The Killing Moon

Уход отца разбил Дина, как старую чашку. Конечно, он этого не показывает – если только нет улик, выдающих его, - оставаясь абсолютно уверенным в собственной непроницаемости. Большую часть времени Сэм позволяет ему считать себя непробиваемым, потому что Дину нужны те немногие иллюзии, которые у него остались. Сэму кажется, что он ждал этого. Хотя даже в своих самых отвязных мечтах он не представлял себе, что Дин будет защищать их сексуальную связь, что он пойдет против прямого приказа отца, он не ожидал этого… Но он ожидал отъезда Джона. И он ожидал некрасивого, молчаливого горя Дина. Но не думал, что сам будет горевать. *** Этот стул ненадежный, и Сэм не любит доверять ему свой вес, особенно сейчас. Но в доме остается не так много мест, где его вещи, особенно медицинские принадлежности, находятся в безопасности от посягательств брата и его отрицания понятия «личное пространство». Сэм понимает, что ничего не сможет сделать, чтобы остановить попытки Дина все время защищать его. Или, скорее, нет – он борется за независимость изо всех сил, хотя бы просто из принципа, но уже смирился с тем фактом, что Дин так устроен и Сэму его не остановить. Они будут бороться за свои убеждения до конца жизни, не уступая друг другу ни на йоту. Но это… Сэм ненавидит ощущение, что он недооценивает Дина. Опять. Сэм не знает, с чего начинать жить со всем этим или с Дином. Он все еще не вполне свыкся с мыслью, что ему нравится, когда его трахает собственный брат. Что ему нравится просыпаться и спать вместе, да и просто жить бок о бок (словно пара). Но особенно его напрягает то, что Дин может – только может – тоже его желать. *** Ему не хватает отца. Немного странно признаваться в этом, еще более странно ощущать это, с другой стороны, кажется, всю жизнь ему так или иначе не хватало отца… (Где папа, Дин?) …не хватает отца, которого он хотел иметь, папу, каким он его хотел видеть, - таким, как он надеялся, должен был быть Джон. А потом, уже после Макса Миллера, не хватает человека, который – как и сам Сэм – потерял любовь всей своей жизни, но продолжил жить, чтобы построить на ее обломках что-то более значимое. Человека, который спас их единственным способом, который знал, хотя это и стоило ему жизни. Человека, который пережил боль, которая, как казалось в тот момент, могла искалечить Сэма на всю жизнь. Не хватает человека, которого он едва знает, того, который бы умер, чтобы спасти своего сына. Сейчас все по-другому. Сэм сомневается, что их отношения с Джоном когда-нибудь станут проще. Особенно сейчас. Они слишком разные, слишком похожие, слишком упрямые. Но в это странное, мирное время, когда они жили вместе, он узнал отца, как один взрослый человек другого взрослого человека. Он мог задавать вопросы, и от него не отмахивались. Он мог говорить с ним, и отец его слушал. Но теперь с этим покончено. *** Пальцы Сэма бережно пробегают по потрескавшемуся дереву балки, пока не натыкаются на зашелестевшую бумагу. Уголки уже начали сворачиваться от сырости, страницы стали ломкими. Только через два дня после отъезда их отца Пол Муди нашел для Дина очередную работу в гараже. Сэм испытал облегчение. Когда они думали, что Джон мертв (а не просто стал демонским сосудом), Дин перестал трахаться на беспрецедентно большой срок. Но когда отец просто уехал, Дин отреагировал на это тем, что за эти два дня трахнул Сэма больше раз, чем за все предыдущие месяцы. Не то чтобы Сэм жаловался, несмотря на голос в своей голове, который постоянно кричит: «Опомнись! Ты же не собираешься влюбиться в своего брата по уши!» Но он устал, чувствителен после такого количества секса, и в его голове бродит слишком много мыслей, которые он не имеет возможности обдумать. В основном, Сэм держит всю свою медицинскую тряхомудию в одном месте. Он не знает другой причины, почему прячет ее, кроме того, что не хочет, чтобы Дин или Джон знали о феромонах. Пока еще рано. *** Он пытался позвонить Джону на следующий день после его ухода. Он не был готов как следует к разговору, не припас нужных слов, только панический набор из «он не виноват, это все я, мне жаль, не надо ненавидеть его/меня». Ко всему прочему, он до сих пор зол. И в то же время он не хочет, чтобы его отец снова исчез. Он не хочет гадать, куда тот поехал, что с ним случилось, жив ли он. Опять. В конце концов, это не имеет значения. Джон не отвечает