The Killing Moon

Их слишком много. Слишком много рук снуют по его телу, и он понятия не имеет, кому они принадлежат. Они вжимают его лицом в грязный кирпич, залезают ему под одежду, срывая ее. Невероятный страх режет его изнутри, словно скальпель. Внешне же он остается медленным и вялым, неспособным думать, двигаться, бороться. Он должен бороться. Он знает, что должен бороться. Это все неправильно. Он хочет сказать «пожалуйста, нет», но не может заставить свой распухший язык выговорить эти слова, к тому же, все равно Винчестеры не умоляют о пощаде. Рука на затылке сильнее вдавливает его щеку в стену, равнодушно, как будто они его услышали. Он чувствует, что щека ободрана и кровоточит. - Давай, держи его, держи его… - Я хочу его. Можно, я его следующий оттрахаю? - Да ты даже не будешь знать, что делать с ним. Бля, ты едва знаешь, что делать с собственным членом, чучело. - Мы не должны долго выебываться. Они бросятся его искать через минуту. - Время есть. Интересно, кому он принадлежит – красавчику или старику. - Эй, может, они оба его трахают. Или, может, старик трахает их обоих. - Это отвратно, мужик. - Таки начнешь, в конце концов? Если собрался трахать его – трахай, а не страдай хуйней! Говорю тебе, те парни вполне могут стать проблемой. - Заканчивай ныть как баба и держи его проклятую ногу. Если он еще раз меня пнет… А прямо в ухо зудит другой голос: «так здорово, оттрахаю тебя так здорово, воткну свой хер в твою тугую маленькую жопку и кончу… я знаю, ты этого хочешь, ты пахнешь желанием, сладенький, такой сладенький, я еще в баре просек, что ты хочешь меня, что ж, я тебе это дам, дам то, что ты хочешь, сладко, медленно…» Двигаться, двигаться… почему он не может двигаться? Дин идет, напоминает себе Сэм, вцепившись одновременно в стену перед собой и в дымку сна, плотно окутавшую его. Дин и отец идут, они вытащат тебя. …но разве они не должны быть уже здесь? Тела. Так много тел. Руки. Между его ног, под рубашкой, на бедрах и лодыжках. Вцепляются до синяков в запястья, в бицепсы. Так много этих гребаных рук. Отец учил его бороться, но не с таким числом противников. Хуи, один трется об расщелину между ягодицами, другой скользит по бедру. Кто-то тянет его руку вниз, засовывает к себе в штаны, трется об его сжимающуюся ладонь. Он возбужден. Он ненавидит себя за то, что возбужден, ненавидит их пальцы, прикасающиеся к нему, ненавидит их голоса, шепчущие, мурлычущие, почти знакомые. - Тебе нравится это, - раздается шепот. Язык облизывает мочку уха. В то же время влажная головка члена кружит у сфинктера. – Тебе нравится, когда тебя трахают. «Тебе не нужно, чтобы Дин или Джон спасали тебя, - этот голос поднимается изнутри него, как отравленная вода из колодца. - Тебе никто не нужен. Ты можешь… спасти себя сам». Он знает, что это значит. Нет. Не так. Только не таким способом. «Они тебя изнасилуют. Они будут насиловать тебя снова и снова. Пока ты не сломаешься. Пока не истечешь кровью». Я не убийца. «Думаю, мы оба знаем, что убийца, Сэм». Нет, я не знаю! Он пытается взбодрить себя – в физическом и метафорическом плане. Чтобы очнуться от сна, тяжело дышащим, потеющим, задыхающимся на перекрученных простынях. - Сэм? – невнятный, сонный голос Дина раздается с другой кровати одновременно со скрипом пружин. Руки Сэма царапают кожу, все еще сражаясь с воспоминаниями и призраками других людей. Однако Дину он отвечает только: - Я в порядке. Дин неверяще фыркает: - Видение? Матрас скрипит громче под его весом. - Нет, - Сэм выбрасывает вперед руку, хотя, вероятно, Дин не видит этого в темноте. – У меня действительно все хорошо, Дин, – он вздрагивает. – Все в порядке. Просто… просто оставь меня на минутку в покое. После затянувшейся паузы Дин говорит: - Ага, Хорошо, мужик. Матрас протестует и простыни шуршат, когда Дин поворачивается и снова зарывается в них. Сэм слышит, как Дин взбивает подушку и затем, испустив громкий вздох, роняет на нее голову. Это для него так же привычно, как для собаки повернуться вокруг себя три раза, прежде, чем улечься, и Сэм успокаивается при этих звуках, сидя и потирая свою холодную, покрытую мурашками кожу. Не первый раз ему снятся они – его почти насильники. Он никогда не рассказывал об этих снах Дину, не так уж трудно подменить одни кошмары другими, тем более, что в последние несколько лет он не испытывал в них недостатка. Для этих снов не было причины. Он