The Killing Moon

- Дин, я хочу этого ребенка. Дин поднимает взгляд от валяющихся в беспорядке деревянных деталей. Его глаза расширяются, рот изгибается: - Ну… да, Сэм. Наверное, для этого я сейчас собираю эту кроватку. - Нет, - Сэм ковыряет пол ногой, это своего рода попытка отвлечься, чтобы не обхватить руками живот. Он все время трогает себя – то есть, трогает ребенка. Его немного смущает, что он не в состоянии себя контролировать, но в то же время он чувствует себя более спокойно, более уверенно в том, что ребенок действительно существует, когда прикасается к нему. – Я имею в виду… - Сэм пытается уловить ускользающую суть того, что он хочет выразить. Он не планировал этот разговор. Он не приготовил никаких речей, он только почувствовал странную необходимость в немедленном разговоре, увидев Дина сидящим на полу второй спальни, с разбросанными вокруг деталями кроватки. – Я хочу этого ребенка. Я… Не потому, что меня заставили – нас заставили – ее завести, а потому что она моя. Ну вот, опять. Он не замечает, что его пальцы снова обхватывают живот снизу, поддерживая его. Конечно, его поясница ноет с прошлой ночи, так что он может списать все на эту боль. Дин все еще ничего не понимает, только смотрит на него, и Сэм чувствует, как жар проходит сквозь него словно океанская волна. «Ну… да», - повторяет Дин медленно. Он вытирает руки об джинсы и поднимается. Сэм узнает тон голоса Дина и его позу – он встает боком, опустив плечи. Так он стоит и говорит, когда думает, что должен «успокоить» Сэма, но не совсем представляет себе, как это сделать. Сэм узнает – и в нем растет раздражение, заставляющее его, будто раскаленная игла, сжать руки в кулаки. Все становится только хуже, когда Дин поднимает брови и спрашивает: - О чем мы вообще разговариваем? Сэм чувствует, как его левый глаз начинает сильно и болезненно дергаться, дышать становиться труднее, чем обычно: - Ты не дурак, Дин! Я не должен тебе объяснять все, как пятилетнему ребенку! Где-то в подсознании – где нет раздражения – Сэм признает, что он сам не уверен в том, что имеет в виду, что пытается сказать. Но от этого Дин бесит его не меньше, ведь тот использует на нем те же обычные тупые приемчики, которые приберегает для каждой шлюхи, которую трахал. «А их был целый легион, - думает он, и нестерпимый жар переполняет его грудь, пока его не охватывает желание садануть кулаком об стену. - Клуб любовников Дина Винчестера не является закрытым, Сэмми». - Нет, я не глупый, - соглашается Дин, его голос обманчиво мягок, на самом деле он тверже любого ножа из их коллекции, - но я и не долбаный экстрасенс. Конечно, мы оставляем ребенка, Сэм, я не помню, чтобы мы даже заводили разговор о другом варианте, и я отрежу яйца любому, кто попытается… - Дин останавливается, его брови делают странное движение, которое Сэм не может расшифровать. – Ты сказал «ее»? Сэм закатывает глаза, раздражение в нем борется с чувством вины, что он так и не сообщил ничего Дину. - Они сказали тебе? – Дин запинается и делает шаг к брату, его рука делает еле заметное движение вперед, как будто он хочет дотронуться до живота Сэма. Тот напрягается и отступает к двери, не осознавая этого. Пульсация в глазу распространяется вниз, к напряженной шее и отдается тупой болью в пояснице, как будто завершается полный круг. – Они уже могут сказать? - Да, - все тело Сэма еще болит от сдерживаемых эмоций, но ему уже трудно злиться, глядя на открытое лицо Дина, полное энтузиазма. Тот не прикасается к его животу, вместо этого пальцы треплют Сэма по боку, а затем перемещаются на поясницу – как раз туда, где болит. Если Сэм постоянно трогает себя, то Дин постоянно прикасается к Сэму, словно тот – счастливая кроличья лапка или какой божок. Иногда это утомляет, иногда нет, а иногда – вот как сейчас – Сэм просто льнет к брату, и напряжение в его груди изливается знакомой, безграничной и голодной тьмой. - Девочка? – уточняет Дин. – Точно? Наверняка? - Ага. Это нечестно. Нечестно, что, несмотря на беременность, он все еще остается парнем и слишком часто думает членом. Нечестно, что он все еще слишком зол, но Дин обращается с ним так, как надо, трогает его так, как надо, и у него на уме уже одни гормоны и похоть. Это нечестно, что Дин может такое делать с ним, низвести его до