толстовки, снял капюшон и снова поднял глаза к зеркалу. Надежды на то, что всё не так уж плохо испарились в тот же момент. Кожная складка, в нормальном состоянии плоская и полностью закрывающая жабру, отекла, вздулась и приобрела угрожающий сине-багровый оттенок. Жабра, выглядывающая наружу, напротив, была блёкло-розовой и напоминала заветренное мясо, хотя обычно была ярко-алого цвета. Из-под кожной складки сочилась мутная слизь, полностью заполняющая собой жаберное отверстие. Вся правая сторона шеи отекла и распухла. Олли помял пальцами шею около жабр и обнаружил несколько перекатывающихся под пальцами болезненных шишек. Это было просто ужасно. Он понятия не имел, что делать дальше. В конце концов, он решил следовать первоначальному плану. Резко наклонившись над раковиной и, немного постояв, справляясь с приступом головокружения, Олли открыл холодный кран и промыл больные жабры. Под холодной водой стало легче. Конечно, боль никуда не ушла, но стала чуть приглушённой, а противная слизь почти полностью вымылась из щели. Промыв, для порядка, и левый ряд жабр, Олли выпрямился. Больная жабра приобрела чуть более обнадёживающий красный оттенок, но из-за складки на неё буквально в ту же секунду начала наползать слизь. Он начал аккуратно промокать шею одноразовыми полотенцами. Что ж, если он когда-то и хотел узнать, что будет, если не промывать жабры солёной водой постоянно, то теперь он узнал это на практике. Вот только готового решения появившейся проблемы у него не было. С сожалением и отвращением вновь натянув капюшон и замотавшись поплотнее шарфом Рихарда, он вышел из туалета и, не поднимая головы, направился к автобусу. Кратковременное облегчение, которое ему принесло промывание жабр, быстро исчезало. Мышцы снова начинало немилосердно ломить. Вернувшись в автобус, он лёг на свою койку. К вечеру они должны были приехать в очередной мотель. Там можно будет принять душ и под предлогом болезни торчать там сколько угодно. А если совсем повезёт, в номере будет ванная. Но это, конечно, только несбыточные мечты. А до вечера ещё очень много времени, которое ему придётся провести в замкнутом пространстве с бодрствующей группой, скрывая от них свою шею. Предлог с болью в горле выглядел более чем убедительно, но что случится с воспалённой жаброй прикрытой одеждой? Не перекинется ли это на другие жабры? И как он будет играть концерт завтра? Из тяжёлых мыслей его выдернул Тилль. — Шнайдер сказал, что у тебя болит горло. Я прихватил тебе холлс с заправки, — сказал он, протягивая Олли разукрашенную блестящую тубу, — со вкусом лимона и мёда. — Спасибо, — искренне сказал Оливер, поняв, что в нынешнем бедственном положении не отказался бы от чего-то утешительно-сладкого. Тилль рассеяно махнул рукой. — Мы там с ребятами собираемся завтракать, на тебя греть? — Нет, я лучше немного посплю, есть не очень хочется. Тилль покивал и ушёл, плотно задёрнув за собой шторку. Олли, чуть улыбаясь, аккуратно устроился на подушке. Подумав, он положил за щёку конфету, которая тут же начала приятно холодить. Показалось, что боль в шее стала парадоксально меньше. Его начало познабливать. Следующие несколько часов обернулись кошмаром. Не в силах заснуть, он снова метался по кровати, не находя хоть сколько-нибудь удобной позы. Его колотил озноб. Прикасающаяся к разгорячённой коже толстовка проходилась по ней словно наждак, но снять её он не смел — время от времени шторка одёргивалась, чтобы показать лицо обеспокоенного согруппника, пришедшего выяснить как у него дела. Спустя какое-то время, Олли начало раздражать абсолютно всё — шуршащий целлофановой упаковкой Пауль, визгливый смех Шнайдера и слишком громкий голос Рихарда. Запах готовых обедов и покачивание автобуса вызывали тошноту. Случайно пробивающиеся через шторку солнечные лучи резали глаза. Это было в сотню раз хуже любого самого тяжёлого похмелья. Шея словно бы распухла сильнее, и стягивающий её шарф болезненно впился в неё, дышать стало тяжело или так только казалось. Затуманенным разумом Олли вообще уже плохо понимал что происходит, не мог понять бодрствует он или застрял в бесконечном кошмаре. В какой-то момент ему показалось, что рядом на койке сидит отец и прижимает руку к его лбу, пытаясь определить температуру. Потом он открыл глаза и понял, что он на койке один. Жалость к себе накатилась, как девятый вал. Как давно эта картинка не могла быть правдой? Как давно рядом не было человека, которому он мог бы довериться абсолютно? Как так получилось, что он оказался здесь, в чужой стране, окружённый друзьями, которые никогда не смогут понять его до конца? Шторка снова отодвинулась. Олли приоткрыл слезящиеся глаза и встретился с обеспокоенным взглядом Шнайдера. — Может, тебе принести воды? Олли молчал, не доверяя собственному голосу. Шнайдер, настойчиво поджав губы, продолжил. — Слушай, давай я сейчас принесу тебе воды и жаропонижающего. У тебя явно очень высокая температура. А когда она немного спадёт, пойдёшь поешь. — Я не голоден, — просипел Олли Брови Шнайдера сложились в умоляющий домик. — Уже час дня, а таблетки нельзя пить на абсолютно пустой желудок! — настаивал он, — ты выглядишь плохо. Может, надо будет заехать к врачам, когда доедем до ближайшего города? — Нет. Никаких врачей. — Но… — Нет. Шнайдер удивлённо примолк и посидел рядом какое-то время, всматриваясь в Олли. Почему-то то, что он был рядом, немного успокоило Олли, хотя минуту назад он был ужасно раздражён навязчивым вниманием. — У тебя шея отекла. — Что? — от неожиданности Олли вздрогнул и попытался накрыться простынёй. — Ты весь мокрый, и у тебя отекла шея. Почему ты так вцепился в эту толстовку? — Шнайдер сел на койку глубже, пока Олли безуспешно пытался отодвинуться от него, — Рихард прав, если у тебя жар — закутываться только хуже, так можно перегреться. Решительно кивнув себе, Шнайдер сказал — Снимай толстовку и этот дурацкий шарф, я посмотрю, что там у тебя с шей. В голове у Оливера стало гулко и пусто. Он понял, что уже не может продумывать больше чем на шаг вперёд. Больше нет. Словно бы его внутренний ресурс был полностью истощён. Он сделает, как просит Шнайдер. От этой мысли Олли испытал внезапное облегчение и лёгкое злорадство. Хотелось бы посмотреть на выражение его лица… — Хорошо, — тихо сказал Олли. — только, пожалуйста, не кричи. И, глядя в лицо удивлённому таким предупреждением Шнайдеру, начал разматывать шарф. Каждый снятый виток шарфа приносил облегчение. Когда с ним было покончено, не давая себе передумать, Олли быстро стянул с себя толстовку. Снова посмотрев на Шнайдера, Олли понял, что не прогадал. Кристоф был королём выразительных гримас. На его подвижном лице одновременно отразились ужас, удивление, отвращение, любопытство и сочувствие. Рот неконтролируемо открылся. — Что это за… — начал он, а потом, вспомнив просьбу Олли, захлопнул себе рот ладонью. И продолжил молча смотреть. Олли почувствовал как эйфория от собственной честности начинает рассеиваться и на её место приходит страх.