Сшитая Улыбка

      Становилось все реже видеть Лэнса без одной из кукол. Я редко видел Лэнса без его натянутой улыбки. Трудно было присматривать за Лэнсом, когда Корану нужно было убедиться, что Замок Львов работает отлично во всей своей красе. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь помог ему позаботиться о мальчике, но никого не было.       Никого.       Не было.       Единственным вариантом было бы обратиться за помощью к команде, и хотя, да, возможно, это был бы мудрый выбор, Коран отказался это сделать. На этот раз, пообещал он себе, на этот раз он будет вести себя не как мудрый человек, а как глупый отец, ставя свое дитя и их желания выше Вселенной и ее жалоб.       Но было так трудно видеть, как его сын, его сын, его Лэнс теряет себя все больше и больше. Видеть, как такой светлый ум разрушается и огненная душа сгорает.       Сделать это в одиночку было пыткой, которую он хотел бы испытать, потому что никто, даже самый худший из них, не заслуживал такого горя.       Потерять любимого человека в собственном разуме, в месте, где никто не сможет последовать за ним.       Может быть, этой реальности хватило милосердия, может быть, она достаточно жалела беднягу, потому что после шести месяцев мучительной боли для всех вовлеченных сторон. хотя Лэнс, к ужасу Алтеанца, казалось, онемел от боли, швы на его губах с каждым днем становились все менее неряшливыми. она послала помощь усталой душе.       Он был размером с Ханка, и волосок отделял помощь от еще одного проклятия.       Когда Ханк нашел его, он уже готовил. Кукла. Идеальная маленькая копия его. Он сразу же узнал мастерство Лэнса, вспомнил, как однажды получил подобный подарок, хотя недавняя кукла была явно сделана с превосходным мастерством. Мягко улыбаясь, он старался держать куколку подальше от плиты и раковины, наконец решив, что делать.       В последние дни его приятель вел себя довольно тихо, может быть, несколько чесночных узлов или настолько близко, насколько это было возможно и визит к этому маленькому парню поднимет ему настроение.       Готовя, Желтый Паладин заметил, как тихо в комнате. Он заметил, что раньше Пидж приходила и садилась на стол рядом со своим блокнотом. Широ приходил поболтать, стараясь не выглядеть любопытным из-за того, что делает шеф-повар. Аллура и Коран обычно собирались вместе, и их вопросы о земной кулинарии были бесконечны. Кит зависал у двери, пока не появлялся Лэнс и не заталкивал его внутрь, усаживая соперника рядом, чтобы они могли отпихнуть с дороги Ханка.       А Лэнс обычно приходил с улыбкой на лице и комплиментом на языке.       Где Лэнс?       Должен ли Ханк позвать его?       Нет, решил он, если Лэнс чувствует себя подавленным, он захочет остаться в своей комнате. Ханк заканчивал готовить и отправился проверить его с едой в руках, планируя дать своему другу немного пространства и немного комфорта.       Через несколько вкусовых тестов Ханк был готов встретиться со своим лучшим другом. Куколка сидит у него на плече. Поднос в руках. Улыбка. Добрые глаза.       Невежественный.       Когда он, наконец, вошел в комнату Лэнса, без стука, как разрешил хозяин комнаты, ему пришлось на мгновение остановиться, чтобы переварить увиденное. Они были повсюду. Свисают с потолка. Над полом. Над столом. На стуле. Всех размеров. Всех, кого он знал. Всех людей, которых он ни разу не видел.       Куклы.       Тканевые куклы.       С вышитыми улыбками и пуговичными глазами.       Внезапно улыбка на лице куколки показалась ему еще более жестокой.  — Лэнс?       На полу возле кровати лежал сверток. Кто-то явно накрылся простыней, свернулся калачиком и заскулил. Простыня упала с его плеч, открывая взору каштановые локоны, растрепанные и торчащие во все стороны, а старая рубашка обнажала шею. Стоя спиной к Ханку, он все еще чувствовал на себе его взгляд, если его плечи перестали трястись.  — Лэнс? — Он позвал еще раз; Оставив поднос на столе, осторожно найдя для него пространство между Куклой-Заркона и Куклой-Хаггар, он подошел к другу. — Лэнс, приятель, я принес тебе поесть.       Нет ответа.  — Кроме того, я нашел одну из твоих кукол.       Лэнс выпрямился, и хныканье прекратилось.  — Это моя кукла, и она такая милая! Т действительно стал лучше в этом!       Так вот, Ханк не из тех, кто падает в обморок. Тошнить, да. Плакать, определенно. Но не обморок. Нет.       Но как он мог этого не сделать? Как он мог не потерять сознание, когда Лэнс повернулся к нему? С большими голубыми глазами, безумными и полными слез. С закрытыми черными, почти синими губами. С коленями, покрытыми куклами команды. Кровь капала с того места, где швы прокалывали плоть, стекая по подбородку. С окровавленными пальцами, покрытыми той же кровью, ногтями, которые явно пытались сорвать нить, или плоть вокруг нее, Лэнсу, казалось, было все равно. Все, о чем он, казалось, заботился, это ползти туда, где был Ханк, и пытаться забрать куклу из рук друга.       Ханк не из тех, кто падает в обморок.