этого. - Девочка, - мягко говорит потрясенный Дин. - Наши непосредственные хозяева будут удовлетворены, - закатывает глаза Сэм и пробует отодвинуться. Но он даже себя не обманет этим тоном, и рука Дина только крепче сжимается как раз там, где у Сэма болит больше всего. В результате того почти моментально трясет в «о-боже-мой-облегчении», колени чуть ли не подгибаются. – Ничего особенного. - Лжец, - и на своих губах Сэм сначала чувствует легкое дыхание Дина, а затем уже и губы брата – сухие, потрескавшиеся, но мягкие. - Дин… - Сэм запрокидывает голову, уклоняясь от поцелуя. Хотя он не хотел, чтобы Дин трогал его живот, он прижимает к нему руку брата. – Я действительно хочу этого. Хочу ее. Хочу быть ее папой или мамой, или кем там еще я могу быть. Я хочу, чтобы у меня был этот ребенок. Руки Дина успокаивающе, удивительно нежно гладят Сэма. Но, что бы он ни собирался сказать, его прерывает внезапный звук вибрирующего телефона, заставляя их обоих дернуться. Сэм опирается о дверной косяк, посмеиваясь про себя, а Дин тянется за трубкой. - Это Бобби, - извиняясь, говорит Дин. Он нажимает на кнопку ответа и выходит, вопя: - Йо, Боб-бей! Сэм знает, почему Дин не хочет, чтобы он слышал его разговор. Дин созванивается с Бобби минимум раз в неделю, узнавая новости об отце. Старший брат не знает, что младший в курсе его звонков, и Сэм не хочет, чтобы тот знал. Дину нужны свои тайны, так же, как нужен отец. И раз уж Сэм виноват в том, что Дин потерял одну нужную вещь, он не будет отбирать другую. Сэм вздыхает и смотрит на раскиданные по полу детали кроватки. Он вообще-то не суеверный, если не считать примет, которые и правда сбываются. Но ему стало не по себе, когда Дин заявился домой с этой весьма бэушной кроваткой, купленной в секондхэнде. Просто эта кроватка была… слишком настоящей. Слишком материальным напоминанием о том, что должно случиться. Кроме того, он припоминает информацию из его брошюрки для Производителей: неумолимая статистика гласит, что даже имеющие матки мужчины редко вынашивают своих детей до положенного срока. На самом деле, очень немногие из них носят ребенка дольше первого триместра. Ну что ж, детка, мы уже многое пережили, правда? Ребром ладони Сэм взволнованно рисует пару кругов на своем животе. Его спина все еще болит, в последнее время ему кажется, что он двигается с изяществом гиппопотама, но, в конце концов, Сэм неловко приседает, чтобы подобрать брошенную Дином отвертку. Когда Сэм был моложе, и они в очередной раз отправлялись в Великую Гонку Винчестеров за Смертью, он никогда не тратил свободное время, как отец и Дин, - копаясь в «Импале». Слишком много в нем было обиды, и легче всего было излить ее на «Импалу», символ их вечной бесприютности. Когда в «Импалу» врезался прицеп, Дин не желал, чтобы к ней прикасались чьи-то руки, кроме его. Точно также сейчас он не хочет, чтобы Сэм бередил его сердце, разбитое уходом отца. Потому Сэм слегка удивляется, когда обнаруживает, что сборка деревяшек, металлических скоб и бессчетного количества винтиков в единое целое сглаживает его настроение и утихомиривает мысли, он вообще перестает о чем-либо думать, и это ему нравится больше беспрестанных размышлений. Он не знает, сколько прошло времени, когда обнаруживает, что Дин снова стоит в дверном проеме. Но по собранной на две трети кроватке и противной, тупой боли в пояснице предполагает, что прошло гораздо больше времени, чем он думает. Ноги наполовину онемели, поэтому – а также из-за уже большого размера живота – он машет Дину рукой, чтобы тот помог ему встать на ноги. Губы Дина складываются в обычную ухмылку, но он поступает мудро, никак не прокомментировав просьбу о помощи. Он просто берет Сэма за руку и поднимает его, слегка крякнув от усилий. Сэм благодарен ему за это, тем более, что Дин позволяет ему несколько секунд повисеть на нем, пока кровь и чувствительность не вернутся в его ноги. - У меня идея, - вместо этого говорит Дин. Обещание в голосе Дина, хриплый тон, которым он произносит эти слова, скользят по телу Сэма вниз, прямо к животу и паху: «Да ну?» Его голос звучит как обычно, но сам он чувствует себя совсем не обычно, разрываясь между Сэмом, который не может поверить в то, что это все происходит, и между Сэмом, который хочет положить руку брата себе