***
— Гермиона, ты чего молчишь? — Рон пихнул её в бок. — А? — Предлагаешь оспорить победителей или проигравших? — съязвила она. — Ваш квиддич, мальчики, меня ни капли не интересует! А сейчас я отправляюсь спать. Спокойной ночи. — Что это с ней? — Рон наклонился ближе к Гарри, стараясь говорить как можно тише. — Не знаю, — Гарри Поттер смотрел в спину покидающей Большой зал подруги, медленно прожёвывая кусочек яблока. — Но что-то с ней явно не так.***
Гермиона мановением волшебной палочки завесила тяжелый полог кровати и поудобнее устроилась под тёплым одеялом. Её мальчишки росли на глазах, но их разум будто остановился на далёком втором курсе, когда Гарри сразился со смертоносным Василиском, пока она, проклятая и обездвиженная, где-то глубоко в сознании надеялась, что Гарри таки найдёт вырванный из книги кусочек с подсказкой. Сезоны неумолимо сменяли друг друга, а любимые друзья оставались на одном месте. Конечно, Гермиона читала о взрослении: везде твердили, что мальчики развиваются медленнее своих ровесниц-девочек. Но одно дело видеть текст черным по белому, а другое — видеть живых мальчиков, особенно её лучших друзей, которые были живым подтверждением всего прочитанного. Возрастные особенности были лишь верхушкой айсберга. Гермиона ловила на себе странные взгляды Северуса Снейпа на уроках. Зельевар сидел за своим столом, склонившись над пергаментом, и изредка смотрел на нее. С чего Снейпу интересоваться ей? Этот вопрос она задавала себе до того самого дня, когда он шёпотом бросил недвусмысленную фразу о наследственных способностях. И нет, это не было оскорблением и указанием на её маггловскую семью, напротив, это было утверждение причастности Гермионы к чистокровной родословной. Бред? Первая мысль была такой, но потом она начала всё больше задумываться над словами декана Слизерина: «Только чистокровным волшебникам с такой лёгкостью даётся мой предмет, мисс Грейнджер». Были ли его слова правдой? Многие магглорождённые ученики, которых знала Гермиона, частенько не справлялись с заданиями Снейпа, как с домашними, так и с практикой на уроке. Было ли это совпадением? Сны становились всё более реалистичными, даже женщина с каждым днём приобретала силуэт. Гермиона видела её пышные, вьющиеся до самой талии волосы, изящную фигуру, которую было сложно не заметить под длинным бархатным платьем, и глаза. Карие глаза смотрели на Гермиону с невероятной теплотой. Женщина плавно опускалась в кресло, закидывала ногу на ногу, а руки устраивала на подлокотниках. Какое-то время она молчала, рассматривая Гермиону, а потом раз за разом повторяла о грядущей опасности. Её выразительные глаза наполнялись слезами. Гермиона тщетно пыталась ответить женщине хоть что-то, но будто была под заклятием немоты. В ночь с субботы на воскресенье сон принял другие очертания: Гермиона была наблюдателем со стороны. Она видела саму себя, сидящую на траве под величественным многовековым дубом. Женщина сидела рядом и заплетала свои волосы в тугую косу, попутно рассказывая Гермионе о значении чистой крови, о родственных связях и её собственной важности в грядущем опасном будущем. Женщина дотронулась до руки Гермионы, тепло улыбаясь, но мгновение спустя исчезла, буквально растворилась, оставляя на коже лёгкую тень прохлады. А потом как снег на голову на Гермиону обрушился разговор с Дамблдором.***
Хмурая горгулья с малахитовыми глазами-камешками неторопливо пришла в движение, пропуская Гермиону к длинной винтовой лестнице, ведущей в кабинет директора. Он уже ожидал её на своем месте за столом, заваленным перьями, пергаментом и старинными фолиантами. Дамблдор вскинул на Гермиону пронзительный взгляд ясных голубых глаз из-под очков-половинок и улыбнулся чуть рассеянно. Гермиона вздрогнула. Пахло ладаном и анисом. — Мисс Грейнджер, прошу, садитесь, — директор коротким торопливым жестом пригласил её занять место в маленьком кресле ровно напротив своего стола. — Нас ждёт долгий и непростой разговор. Надеюсь, вы предупредили профессора Флитвика, что можете задержаться? Ласковые голубые глаза Дамблдора на мгновение потеплели. — Конечно, я предупредила его об этом. — Гермиона осторожно села в кресло и скрестила руки на груди в детском защитном жесте. Она закинула