***

      Ханк проснулся через несколько часов в лазарете, а Коран сидел рядом и ждал. Не для него, нет, но для того, что он должен был сказать.  — Как долго?  — Шесть месяцев, судя по вашим человеческим временным меткам.  — Почему?  — Как сегодня дела на кухне?       Пусто. Тихо.       Ни одна живая душа вокруг, нет, жизнь и впрямь слишком озабочена своими собственными делами. Со своими проблемами. Со своей собственной войной.       Какую цену они заплатят, чтобы покончить с войнами? Ночи сна? Рука? Глаз? Душа.       Самым дорогим из них.       Ханк выдохнул, воздух из его рта был горячим, как слезы на щеках. Ханк может быть очень небрежным, если он что-то задумал. Он мог даже забыть поесть. Лэнса не было. Нет. Лэнс никогда не мог быть небрежным, он был смотрителем, он замечал вещи и действовал соответственно. Ханк мог забыть поесть; Лэнс никогда не мог забыть вкус ужина с семьей. И если Лэнс не мог забыть, что значит быть забытым?       Ханк мог быть небрежным. Но он не был тупым. Он видел, что команда приходит в упадок. Мешки под усталыми глазами. Губы сомкнутые в тонкую линию. Напряженные мышцы, нуждающиеся в смехе. Отсутствие воли двигаться вперед. Пустые оболочки, спасающие столь же пустую вселенную.       Ханк мог быть небрежным. Но он не был тупым. Там, на одной из больничных коек, он сшил кусочки головоломки. Лэнсу становилось хуже. И команде становилась хуже вместе с ним.       Лэнс был их жизненной силой, тем, что заставляло жить в них. И гнил он не от смерти, нет, это было бы слишком милосердн., а от безумия.  — Я ужасный друг.       Отсутствие ответа от Корана не улучшило его самочувствие, но и не ухудшило. Он ожидал этого от человека, который практически усыновил мальчика.       Мальчик.       Мальчик, который отчаянно царапал швы на губах, чтобы мучительные крики, поднимающиеся к горлу, могли быть услышаны его вселенной кукол. Кровь, слезы и боль.       Сам того не замечая, Паладин погладил себя по губам.  — Он их вынимал, я смог убедить его остаться без них на несколько дней.       Убеждать. Лэнсу нужно было убедить себя, что он должен освободить рот. Лэнс, самый разговорчивый человек, которого Ханк когда-либо встречал.       Ханк был не из тех, кто падает в обморок, но с тем же успехом мог бы, так как чувствовал желание позволить тьме поглотить себя еще раз.  — Что я могу сделать? — Вопрос прозвучал между губами и пальцами дрожащим голосом, похожим на хриплый шепот.  — Какую цену вы готовы заплатить?       Ради благополучия Лэнса?       Его собственный разум и душа.