между ног, чтобы тот сжал его член. - И что за идея? Но Дин только хватает Сэма за запястье и тянет за собой: - Пошли. Дин выводит его из дома, к «Импале». - Э, нет, Дин, - Сэм смотрит на брата поверх крыши «Импалы», когда тот обходит машину с другой стороны, чтобы сесть в нее. – Понимаешь, я типа устал. Я реально не хочу никуда ехать. - Не, это будет классно, - Дин чуть не подпрыгивает от нетерпения. До захода солнца остается примерно час, и Сэм не может сказать, от чего так сияют глаза Дина – от рыжих косых лучей заката или от возбуждения. – Давай. Если ты от этого не протащишься, мы вернемся домой, обещаю. У Сэма все еще имеются возражения. С тех пор, как он обнаружил, что беременен – и узнал про феромоны – он не особо хочет уходить далеко от дома. Но сопротивляться Дину, когда у него такое лицо, трудно и утомительно. Сэм тяжело вздыхает и садится в машину: - Ну ладно, но если меня вырвет, я не хочу слушать никаких дерьмовых комментариев по этому поводу... - В «Импале»? – в конце фразы голос Дина срывается. – Чувак, я могу просто съехать на обочину. Сэм пыхтит и закатывает глаза. Когда Дин выезжает на главную трассу, Сэм ждет, что тот повернет направо, к городу, но вместо этого Дин едет налево. - Куда мы едем? Дин цокает языком: - Ну, Сэмми, ты уже умный мальчик. Уверен, ты понимаешь, что если я скажу тебе, это уже не будет сюрпризом. Сэм фыркает и сутулится в кресле, пытаясь снять напряжение в плечах и спине. Он устал, ну, это само собой разумеется, Сэму кажется, что он вне своего желания расплачивается за все бессонные ночи, которые он провел в ожидании Дина и/или отца. Свистящее шуршание шин и успокаивающий рокот двигателя «Импалы» долгое время были его колыбельной, и до сих пор он не может сопротивляться их власти. Когда Дин пихает его в бок, чтобы разбудить, его голова откинута назад, а щека влажная от слюны. Сэм быстро выпрямляется, радуясь, что в его рту нет ничего более противного, чем обложенный со сна язык, и быстро, смущенно вытирает щеку: - Где мы? – он смотрит в переднее стекло, моргая сонными глазами. – О, не может быть! «Импала» подъезжает еще на пару футов ближе к билетной кассе «Кинотеатра хорошей погоды». Дин выглядит удовлетворенным и самодовольным, и Сэм признает, что тот имеет на это все основания, поскольку от предвкушения у Сэма идет холодок по спине. Когда они были детьми, кинотеатр под открытым небом был редким и особым удовольствием, наградой за то, что они следовали правилам, слушались, были хорошими и тихими, сильными и умными. Он не думал, что такие кинотеатры еще остались, особенно после чумы и всех этих смертей. - А нам здесь можно находиться? – спрашивает Сэм нервно, глядя на ряд машин, выстроившийся перед ними, затем вытягивает шею, чтобы посмотреть на такой же длинный ряд сзади. Совершенно внезапно у него пересыхает в горле, и сердце начинает бешено колотиться. – Я не… Это безопасно? Дин пожимает плечами: - Хорошая ночь. Думаю, мы можем не опускать стекла, посмотрим, как пойдет. Если нам придется уехать, значит, нам придется уехать. По крайней мере, мы хоть выбрались из дома ненадолго. Парень в билетной кассе исподлобья смотрит на Дина, когда тот опускает окно не больше, чем необходимо, чтобы протянуть деньги и забрать билеты, однако не говорит ничего, и Дин ставит «Импалу» на место в сторонке, вдали от основной группы машин по центру перед экраном. Когда они паркуются, Дин достает из багажника сумку-холодильник с закусками, безалкогольным пивом для Сэма и настоящим для себя: - Значит, это была хорошая идея, да? - Дин кольцом открывает свою бутылку. Оно шипит и слегка пенится, стекая на его пальцы, Дин снимает губами пенную шапку, а затем облизывает пальцы. – Да? Сэм усмехается и откручивает пробку со своей шипучки: - Да, Дин. Это… на самом деле хорошая идея. Улыбка Дина становится шире, а Сэм пытается вспомнить, когда он последний раз видел брата настолько счастливым. Сэм не знает, чего ожидать – одна мысль о сексе в машине при его росте и с его животом кажется смехотворной, да вообще невозможной – но Дину, кажется, достаточно того, что он кладет руку на бедро Сэма, а когда фильм начинается, изредка рассеянно гладит его. Дин не говорит об этом, и Сэм делает вид, словно ничего не происходит. Фильм оказывается старым, снятым до