на звонок, и Сэм не может думать о том, что можно сказать отцу на автоответчик. Все равно никакие слова уже не сделают ситуацию лучше. Благоприятной. Более приемлемой. Джон не отвечает ни через шесть часов, ни еще через шесть часов… Он так и не берет трубку. *** Брачное поведение. Следует еще раз подчеркнуть, что о мужской беременности известно очень мало. Впрочем, из того, что известно, - это по большей части недоказанная теория и анекдотичные «свидетельства» очевидцев». Что мы точно знаем, - так это то, что Производители практически все время источают феромоны в небольших количествах. Феромоны – это секреции тела, которые влияют на поведение – или даже меняют его, обычно они действуют как отпугивающее или наоборот привлекающее средство. Феромоны, вырабатываемые Производителями, по своей природе приманивают. Наше чувство обоняния – способность воспринимать запахи – самое сильное из всех чувств. Нас постоянно атакуют ароматы, слишком тонкие для нашего восприятия, действующие на наше подсознание. Среди них и феромоны. Однако их еле заметные сигналы человеческий мозг воспринимает строго индивидуально. В случае с Производителями, эффект от феромонов чаще всего бывает двух видов. В некоторых мужчинах феромоны вызывают сильную агрессивную реакцию, которая может привести – а может и не привести – к насилию в отношении Производителя. Важно постоянно быть осторожным в отношении своего окружения и уведомлять опекуна, если вы считает, что вы или он в опасности. Более того, если вы думаете, что можете спровоцировать агрессию у местных мужчин, важно немедленно покинуть данную территорию, чтобы реакция на феромоны прошла. Сэм ненавидит это. Ненавидит. Даже восхищение тем, что внутри него растет нечто живое, не перекрывает гневное возмущение, живущее в каждой клеточке его тела. Он ненавидит этот бюрократизм, документы, которые необходимо заполнить в четырех экземплярах, бесчеловечность, скрывающуюся в цифрах, тупой правительственный сленг. Он ненавидит снисходительность, то, как с ним сюсюкают, как будто он слишком глуп для них, как будто его IQ резко упал в тот момент, когда у него обнаружили матку. Он ненавидит болезненную суетливую навязчивость этих инструкций. Но больше всего он ненавидит то, что он спас этот мир, а мир в благодарность сделал его рабом. Вторая реакция на феромоны, выделяемые Производителем, - то, что мы называем «супружеской реакцией». Мужчины под влиянием феромонов имеют тенденцию демонстрировать намерение защищать и заботиться о Производителях и их потомстве. На самом деле, это собственничество немного похоже на агрессивную реакцию мужчин – первую, но тут оно выражается в припадках ревности, появлении сексуальной активности, резко увеличившейся сексуальной активности, желании постоянных тактильных ощущений (прикосновений, сексуальных или несексуальных), чрезмерной заботливости (возросшей агрессии по отношению к другим – чужим – мужчинам). Мужчины могут быть необычайно внимательными и/или нежными. Заботливость обычно распространяется и на потомство Производителя. Мужские пары обычно становятся превосходными родителями. Одной из опасностей брачного поведения между Производителем и его опекуном является существенное увеличение выделяемых феромонов. Неясно, что делает некоторых Производителей более склонными к брачному поведению и выбросу феромонов, однако замечено, что у пар, успешно производящих детей на свет, значительно повышен уровень феромонов. Предполагается, что выделение феромонов и способность к деторождению прямо взаимосвязаны. *** Прости меня, Дин. Мне так жаль. *** - Погоди, - когда Дин расстегивает пуговицу на джинсах Сэма и дергает собачку молнии вниз, нервозность в Сэме срабатывает на полную катушку. Сэм вынимает пачку бумаг из-под диванных подушек – сейчас они еще больше сморщились от сырости и помялись, чем за время пребывания на балке. – Я хочу, чтобы ты прочитал это. Дин яростно срывает джинсы и трусы Сэма с его задницы, стаскивая их вниз по бедрам и толкая брата. Тот стукается затылком об изголовье кушетки, впрочем, ему не особо и больно. - Что, прямо сейчас? Раздражение на лице Дина борется с удивлением, с желанием сказать «о Боже, Сэмми, ты ненормальный придурок». Сэм отлично распознает эти чувства, и ему хочется забрать свои слова обратно, сказать: «Нет, Дин, мы можем разобраться со всем этим позже». Например… после того, как