ногу на ногу; на секунду из-под юбки показалась острая перламутровая коленка, но тут же скрылась под теплой клетчатой тканью. Дамблдор пропустил пару сахарно-седых прядей из своей бороды между тонкими сморщенными пальцами; тревожно звякнули маленькие золотые бубенцы. Гермионе на секунду показалось, что её сердце звякнуло так же, как и эти бубенцы в старческих руках. Как будто пожилой волшебник баюкал в своих ладонях её всю. — Расскажите мне о ваших родителях. — Что? — Гермиона недоверчиво вскинула бровь, белые узкие пальцы нервно сжали мягкую ткань школьной юбки. — Да-да, о ваших родителях, мисс Грейнджер. Чем они занимаются? — Они дантисты, сэр. Зубы людям лечат, — сердце в груди застучало гулко и быстро. Как у кролика. — Живут на окраине Лондона. Дамблдор улыбнулся чуть успокаивающе, тонкие губы разомкнулись в нежной отеческой улыбке, только уставшие голубые глаза тускло поблескивали в отражении старых желтоватых ламп. — А вы никогда не замечали, что вас неким образом что-то разнит? — Я не понимаю вас, — очень тихо ответила Гермиона, — я люблю своих маму и папу, и единственное, что может нас разнить, так это наличие у меня волшебных способностей. — Об этом я и хотел сказать. Вам никогда не приходило в голову, что это необычно, когда в семье из поколения в поколение рождаются обычные магглы, а потом вдруг на свет появляется волшебник? Неужто вы не думали над подобным любопытным феноменом? — Я не единственная магглорожденная, сэр. Директор вдруг протянул к ней дрожащую бледную руку; ласковые пальцы скользнули в длинные распущенные волосы, нежно погладили встрепанные золотистые вихры. — Как показывает практика, в таких семьях хотя бы десять поколений назад был волшебник, не обязательно чистокровный, — он говорил очень мягко. — Вы намекаете, что в моей семье тоже были волшебники? Он не ответил. С сожалением отстранил руку от её кудрей, и Гермиона неловко поерзала, силясь не закусить нижнюю губу, как у неё бывало в моменты тревожных размышлений. Ослепительно-ярко вспыхнул старинный тёмный камин, и из пульсирующего изумрудно-зеленого огня неторопливо шагнул мужчина. Высокий, черноволосый, в строгом тёмно-сером пальто. Он бы походил на обычного гостя, если бы не его пугающе яркие глаза. — Директор Дамблдор. — Он лениво наклонил голову в знак приветствия и отряхнул с чёрного рукава налипшую золу. — Прошу вас, мистер Долохов, присаживайтесь в свободное кресло. Долохов. Гермиона узнала его. Тогда в Отделе Тайн ей удалось на время обездвижить его. Она слышала, что Антонин Долохов получил амнистию Азкабана. Значит, рядом с ней сейчас сидел бывший заключенный и Пожиратель Смерти. По спине пробежал мерзкий холодок, словно за шиворот ей бросили дохлого паука. — Мисс Грейнджер, я считаю, не в моих силах рассказать вам правду. Для этого сюда и прибыл мистер Долохов. Я оставлю вас на какое-то время. — Директор улыбнулся чуть виновато, бубенцы тоскливо зазвенели, переливаясь червонным золотом на его бороде. — Сэр? — Гермиона испуганно привстала, но Долохов, неожиданно, проворно опустил тяжелую руку ей на плечо. — Не волнуйся, куколка, — бросил он хрипло, — я тебя не съем. У него были страшные ледяные глаза, ярко-зеленые, не такие теплые и родные, как у Гарри, а неожиданно проницательные, равнодушно-холодные. Они двумя болотными огоньками мерцали в темноте, и Гермионе на секунду стало дурно. Она вообразила эти глаза, ярко сияющие в прорезях белой маски. Антонин рассматривал её с каким-то странным выражением, его красивое бледное лицо дрогнуло в легкой насмешке. Мистер Долохов приподнял уголок губ, будто в успокаивающей улыбке, но его рука по-прежнему тяжелым грузом давила ей на плечо. И Гермиона села обратно, мысленно проклиная наглого пожирателя. Что ему от меня нужно? Мистер Долохов вдруг неожиданно присел перед ней на корточки; мужская ладонь, обтянутая мягкой черной перчаткой, опустилась на подлокотник её кресла. Гермиона вжалась в спинку, нервно прикусив губу. — Я не обижаю таких хорошеньких маленьких девочек, куколка. Не бойся. — Не боюсь! Он улыбнулся. Нет, на этот раз действительно улыбнулся, в болотных глазах скользнули озорные смешинки. — Похвально, — низко и тихо произнес он. — Храбростью ты явно пошла в мать. Он продолжал