того, как все изменилось. В исторических масштабах прошло не так уж и много времени, но уже кажется странным видеть возникающих на экране женщин, их пышные груди и покачивание бедрами, слышать их голоса. После перемен был всплеск трансвестизма, однако трансвеститы все же не женщины. Но из-за этого картина кажется Сэму еще интереснее, и вскоре он полностью погружается в фильм. Сэм старается пить понемножку, но в эти дни ему все чаще кажется, что его мочевой пузырь сжался до размеров грецкого ореха. Вроде бы прошло совсем мало времени, а он уже ерзает и корчится на сиденье. Он чувствует себя феерическим дураком. Он должен был сто раз подумать, прежде чем вообще хоть что-то пить, но он слишком привык быть дома, где туалет всегда был под боком. - Дин, - говорит он, выпрямляясь и не обращая внимания на то, что спина протестующее ноет. – Дин. Мне надо выйти. - Что ты име… а, - Дин гладит бедро Сэма. – Ты хочешь выйти? Сэм кивает головой. Это смешно, но его трясет, и слезы подступают к глазам. Не то, чтобы он хотел заплакать, но он близок к рыданиям, его охватывает какая-то паническая неуверенность, как в детстве: - Не думаю, что смогу продержаться, - Сэм терпеть не может признаваться в этом, это его оскорбляет, но это правда. Дин просто кивает, как будто ожидал чего-то подобного: - Да ладно тебе, иди, все будет отлично. Я за тобой прослежу, - его рука пробегает до колена брата и обратно. – Все будет прекрасно. Сэм сглатывает и заставляет себя кивнуть. Он несколько недель не вспоминал мужиков из Миссулы, но как раз сейчас воспоминания о них возвращаются. Он снова сглатывает и выглядывает в окно. Кинотеатр под открытым небом заполнен только наполовину, но Сэм по опыту знает, что народ часто кучкуется около баров и туалетов. Мысль о том, что все эти люди будут прижиматься к нему, к его ребенку, злит Сэма и заставляет паниковать, а мысль о том, что его будут хватать руками, совершенно невыносима. - Эй. Подожди. Подожди, - внезапно говорит Дин, гладя Сэма по ноге. – Все хорошо. Забудь. У меня есть идея. Он опускает окно и с плеском выливает свое пиво на гравий, затем протягивает брату пустую бутылку с остатками пены. - Ты же не серьезно, - Сэм переводит пристальный взгляд с бутылки на лицо Дина. Запах пива из пустой бутылки внезапно вызывает у него отвращение. – Дин… Тот пожимает плечами: - Альтернатива этому только здешний туалет. Итак, чего ты хочешь? – Дин наклоняет голову. – Но ведь это не впервые, да? – его сияющая улыбка совершенно не соответствует обстановке. – Все как в старые времена. - Ага, если ты забыл, я ненавидел эти «старые времена», - Сэм стискивает зубы и берет бутылку. Это неловко и неудобно, и в течение довольно долгого времени Сэм ничего не может выдавить из себя. Его спина болит сильнее, чем когда-либо. И наконец… наконец. - Это отвратительно, - стонет Сэм, опуская голову, когда бутылка наполняется. - Да, но это был лучший вариант. Сэм резко вскрикивает, почувствовав внезапную сокрушительную вспышку боли в спине. Бутылка падает из его онемевших пальцев. - Э, бля, Сэм, ты чего? – голос Дина звучит рассерженно, но Сэм не может сосредоточиться на вопросе, боль от спины распространяется по всему телу, вгрызаясь во внутренности. Он сгибается пополам, застонав, и дергает за ручку двери в каком-то безумном неясном стремлении вылезти, уползти прочь, подальше от боли. - Сэм? – подозрительно спрашивает Дин, его внимание, наконец, переключается с ущерба, нанесенного «Импале». – Сэм? Что не так? Сэм? Сэм трясет головой: - Я… - Он плотнее сжимается, чувствуя, как глубоко внутри него разгорается пожар. – Я не знаю. Поехали, Дин. Поехали. - Поехали, - Дин ошеломлен, он в панике. Он поворачивает ключ зажигания, и «Импала» с ревом оживает. Этот звук похож на ангельские гимны. – Ага. Да, хорошо. Держись, Сэм. Все будет хорошо, только держись. – Сэм едва слышит его шепот. – Пожалуйста, держись. Сэм снова стонет, когда «Импала» приходит в движение, гравий шуршит под шинами. Ему не хватает пространства, чтобы принять позу эмбриона, но он старается изо всех сил. Он хочет попросить Дина поторопиться, но ему слишком плохо, его накрывает волнами жара и боли, которые стремительно проносятся сквозь тело. Он хочет попросить Дина поторопиться… но он уверен, что уже слишком поздно.