ты отсосешь мне». Сэм понимает, что мог бы выбрать время и получше. Но тогда он не был бы самим собой. Можно обмануть весь мир, но только не свою семью. Поэтому он просто кивает. Дин закатывает глаза и берет состеплеренные листы одной рукой, пальцами другой продолжая рассеянно поглаживать бедро Сэма. - Феромоны? – спрашивает он пару секунд спустя, подняв брови. – Ты, бля, издеваешься надо мной? – он бросает брошюру на кушетку. - Дин… - Сэм делает глубокий вдох, хотя у него стоит ком в горле, его внимание разрывается между тем, как легко и лениво рука Дина скользит по его коже, и разговором, который он пытается начать. – Давай не будем… Мы можем не шутить об этом? Это серьезно, ладно? Это правда. - Сэм, - Дин вздыхает, садясь на корточки. Он ласкает бедро Сэма, затем его пальцы скользят на колено брата. – С каких пор мы стали воспринимать эту медицинскую белиберду как Священное писание? - Я не считаю ее Священным писанием, - настойчиво говорит Сэм. – Но это… это все так и есть. Я знаю. Я… вот почему мужики тянутся ко мне, как тогда, в Миссуле… - Те мужики были подонками, - усмехается Дин. – Им не нужен был повод, чтобы сунуть свой хер куда не надо, - Сэм вздрагивает, и Дин стискивает его коленку. – Ты понимаешь, что я имею в виду. Сэм смотрит Дину в глаза: - Что бы ты сделал, если бы я попросил тебя уйти, оставить меня? Если бы я попросил тебя отправиться за отцом, вернуться к охоте и просто… оставить меня здесь? - Я бы сказал, что ты вконец растерял свой скудный умишко, и если ты присел на наркоту, то мое колено познакомится с твоей задницей, так что тебе мало не покажется. Сэм роняет голову на кушетку: - Дин, я серьезно. - Сэм, - тон голоса Дина заставляет его поднять голову и посмотреть на брата сквозь ресницы. Выражение лица Дина больше ни поддразнивающее, ни саркастичное, у него вид опустошенного, загнанного в ловушку человека, которого силой заставляют (Боже, сохрани!) быть искренним. – Послушай, парень. Всю свою жизнь я занимался только одним делом. Одним. Сэм кривится, он ненавидит, когда ему об этом напоминают: - Ага, Дин, я знаю. - Нет, ты не понимаешь, если ты думаешь, что я только… Я даже не знаю, чувак! О чем мы тут, черт подери, вообще говорим? Ты что, действительно думаешь, что какая-то… волшебная пыльца снесла мне крышу? - Феромоны, - поправляет Сэм, не в силах промолчать, даже сейчас. – И… Я не знаю, я просто… - Ты совсем не «просто». Ты слишком, бля, много думаешь, - Дин кладет обе руки на сэмовы бедра, и это напоминает Сэму, что он наполовину обнажен. – Я забочусь о тебе. Это все, чем я занимаюсь, все, в чем я преуспел. - Нет, не все… Дин качает головой: - Не надо пытаться меня ободрить, Сэм. Меня устраивает, кто я и чем занимаюсь. - Чем мы занимаемся? Дин слегка наклоняет голову, и его уши становятся пунцовыми: - Ну да, я считаю, что это касается только нас двоих, - говорит он тихо. – Если ты захочешь прекратить, тебе достаточно просто сказать об этом. Несмотря на все это, Сэму нелегко покачать головой и пробормотать: - Нет… это не так… - Я имею в виду… - Дин усмехается нерешительно, поддразнивая, уговаривая, - дай мне решать за себя, чувак. Я не… Это не из-за того, как ты пахнешь, ясно? – Дин глубоко вздыхает, но в конце издает скрипучий звук, говорящий о том, что он расстроен. – Ты – моя семья. - Он слегка трясет Сэма, прежде чем резко запустить ему руки под рубашку. Сэм не особо боится щекотки – иначе он бы он не смог прожить с Дином столько времени. Но сейчас, когда руки Дина гладят его по животу, он вздрагивает. – Это наша семья. Я буду заботиться о тебе. Я буду заботиться о нас. Просто разреши мне. - А что насчет отца? Дин качает головой: - Я не могу волноваться об отце, - Сэм смотрит на старшего брата. Уши у того краснеют еще больше, но он снова качает головой. – Я не могу. И отец предпочел бы это. Если бы он был здесь. Сэм смеется, хотя смех больше вызван ужасом. - Я не думаю, что отец хотел бы для нас хоть чего-то подобного. Дин закатывает глаза и фыркает, большими пальцами мягко рисуя круги на животе Сэма: - Слушай, так ты хочешь, чтоб твой член пососали, или как? - Ну, - Сэм специально растягивает слова, раздвигая шире ноги, - раз уж ты все равно там внизу… *** Потом, когда брат засыпает, и Сэм уже готов отрубиться, он думает: «Спасибо, Дин. Спасибо, что не бросаешь меня». Дин сопит, перекатывается на спину и начинает храпеть.