смотреть на неё, а Гермиона неожиданно поняла, что она сейчас задохнется от бури одолевающих её эмоций. Гнусный пожиратель! Как ты смеешь говорить о ней? — Что вы… что вы имеете в виду, сэр? — как можно сдержаннее спросила она, нервно сминая в ладони край юбки. — Как зовут твоего отца, куколка? — Оуэн Грейнджер, — осторожно откликнулась Гермиона. Сердце противно заныло в груди. — Нет, не так, — Антонин скрестил руки на груди, внимательно рассматривая Гермиону, лицо которой стремительно бледнело. — Так! Гермиона чувствовала, что его ответ растопчет её. Он улыбнулся снова. Зеленые глаза, будто осколки малахита, смотрели на неё как-то жалостливо. С чего ему жалеть такую как она? Пожиратели истребляли таких; издевались, пытали и стирали с лица земли. Грязнокровки. Так они называли маглорождённых волшебников. Оскорбительное «гря-зно-кров-ки», растягивали пожиратели, противно морща свои озлобленные лица. Гермиона вспомнила Малфоя в тот день на школьном дворе, с вызовом смотрящего на неё. — Нет, куколка, — он упёрся обеими руками о подлокотники кресла, в котором сидела Гермиона. — Твоего настоящего отца зовут Лорд Волдеморт! Этого просто не может быть! Пахло ладаном и немножко анисом. Гермиона вдохнула полной грудью. Сердце сорвалось и полетело в бездну. Вот так просто одно имя заставило ее в одно мгновение лишиться чувств. Ей, чёрт побери, было страшно. Она опустила голову, на лицо спали пряди-пружинки. — Тебе придётся кое-что увидеть, Гермиона. — Долохов обвил пальцами её запястье и тихонько потянул на себя. Она только послушно последовала за ним, голова противно гудела, а желудок, казалось, вот-вот вывернет наружу непереваренный завтрак. В неприметном углу кабинета директора одиноко поблёскивал Омут Памяти, о котором Гарри рассказывал ей в прошлом учебном году. Принцип работы Омута Гермиона знала теоретически, это казалось совершенно простым — опустить в воду нити воспоминания или слезу, и окунуться лицом внутрь. На деле же, Гермиона почувствовала на лице неприятное жжение, когда жидкость коснулась её молочной, усыпанной веснушками кожи. Антонин стоял рядом, тёплой ладонью придерживая её каштановые кудри. Смотрела лишь она, жутко напуганная и полностью опустошённая внутри. Ярко-алый закат осветил улицу, в центре которой стоял двухэтажный дом четы Грейнджеров. Широкие ветви старого клёна скрывали пару окон верхнего этажа и часть крыши. По ту сторону кухонного окна виднелось лицо мужчины, оно было обеспокоенным. Гермиона сразу узнала своего отца. Страх стремительно пустился по венам. Было неприятно интересно, почему воспоминание рисовало её дом, и как это связано с ужасающей новостью. Стараясь отогнать от себя пугающие мысли, она всмотрелась в приближающуюся к главному входу фигуру в чёрной мантии. Незнакомец обернулся, и Гермиона пронзительно закричала. Из-под капюшона виднелись два кроваво-красных глаза и противные прорези вместо носа на сине-зеленоватом лице. Волдеморт стоял у дверей её родительского дома. Стало трудно дышать, лёгкие будто налились свинцом. Палочка в его руке пришла в движение, очерчивая в воздухе знакомую Алохомору; двери послушно отворились, пропуская незваного гостя внутрь. Воспоминание вихрем меняло картину происходящего, подгоняя к горлу горький ком. Сейчас Гермиона видела всё глазами Волдеморта. Её родители в гостиной, отец прикрывает собой миссис Грейнджер, а Тёмный Лорд целится кончиком волшебной палочки в них. Один. Прямо в сердце мистера Грейнджера летит светящийся изумрудный луч непростительного проклятия. Два. Тело замертво падает на пол, миссис Грейнджер хватается ладонями за лицо мужа. Она рыдает и просит не убивать её, ведь у них есть дочь, которая не переживёт смерть обоих. Три. Тело любимой матери обмякло рядом с остывающим телом любимого отца. А сама Гермиона прямо сейчас умирает вместе с родными. Было совершенно наплевать на то, что она прячет лицо в белоснежную рубашку на груди пожирателя Антонина Долохова. Слёзы, обжигающе горячие, нескончаемым потоком застилали глаза и мертвенно-бледное лицо Гермионы. Её захлёстывало болью и отчаянием, которые проходили по всему телу, заставляя ноги подогнуться. Долохов подхватил юную ведьму на руки, словно маленького ребёнка. Он твердил, что