даже не понимает, почему все происшедшее его так задело. Ничего же не случилось, отец с Дином как всегда пришли на помощь. После всего, через что демон заставил их пройти, казалось бы, поступки обычных людей не могли его так удивить или разочаровать. Однако это оказалось не так. И до сего момента он никогда не думал – да ему никогда и не приходилось думать – какие далеко идущие последствия несет в себе его новый «статус» в этом мире. Производитель. Как же, бля, Сэм ненавидит это слово. А также ту долбанную хуйню, которая нарисовалась вместе с ним. Он не должен был орать на Дина так, как он орал. Фактически, Дин и является его мужем. И не вина Дина в том, что он всегда справляется с обстоятельствами с той легкостью, которой у Сэма никогда не было. «Ага, потому что пока никто не просил его выносить ребенка», - думает Сэм. Кроме них. Кроме Сэма. И кроме отца. От Дина требуется несколько другое, но ему все равно не легче. Отнюдь не легче. И Дин делает то, что всегда делал, – пытается выстоять под давлением. Удержаться до конца. Справиться. И Сэм тоже ведет себя так, как всю свою жизнь. Конечно, некоторые вещи в себе его смущали гораздо больше … но все равно, собственная реакция здорово приводит его в замешательство. «Ты можешь спасти себя сам». У него не было видений с тех самых пор, как они выбрались из ада. С тех пор, как они победили демона, Сэм даже боялся задумываться, что это значит. Но иногда – случайно и главным образом во снах – он все еще слышит тот странный голос, в реальности которого он не уверен («его же просто не может быть!»), а может, просто какие-то осколки тьмы навсегда остались в нем, словно мухи в янтаре. Об этом он тоже Дину не рассказывал. Но, несмотря на то, что слова приходят из его снов – кошмаров – интонации у них другие, больше похожие на его собственные. Его от них все равно бросает в дрожь, но совсем по другой причине. Много времени прошло с тех пор, как Сэм мечтал стать похожим на Дина. Вера в героя уступила место неизбежным крушению иллюзий и разочарованию, наступающим, когда идол, в конце концов, оказывается человеком из плоти и крови. Со временем, начав жить вдали от брата и повзрослев, Сэм стал уважать Дина за то, что тот делал и делает, несмотря на все свои несовершенства. И все равно, при всем уважении к брату, у Сэма всегда было жгучее желание отделиться от него, стать независимым, чтобы его оценивали по его собственным достоинствам. Он провел границу между ними, вокруг себя, нуждаясь в этой независимости так же сильно, как в воздухе. И вот теперь Сэм обнаруживает, что снова мечтает стать похожим на своего старшего брата. На Дина, который может назвать вещи своими именами и которому этого достаточно. На Дина, у которого веры, по мнению Сэма, всегда было больше всех на свете, даже несмотря на его «ненависть» к Богу. «Ты можешь спасти себя сам», - снова думает он. (Я не знаю, как). «Хотя бы попробуй начать, идиот». - Дин? – он не был готов говорить вслух, глотку сжимает и царапает, и сперва получается бессмысленный звук. Сэм прочищает горло и пробует еще раз: - Дин? Хотя он знает – да, знает, что всего несколько мгновений назад Дин спал, через секунду он слышит ответное «Да?», лишь слегка хрипловатое. Сэм вздыхает. Но не из-за Дина – исключительно из-за самого себя. - Подвинься. Дин мысленно ворчит, но перекатывается ближе к стене, оставляя нагретое место для Сэма – там, где только что лежал. Раз уж Сэм хочет этого. Требуется усилие воли, чтобы заставить себя встать с кровати, преодолеть расстояние меньше полуметра и скользнуть под покрывала Дина. Лечь рядом, буквально в тени брата. Все еще совсем сонный, Дин что-то бормочет, чмокает губами и пытается растянуться не только на своей половине кровати, но и частично на Сэме. Это не объятия, просто Дин всю жизнь игнорировал само понятие личного пространства, особенно если это личное пространство Сэма. Тот помнит, как сильно ненавидел эту черту старшего брата, будучи подростком, неуклюжим, несчастным в собственном теле, решившим, что из-за этого его будут считать уродцем, даже без особых стараний со стороны Дина. И немного странно, насколько он благодарен брату за это сейчас, учитывая все то, что изменилось с тех пор, а что осталось неизменным. «Попытайся хотя бы. Тупица». Его забавляет то, насколько его внутренний голос звучит как голос Дина. Сэм закрывает глаза и старается расслабиться.