воспоминания правдивы, что ей придётся смириться. Чертовски уверенно говорил, что не ей нужно оплакивать этих магглов, ведь они ей совершенно чужие. Да только как можно звать их чужими? Мистер и миссис Грейнджер растили её в любви и заботе, Гермиона называла их папой и мамой, пока жестокий человек не вломился в её и без того не спокойную жизнь со злосчастным флаконом, внутри которого светились две тонкие ниточки воспоминаний этого чудовища мать-его-тёмного-лорда. Сил сопротивляться натиску властных рук не было, и Гермиона просто прижалась всем телом к Долохову, истошно рыдая и проклиная всё на свете. Это я виновата в их смерти! Мамочка, папочка, я отомщу за вас! Долохов раздраженно смотрел на ворот своего пальто, который сжимала бледными тонкими пальцами Гермиона. От нее приятно пахло корицей. Это уносило его на двадцать лет назад, когда любимая кузина приносила блюдо с горячими булочками в его день рождения. Долохов вздрогнул — воспоминание о Доминик больно царапнуло его. Ворох каштановых кудрей уткнулся мужчине в нос, и он едва сдержался, чтобы не чихнуть. Девчонка в его объятиях была маленькой, теплой, пахла очень знакомо, а оттого он почти расслабился. Улыбка сама скользнула на его губы. — Отпусти меня, девочка, время утешений закончилось, — тихо прошептал он ей на ухо, освобождая из крепких цепких объятий зарёванную Гермиону, которая, наконец, смогла немного успокоиться. Она шмыгнула покрасневшим носом, отступила на шаг и залилась нежным розовым румянцем. Антонин спрятал усмешку. — Простите, — хрупкие девичьи пальцы послушно разжались, выпуская плотную кашемировую ткань. Гермиона сидела в кресле, обдумывая, навалившуюся на нее снежным комом, информацию. Её родители убиты Волдемортом; она сама является потомком, мать его, Салазара Слизерина. Гермиона Реддл. Неприятно и непривычно называть себя так; имя отца противно резало слух. От истерики спасала внезапно появившаяся навязчивая идея — во что бы то ни стало уничтожить Волдеморта. Противно-приятная жужжащая мысль ввинчивалась в мозг назойливой шуршащей мухой, перебирала лапками, ползала, шелестела, мерзко звякала. На секунду Гермионе захотелось стереть себе память. — Ты в порядке? — наигранно обеспокоенно спросил пожиратель, поправляя ладонью растрепанные черные волосы. Холодные зеленые глаза тускло просияли в свете лампы. — Мне нужно всё обдумать. — Гермиона рассеянно осмотрела кабинет отсутствующим уставшим взглядом. Дамблдор так и не вернулся. — Мне больше незачем задерживаться. Оставляю тебя наедине со своими мыслями, Гермиона, — он смотрел на неё будто в последний раз. — Ты умная девочка, не должна натворить глупостей, но я настоятельно рекомендую не выкидывать фокусов. Ты нужна Лорду живой и невредимой. Антонин Долохов уверенно подошёл к камину, взял горсть летучего пороха из глиняного горшочка; на долю секунды обернулся, а затем исчез в изумрудном пламени. Гермиона только грустно и измученно посмотрела ему в след. — Мисс Грейнджер, как я вижу, вы закончили разговор, — директор неожиданно появился в кабинете. Как-то странно сутулый, со всклоченной сахарной бородой. — Вы в порядке? — Да, — прозвучало слишком неуверенно, — я в порядке. Вы знаете, зачем Долохов прибыл в Хогвартс? — Мисс Грейнджер, вчера я получил письмо, в котором… впрочем, это не важно. Вам всё доходчиво объяснили, я надеюсь на ваше понимание и трезвый ум, — Дамблдор занял своё место за столом, тяжело и устало шаркая ногами. — Мне понятно ваше состояние. Простите, что не могу ничем помочь. — Я не верю, что он мой отец. — Удивительно, но я тоже, точнее сказать: я уверен, что вы, возможно, дочь одного из приближённых к Тёмному Лорду. — Вы хотите, чтобы я проверила это? — Простите меня, Гермиона, сейчас не лучшее время говорить эти слова, но, да, я бы хотел попросить вас проверить этот необычный факт. Гермиона обняла себя тонкими руками за дрожащие плечи. В данный момент ей хотелось одного — лечь, закрыть отяжелевшие деревянные веки и хорошенько проспаться, забыв о чертовом Долохове хоть ненадолго. Забыть о Волдеморте, и убедиться, что воспоминания были исправлены, а родители целы и невредимы. А уж с утра, на светлую чистую голову, подумать над сложившейся ситуацией и, возможно, намылить веревку.